Благое дело

Мама с горем справиться не могла – она кричала, тонко и больно. Соседки, друзья и знакомые охали, уговаривали, суетились… В голове Матвея места тишине совсем не осталось (может быть, именно поэтому позднее он был так резок с профессором?), ночь тоже не принесла облегчения – спать он не мог. И все время слышал:

– Из тебя получился бы прекрасный офицер…

На похоронах подошел к генералу Муратову, отцову другу, который все ещё был в строю защитников Отечества, командовал одной из военных частей Центрального военного округа, сказал твёрдо:

– Из меня получится прекрасный офицер.

Тот понял:

– Набираю хороших ребят в спецназ, пройдешь проверку – не откажу.

– Вы знаете, Максим Максимович, размазней я никогда не был, а драться вы сами меня учили.

Да, Матвей всегда поддерживал себя в форме, про спорт помнил, отдавая предпочтение волейболу, не забывал и о контактных видах: кикбоксинг, самбо и даже айкидо – всего понемногу. А после принятого решения отдался тренировкам полностью, забросил учебу и, как результат, прошел проверку, разругался с профессором и превратился в Матвея Благого. И никогда ни о чем не сожалел!

Со Светой они расстались – не смогла понять и принять обновленного Матвея. А вот маме от его решения стало легче, она воспряла духом и даже не страшилась того, что жизнь-то у сынка стала совсем не спокойная.

Первый год своей жизни на гражданке Матвей вспоминать не любил, еще и потому, что это был год сплошных воспоминаний и экскурсов в прошлое. Будто он сделал временную петлю и вернулся в начало своего преображения, и снова «лепит» себя нового, но теперь уже в противоположную сторону.

И ведь вылепил!

Профессор Прохоров трубку взял и ответил охотно, обрадовался – встречу назначил, на кафедре, из чего Матвей заключил, что преподавательскую деятельность Иван Никитич все ещё ведет. Да и встреча прошла хорошо, никто из них не вспоминал пресловутую сцену «расставания», будто её и не было. Благой притворяться не стал, сказал, что службу закончил и готов соответствовать гражданскому статусу. Прохоров тоже не стал прикидываться непонимающим:

– Восстановиться хочешь? Знаешь ведь про пятилетний срок?

Матвей знал, с момента ухода из аспирантуры должно пройти не более пяти лет. Лимит он превысил, ненамного, но всё же… невысок порог коли есть росток, а коли ростком мал – с порога и упал! Он кивнул головой:

– Понимаю.

Иван Никитич неожиданно весело рассмеялся:

– Ничего ты не понимаешь! Можешь восстановиться. Я тебе вначале оформил академический отпуск в виду прохождения службы в Вооруженных Силах РФ, на год. Думал: попробуешь, не понравится – вернешься. Уж извини за самоуправство. Так что, у тебя есть возможность восстановиться, если сделаешь все быстро. А я ведь – и помогу!

Так что и этот день Благой провел среди бюрократических заковырок, но про хлеб насущный на этот раз не забыл – зашел в супермаркет и накидал в корзинку то, что готовится в течение пятнадцати минут – получаса. В основном это были консервы и полуфабрикаты. Понимал, что пищи такая – дрянь, но утешался тем, что это лишь на первое время.

Подходя к квартире, издали расслышал отзвуки скандала: грохотал руладами мужик, а женщина огрызалась намного тише, но вполне бойко. Матвей послушал – послушал и решил вмешаться, тем более что платформой для дискуссий служила его собственная квартира. Зашел, аккуратно поставил пакет с покупками на стол и посмотрел на спорщиков внимательно. Щека у Натальи была красна – к утру созреет приличный бланш. Мужик был здоровый, помятый и несвежий, видимых повреждений на нем не наблюдалось.

– Значит так, – сказал он, втыкая указательный палец мужику чуть не в нос, – жену больше и пальцем не тронешь. Никогда!

– Да ты кто-о-о… – начал вопить амбал.

Благой не впечатлился. Слегка отвернул голову в сторону Наташки.

– Зовут как?

– Олег, – ответила она тихо и опустила глаза к полу.

– Оле-е-г… – Матвей полностью сконцентрировался на оппоненте. – Хорошее имя, вот только… рыхлое какое-то. Понимаешь? А я сегодня до того зол, что и зашибить могу. Понимаешь?

Олег понял, заткнулся.

– Жене твоей – спасибо. Помогла по-соседски, – протянул раскрытую ладонь, в которую Наташенька быстро опустила связку ключей. – Все очень чисто, качественно. Покажешь? – Он сделал жест рукой в сторону кухни.

А на кухне сказал тихо:

– Судя по риторике ваших дебатов, это ТЫ не спишь с ним полтора года…

– И что?

– Свидания по пятницам отменяются.

Она обиделась, глаза сделались колючими и заискрили чуть не изумрудами. «Сейчас по роже схлопочешь», – меланхолично подумал Благой, но уклоняться не стал, хотя и смог бы (при желании!)

Она не ударила, просто обошла его, как табуретку и направилась к выходу. Муж затопал следом и спросил тихо, но достаточно для того, чтобы Матвей расслышал:

– Он тебе понравился?

– Да.

– Не надо, Наташенька… я пить брошу.

– Я слышала это тысячу триста тридцать три раза…

Слова, удаляясь, затихли, и Матвей остался в квартире один…

Глава 5

Поняв, что больше не заснет, Благой поднялся и, не открывая глаз отправился в ванную. Он уже давно практиковал перемещение по квартире «вслепую», приучая себя привыкать к расположению вещей и предметов. Практика не хорошая в смысле моделирования ситуации. Получалось, он своим поведением программировал будущее. А с другой стороны, нужно быть готовым к жизни, где царствует мрак, и не метаться в этой жизни кротом, вытащенным на свет. Взвесил все эти психологические установки и решил, что предпочитает быть, не то, чтобы фаталистом – реалистом! – готовым во всеоружии встретить свое «мрачное» будущее. Он даже повязкой для глаз обзавелся, в которой учился готовить на ощупь. Правда, преуспел пока только в приготовлении яиц всмятку и картошки «в мундире».

Из ванны поволокся было на кухню, но остановился – лопать в три часа ночи глупо, вернулся в спальню и, рухнув в разверстое чрево кровати, вновь предался воспоминаниям.

Аспирантуру он закончил и, не без помощи профессора Прохорова, остался преподавателем в вузе. К работе подходил ответственно, старался вещать с кафедры образно, интересно, но порой впадал в такую смертную скуку, что готов был сорваться от любого пустяка. Студенты – народ ушлый, через некоторое время разобрались в его приступах меланхолии и в такие дни сидели ниже травы, тише воды. Он был за это им благодарен. И на экзаменах был справедлив – всегда позволял исправить оценку дополнительными каким-нибудь заданиями.

С личной жизнью он завязал, довольствовался временными связями. Партнерш специально не искал, но, если завязывалось знакомство в баре, куда он время от времени заглядывал, пропустить рюмочку -другую, не отказывал случаю. В процессе не безумствовал не потому, что помнил слова «Айболита» – просто не находил повода для ажиотажа и бурной страсти.

Его приверженность к мешковатым костюмам и отпущенная курчавая бородка делали Матвея в глазах студенток человеком глубоко среднего возраста. Именно поэтому объектом обожания он себя не ощущал и не возражал – ни капли! Так ему было комфортнее, так было проще.

С Наташей держался ровно, хотя и понимал: позови он, – она придет! Олежек, конечно, пить не бросил, но и дебошей больше не устраивал. По крайней мере, битой Наталью Благой не видел.

«Вот так ты и прожил на гражданке целых три года… – тоскливо подумал Матвей. – Пусто, нудно… уж лучше бы сразу помер». Он закрыл глаза и усмехнулся:

– И в самом деле, можно и вовсе их не открывать.

В довершение этой длинной ночи ему приснилась вторая часть сна, которую он честно воспроизвел в своей памяти в здравом рассудке. Морфей намекал, что не намерен менять установленный порядок: две серии сновидений с коротким антрактом посередине.

Не удивительно, что с утра Благолепов был максимально раздражен. Таким и заявился в учебное заведение – на экзамен! Ибо, сегодня третий курс сдавал экзамены. Понимание, что обречен практически все рабочее время слушать «беканье-меканье» несчастных студентов, не добавило Матвею стабильности и это четко проявилось на его физиономии. В аудиторию идти не спешил, надеясь, что сумеет справиться с клокочущим внутри недовольством – и почти преуспел… но ненадолго. Подходя к ворчащей тихим шепотом классной комнате, услышал, как один из студентов громко оповестил:

– Пипец, пипл! Видел Матвея, он сегодня – не благой, а бешённый.

Зашел и сказал громко, приближаясь к кафедре:

– Ошибаешься, Егоров. Я сегодня – Благой, как никогда. (И эти слова были чистой правдой!) И если бы вы только знали, как меня все это достало… – Он закрыл глаза и закончил себе под нос, – бежали бы без оглядки.

– Что, что он сказал? – зашептали задние ряды в панике.

– Спасайся, кто может, – мрачно оповестил всё тот же Егоров, решив, что хуже для себя уже не сделает.

Благолепов засмеялся. Скоро у него день рожденья – возраст Христа! А он все на том же месте, безо всякого озарения, без жажды жизни… Сказал громко:

– Ну, что пиплы? Займемся нашими баранами? И считать мы их сегодня будем особым образом. – Опустился на стул, достал авторучку и раскрыл экзаменационную ведомость. – Егоров, ко мне! Зачетку на стол! – Быстро сделал росчерк в документе побледневшего студента. – Егоров получает у нас пять баллов – за храбрость.

– Не х.. себе, – пробормотал совсем растерявшийся парень и робко потянул зачетку за уголок, не веря своему счастью.

– Да, ты прав, – негромко ответил Благой, – без этого предмета у нас ничего не делается. Руки – в ноги, и вали отсюда, пока я не передумал.

– Остальные! – Матвей окинул взглядом замерших студентов. – Кто готов удовлетвориться тройкой, встали! – Командовал, как на плацу перед новобранцами, с большим желанием закончить все быстро и безболезненно для всех участников экзамен-шоу.

Основная часть вскочила и замерла, каким-то шестым чувством понимая, что нужно вести себя тихо, чтобы не спугнуть удачу.

– Фамилии – четко и громко, без суеты! В порядке посадочных мест, отсчет справа, снизу! Староста – собирай зачетки!

Благой лепил в ведомости тройки напротив звучавших в воздухе фамилий со скоростью автомата, задержался только один раз, по вполне уважительной причине, которую озвучил после завершения процедуры.

– Все, чьи фамилии прозвучали, кроме госпожи Анисимовой, приносят мне завтра краткую хронологию основных событий правления Николая Первого. Никаких вольностей: просто даты и знаковое событие. Формат – один лист А4. Свободны! Зачетки будут у старосты. А вы, Анисимова, присядьте.

– Ой, а чой-т ко мне такое вниманиё-то? – жеманно пропела девушка, взбивая свои рыжие кудри ладонями и аккуратно опускаясь на скамейку.

– Объясняю: за весь семестр я наблюдал вашу персону на своих лекциях всего лишь дважды. Хочу понять, почему?

– Так, Матвей Артёмович, я перекрасилась недавно, может быть вы меня пе-ере-епууутали… – дула губки девушка.

– Маринка, заткнись, – шикнули на неё сбоку, – сейчас все испортишь.

– А-а! – засмеялся Благой. – Не испортит ничего, решение по поводу вас, возомнивших, что достойны высоких оценок, я уже принял. Сколько вас? Шестеро… плюс Анисимова. Неплохо. Думаю, материал вы знаете, но этого мало. Вы должны доказать, что умеете быть убедительными. Даю вводную: вы расскажите мне об основных событиях правления Николая Первого с позиции человека того времени, не обязательно, конкретного человека – любого! Допустим, Матыцин, вы конюх фрейлины Нарышкиной. Вот и расскажите, как воспринимал этот конюх то, что вокруг него происходило. Фантазию вашу не ограничиваю, единственное условие – вы рассказываете о конкретном событии. Времени вам – полчаса.

– Хватит, чтобы добежать до канадской границы… – пробормотал Стас Матыцин, погружаясь в размышления.

Марина Анисимова хмыкнула:

– А, допустим, я – новорожденный младенец эпохи Николая Первого…

– Значит, должны «проагукать» так, чтобы я понял суть вашего выступления – конкретно! – хладнокровно откликнулся Матвей.

Он лукавил, поставил бы всем хорошие отметки, несмотря ни на что – просто внезапно захотел понять, способны ли его студенты раздвинуть границы своего видения, восхититься эпохой и поделиться своим восхищением с другими. Сам он когда-то умел… может быть, и сейчас не потерял этой способности? Ответ был спрятан глубоко внутри, под слоем Матюхи Благого, которого он не мог, да и не хотел отделять от Матвея Благолепова.

Они его удивили – честно! Через положенные полчаса первым решился Стас, потер переносицу, сдвигая очки на кончик чуть крючковатого носа, и сказал:

– Я подумал: если быть, то быть первым. Перед вами, дамы и господа, Император Всероссийский Николай Первый Павлович.

Все загудели и, не сговариваясь, потянулись в первый ряд.

– Как я понял, – улыбнулся Матвей, – экзамен наш плавно перешел в «капустник».

Анисимова решилась выступить предпоследней и то лишь потому, что Наденька Скворцова умоляюще на неё смотрела. Марина подошла к Благолепову и объявила:

– В 1843 году Николай I подписал указ, согласно которому женщины получили право торговать своим телом на вполне законных основаниях. – Пригнулась к его уху и прошептала. – Я – проститутка времен Николая Первого.

Благой усмехнулся, обвел заинтересованные лица других студентов, которые после выступления не торопились покидать аудиторию и объявил:

– Этот ответ будет конфиденциальным. – Дождавшись, когда все вышли, продолжил. – Слушаю вас. А вы, Скворцова, не держите уши топориком, готовьтесь.

Он внимательно и вполне серьёзно выслушал откровения дерзкой Анисимовой, вынес своё суждение тоже вполне корректно:

– Уверен, все те вещи, о которых вы рассуждали, были известны и во времена Николая Первого. Ваше смелое выступление я готов был бы признать состоявшимся, если бы вы не злоупотребляли неологизмами. Условием было – слияние с эпохой, этого я не увидел. Поэтому, вы пересдадите мне в общепринятом формате, в течение четырех дней. Не уложитесь, останетесь с «хвостом» – через четыре дня я буду вне зоны доступа. (Конечно, точно будет «вне зоны»! – через четыре дня он вступит в возраст Христа).

Маринка вылетела из аудитории, пылая ярко щеками, ругаясь сквозь зубы.

Благой повернулся к Наденьке, такой напуганной и от того похожей на школьницу, сказал, переходя на «ты»:

– Скворцова, давай зачетку. На четверку согласна?

Надя подумала, округлила глаза, в которых заплясали веселые чертенята, и нагло ответила:

– Хочу «пять».

– Не перебарщиваешь?

– Не-а, вы уже наслушались.

Благой засмеялся:

– В точку попала! После Анисимовой – только в бордель, или дрочить…

Скворцова еще больше округлила глаза:

– А правду говорят, что вы – спецназовец и у вас Орден Мужества есть?

– Два Ордена, Скворцова. А третий мне, наверное, за Анисимову дадут – посмертно.

Глава 6

Все четыре дня Анисимова пряталась; завидев издали фигуру историка, шмыгала в первый попавшийся закуток и замирала запечной мышью. Потом выплывала из подполья и расцветала полуденной розой. Наденька возмущалась:

– Сколько ты собираешься от него бегать? Оценка сама в зачетке не нарисуется. Иди, помекай чонть! Он – нормальный мужик, к тому же, симпатичный.

– Когда разглядеть-то успела? – ворчала Маринка.

– А вот когда ты ему про «позишен намба ван» чирикала, тогда и разглядела. Удивляюсь, как он это стерпел? Кстати, а почему «позишен»?

– А-а, подумала, песня его юности, – отмахнулась Анисимова. – Тюфяк недоделанный…

– Дура ты, Маринка! Он не такой старый и у него два Ордена Мужества, с тюфяком рядом он точно не стоял, не сидел и не лежал. Думаю, и про «позишены» порассказал бы тебе кой-чего, если бы захотел.

Марина возмутилась:

– Это ты сейчас вот этим меня подбодрить решила?! Точно не пойду пересдавать! – девчонка сморщила нос, отчего ее личико стало лукавым, милым и забавным.

– Вот! – восхитилась Наденька. – Запомни это выражение, с ним и вали к Благолепову. За одну только возможность похихикать над тобой, поставит тройбан. Смотри, сегодня последний день! – и тот уже заканчивается. А может быть, ты к нему на дом хочешь… пересДАТЬ? Только, не слышала, что он это практикует.

Анисимова топнула ногой:

– Надька! Не беси меня! Я ж – ни бум-бум… чего ему рассказывать буду?

– Ни бум-бум, а про Указ о проститутках складно пела, – огрызнулась подружка.

– Так это… анекдот про блох вспомнила, вот и занесло меня.

– Не кощунствуй, «про блох» – это не анекдот, а золотое правило студента: вали все знания в кучу, авось, препод зерно и отыщет.

– Так я так и делала…

– Тему не правильную взяла!

– А чо делать, если я только в этой теме и смыслю?

– Чо делать, чо делать… – забормотала Наденька и вдруг «озарилась» пониманием. – За «базар» отвечать! – выпалила она азартно.

– Ой, Скворцова… – ужаснулась Маринка и попятилась, – чего удумала-то?

– Счас идём, ловишь его в укромном месте… и домогаешься!

– С ума сошла?!

– Чтоб отстала, он тебе «пятёру» нарисует!

– Ага… – сардонически хмыкнула Марина. – А если не откажется?

– Тем более «пятёру» нарисует!!

Девчонки засмеялись во все горло и, на самом деле, пошли искать Благолепова. Не для того, конечно, чтобы домогаться – проблему оценки нужно было решать. Наткнулись на препода в коридоре. Матвей Артёмович куда-то спешил, в руке держал сверток…

Благой заметил Анисимову с подружкой издали и закатил глаза к потолку – сейчас начнется вынос мозга! Но физиономию корчить не стал, демонстрируя доброжелательность, хотя шаг ускорил, в надежде, что студентка заценит его озабоченность и не затянет с демонстрацией своих знаний слишком надолго. Да, собственно, он торопился на самом деле. Только что залил рубашку кофе и решил переодеться – благо, что прихватил сегодня с собой футболку и шорты: собирался поиграть в волейбол в спортклубе. Вот и пригодилось. Сейчас, поменяет рубаху на футболку, под пиджаком сойдет! Тем более, что рабочий день уже заканчивается…

Приближаясь к девушкам, еще раз зорко взглянул на Анисимову, оценивая перспективу развития событий, и сразу разочаровался: выражение лица у девчонки было упрямым – малой кровью не отделаться! Может быть, просто подписать зачетку? – и ну её к чертям! Не педагогично… да и на шею усядется, ножки свесит… В общем, решил принять, как данность и на решительную фразу (вместо приветствия!): «Я не согласна с вашим решением о моей переэкзаменовке», ответил:

– Мотивируй (тоже пропуская вежливое «здравствуй»).

– По факту, мы идеализируем события прошлого, по объективным причинам, конечно.

– Вот как?

– А вот так! Представьте, человек пишет мемуары, желает представить свою личность потомкам – конечно, выставляет себя с хорошей стороны. Разве можно доверять в полной мере этим записям?

– Можно сопоставить мемуары со свидетельствами других людей, касательно этих же событий.

– Которые тоже написаны людьми и, значит, являются просто их личным взглядом на события.

Матвей остановился потому, что пришел к месту своего назначения – туалету, где собирался переодеться.

– Если я правильно вас понимаю, Анисимова, вы ставите под сомнение существование истории, как науки?

– Верно. Нет такой науки, а значит сдавать экзамен по этому предмету – не правомерно!

Благой засмеялся – ну, до чего хитра! – и не глупа, еще бы чуточку усердия… Махнул рукой, решаясь:

– Готовьте зачетку, – и скрылся за дверью туалетной комнаты.

Маринка замешкалась – не бежать же за ним следом! Но тут Наденька весомо тыкнула в бок:

– Иди следом, пока не передумал!

– Туалет же!

– Тем и хорошо, не будет затягивать.

Марина выдернула из сумочки зачетку, заторопилась – а вдруг, на самом деле передумает?

– А-а! Ручка где? – закопалась в недрах своего ридикюльчика.

– Да на-на! – Надюша совала в ладонь свою авторучку.

Отчаянно скакнула внутрь и дверь приткнула плотно, чтобы не дать себе передумать.

Благой повернулся на шум, он уже снял рубаху и светил первозданным торсом (таким явственным в своем великолепии!) с татуировкой в виде мишени для стрельбы на левой половине груди. Он усмехнулся, приближаясь:

– Я глуп, подумал: лист ДСП сможет послужить для вас препятствием. – Вынул из рук онемевшей девушки авторучку с зачеткой. – Ставлю свою роспись, знания свои оцените сами. – Сделал и протянул документ обратно. – Что-то ещё?

А Маринка просто остолбенела от обилия и совершенства всех этих трицепсов, бицепсов… Она прошептала почти с благоговейным ужасом:

– Мать… Пресвятая Богородица… – и потянулась потрогать ладонями это совершенство.

Ладони девчонки были горячими, и пахло от неё почти неуловимо шиповниковым цветом… Благой понял, что момент ажиотажа и бурной страсти наступил. Пальцами свободной руки провел по её губам (в другой всё еще сжимал зачётку), чуть надавил на подбородок, понуждая рот приоткрыться… попросил тихо:

– Анисимова, останови меня.

– Матвей Артёмович, остановитесь… – послушно повторила девушка, но интонации её голоса не соответствовали просьбе.

– Не зачёт, Анисимова… – укорил Матвей и поцеловал.

Да не поцеловал – а сжёг! – язык его был завоевателем и данником одновременно… Девушка застонала и эти воркующие звуки беспрепятственно проникли вглубь Матвея, превращая поцелуй в уже начавшееся соитие. И все же он нашел силы прекратить накатившее безумие, отодвинулся, закрыл глаза и сказал твёрдо:

– Смотри, Анисимова, я закрыл глаза. Через десять секунд я их открою и не увижу тебя рядом. Поняла?

Глава 7

Он не открывал глаз больше десяти секунд, давая возможность девушке не только выскочить за дверь, но и убежать, как можно дальше. Услышал, как Скворцова ужаснулась:

– Маринка, что с тобой?

Услышал, как Анисимова горячечно забормотала в ответ:

– Во, попала, так попала…

Зажмуренным натянул футболку, пиджак и только после этого открыл глаза. Анисимову он не увидел… Он не увидел ничего! Замер, еще не веря, что судный день настал. Стоял недолго, просто приказал своему разуму, упорно отказывающемуся признавать очевидность:

– Ты готовился к этому три года, покажи, что кремень-мужик, а не дешёвка. Сумеешь добраться до тумбочки с пистолетом?

И тут же Благой внутри него усмехнулся:

– Сумею и не промахнусь.

И пошел – спокойно и размеренно так, как практиковал в течение долгого времени: пешком, дворами – с закрытыми глазами. Разница была лишь в том, что сейчас не смыкал веки, а наоборот широко распахивал в надежде, что зрение вернется.

До квартиры было недалеко, и он не торопился: сумел усмирить панику и даже выстроить четкий план действий. У него есть неделя, взятая на работе в счет будущего отпуска. Целая неделя, чтобы понять – ослеп навсегда, или заветный «щелчок» снова случится. Матвей даже усмехнулся: судный день длиною в неделю – повезло!

Дорога до дома была выстроена достаточно безопасным маршрутом, только в одном месте нужно было пересечь полосу движения автомобильного транспорта. Там присутствовал светофор, который издавал для пешеходов звуковые сигналы при включении зеленого света. Правда, он довольно часто не работал – Благолепова не волновало, готов был на этот момент отдаться на волю Всевышнего: задавят, значит так тому и быть. В первое время своих тренировок, он считал шаги, чтобы не сбиться с выверенного пути, потом дошел до автоматизма: просто понимал, в какой именно момент нужно свернуть… Если бы не тянущая сегодня душу тоска, которую он старательно гнал прочь, можно было посчитать, что все нормально и идет своим чередом.

Дорогу перешел беспрепятственно: только споткнулся на ступеньках, ведущих к пешеходному переходу – сам не понял, как. Просто ноги вдруг дрогнули и подогнулись на третьей ступеньке, пришлось сделать огромный шаг, чтобы преодолеть две оставшиеся. Думал – упадет, но удержался и пошел на звук запищавшего светофора, убыстряя шаг. Наверное, мог и не торопиться потому, что звуков подъезжавших автомобилей не услышал ни с одной стороны. Теперь осталось только дойти до подъезда и подняться по ступеням на родной третий этаж. Матвей вздохнул и удивился: в ноздри проник неожиданно крепкий и сладкий аромат созревших яблок. Выходит, верно говорят: отсутствие одного из органов чувств обостряет деятельность других… Он еще раз «затянулся» сладким воздухом, да так, что ударило в голову, как от изрядная доля алкоголя. Матвей пошатнулся и едва не упал.

– И-и, батенька мой, – услышал сбоку от себя. – Еще не вечер, а вы уже на бровях-с.

Голос был скрипучий и ехидный, и Благой узнал этот голос – Хрусталёв, старикан, что всегда по утрам сидит на раскладном стульчике рядом с киоском Роспечати. Газеты не покупает, а прочитывает, не отходя от точки распространения. Все время твердит при этом ехидным своим голосом: «Имею право просматривать перед покупкой». Тетка, что торгует прессой всегда начинает с ним ругаться и всегда замолкает через несколько минут, из чего становится ясно: перебранка эта для обоих сродни утренней зарядке.