Сага о Фениксе. Часть 1: Из пепла

Как декларировали рефлексивные наклонности, Юэн встал на тропу, в которой тихим ходом переставал сравнивать себя с другими – анализировать или критиковать – иначе обращать взгляд в собственное отражение – настоящее и подлинное. Странно, но в его четырнадцатилетнем возрасте, когда каждый молодой человек четко детерминировался, Юэн сохранял покачиваемость, состоявшая из двух взаимозаменяемых и противоборствующих крайностей – капризности и покорности, инфантильности и ответственности, независимости и неуверенности – все они так или иначе не умаляли принципа избегать неконтролируемого потока недостатков, и словно всегда твердили одно и тоже: «Спустись на землю и оглянись – с земли всё иначе выглядит, нежели на небесах. Куда ты все бежишь, оставаясь на месте… Очнись и взгляни: всё устроено по-другому…» Где-то он опережал сознание взрослого, а где-то оставался брошенным на произвол ребёнком, которому хотелось вернуть утраченное с годами чувство естественного хода времени – в этом и заключалась его подпольная эксцентричность. Он надеялся, что в Ильверейн он сможет наконец-то повзрослеть и обогнать тех, от кого привык отставать… Но кого? Пока он не догадывался, что только себя единственного – неукротимого, непокорного…

Тишина станции расслабляла – до поры до времени. Юэн в таких случаях всегда тяжело сохранял терпение, он не находил себе места, когда каждые три-четыре минуты поглядывал на часы на слабом запястье. Льёван же, присев на отполированную скамью, отвлёкся, поглядел на гнездо, в котором слышались разрывные крики птенцов при виде матери-добытчицы.

Оставалось ждать меньше часа, Юэн безропотно по привычке скучал по чувству юмора Клары, по широкому разливному берегу реки Вилл, миниатюрному городку, возникавший в мысленном этюде – близкое становилось отныне далеким. Его ломало, пока Льёван аккуратно дотронулся и плечо дёрнулось.

– Всё в порядке? – спросил он.

– Да, да… – очнувшись, не важно ответил Юэн. – Просто я задумался….

– О чём?

– Сам знаешь… Столько всего там случилось: надеюсь сейчас, моя спонтанность поможет….

– Тогда выше нос, утёнок! – подбадрил Льёван.

Пять минут… Долгие пять минут! Они вынудили Юэна встать и пройтись вдоль высокого не широкого перрона. Солнце поднялось выше: стало теплее переносить утренний холодок – его лучи в мимолетности осветили пробегавшее облако – образовались тени на лесных опушках.

Одна минута. Замолкли стрелки. Дыхание затаилось от неудержимости бросится под звук скоростного поезда – время не подвело томящегося ожидания. Юэн оторопело схватил чемодан, Льёван изумленно встал и последовал за ним.

На крутом повороте появился нос поезда в форме огнестрельной пули, прорезавшая воздух – он сиял металлическим блеском и переливался на золотистом свете – словно маскировался. Рельсы сбавили скоростные обороты. Наметилась остановка. За отполированными широчайшими окнами сидели довольные люди. Открылись автоматические дверцы – портал в другое измерение. Юэн бросил неуверенную оглядку по сторонам, но решительные глаза Льёвана заставили подчиниться их воле и, ни о чём не задумываясь, войти на борт экспресса.

Они поднялись по ступеням, придерживаясь за поручни, и прошли за стойку регистрации билетов. Юэн взволнованно вспомнил, что специально засунул их в потайной карман сумки чтобы не потерять. Он впервые уезжал за пределы Лимфреи, и отныне навсегда. Зеленая галочка на терминале проверила кьюар-код с его местом и вагоном; человекоподобный голос просил следовать внутрь. Входные двери закрылись. Двое пассажиров прошли к вагону №4.

«Автора» незаметно тронулась.

Дорога из горизонтов

К обеду поезд добрался до Византии[1]. Юэн оживлённо глядел на открытые виды Средиземного моря – его лазурные берега от интенсивности солнечного света сливались с мраморной пеной скал, изредка мелькали аквамаринные линии на фоне водянистого неба.

В глубине республики простирались незамысловатые леса изворотливого кизила и изящного граба на открытых утесах. Незаметно проскользнули очертания речушек, бродившие на астрагаловых полях, меж карликовых гор и садовых плантаций.

Льёван безостановочно рассказывал о красоте Константинополя, и не подозревал что мало-помалу сыпал соль на рану – Юэн слушал только из вежливости: он отвлекался, когда рассматривал изысканные багажные отделения, пассажирские места с выдвижными рабочими столиками, непостоянными панорамными видами из окна, обслуживанием бортпроводниц, которые предлагали завтрак и не утруждались от просьб стариков или прочих привередливых пассажиров.

«Аврора-экспресс» был трансграничным поездом дальнего следования первого класса: он объезжал весь земной континент, начиная и заканчивая путь в столице Объединённой Республики. Позволить себе такую поездку могли либо командировочные, либо учёный класс, либо студенты магических заведений по специальной квоте.

Юэн долго предавался не сколько созерцаниям, сколько особому и любимому развлечению – одиночной игре в «отгадай портрет»: в объектив, первым делом, попали дети (ещё не подростки, но и не маленькие), следом более зрелая молодежь, которая не отрывала взглядов от голографических функций в планшетах и имитировала взгляды весьма сосредоточенных и деловых взрослых, на десерт подавались пожилые интеллигенты, обожавшие скрасить чьё-либо стеснение старческой философской болтовней. Столичные граждане, как особый вид искусства, выделялись строгими изысканными костюмами, жакетами, стрельчатыми брюками, а некоторые женщины, например, сидели в длинных приталенных юбках с боковым разрезом, в грандиозных скроенных пиджаках с лаконичными аксессуарами – их всех объединяло наличие матовых оттенков драгоценных металлов (чаще всего золота) и обожание геометрии в модном крое, описывавший прозаичность провинциалов. Юэн обладал эстетическими задатками и чувством стиля, хотя носил одно и тоже, и при виде различий заключил – консервативный шик и строгость грейтфельцев, как и других горожан Нью-Айленда поддерживали образность пускай незначительной – но элитарности.

Пятнадцатиминутная остановка на станции «Заповедный лес» приостановила игру – слишком большой наплыв новых лиц. Только Юэн приготовился взяться за чтение книги, его и Льёвана покой потревожили взбалмошные голоса, донёсшиеся из конца вагона.

– Я тебе говорю, что ты дурак! – громко бурчала незнакомая девушка.

Она круто пихнула напарника.

– Сама дура! – не отставал от неё парень.

– Ты же сказал, что я рыжая бестия?! – не успокаивалась она. Её негодование —характерный признак отменного холерика с нотками пряной истероидности.

– Ой, не возникай… – цокнул парень, который покорно продолжил тащить дополнительный чемодан.

– А не зачем меня бесить! Сейчас как дам! – с потешным гневом замахнулась девушка, и только увидав издевательскую улыбку в ответ, не удержалась и наступила парню на ногу, потом довольная, с приподнятым подбородком прекратила мелкую ссору фразой: «Скажи спасибо, что я вообще с тобой разговариваю…»

Юэн сперва подумал – это страстная и токсичная влюблённая парочка, которая спелась по принципу несовместимости кошки с собакой. Они направлялись именно к нему и Льёвану: «О, Боже – что может быть ужаснее их!» – примерно так он рассуждал. Но сделать ничего было нельзя – как и поменять билеты, если бы нашлась такая возможность… Однако, вряд ли жизнь умеет глупо шутить – всё-таки она знает кого к кому случайно подсаживать. Эти её случайные комбинации! Не знаешь, чего ожидать… и в каком-то смысле —жизнь интереснее, заманчивее.

Двое новых попутчиков, как оказалось – друзья, тоже знали Льёвана.

– Здравствуйте, мастер Льёван, – с игривой почтительностью поздоровалась девушка.

– Здравствуйте, Эмели, Джеймс… – сдержанно ответил маг, чтобы не засмеяться после хорошего представления. – Я вижу у вас как обычно?

– А чего вы ожидали?! – не устоял обогнать подругу, так именуемый Джеймс. – Эта дама, или сие «принцесса» думает, что я её личный слуга – ёрничал он в свою защиту, и не ожидал увидеть рядом с Льёваном новое лицо (ему, как и Эмели было известно, что мастер никогда не садился с незнакомцами), и сразу же подозрительно спросил: – А кто с вами сидит?

Юэн уклонялся от прямых взглядов, изображал, что до беспамятства погрузился в книжный мир и никак не собирался реагировать на бестактный, по его мнению, вопрос. Льёван раскусил его приём и хотел только сгладить, скорректировать портреты «закадычных» друзей – усмирить всезнайство проницательности.

– Джеймс, прошу, – просила Эмели, – Давай сначала присядем, а уж потом вопросы… – однако её жгучее любопытство превысило запросы общительного друга. – Не видишь человек читает. Не отвлекай!

Она ловко сыграла и надеялась, что Юэн в благодарность моментально отреагирует, но ранее упустила приподнятую ухмылку правого уголка губы, означавший только: «Пытается так извиниться, хитрая лиса!»

– Нет, все нормально. – также вежливо подыграл Юэн, и надеялся избавиться от ненужного внимания. Тщетно!

Недовольные несговорчивостью, Эмели и Джеймс переключились на Льёвана, и едва усидели в момент «гляделок» на Юэна, искусно отводивший подозрения. Они тараторили про совместные каникулы, а манера их речи создавала атмосферу удовольствие от обсуждения сплетен. Льёван искренне смеялся, услышав историю про первый поцелуй Эмели с каким-то знакомым Джеймса, не умевший от слова совсем проявлять деликатного отношения к даме, – впоследствии она прилюдно положила его на лопатки. На самом деле, оказалось, – это сговор Джеймса. Выхватили что называется оба!

Юэн вовлечено слушал, не разоблачал острой заинтересованности. «Вот это страсти!» – сдерживалась с трудом смешинка на лице, уткнувшаяся в страницы бумажной книги. Внутренности так и распирало от непристойной, но любимой привычки подслушивать чужие разговоры.

Какое ждало разочарование, когда Льёван решил «случайно» отойти ненадолго к профессору Уильямсону – Эмели и Джеймс знали, что уйти на минуточку и оказаться в компании профессора-весельчака – застрять на три «часика» за дивными беседами.

Их осталось трое. Юэн из нежелания показаться грубым и невоспитанным передумал пересаживаться на свободные места: сверлящие экстравертные четыре глаза напротив допекали его – таких гиперактивных и настойчивых он встречал впервые….

Он целенаправленно не сдавался, продолжив наводить впечатление замкнутого и скучного человека, искусившись недовольной реакцией сверстников. Джеймс от нависшей скуки сразу же умозаключил: «Всё с ним понятно! Сноб! Подумаешь, мне… особенно то и хотелось… хотя… Рядом с Эмели вечно уши чешутся!». Эмели держалась, и была убеждена, что показная неприступность Юэна – маска интеллигентности, за которой пряталась ранимость и недоверчивость; она внимательно следила за ним, отводя пристальный анализ лица на пилочку для ногтей (та иногда её выручала в неловких ситуациях).

Два «брата-акробата», перекинувшись разочарованными взглядами, поджав губёхи и скрестив руки в замок, не смирились с тем, что не уломали Юэна на знакомство – они всегда добивались расположения у любого, заводили человека в разговоре с полуслова, а тут…. Тотальный нокаут самонадеянности! Он же чувствовал высокомерную очевидность: «Очень настырные и неусидчивые… Силёнок у них маловато, чтобы развязать мне язык…».

Общение представилось бесперспективной затеей… Юэн искрометно отвлёкся от имитированного чтения и еле сдерживал внутреннее хихиканье – его давно никто из посторонних так не веселил.

– Юэн, а почему ты едешь с Льёваном в Ильверейн? – решился спросить Джеймс.

– Мы давние знакомые, – ответил Юэн, словно он не догадывался о чужом любопытстве. – но в Ильверейн я еду на практику, в качестве престудента.

Данный факт взбесил Джеймса: «Теперь это личико будить нагло пилить своим загадочным взглядом…» – он не хотел признавать поражения, в отличие от Эмели, которая устала ухаживать за ногтями и наблюдать сквозное неприятие между двумя сверстниками, поэтому поступила как настоящая умная женщина:

– Ну, тогда может быть заново познакомимся?

Был установлен паритет, однако Юэн продолжил сканировать с головы до пят манеры и привычки поведения попутчиков.

Первым на очереди, оказался, Джеймс Фастелли— четырнадцатилетний парень с атлетичной внешностью: с крепкой шеей, крупными плечами и мускулистыми руками. Он был смугловатым, имел южные и густые, как брови, так и кучерявые чернявые волосы, метал взглядом из дисков орехового цвета; горбинка на носу у межбровной переносицы говорила о высокой степени амбиций, самоуверенности в собственной неотразимости и расчётливости. Джеймс рисовался воплощением складного и заносчивого, харизматичного юноши – Юэн глубоко завидовал, ведь ему на самом деле всегда нравились бойкие, уверенные и порой бестактные люди, говорившие только то, что первым стрельнёт на ум – да и девушки, в целом, как и остальные люди вешались к такого рода весельчакам, лидерам и душе компаний… Вряд ли кто-то был способен устоять от заразного чувства юмора, оптимизма и желания быть впереди планеты всей…

Почему Юэн в начале хотел разглядеть внутренность и наружность Джеймса? Всё очевидное – просто! Джеймс – противоположностьего самооценки. А чем был недоволен Джеймс? Наверное, задетым Эго. Юэн же наконец-то приблизился к ответу почему не обзавёлся товарищем или настоящим другом – всему виной несчастная демонстрация недоверия, и последнее, корень зла – гордость одиночки, чьи убеждения считались «выше» и «правильнее» остальных обывателей.

Умелость Эмели разбавила атмосферу. Её «чуйка» симпатизировала.

Эмели де Болуа – роскошная, высокая девушка, с огненно-рыжими волосами и волнистыми прядями, собранными в единых пушистый-распушистый хвост. Броские зелёные кошачьи глаза, тонкая переносица прямого носа, гладкая и ухоженная кожа с веснушками; хлопающие ресницы очаровывали и обманывали – ну просто красотка! Хотя она не обладала хрупким женственным телосложением, однако её врожденное классическое начало создавало совершенство – ей нравилось пользоваться только каплей перфекционизма.

Быстрая уверенная речь Эмели позволила узнать много-много интересного…

Первое, она была первым исключением из правил, среди граждан Грейтфелла, но частично привитые манеры деловых жестов или мимики так и не выветрились свободолюбием. На самом деле, она восхваляла небеса, что имела возможность отдохнуть от чопорных демагогий, интеллектуальных вечеров, опер и балетов, политических диспутов и собраний, только в Ильверейн, брала пример с философской расслабленности Джеймса.

Второе, помимо желания стать первоклассным заклинателем земли, её коммерческая жилка в ряду с талантом и любовью к моде лепили будущее перспективного дизайнера-модельера. Столько идей, нарядов, образов, не укладывались в представления Джеймса о том, что мастерская подруги существовала в полнейшем бедламе. Упреки на неё не действовали – она считала, что делала любимое дело на максимум, и, следовательно, находились издержки.

Третье, Эмели – ещё тот крепкий орешек, к ней в карман за словом не полезешь. Многим парням в академии, казалось, что она легкодоступная, но по итогу каждый узнавал, что она была способна любого наглеца и «скунса» взять, так сказать, крепко за мошонку и отстоять себя в схватке. Как говориться, порох-баба!

После забавной истории Джеймса о том, как он на занятии химии залил всю лабораторию, спас всех от контрольного профессора Мюррея, Эмели шлепнула губами от неприятных воспоминаний, которые испортили её новый костюм, а вот Юэн смеялся и уже не чувствовал скованности, словно его щекотали.

Несколько часов пролетело незаметно…. Поезд проехал через Александрийские врата и мчался по небесным рельсам, огибая высокие облачные долины. Солнце стало прозрачного, немного усыпляющего цвета. В самых низинах и обрывах, края плывущих островков отдавали нежной голубизной. Неощутимый страх высоты сковал, когда заглянул вниз – сплошные пушистые развивающиеся плотна из облаков.

Юэн решил угостить попутчиков фирменным угощением Клары – в итоге её пирожки обожествили.

– А сколько нам ещё добираться? – спросил он.

– До Айседаля? – уточнила Эмели, дожевав угощение, но передумала и ответила на вскидку. – Половина пути осталась.

Аврора пролетала мимо Района Открытых летающих островов – заброшенного края с перевернутыми угольными пирамидами: огромные и обширные плоские вершины застилались полянами и джунглями, блики искусственных водоёмов и водопадов стремились в морскую пропасть. Юэн, увидев реальность очередного документального фильма, делил мир на несколько горизонтов: один – земной, ничем не приметный, а второй – фантастичный, выходивший за границу замочной скважины…

И тут в призрачной дали показалось новое чудо – два танцующих дракона. Их крылья пускали маленькие искорки, чешуя сливалась с чернотой летающих островов: они кружились, словно гимнасты, выполнявшие акробатические трюки, поднимались и плавно опускались, и в конце дальнего представления расправили крылья и готовились уплывать…

– Это Огненные Ласточки, – пояснил Джеймс, как спортсмен и укротитель драконов. – Они одни из единственных, кто любит покрасоваться, и живёт за приделами Диких Земель[2] и Земли Драконов[3].

– Интересное у них название… – пытался опомниться Юэн.

– И не говори! – поддерживала Эмели, засмотревшись на грациозные движения «неземных» созданий, – Вот, кому известна настоящая свобода! Не то, что этим… – и указала взглядом на остальных пассажиров, вздохнув с упрёком. – Ничем их не удивишь…

Драконы кружили волновыми дугами пару мгновений, разогнались в чистой вышине и рыбками нырнули в небесные воды. Образовались облачные всплески, и после разрывы в долине затянулись.

Юэн не заметил, как Джеймс и Эмели оставили его одного после наступления сумерек. Время мчалось сквозь ночную пустоту. В окне из-за плотного освещения – только расплывчатые отражения. Он уснул буквально на пару часов. Смена часовых поясов утомила его насмотренность.

– Эй, Юэн, проснись, – будил его Льёван. – Не хочу, чтобы ты пропустил…. Скоро мы прибудем в Айседаль.

Незаметно прошло снижение. Пассажирский поезд плыл по кромке моря, вдоль необитаемых берегов, его вагоны проносились – расступалась пенная линия; на отмели стеклянная вода отражала морскую траву и перекаты подводных растений; коралловые рифы выныривали около первой гряды юго-восточных островов, укрывавшие неприметную жемчужину архипелага – остров Дуан. Гигантские роговые скалы и песчаные одинокие береговые линии окружались тёмно-фиолетовой неоновой лагуной. Сонливое сияние догоравших звезд отражалось на тёмной морской глади.

В далекой манящей пустоте уходящей ночи прятался космический корабль «Ифлида»[4] – разрушенный истребитель, напоминание о падении на землю метеорита, чья ярость покоилась под нескончаемым ритуалом солёного омовения: металлические остатки переливались, трещины блоков и оголённых сетей утопали в глубине гигантской сферы.

Далее сновидение – ярчайшее из возможных не прекращалось…. Продолжалось…

Взгляд Юэна померк и возродился в следующее мгновение – Айседаль[5].

Чем дальше неслась Аврора, тем сильнее время замирало. Бессмертная, беззвёздная пустота расступилась. Небо запылало. Магический огненный шар озарил горизонт. Морская бесконечность опоясывалась золотистой чешуей дракона. Нежные щеки окатились лучистым теплом, а тёмно-карие глаза осветлились, и чуть защурились от высшего блаженства.

Восходящий солнечный диск гипнотически двигался в сторону дисгармоничных побережий, невысоких гор, которые назывались сопками. Лучи выныривали из объятий беспорядочных мысов со скалистыми островками – раскаленные кекуры увенчивались на вершинах мелкими кривыми деревьями из малахитовой хвои. Волнистые хаотичные берега, покрытые тёмно-зелёным и холодным пенистым налётом, обрывались, оставляя лишь насыпи из каменных бусин у кромок спящих берегов Тихого Океана.

Глубоководный нырки поезда, как оказалось, достигли просторов Айседаля. В этом неописуемом крае сочеталось несочетаемое: болотистые пустоши сменялись расстилавшимися массивами тонкоствольных монгольских дубков, восточного ореха на перекатах сопок, редколесьем из каштанов, ясеней и лещины; широколиственная скудность переплеталась с таежной выразительностью: высокими соснами, тисовыми аллеями, елями, пихтами и чёрными березами – этот контраст наблюдался в направлении к старинной горной цепи – Сихотэ-Алинь.

Эмели и Джеймс впечатлились поэтическому взгляду попутчика, который окутал всё сознание неизведанным миром проживаемого божественного мгновения. Льёван не смел отвлекать его – он узрел воскрешение давней мечты. Юэн, тогда ещё не мыслил, что Айседаль станет тем непостижимым краем на стыке двух временных горизонтов, станет его Землей Обетованной – началом всех начал.

Звёздная ночь

На стволах хилых деревьев разрастался плющ; высокая сорные травы застилали виды дальних ветхих домов, а низкие кусты вдоль железной дороги цеплялись ветвистой паутиной за густые заросли на склонах.

Широкая лесистая дорога. В низине скал протяженного мыса играли морские барабанные дроби. Солнце встало высоко, и беспощадный свет разгонял перистое небо. Утренний ветер доносил равномерным тактом ракушечный шум волн и сбавлял натиск подступающей невыносимой духоты.

За крутым изогнутым поворотом старая дубовая аллея открыла дальний вид на замок Ильверейн[6]. Льёван шёл, а Юэн, не спеша, по мере приближения, детально разглядывал как современный стеклянный западный фасад питавшийся горячими лучами, так и ракушечную крышу жемчужного оттенка, массивные купола; переходы между башнями органично сочетались с природным ландшафтом – натуралистичные архитектурные контуры стремились достичь небесного величия вместе с нерукотворной морской композицией.

Деревянная мостовая тропа пролегала вдоль скалистого побережья и укрывалась декоративными шапками кедра и карликовых сосен, незаметно пропадавшие у перехода через обрыв с углубленным гротом, где рукоплескали бодрящие волны. Грани Бриллиантового моря качались, накладываясь одна на другую – стальная синева боролась с ослепительными зеленовато-бирюзовыми пятнами и мерцающей пеной.

Мистическая арка проводила в тёмный и заброшенный двор – глухота нарушалась старческим ароматом пышных глициний и сырых висячих над головой лиан, что преграждали проход свету, опутывая открытые павильоны и галереи: их инаковость подчеркивалась карбоновыми соединениями с витражными башнями, стремившиеся стать частью сияния минерального кристалла, наполнявшийся подземной и наднебесной магической силой.

– Юэн, лучше не отставай от меня. – поторапливал Льёван. – Иначе от восхищения заблудишься….

– Хорошо… – Юэн сжимал пальцы ладоней от эстетического исступления, и после поспешил догонять.

Немыслимое… Пространство вестибюля сияло янтарным светом, широкая раздвоенная парадная лестница с водопадом изгибами поднималась высоко, полы отражали мельчайшие детали зеркальных стен и потолков, тонких ступеней и балюстрад, заросшие плющем. Встречали статуи, указывавшие путь к небесной выси.

Ильверейн целиком состоял из геометрической органики: неисчислимые арки и колонны безграничными вершинами ветвей держали иллюзорные потолки, увенчанные фресками движимых небес. Всё выше и выше сплетение коридоров превращали расширенное пространство в райский гиперреалистичный лес из сверхматерии, которая содержала всю силу природного света солнца и серебряной луны в радужных мозаичных контрастах. Зал с величественными статуями Ветряной Рехс и Огненной Арсалии вели к замкнутыми этажам с балконными переходами и более узкими, затемненными галереями; бархатная ширма скрывала главный коридор замка – Золотой путь – то особенное место, которое Юэн отдаленно пытался разглядеть в Мятной роще. Зеркальные позолоченные полы и стены одаривали жаром лучей. Чем дальше приходилось идти вдоль панорамы, тем морской горизонт становился бескрайним и умиротворенным.

Двери центрального зала – Фартелла, где проходили празднества, общие собрания и ежегодная церемония посвящения, были закрыты и ожидали своего часа; за ними одна лестница спускалась в Ботанический сад и Академическую Оранжерею, другая поднималась высоко в Юго-западное и Северо-восточное крыло. Вписанные в стены кариатиды сопровождали до Магического и Исторического залов. Взбираясь, Юэн не успел опомниться, как волшебное пространство заканчивалось около плетенной путаницы из мостовых переходов над глубокой пропастью, в сердце Ильверейн – Пересечении нитей.

– Поговаривают, – пытался заинтриговать Льёван. – Это место дышит магией. Если ты ищещь ответ на вопрос, то одна из дорог приведёт тебя к ответу или даже твоей судьбе. Так, что если хочешь куда-то прийти, но не знаешь – то смело приходи сюда…