Селеноградия. Та, которую я… Книга 2

Однако зря я бросился в атаку, лучше бы без промедления сразу же ударился в бега, пока еще было не поздно.

Но не сообразил, расхорохорился и влип в гибельную неприятность.

Вскоре появились ребята в черном. Они по команде своего старшего одновременно вскинули руки и взяли меня в «прицелы» служебных колец.

Теперь всё. Мне уже никуда не деться.

– Их благородие, глава рода Мраарр, желают с тобой встретиться, – звонко выкрикнул старший магических бойцов. – А коли добровольно не пойдешь, нам разрешено и просто твою оторванную башку доставить. Так что не дергайся – отбегался. Пора тебе ответить за наследника Мстислава. И дружков твоих скоро поймаем.

– Мы-то ему что сделали? – возмутился я. – С клюегорбов и спрашивайте! Мы обязаны были сообщить о тех тварюгах, вот и сообщили. Не надо было вашему барончику за ними гоняться. Охотничьих трофеев для похвальбы перед гостями захотелось? Вот и поплатился он за свою глупость.

А сам с досадой подумал: «Почему они именно на меня наткнулись? Повстречали бы сначала Пахома с его удалыми сотоварищами – агатцами… Там, глядишь, и инцидент полностью бы исчерпался… А лучше хоть капля той кроваво-красной силы от Родового Очага Даарр у меня осталась бы до этого момента, и тогда бы мы сейчас беседовали совершенно иначе… И почему этот дурацкий амулет не может нейтрализовать магию служивых? Ну почему он не ромбик?!»

Что же делать? Попытаться яростно защищаться? А если служивые применят необратимое заклинание или испепелят меня прямо на месте? Им ведь достаточно, чтобы моя башка целой осталась для отчетности перед бароном.

И поскольку сразу не додумался сбежать от них, то ничего не остается, как сдаться…

Один из стрельцов с разбитым носом, испуганно поглядывая на меня, робко предложил:

– Может, лучше его того… Тут прям… Он шибко опасный.

– За живого барон обещает награду побольше дать, – пояснил служивый. – Их благородие желает лично всех четверых прикончить. Медленно. С удовольствием. Сначала покалечит, как те твари Мстислава изувечили, а потом и…

– Так все-таки жив ваш барончик? – уточнил я, хмурясь, и соврал на всякий случай: – А вот моих друзей уже никого и не осталось. Все погибли. По-разному.

Раз поймали меня, то мне за всех и отдуваться.

Может, люди барона поверят моим словам и прекратят поиски остальных.

Кондратку им точно не сыскать…

Впрочем, к Пахому – разузнав, что к чему – мраарровцы и близко, поди, не сунутся.

А у Фомки – обширный круг новых знакомых-единомышленников. Умением богоотступники, конечно, удивить и напугать никого не смогут, но дать отпор числом вполне в состоянии. Да хотя бы укроют Фомку от недругов.

А я уж если ступил на край пропасти, то так тому и быть. Правда, досадно. Ведь совсем недавно и мощная магия в моих руках была, и жил я себе превосходно…

А теперь у меня ничего нет.

Хотя вру. Сверхспособности-то имеются. И я надеюсь с их помощью улизнуть, как только подвернется подходящий момент.

Но сейчас лучше бы мне иметь служебное кольцо…

Плечи опустил, голову понурил – показал всем своим видом, что не намерен сопротивляться.

Пусть везут в Рухнувшее Небо. Дорога дальняя… Да как только выедем из столицы я тотчас сбегу!

Вот же гады! Будто мысли мои налету считывают. Не веревками связали, а магические кандалы мне на руки и ноги навесили. С ними не ускачешь. Это всё равно как крепкий поводок, да хуже – словно на цепь посадили.

Не сорваться…

Еще и не на самоходную телегу закинули, а в карету запихнули.

Дорожный побег отменяется. Вообще без вариантов…

Безвыходное положение невольника, в которое я угодил, и озадачило меня и разозлило одновременно. Таким макаром они меня точно к барону привезут, а оттуда мне живым уже никак не выбраться.

Так дело не пойдет!

Как только карета, поскрипывая, выкатилась за ворота постоялого двора на городскую дорогу, я согнул колени, резко подскочил и пятками врезал одному из сопровождающих точно в физиономию – к моей радости, он моментально отключился. Второй, не ожидавший от меня такой прыти, растерялся и удивленно захлопал глазами. Всё решали секунды – если он успеет произнести заклинание, то мои усилия напрасны.

Кое-как изловчившись, я всё-таки сумел обхватить его скованными руками и сдавить ему шею…

Вырубился на время и этот.

Шансы на то, что мой план выгорит, были ничтожными. Но хочешь жить – цепляешься за любую маломальскую возможность. Я поспешно высунул голову в открытое окно кареты и заорал благим матом от нахлынувшего отчаяния.

И о чудо! Гляди-ка, получилось!

Мой дикий вопль услышали и не оставили без внимания.

Проезжающая мимо карета резко затормозила, затем круто развернулась и, поравнявшись с нашей самоходной колонной, остановилась.

Тут же замерла на месте и вся колонна.

Служивые и стрельцы семейства Мраарр выбирались из карет, соскакивали с телег и недоуменно осматривали транспортные средства, заглядывали под днища и пинали колеса, пытаясь понять причину столь необъяснимой остановки.

Дверца кареты, притормозившей напротив, распахнулась, и из нее выбрался человек в дорогой одежде, явно кто-то из благородных, и…

Хвала Вселенной!

У него на поясе болталась позолоченная шпага!

Да! Да! Да!

Это был тот самый граф Таарр – союзник князя Эдуарда и несостоявшийся жених княжны Аделаиды.

Теперь-то стало понятно – это он своей фамильной магией остановил весь транспорт мраарровцев, чтобы разобраться в странной ситуации.

Старший служивых подбежал к нему и с подобострастием доложил по существу. Пусть бравый аристократ и не из рода, которому они служат, но правила приличия никто не отменял. Да и нарываться лишний раз на неприятности люди барона очевидно не хотели.

Кто знает, может, этот вельможа будет с их господином в союзнических отношениях в начинающейся глобальной войне, постепенно охватывающей всю империю.

Граф шагнул ближе к карете, из которой всё еще торчала моя унылая физиономия, и пригляделся.

– Я его знаю. Это человек князя Даарр, – заявил вельможа и уточнил: – Какие у вас к нему претензии?

Служивый барона во всех подробностях расписал мою вину. Не забыл рассказать и о тяжелом состоянии здоровья наследника Рухнувшего Неба, к которому привело скудоумие нашей четверки, а именно потому, что никто из нас не удосужился сообщить о реальной численности стада клюегорбов.

Я бы, конечно, поспорил и нашел бы подходящие оправдания, но мне слова никто не давал.

Да и граф, когда выяснил, что я замешан в причинении физического ущерба молодому аристократу, поглядывал на меня теперь уже только с прохладцей.

«Вот и всё, – подумал я сокрушенно. – Не дождаться мне от этого щеголя помощи».

Наверное, так решили и люди барона, спешно запрыгивая на телеги и влезая в кареты.

Однако граф Таарр со мной еще не закончил.

– Постойте! – внезапно рявкнул он. – Куда вы собрались? – и добавил с важным видом: – Я выслушал обвинения. И поскольку оспаривать его вину не имеет смысла, необходимо передать преступника в судебную инстанцию незамедлительно. Я не позволю самосуда! Направляйтесь к дворцовой площади – к зданию правосудия.

– Но там ведь сейчас вряд ли кто-то есть? – с сомнением возроптал старший служивых.

– Есть я! – горделиво воскликнул граф. – А я по-прежнему являюсь членом Имперской судебной палаты и меня одного вполне достаточно, чтобы вершить правосудие!

Теперь я был убежден, что граф вытащит меня из этой смертельной заварухи. Облегченно вздохнул и удобнее уселся на сиденье. Мои сопровождающие начали потихоньку приходить в себя, и я решил вести себя показательно смирно, чтобы не провоцировать их. Ну и чтобы предостеречь их от необдуманных действий предупредил:

– Мы направляемся не к вашему барону, а в Имперский суд. Так что лучше сидите тихо.

Глава 6

«Сейчас прикатим в Имперский суд, а там граф избавится от моих преследователей – и вот она свобода! И никаких Рухнувших Небес! Да будь они прокляты!» – успокаивая себя, предположил я, тщательно стараясь не выпускать на лицо даже легкого отблеска внутренней радости.

Мне стало немного стыдно перед графом. Я ведь его своеобразно подставил, да еще и унизил перед семейством Даарр. Хотя только он сам так считает. Что князю Эдуарду, что многочисленным его родственникам, как я понял, совершенно наплевать, в каком виде предстает перед ними граф: со шпагой или без оной. Всё дело в личных заморочках графа. Всё дело – в его голове.

И вот этот аристократ, получается, спасает меня от верной гибели.

Но я не со зла с ним так поступил. Как уж вышло…

Я Аделаиду выручал.

А на гипотетической чаше моих весов княжна всегда перевесит кого угодно и что угодно в этом мире. Даже всю империю целиком. Она ведь сосуд для Алиски. Да и сама княжна тоже ничего…

Правда, лица у них – один в один, и всё остальное наверняка тоже. А вот характеры – как полюсы у магнита: Алиска притягивается, а Адель – постоянно отпихивает…

Приехали.

Я увидел в окно, как граф со своими людьми отправился внутрь здания правосудия. Служивые выволокли меня из кареты и, протащив несколько метров, решили облегчить себе задачу – сняли магические кандалы с моих ног.

Теперь уже своим ходом я нетерпеливо взбежал по многочисленным ступенькам высокого крыльца и остановился у массивных дубовых дверей – сопровождающие едва поспевали за мной.

Вместе мы вошли в огромный пустынный вестибюль. Меня так и раздирало проорать что-нибудь озорное, да так, чтобы мой веселый вопль подхватило приунывшее от вечной тишины громогласное эхо и разметало его по потолкам и самым дальним углам мертвого здания: где несчетное количество раз ломались человеческие судьбы; где прежде старались говорить лишь шепотом, страшась неосторожным звуком разбудить обретающегося здесь духа «грозного правосудия» и тем самым навлечь на себя его праведный гнев.

Но орать я не стал. Потом проорусь, когда всё благополучно закончится.

Мы проследовали в Зал вынесения решений – так гласила позолоченная табличка на дверях. Аристократ уже успел облачиться в черную мантию и занял место главного судьи, насколько я понял.

Мои конвоиры оробели, окунувшись в столь угнетающе-тягостную атмосферу «ваяния правосудия», напряженно довели меня до скамьи подсудимых и тихо встали по бокам.

«Призываю обвинение!» – повелел граф мрачным голосом.

Двое из людей барона, вошедшие в зал следом за нами, с заметным волнением по очереди проскальзывали к трибуне и теперь уже в официальной обстановке рассказывали о злодеяниях, совершенных исключительно умышленно, причем группой лиц, да и к тому же по антиимперскому сговору, что отягощает вину как меня, так и моих приятелей, и непременно предполагает самое жесточайшее наказание.

Закончив свою речь, каждый из них тыкал в мою сторону пальцем и утверждал, будто бы я еще и являюсь главарем той шайки, которая хитростью заманила наследника рода Мраарр в ловушку и чуть ли не своими руками бросила молодого барчука в хищные пасти клюегорбов.

Затем еще трое мраарровцев, видимо это требовалось по протоколу, засвидетельствовали обвинительные показания, слово в слово повторяя раннее сказанное.

Вскоре мне этот цирк изрядно надоел. Я вопросительно поглядывал на графа, призывно подмигивал ему, дико вращал зрачками – намекая, что пора бы уже прекратить этот фарс.

Как оказалось, по нормам судебной системы Селеноградии последнее слово обвиняемому в преступлении против аристократа не предоставляется.

Впрочем, я и так, когда не был занят подачей различных сигналов графу, без остановки отрицательно качал головой и тихо посмеивался, показывая, что вины своей не признаю и всё, что мне вменяют – это полный бред.

Наконец-то процесс завершился. Поднявшись со стула и выпрямившись в полный рост, граф, нависая черной тучей над кроваво-красным бархатом, вынес лаконичный вердикт: «Признать виновным! Наказание – пожизненная каторга».

Люди барона одобрительно загудели, а я сгоряча чуть было не выдал порцию самых отборных и злобных проклятий в адрес имперской судебной системы в целом и адресованных лично графу – в частности.

«Ни хрена себе мой спаситель! – возмущенно закипел мозг. – На каторгу! Да еще и пожизненно!»

Но как только «благородный суд» велел всем покинуть зал, а осужденному, то есть мне, в самый последний миг приказал задержаться и подписать соответствующие бумаги – я понадеялся, что вот сейчас-то, оставшись наедине, он и откроет мне свой хитроумный план по моему освобождению.

Деваться мне из этого зала было некуда, да и бойцы графа с невозмутимым видом продолжали оставаться на своих местах, будто веление судьи их не касалось – поэтому мраарровцы с заметным облегчением повыскакивали за двери.

Украсив свое лицо благодарной улыбкой, я подошел к графу и, в очередной раз заговорщицки подмигнув, поинтересовался полушепотом:

– Спасибо, ваше сиятельство. А как же мне сподручнее будет сбежать от этих нехороших людей? Тут есть черный ход? И снимете с меня, пожалуйста, эти чертовы магические кандалы! Прошу вас скорее!

Вельможа уставился на меня с четко выраженным пренебрежением и холодно сказал:

– Я человек чести. Если обстоятельства сложились против тебя, то я ничем не могу помочь. Виновен – получай наказание.

«Ах, ты ж сволочь! Действительно, надутый высокомерный индюк! – взорвался я мысленно от негодования. – Ага! И судья, и жнец, и на дуде игрец! Человек чести он, видишь ли! Решал, честь свою теребя, княжество Даарр ему измором брать или сватовством?.. Да и правильно, что я поспособствовал его свадебному краху…»

Однако надо было попытаться переломить ситуацию в свою пользу и, наступив своей гордости на горло, я настойчиво напомнил графу, пряча гнев поглубже за пазуху и нервно сглотнув:

– Вы ведь звали меня к себе на службу. Сейчас я вполне могу.

– Ты и так мне послужишь! – неожиданно хохотнул аристократ, весело прищуривая глаза. – Рудник, куда я тебя сошлю, мне принадлежит.

«Вот же паскуда!»

Ясно как белый день, что ловить мне теперь нечего и нужно экстренно искать другие пути спасения.

Поскольку граф был заинтересован в том, чтобы меня без приключений доставили к руднику, он отправил в сопровождение и своих людей, не давая мраарровцам ни малейшего шанса наплевать на решение имперского суда и отвезти меня прямиком к своему барону на заклание.

«Как выберусь из этой передряги, первым делом – отомщу! Правда, и я ему знатно подгадил. Но ведь без риска для его жизни!»

Как только я вышел, меня подхватили под руки и, быстро подведя к карете, снова «обули» в магические кандалы и запихнули внутрь.

За окном проносились сначала центральные улицы столицы, затем окраинные…

И вот наша карета выехала за городскую черту Селенодола и помчалась в неизвестном мне доселе направлении…

***

Сколько мы были в пути? Я потерял счет времени.

Большую часть дороги спал или впадал в апатичное забытье, не реагируя на происходящее вокруг. Да и на что там реагировать? На проносящиеся за окошком имперские просторы: обжитые или безжизненные? На размеренный храп сопровождающих меня служивых?

Надеяться мне пока было не на что.

Конная лава агатцев по мановению волшебной палочки могла бы внезапно появиться на нашем пути, но ведь и палочки никакой у меня не было. А лихих всадников взбалмошной графини эти глухие края вряд ли бы сумели привлечь. Им раздолья и в центральных районах империи достаточно.

Мне остается уповать только на чудо…

По мере приближения к местам моего заключения на душе становилось всё гадливее. Но воспринимал я это с каким-то отчужденным безразличием.

Когда тебя настигает злой рок – тот самый наихудший сценарий твоей судьбы – уже не сбежишь никуда от этого и ничего не изменишь. Хочешь – принимай это, хочешь – не принимай, но угодив в бесстрастные жизнедробящие клещи, попав между небесным молотом и земной наковальней, между хреновым положением дел и невыносимым состоянием – ты до самой непроглядной глубины и до каждой мельчайшей подробности начинаешь понимать значение слова «фатальность».

Это зеркальное отражение ситуации, когда врач диагностирует у тебя неизлечимую болезнь.

Это равно тому, когда в одночасье теряешь абсолютно всё до копейки.

Это всё равно, как внезапно наступает крах твоих убеждений и обнуление твоих жизненных принципов.

Это полная жопа…

***

Меня передали из рук в руки начальнику рудника. Мраарровцы, конечно, не особо были довольны таким выбором моей дальнейшей участи, на который они ничуть не сумели повлиять, но теперь ничего не поделаешь. Они тотчас повернули обратно – отправились докладывать своему барону, что со мной покончено.

Начальник рудника вызвал старшего надсмотрщика и пояснил ему, что я «особый гость» их господина – люди графа уже ввели его в курс дела.

А для «особых гостей», как выяснилось, здесь предусматривалось и «особое» положение. Ко мне даже приставили личного надсмотрщика, правда, предупредили, что это ненадолго – до тех пор, пока я не утрачу человеческий облик.

Надсмотрщика звали Фрол. Одноглазый великан со сломанным носом. К тому же и другие части его лица были не менее обезображены, словно его морду пытались засунуть в мясорубку и у кого-то, по всей видимости, получилось такое провернуть. Разговаривал он совершенно невнятно. Да и словами его речь трудно было назвать. Он издавал лишь нечленораздельные звуки и злобный хищный рык.

С этого момента Фрол плотно взяв меня под свой патронаж. И видно, для того, чтобы я не создавал ему в будущем лишних проблем, тут же «окольцевал» меня – приладил один конец тонкой блестящей цепи на мою ногу, а другой конец в несколько оборотов намотал на свое предплечье.

Без промедления он вывел меня из лагеря рудокопов и сопроводил к подножию остроконечной горы – белесой, опоясанной ржавыми неравномерными слоями какой-то горной породы.

Фрол прорычал, ткнув пальцем в небольшое углубление в земле, чернеющее между двумя низкорослыми и довольно густыми кустами, ветки которых ощерились длинными тонкими иглами.

Я огляделся: возле пока еще неглубокой ямы валялись лопата и кирка. Чуть в стороне стояла трехколесная тачка с пробитым боком. За ней аккуратно, носок к носку, замерла пара сапог явно в ожидании своего нового хозяина – их голенища были разорваны и измочалены, подошвы стерты практически до основания, каблуки отсутствовали.

Надсмотрщик оценивающе взглянул на мою обувь – мои башмаки выглядели куда крепче и надежнее «рабочих» сапог. Он хмыкнул и снова указал на яму.

Я подхватил лопату и кирку и с максимально обреченным видом, какой только у меня вышло изобразить, двинулся к шурфу.

Подойдя к яме, я бросил случайный взгляд в сторону и обомлел…

Ни хрена себе Вселенная!

Из кустов торчали босые ноги – с огрубевшими, разбитыми в кровь ступнями, покрытые толстым слоем грязи, и самое главное – безжизненные!

Мертвые…

Ноги дохлого человека…

Найди дурака, который согласится влезть голышом в густой колючий кустарник.

Пересилив себя, я несколько раз украдкой снова взглянул туда. Ноги не шевелились и своего положения не изменили ни на сантиметр с момента моей первой зрительной фиксации «объекта».

Так вот какая кончина ждет и меня?!

Вот он удел каторжанина?!

Даже не похоронят! Бросят, как падаль, гнить в кустах!

Конечно, я понимал, что каторга – это последний горький «приют», но не до такой же степени…

Мне тут же захотелось избавиться от этой жуткой реальности.

Восстать!

Бежать отсюда!

Ускакать! Улететь! И больше никогда не вспоминать о столь мрачном месте.

Начисто стереть эту часть памяти из своей башки!

Да как я позволил обстоятельствам затащить меня сюда!

Хорошо, что удержался от бездумного импульсивного порыва моментально скакнуть куда-нибудь повыше – на гору.

Незаметно проверил надежность цепи – металл был невероятно крепким, мне не по силам ее разорвать, и я решил, что пока лучше подчиниться.

Присмотрюсь, разберусь, как тут всё устроено, а затем уже стану думать о побеге. Конечно, можно попробовать вырубить великана и ускакать прямо сейчас. А если не выйдет? Вдруг всё обернется против меня и что тогда?

Мои ноги тоже будут торчать из кустов?

Фрол уложит меня подле того горемыки, моего предшественника?

И это «попробовать» резко рухнуло в моем сознании на самую глубину.

Только теперь я понял, что жизнь моя зависла на тоненькой ниточке…

И мне весьма страшно даже предполагать, что ниточка может оборваться в любой момент. И тут я понял, что впервые серьезно задумался о ценности своей жизни…

Различных ситуаций, когда я рисковал и мог погибнуть, было уже с избытком.

Но лишь сейчас я отчетливо увидел пугающую черту, за которой – ничего нет, и за которой – нет и меня…

Фрол начал злиться, недовольный моей заминкой. Он выхватил из тачки кусок руды с черными прожилками, промычал что-то, видимо, объяснял, что именно мне нужно добывать и угрюмо уставился на меня своим единственным глазом.

Дожидаться его дальнейших действий я не стал, шагнул в яму и принялся за работу, методично позвякивая орудиями труда.

Свой конец цепи «циклоп» закрепил за камень и навалил на него сверху приличную груду булыжников для надежности. Сам же уселся неподалеку и, не выпуская меня из поля зрения, нескончаемо мычал себе под нос, будто распевал только ему понятные песни.

Периодически он вырастал за моей спиной и задавал необходимый темп работы хлесткими ударами кнута, который носил за поясом.

К полудню я уже прилично углубился, вгрызаясь в землю и прорубая в подземных пластах наклонный шурф.

Понятия «обед» на руднике не существовало.

До позднего вечера я долбил руду и вывозил наполненную тачку из темных недр, вываливал ее содержимое, снова спускался в преисподнюю и снова долбил.

С наступлением сумерек Фрол отвел меня обратно в лагерь.

На ужин я получил кусок хлеба, щедро сдобренный опилками, и кувшин с затхлой водой.

Если обычные каторжане ночевали в дощатом дырявом бараке и спали на двухъярусных нарах – я увидел это через незастекленные окна, когда проходил мимо – то мне выделили отдельный «номер» – что-то наподобие большой собачьей будки с грудой рваного вонючего тряпья вместо постели.

Причем круглый вход в мою будку на ночь основательно запирался металлической дверцей с надежным замком. Об этом заботился тот самый Фрол. И я, едва помещаясь в своих новых «покоях», сворачивался калачиком на невыносимо смрадной тряпичной «постели» и пребывал в таком положении до самого утра в кромешной темноте.

«Одиночка» меня вполне устраивала.

Лишь одиночество приносит мне душевный покой.

Так прошла неделя. По моим ощущениям, она тянулась не меньше месяца или двух…

Как ни странно, но даже в такой жизни я нашел для себя определенные плюсы. Правда, очевидным был только один – я стал превосходно видеть в темноте.

Главным из бесконечных минусов был тот, что, несмотря на удесятерённые возможности организма, мои силы таяли на глазах.

А мой дух с каждым днем терял свою крепость.

Нахлынувшее в первый же день моего появления на каторге тягостное чувство безысходности, не отпускало меня ни на минуту, и с ним я так и не сумел совладать до сих пор.

Хуже того – оно прогрессировало…

Со временем мои мысли стали путаться всё чаще. Мое тело двигалось абсолютно механически. И я практически полностью утратил стремление к свободе и даже волю к жизни. Меня накрыло с головой и прочно обосновалось в моем сознании полное глубочайшее равнодушие к себе и ко всему происходящему вокруг…

Причем это чувство было совсем не таким, что возникло у меня в самом начале по дороге на каторгу – этаким настроенческим и поверхностным.

Оно полностью поглотило меня, казалось даже, щепетильно вымарав и уничтожив безвозвратно мое собственное «я»…

Глава 7

Всё шло к тому, что именно этот шурф и станет моим последним приютом. Каждый новый день твердил мне об этом, сливаясь с днем вчерашним и незаметно перенося меня в день завтрашний. Впрочем, очень скоро даже дни и ночи стали для меня неразличимы.

Я добывал руду наяву.

Я добывал руду в своих снах.

Больше ничего не было настолько важным в моей нынешней жизни.

Изредка просыпался обескураженный внутренний голос и возмущенно кричал: да не может такая фигня стать важнее всего на свете! Должно быть что-то другое – светлое и прекрасное! То, что вселяет надежду на лучшее будущее, помогает выжить, не позволяет окончательно сломаться!

Но я его тут же увещевал: светлое и прекрасное – осталось где-то там, за гранью здешних реалий. В этот мрачный и максимально ограниченный каторжный мир, куда я угодил, оно просто не влезает. Не поместится тут, как его не сжимай и не сворачивай.