Мы все виноваты

Она медленно выдохнула струйку дыма и, откинувшись на спинку дивана, выглядела настолько соблазнительно, что бразилец с трудом сдержал желание броситься на неё.

– Поверьте, – сказала Наима Фонсека с полной естественностью. – Вот, тут всё с подписями и печатями. И могу вас уверить: меня никто не принуждал это подписывать. Я сделала это осознанно и никогда не пожалела, потому что твёрдо намерена соблюдать все пункты соглашения.

– Какие именно?

– Быть верной, любящей, доброй и поддерживающей женой во всём, что от меня потребуется. А Ромен, в свою очередь, тоже остаётся верным, добрым, щедрым и по-настоящему страстным супругом.

– Идеальный союз. Чего ещё желать?

В её великолепных глазах промелькнул иной свет, показывая, что перед ним женщина со множеством граней.

– Не говорите со мной с иронией, – предупредила она. – Я её терпеть не могу. В кругах, где я бываю, чопорные и пустые люди используют свою «тонкую иронию» как кинжал, которым можно выколоть глаз без последствий. По-моему, чем выше человек себя ставит, тем более ядовитой становится его ирония.

– Прошу прощения. Я не хотел вас обидеть.

– И не обидели. Я родилась в одном из самых нищих районов Каракаса. Каждый день ходила по часу, чтобы чистить стёкла машин на авениде Урданета. Возвращаясь домой, мне приходилось держать нож на виду, чтобы на подъёме в гору меня не изнасиловали и не отняли пару ломтиков хлеба, которые удалось заработать. Читать я научилась в двенадцать. Поверьте, за это время душа успела покрыться толстой кожей. Меня трудно обидеть, но ироников я презираю – они всегда элитарны.

– Буду иметь в виду.

– Лучше вам так и сделать, если хотите, чтобы мы стали друзьями. – Она кивнула на папку. – Думаете, этих документов достаточно, чтобы исключить меня из списка подозреваемых?

– Без сомнений.

– А думаете, я могу вам помочь?

– Это вам решать. Есть предположения, кто за всем этим стоит?

– Ни малейшего. Но смею предположить, что мы почти ежедневно контактируем с влиятельными бизнесменами, ведущими крупные дела с моим мужем. С виду они все друзья, но я точно знаю, что они ненавидят друг друга – готовы воткнуть нож в спину при первой возможности. У них есть всё, они не смогут потратить свои миллиарды, но их выводит из себя мысль, что кто-то может иметь яхту побольше, дом роскошнее или женщину эффектнее.

Бразилец молча указал на всё вокруг, включая её саму:

– В таком случае, ваш муж, вероятно, самый ненавидимый.

– Скорее всего. Вы бы удивились, зная, какие суммы мне предлагали, чтобы я его бросила.

– Зная вас, я бы не удивился.

– Спасибо за комплимент. Но, увы, большая часть предложений не связана с моей личной ценностью. Им интересна не я как женщина, а как собственность Ромена Лакруа. Это их возбуждает. Я мало знаю историю, на самом деле – мало знаю о чём бы то ни было, хотя в последние годы учусь по восемь часов в день с лучшими преподавателями. Но у меня часто ощущение, что эти магнаты считают себя королями. Они втягиваются в бессмысленные войны за превосходство, мечтая расширить свои границы за счёт соседа. Только теперь речь не о странах, а о безликих корпорациях.

– Вы уверены, что научились читать только в двенадцать?

– Уверена. Но в десять мне пришлось научиться думать – иначе бы не выжила. И могу вас уверить: много людей умеют читать на семи языках, но мало кто способен думать хотя бы на одном.

Гаэтано Дердериан взял паузу, с интересом разглядывая эту удивительную женщину. Он больше не любовался её красотой – его восхищало то, что скрывалось за её неповторимым лицом.

Наконец, с лёгкой робостью он спросил:

– Можно задать вам деликатный вопрос?

– А можно я не отвечу? Спрашивайте.

– Почему вам так нравится «ходить под флагом дурочки»?

Её смех наполнил всё вокруг.

– Ах, вот как! – воскликнула она. – Значит, вы знаете Венесуэлу.

– Мы соседи.

– Вот почему мы так хорошо понимаем друг друга. Что ж. Я хожу под этим флагом, потому что считается, что именно так должна вести себя женщина с моей внешностью. Я давно поняла, что нет ничего страшнее для людей, чем столкнуться с тем, кто не вписывается в шаблон. Богатому мужчине нужны грудь и задница – для «серьёзных дел» у него армия советников. Он инстинктивно отвергнет женщину, которая, будучи красивой, ещё и умна – потому что тогда ему нечем доказать своё превосходство.

– Кажется, я не до конца понимаю, о чём вы.

– Не изображайте идиота, – парировала она. – Вы прекрасно знаете, о чём я. Хоть вам и трудно признать, вы боитесь, что если мы окажемся в одной постели, вы не будете соответствовать моим ожиданиям. Но вас бы утешила мысль, что вы компенсируете это своей культурой и интеллектом, и я буду вас уважать не только за внешность.

– Теперь понимаю.

– Вы всегда понимали. В войне полов силы должны быть уравновешены. Если нет – лучше, чтобы они были на стороне мужчины. Женщине достаточно раздвинуть ноги и ждать. Но если все козыри у неё – мужчина обязательно подведёт в самый неподходящий момент.

– А вас не раздражает, что вашу настоящую ценность не признают?

– Не так сильно, как неудача в постели в неподходящий момент, – пошутила она. – Не беспокойтесь. Если мужчина мне важен, я постепенно даю понять, что в его объятиях не просто кусок хорошо сложенного мяса. – Она почти лукаво улыбнулась: – Истинное искусство соблазнения – не раскрывать все козыри сразу. Лучше приберечь несколько для будущей игры.

– У вас таких козырей много?

– Не в отношениях с Роменом, если вас это интересует. Что между нами – никого не касается. Даже вас, несмотря на то, что вы хотите спасти ему жизнь. Главное, чтобы вы мне поверили и сосредоточили свой ум на поиске врага в другом месте. Но я не обижусь, если вы всё же не исключите меня окончательно.

Он замолчал на секунду, осознавая, что с такой женщиной легко ошибиться и сразу пожалеть.

– На мой взгляд, если, как указано в этих документах, у вас нет финансовой заинтересованности, то нет причин продолжать вас подозревать.

– Причины могут быть другие.

– Например?

– Жажда справедливости. Если, происходя из страны, где тысячи детей голодают, несмотря на её богатства, я бы не испытывала боли при виде того, как немногие захватили то, что должно принадлежать всем – я бы предала свои корни и была бы недостойной звания венесуэлки.

–А что я могла бы сделать? —Сразиться с этим.

–Как?

–Пока не знаю, но надеюсь однажды узнать. Как-то я думала уговорить Ромена продать шоколадную компанию, но быстро поняла, что это не решение. Тот, кто её купит, продолжит ту же политику, ведь именно она приносит прибыль. Повышение цены на сырьё тоже не выход – производители просто заберут деньги, но не прекратят эксплуатацию детей. Наши продукты подорожают, а у конкурентов останутся на прежнем уровне. Решение могло бы быть в том, чтобы все шоколадные компании договорились не покупать какао, пока не прекратится этот ужасный трафик, но, поверьте, я даже не представляю, как этого добиться.

–Полагаю, можно было бы начать общественную кампанию. Если бы все влюблённые поняли, что, даря коробку конфет, они способствуют тому, что где-то в сердце Африки крадут и порабощают невинного ребёнка, многое могло бы измениться.

–Вы представляете себе такую кампанию во главе с женой владельца самой крупной шоколадной фабрики в мире?

–Это было бы трудно принять.

–Очень трудно! Я как-то читала книгу, в которой говорилось, что работорговля в Южную Америку началась, когда европейское общество открыло для себя удовольствие от сахара, кофе, табака и какао. Производителям в Бразилии и на Карибах нужна была дешёвая рабочая сила, и они нашли её в Африке. Трудно поверить, что почти через пятьсот лет всё осталось по-прежнему…

Когда Гаэтано Дердерян покинул уютную комнату, он шёл как пьяный, едва сдерживая слёзы – ему казалось невыносимым расставание с существом, которое произвело на него наибольшее впечатление за всю его жизнь.

На выходе его ждал Ромен Лакруа, сидевший на подножке вертолёта. Он встретил его с лёгкой улыбкой:

–Вижу, вы познакомились с Наимой. —Он посмотрел прямо в глаза и спросил:– Теперь вы понимаете, почему меня пугает мысль о том, что меня могут убить?

–Лучше, чем раньше.

–Даже если бы сами ангелы поклялись отвезти меня прямо в рай, я всё равно ощущал бы, что спускаюсь в ад. Поверьте, мне не страшна смерть. Я боюсь, что меня разлучат с ней.

Бразилец посмотрел на него серьёзно и, впервые за долгое время не сдержавшись, сказал:

–Можно я скажу вам кое-что, даже если это вас обидит?

–Разумеется!

–При всём уважении, вы – законченный идиот.

–С чего это вдруг? —возмутился француз.

–Если человек требует от женщины, подобной вашей, подписания брачного контракта, он кретин.

Ромен ответил почти мгновенно, с уверенностью:

–Сожалею, но вы абсолютно правы.

–Рад это слышать.

–Завтра же сменю юридическую фирму, хотя в сущности не могу винить их – когда они мне это советовали, они её не знали.