Мы все виноваты

–Если вы всё ещё считаете это необходимым…

–Разумеется! Если мы ищем того, кто чувствует себя обиженным и жаждет мести, лучшее место для поисков – среди «разбитой посуды», которую пришлось подметать тому человеку.

–Звучит логично.

–Значит, я могу рассчитывать на вашу поддержку?

–Разумеется! – он указал на него пальцем. – Но, прошу вас, предельно дискретно. Настолько, чтобы даже я знал только то, что абсолютно необходимо… Вы меня поняли?

–Прекрасно. Но если позволите, скажу, что это самое опасное положение, которое вы можете сейчас занять.

–Почему?

Теперь уже пернамбуканец встал, будто хотел размять ноги, подошёл к картине и, выдержав паузу, чтобы усилить интерес собеседника, произнёс:

–Я не люблю делать поспешные выводы. С юности знаю, что спешка – худший враг игрока. Но сейчас это не просто шахматная партия – на кону ваша жизнь.

–Не пугайте меня больше, чем я уже напуган, – отозвался француз с долей юмора. – Я ведь сам вас вызвал, чтобы вы меня успокоили, а не чтобы напугали до смерти.

–Не хочу вас пугать, – спокойно ответил тот. – Хочу, чтобы вы перестали играть роль Понтия Пилата, который умывает руки и позволяет другим делать грязную работу.

–Вы по-прежнему говорите без обиняков. —Вы ведь не за деликатность мне платите.

–Это уж точно.

–В таком случае, примите к сведению: сейчас дело не в том, что какой-то судья может обвинить вас в незаконных действиях, а ваша армия юристов – доказать вашу невиновность.

–Я это понимаю, и именно поэтому вас вызвал.

–Речь идёт о ком-то, кто плевал на законы и, возможно, убрал некоторых из ваших советников, включая самого Баррьера. И теперь хочет добраться до вашей головы. – Бразилец опёрся на тяжёлый стол из чёрного дерева, посмотрел прямо на своего работодателя и добавил: – Похоже, время сладкого невежества прошло, и наступила горькая пора обязательного знания правды.

–Боюсь, вы правы. И мне это совсем не по душе.

–Такова жизнь! Или вы поможете мне копаться в мусоре, который накапливался годами, или я не отвечаю за последствия. – Гаэтано Дердерян развёл руками, словно выкладывая все карты: – Речь идёт о вашей жизни, не о моей. Так что решать вам.

ГЛАВА 4

Клод Табернье в течение трёх дней охотно и эффективно сотрудничал, предоставляя всю необходимую информацию и документы.

На четвёртый день его тело нашли в Сене.

Полиция не обнаружила ни единого доказательства убийства.

Но и причин для самоубийства у человека с высоким положением и спокойной семейной жизнью тоже не нашлось.

Гаэтано Дердерян попросил Ноэля Фокса, бывшего полицейского, discreetно расследовать дело и стал ждать звонка от Ромена Лакруа, находящегося в Нью-Йорке.

Француз был явно напуган и не скрывал этого.

–Почему? – повторял он почти навязчиво. – Почему? Это уже второй руководитель департамента, который якобы покончил с собой. Почему?

Логично, что у пернамбуканца не было на это ответа. Он снова закрылся в своём кабинете и сел перед неизменной шахматной доской, пытаясь найти место новой фигуре в этой головоломке.

Но подходящей клетки не находилось – игра развивалась слишком странно.

Если это не самоубийство и не несчастный случай, а тщательно спланированное убийство, то убийца вёл себя крайне нелогично, а нелогичность – худший враг человека, привыкшего к порядку и рациональности.

Какой смысл рисковать, убирая фигуру низшего звена в огромной корпорации, когда есть десятки более значимых?

Очевидно, мотив заключался не в положении жертвы, а в её реальной роли.

Клод Табернье был «главным уборщиком» в корпорации, которая, судя по всему, сильно «засорялась». И не нужно быть гением, чтобы понять – разгадка кроется в этом мусоре.

–Наш клиент, видимо, сильно насолил кому-то, кто не захотел забыть, – подвёл итог он за ужином с коллегами в закрытом зале ресторана «Les Trois Moutons». – Причём этот кто-то очень умен и хитер. Похоже, он решил не просто убрать обидчика, но сначала заставить его изрядно попотеть.

–А в чём виноваты Баррьер, Табернье и все те другие, которых, как кажется, он прикончил?

–Без сомнения, он считает их соучастниками.

–Не кажется правдоподобным, что Лакруа и Табернье были замешаны в чём-то незаконном, если, как ты сам сказал, едва были знакомы, – заключила Мадлен Перро.

–Возможно, убийца об этом не знает. Или считает, что каждый, кто работает на Лакруа, автоматически его сообщник.

–Мы тоже теперь работаем на Лакруа.

–Тогда советую тебе держаться подальше от Сены.

–Очень смешно!

–Я не пытаюсь шутить. Опыт подсказывает, что у подобных серийных убийц с чувством юмора плохо. Это человек, одержимый тем, что он, без сомнения, считает подлостью или тяжёлой несправедливостью, а такие враги особенно опасны – никогда не угадаешь, как они отреагируют.

–Ты полагаешь, что это действует один человек?

–Нет! – поспешно возразил бразилец. – Ты меня достаточно знаешь, чтобы понимать: я ничего не предполагаю. Может, это группа. Но в любом случае, лучше рассматривать её как одного врага, даже если речь о нескольких людях.

–Ты считаешь это логичным?

–Ни в коем случае!

–Тогда что?

–Мы изменим тактику. Не отказываясь от текущего направления, которое явно приводит нас к нужным нам параметрам, добавим новый элемент: воображение. Полагаю, наш враг – или враги – именно им и пользуются. – Гаэтано Дердерян сделал короткую паузу, оглядев присутствующих, прежде чем спросить: – Что вам всё это подсказывает?

–Месть.

–Это, без сомнения, наш первый вариант. Но стоит рассмотреть и другие.

–Конфликт между компаниями…

–Тоже вариант.

–Борьба за власть внутри самой корпорации…

–Сомневаюсь, что кто-то бросит вызов лидерству Ромена Лакруа, но исключать нельзя.

–Наима Фонсека. Если её муж умрёт, она унаследует несметное состояние. Мы достаточно о ней знаем?

–Никогда не знаешь достаточно. Поэтому считаю необходимым отправить кого-то в Каракас для серьёзного расследования. Я хочу знать, кто были её любовники до брака, где они сейчас, чем занимаются, и поддерживали ли они контакт с ней. Кто играет роль дурочки – должен быть очень умен.

–Ты допускаешь, что заговор уходит корнями в её прошлое, ещё до брака?

–Я никогда ничего не исключаю и не утверждаю. Но очевидно: Наима Фонсека умудрилась сначала выйти замуж за одного из богатейших людей своей страны, а через четыре года – за одного из богатейших людей мира. И, по-моему, для этого недостаточно просто иметь красивую грудь.

–У неё ещё и лучшая задница из всех, что я видел, – заявил с серьёзным видом Ноэль Фокс.

–И потрясающие глаза.

–А губы!

–Хватит! – возмутился пернамбуканец. – Признаю, в её присутствии у меня бы, наверное, сами по себе штаны свалились. Но меня интересует не то, что видно, хотя, признаю, это много и весьма привлекательно, а то, чего не видно – и, возможно, не так уж красиво и приятно.

–Я бы ей всё простил, – признался убеждённо Джерри Келли.

–Вы как псы на течке, – с отвращением сказала явно раздражённая Мадлен Перро. – Хреновы шовинисты!

–Сколько хочешь, – с улыбкой согласился Индро Карневалли. – Но держу пари на ужин в «Максиме», что тебе бы понравилось, если бы она оказалась злодейкой в этой истории.

–Не стану спорить… Раз уж Бог дал ей так много, справедливо, если и дьявол ей кое-что подкинул.

–Вот стерва!

–Хватит шуточек! – вновь вмешался Гаэтано Дердерян. – Человек, которого я знал лично, погиб. А значит, я чувствую себя вовлечённым более напрямую. Нам нужно выяснить, связано ли его участие в нашем «расследовании в помойке» с его смертью.

–Значит, кто-то из корпорации, кроме президента, знал, что он с нами сотрудничает?

–Я тоже об этом подумал. Что заставляет меня предположить: если есть «крот», то мы имеем дело не с одним человеком, а с настоящим заговором.

–То есть мы вернулись к началу? – заметил Джерри Келли. – Переиначивая Граучо Маркса: спустя четыре недели тяжёлой работы мы прошли путь от полного невежества к абсолютной растерянности.

–Не впервой. Надо продолжать расчищать путь, потому что ясно одно – информации ещё много, но мы хотя бы знаем, где её искать.

Однако этот источник информации исчез через два дня, потому что, неизвестно каким образом, большинство компьютеров ультрасовременной корпорации «Акуарио и Орион» подверглись атаке вируса, уничтожившего за считанные минуты тысячи данных, накопленных годами.

Наибольший урон понёс отдел «Новых инициатив».

Существовал, правда, подвал с хранилищем, где хранились резервные диски, но вскоре выяснилось, что многие из них были либо изменены, либо подменены.

Ромена Лакруа рвало на части – и он не притворялся. Он завывал, грозя уволить всех ответственных из IT-отдела не только из-за осознания, что ущерб будет колоссальным, но и из-за горького чувства полной беспомощности.

–Как я могу надеяться защитить свою жизнь, если не сумел защитить ни своих руководителей, ни компанию? – сокрушался он. – Я потратил миллионы на самые продвинутые системы безопасности, а кто-то вскрыл всё это, как консервную банку. Если они проникли в мой дом, мои компьютеры, мои сейфы – с такой же лёгкостью они проникнут и в мою спальню.

У него были все основания для тревоги, ведь всего за несколько месяцев он прошёл путь от ощущения, что он на вершине мира, символ жизненного успеха и герой таблоидов, до полного осознания своей уязвимости. То, что он считал непобедимой флотилией гордых кораблей, оказалось жалкой флотилией дырявых лодок, набирающих воду со всех сторон.

Вернувшись из Нью-Йорка, где он проверял оформление своего нового дома и офиса, он вызвал бразильца в свой дворец на берегу Луары, прислав за ним вертолёт, который приземлился в пятидесяти метрах от главного входа в роскошный особняк.

Тот же путь через те же коридоры и залы, за тем же суровым дворецким, ожидание в точно таком же кабинете, как в Париже, и появление того же человека в почти идентичном спортивном костюме.

Но на этот раз Ромен Лакруа сразу перешёл к делу и почти с тревогой спросил:

–Есть ли какой-то прогресс?

–Зависит от того, что вы называете «прогрессом», ведь наши взгляды на это не совпадают, особенно в том, сколько времени требуется для получения более или менее достоверных выводов. Прямое сотрудничество Клода Табернье позволяло нам быстро продвигаться. Но его исчезновение, и, что почти хуже, крах его IT-системы, нас сильно затормозили.

–Вы думаете, основной причиной этого «краха» было его участие в расследовании?

–Это возможно. Но также возможно, и прошу вас не обижаться на мои слова, что созданная вами империя стоит на глиняных ногах.

–Поясните, – взмолился собеседник, чей прежний налёт превосходства давно растворился, как соль в воде.

Гаэтано Дердерян взял паузу, будто обдумывал тонкий ход в сложной шахматной партии, от которого зависел исход. Затем, слегка откашлявшись, начал:

–Мне будет непросто, но я постараюсь. Сразу предупрежу – это моё личное мнение. Однако, на мой взгляд, оно применимо не только к корпорации «Акуарио и Орион», но и к большинству крупных транснациональных компаний последних лет, породивших странные и запутанные явления, которые называют «неолиберальной глобализацией» и связанными с ней движениями «антиглобалистов».

–Неужели вы против глобализации? Мир стремится к…

Пернамбуканец поднял руку, как бы останавливая поток аргументов, и с обворожительной улыбкой попросил:

–Давайте не будем пускаться в дискуссию, которая сейчас ни к чему. И, пожалуйста, не оскорбляйте мой ум предположением, что я могу быть «за» или «против» чего-то, особенно чего-то столь сложного. Обычно я предпочитаю наблюдать и делать выводы, не вмешиваясь.

–Удобная позиция, надо сказать.

–Не думайте. Часто куда легче и приятнее занять одну из сторон и отдаться эмоциям, чем сохранять хладнокровие и подавлять чувства. Но не сейчас. Что касается неолиберальной глобализации – я не сужу, хорошо это или плохо. Думаю, у неё есть и плюсы, и минусы.

–И к чему вы ведёте?

–К тому, что вы и другие финансисты решили, что выгодно диверсифицироваться, строя империи, охватывающие десятки стран и видов деятельности.

–Тем самым мы распределяем риски.

–Или усиливаем их. Раньше большие состояния основывались на одном деле, в котором конкретные люди были экспертами. Сталь, уголь, банки, текстиль, судоходство – всё передавалось от отца к сыну, и дети с детства впитывали суть бизнеса.

–И что?

–А то, что нынешние магнаты хотят знать всё и сразу, и слишком часто инвестируют состояния в сферы, о которых не имеют ни малейшего понятия. Сколько вы потеряли за последние два года на так называемых «новых технологиях»?

–Немало.

–По правде?

–Много.

– Не просто много. Очень много. И я это знаю, потому что мы тщательно изучаем вашу компанию. Вы действительно хороши в некоторых сферах, но, как и многие другие, страдаете от эгоцентризма, простите за такую прямоту.

– Начинаю привыкать к тому, что вы ничего не скрываете.

– Власть ударяет вам в голову, и вы в итоге убеждаете себя, что можете одинаково успешно управлять строительной фирмой, издательством или авиакомпанией, потому что вам в сущности всё равно, если одна из них обанкротится.

– Это не совсем так, – возразил хозяин дома.

– Это именно так, – упорно настаивал пернамбуканец. – Вы просто заносите это в графу убытков и списываете с налогов. Но вы не учитываете, что в результате сотни людей теряют работу, а возможно, и все свои сбережения, потому что у них нет возможности «диверсифицироваться». И, возможно, та же самая компания, будь она в руках специалиста, полностью ей посвящённого, никогда бы не обанкротилась.

– Я не глуп, не люблю терять деньги и всегда стараюсь ставить на руководящие должности компетентных людей.

– Нет. Вы назначаете не действительно компетентных людей, а тех, кто из вашего окружения, кто, по вашему мнению, может быть компетентным, но часто таковыми не является. Я видел, как дюжина ваших руководителей переходила из одного отдела в другой.

– Так делают и некоторые главы правительств – меняют министров с одного поста на другой просто потому, что они из одной партии. Я знал адвокатов, которых мутит от вида крови, в роли министров здравоохранения, сельхозэкспертов – в роли министров обороны и строителей – в роли министров экологии.

– Верно, но вы поступаете точно так же, не беспокоясь о том, что три тысячи рабочих останутся без работы в Польше или две тысячи шахтёров в Перу – ведь это проблемы уже правительств этих стран. Вы играете в транснациональность, но когда дело плохо – просто уезжаете, умыв руки.

– Возможно, вы правы. Но мы создаём и множество рабочих мест.

– Только там, где дешевая рабочая сила и с вас не требуют особой ответственности. Вы импортируете какао из Кот-д’Ивуара, потому что там используют рабский труд детей, и производите кроссовки в Индии, потому что там нищие, работающие по 15 часов в день, берут два доллара за пару, которую ваши магазины продают за сто. Хотите, я продолжу приводить примеры?

– Не стоит.

– Вы потеряли много, влезая в дело, в котором ничего не понимали, и теперь компенсируете это, платя меньше за какао. Так вы балансируете показатели компаний, но гораздо логичнее и справедливее было бы сосредоточиться на том, что вы действительно умеете.

– Если вы так думаете, зачем же тогда работаете на меня?

– Возможно, потому что иначе у меня бы не было возможности сказать вам всё это. И потому что в глубине души мне нравится моя работа, и я её делаю хорошо, без ложной скромности. – Гаэтано Дердерян глубоко вздохнул, как будто ему нужен был дополнительный воздух, чтобы продолжить: – Но если завтра я вдруг решу «диверсифицироваться» и займусь делом, к которому не приспособлен, можете быть уверены – я перестану уважать себя. Потому что я считаю, что не умнее тот, кто делает больше, а тот, кто умеет делать одно, но хорошо.

– Жаль, что вы так думаете, – с ироничной улыбкой отозвался француз. – Признаюсь, я подумывал предложить вам серьёзную должность в моей организации. Вы один из самых умных людей, которых я знаю.

– В таком случае, вы должны ясно понимать, что я бы никогда её не принял. Я не вижу себя во главе киностудии или футбольной команды.

– С вашим умом вы бы быстро всему научились.

– Любое обучение связано с ошибками, и я не смог бы спать спокойно, зная, что мои ошибки дорого обошлись невиновным. Я всегда считал, что человек, который соглашается занять ответственную должность, не обладая нужной квалификацией – эгоист, ведомый гордыней.

– Вы считаете меня высокомерным человеком? – Француз сам себе ответил, утвердительно кивая. – Конечно. По той логике, что вы только что озвучили, я – эгоист и высокомерный человек, потому что слишком часто ввязываюсь в проекты, которые мне не по плечу.

– Зачем же вы это делаете?

– Мне нравятся вызовы. Но, честно говоря, я никогда не задумывался о том, что из-за этого могут пострадать люди. – Француз поднялся, подошёл к окну, посмотрел на реку и сад, и, изменив слегка тон, добавил: – Возможно, с возрастом я стану более ответственным.

– Я буду за это молиться.

– Как любезно! А теперь скажите, каковы ваши планы, потому что весь этот разговор отвёл нас в сторону от главной проблемы.

– Думаю отправиться на Ближний Восток.

Ромен Лакруа обернулся к собеседнику, заметно удивлённый:

– И с чего это?

– Я проанализировал записи из подвала, сверил их с имеющейся у нас информацией и пришёл к выводу, что есть серьёзные пробелы, касающиеся этого региона.

– Ближний Восток? – переспросил он, будто сомневаясь, что это сказано всерьёз. – Не припоминаю, чтобы наши предприятия там доставляли мне больше хлопот, чем обычно в этом традиционно конфликтном регионе.

– А что вы считаете «обычными проблемами»?

– Угрозы, попытки вымогательства, кое-где теракты. Ничего такого, чего не могло бы произойти в Колумбии, Руанде, на Филиппинах или в любой другой стране, где у нас есть интересы.

– Только это?

– Насколько мне известно, да. Как мы уже говорили, у нас никогда не было связей с оружием или наркотиками, и, насколько я помню, всё, что мы делали в том регионе, было легально, безупречно и прозрачно.

– Тем не менее, – ответил собеседник, – ваш «Отдел новых инициатив» тратит на этот регион очень много времени и денег.

– И почему?

– Скажу, когда узнаю.

– Ни чего себе! – не удержался от восклицания хозяин дома. – Начинаю думать, что зря дал Матиасу Баррьеру столько автономии, не удосужившись требовать объяснений. Ближний Восток… – пробормотал он, будто сам себе. – Теперь, когда думаю об этом, двое убитых инженеров работали над проектами именно в том регионе.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно! Хорошо. Воспользуйтесь одним из наших самолётов и отправляйтесь туда, но прошу, держите меня в курсе.

ГЛАВА 5

Когда Гаэтано Дердерян вышел из кабинета финансиста, он, как обычно, последовал за быстрым шагом безупречного дворецкого, но был настолько погружён в свои мысли и только что закончившийся разговор, что не заметил, как они сменили маршрут, пока вдруг не оказался в изящной гостиной лицом к самому чудесному созданию, которое когда-либо видел.

Даже её слава, распространившаяся по всему миру, не могла передать той красоты, которая была у Наймы Фонсекы. При ближайшем рассмотрении сразу становилось ясно, что она излучает нечто особенное, что ни одна камера в мире не способна запечатлеть.

Она была высокой, смуглой, с огромными светло-медовыми глазами, которые, казалось, меняли цвет каждое мгновение, с длинными ногами, тонкой талией и грудью, гордо направленной вверх – очевидно, без бюстгальтера. Но важнее идеальной фигуры и лица была чувственность, исходящая от каждого её жеста. Можно было с уверенностью сказать, что жена Ромена Лакруа являла собой самую суть женской неотразимости.

Она была богиней, и даже сама Афродита, вышедшая из морской пены, осталась бы незамеченной рядом с этим существом.

Она едва заметно улыбнулась, и казалось, будто молния пронеслась по комнате. Пернамбуканец был благодарен ей за то, что она пригласила его сесть лёгким движением головы – у него подкашивались ноги.

– Чашечку чая?

Он кивнул, пробормотав что-то невнятное, потому что язык словно превратился в кляп.

Дворецкий подал чай и удалился, а Найма Фонсека выждала немного, медленно помешивая ложечкой, будто зная, что её гость нуждается в нескольких минутах, чтобы прийти в себя. Она прекрасно осознавала эффект, который производила на мужчин.

Наконец, сделав вид, что не заметила, как он пролил капли чая на брюки, она произнесла глубоким, обволакивающим голосом:

– Ромен много о вас рассказывал.

Ответа не последовало, и казалось, она его не ждала, поэтому добавила:

– Он уверен, что вы – единственный, кто может решить его нынешние проблемы.

– Я… это…

– Никогда не видела его таким подавленным. Думаю, он всерьёз боится за свою жизнь.

– У него есть причины, – наконец выговорил собеседник.

– Меня это тревожит.

– Понимаю.

Она медленно отпила глоток чая, потянулась вперёд, чтобы поставить чашку на стол, и при этом край её груди чуть обозначился под лёгкой тканью, что заставило пульс собеседника ускориться до предела.

– Наверное, вы задаётесь вопросом, почему я велела привести вас сюда без приглашения, – сказала она через мгновение.

– Думаю, это логично – вы хотите лично узнать, как обстоят дела.

– Ошибаетесь. Я не собираюсь тратить ваше время на то, что и так знаю. По словам Ромена, ситуация усложняется, и его главная надежда – это вы. Так что я просто хочу вам помочь.

– Что вы имеете в виду?

– А то, что вопреки мнению некоторых, как вы уже, вероятно, поняли, я вовсе не так глупа, как говорят. Поэтому я понимаю, что, скорее всего, должна быть одной из первых в вашем списке подозреваемых.

– Боже! Как вам такое в голову пришло?

– Чистая логика.

– Но вы же его жена!

– Тем более.

– Простите, но я вас не понимаю.

– Он прекрасно меня понимает, – ответила эта завораживающая женщина с ослепительной улыбкой. – Кто почти всегда оказывается в выигрыше, если очень богатый мужчина внезапно умирает? Как правило – его жена. А если в данном случае жена – выскочка, которая, похоже, никогда не останавливалась ни перед чем, лишь бы вырваться из нищеты, – сомнений быть не может.

– Если смотреть с этой стороны…

– Именно с этой стороны смотрю я, как и большинство людей. И я надеюсь, что и вы тоже, несмотря на то что, предполагаю, у вас есть определённые сомнения.

– У меня есть для этого достаточно причин.

– Я знаю. И если вы сейчас здесь, то лишь потому, что я хочу, чтобы вы исключили меня из круга подозреваемых раз и навсегда. Не потому, что мне важно быть вне этого списка, а потому, что чем раньше вы его сократите, тем быстрее сосредоточитесь на настоящей проблеме – и всем от этого будет лучше.

– И что вы мне предлагаете?

– Узнать простую и ясную правду.

– Какую правду?

– Ту, которая доказывает, что смерть Ромена была бы для меня катастрофой.

Она наклонилась, чтобы взять кожаную папку с нижней полки маленького столика. При этом её грудь обрисовалась особенно отчётливо, и бразилец с изумлением осознал, что впервые в жизни у него возникла настоящая эрекция, не прикасаясь к женщине. Он покраснел, заёрзал на месте, испугавшись, что она заметит его состояние, и в мыслях попытался отвлечься, представляя свою шахматную доску, чтобы определить, на какую нелепую клетку поставить это неожиданное и смущающее чувство.

Когда Наима Фонсека пошевелилась, от неё распространился мягкий, неповторимый аромат – смесь дорогого парфюма и её естественного запаха. Гаэтано Дердериан, который никогда не пробовал наркотики, вдруг почувствовал, будто испытал что-то вроде укола героина.

– Боже всемогущий, – прошептал он, чувствуя, как холодный пот стекает по его бедрам. – Что вы сказали?

– Я? Ничего. Совсем ничего.

– Я не понимаю, почему мужчины иногда начинают бормотать неразборчивые вещи, – прокомментировала она. – Даже с Роменом такое бывает, хотя мы знакомы уже много лет. Вот, – сказала, протягивая ему пачку документов. – Прочитайте.

– Я предпочёл бы не тратить время. Скажите, о чём речь.

– Как хотите. Это частный контракт, заверенный у нотариуса и двух свидетелей. В нём оговорено, что мы с Роменом заключили брак с раздельным имуществом. И если наш брак продлится меньше десяти лет, я не смогу претендовать даже на ту часть наследства, которая могла бы мне полагаться. Я должна буду довольствоваться суммой, пропорциональной длительности брака.

– Не могу в это поверить!

Венесуэлка едва заметно улыбнулась, открыла серебряную шкатулку, достала длинную и тонкую сигару, предложила ему – он отказался, но зажёг её для неё.