Вот и всё. Полное собрание сочинений

– Минет – тыща. – Дед, услыхав это, взялся рукой за щёку и закачал головой. – Яйца помыть ртом – две, руками – три…

– Извините, – стыдливо оборвал дед проститутку.

– Чё?

– Мне не ловко в этом признаваться… но не могли бы вы предложить что-нибудь подешевле? А то у меня… нет таких денег.

– А сколько у тя?

– Пятьсот рублей.

– У-у, ты о чём думал, дед?

– Ну, я подумал, что можно будет договориться с вами… поминутно. У внучка ведь это в первый раз будет… сами понимаете.

– Не, дед, я поминутно не работаю. Ты мне за заказ уже триста должен.

– Ой-ой-ой, а как же это?

– Так что ты, дед, давай решай. Я ведь могу и ментовку вызвать.

– Вот это всё, что у меня есть, – сказал дед, доставая из нагрудного кармана пятисотку. – А сдачи у вас не найдётся?

– Дед, я те чё – касса?

– Но… а за двести вы точно ничего не можете сделать?.. Может, вы его хотя бы поцелуете?

– Дед, я же те сказала: минет – тыща!

Проститутка смотрела на печального деда, держащего на вытянутых ладонях весь свой капитал, смотрела-смотрела – да и пошла ему навстречу.

– Ладно, жалко мне тя, дед. За двести я могу те свой плакат продать.

Проститутка достала из сумочки большой помятый и сложенный пополам свёрток, развернула его и показала деду себя: голую, стоящую на фоне моря, с прижатыми друг к другу бёдрами; одной рукой она взъерошивала волосы, а другой прикрывала грудь. Изображение на плакате было в натуральную величину.

– А что я с ним буду делать? – жалобно спросил дед, у которого за одну секунду в руках вместо денег оказался плакат.

– Не знаю, дед, не моя забота. Внуку покажи, – сказала проститутка и закрыла за собой дверь.

Николаша сидел за компьютером и рубился в онлайн-игру про войну. Да и само оборудование у Николаши не уступало военным: на голове наушники с микрофоном, на глазах огроменные толстые очки, в одной руке профессиональная мышь, настоящая такая, задротская – с клавишами, а в другой мощнейшая клавиатура с миллионом кнопок.

Был пик военной кампании, когда онлайн-товарищи по оружию потеряли Николашу. В этот момент он услышал позади себя тоненький нежный голосок. Николаша приподнял с уха наушник и разобрал, как кто-то зовёт его по имени. Он повернул голову и увидел в приоткрытой двери изогнутый указательный пальчик, манящий его за собой. Николаша от возбуждения проглотил ком слюны (так что у всех онлайн-товарищей заложило в ушах), сложил своё снаряжение и последовал за пальчиком. Николаша вошёл в зал и увидел на диване стоящее на четвереньках голое тело, оно повернуло в его сторону красивое женское лицо.

Лицо это было вырезано из плаката проститутки. Из-под него выбивалась седая бородка деда. На месте глаз были проделаны дырочки, а макушку окаймлял старый бабкин парик.

– Николаша, – ласково произнёс дед, виляя перед внучком своим обрюзгшим задом, – иди ко мне.

Николаша взволнованно задрожал и сделал страстный шаг вперёд.

Иван Ильич в завязке

– А куда это Иван Ильич наш подевался? Уж не помер ли он? – обратился к своим собутыльникам один из завсегдатаев во время их очередной попойки.

Вся эта пьяная компания повскакала со своих мест и… упала, а затем встала и… и… всё-таки пошла, пошла к Ивану Ильичу домой, будучи уверенной, что обнаружит его там мёртвым, поскольку Иван Ильич являлся самым известным алкашом в деревне и ни дня не проходило, чтобы он не появился у них и не заложил за воротник.

Когда отряд прибыл к месту назначения, то поразился увиденным. Они даже не стучали в дверь, потому что точно знали: мертвец им её не откроет. Когда они «паровозиком» срывали дверь: Степан Никитич тянул за ручку, Семён Пантелеич за Никитича, Иннокентий Михалыч за Пантелеича, Фёдор Степаныч за Михалыча, а Яшка за Степаныча, – и вот когда эта пьяная очередь совершала попытку проникнуть в дом, оттуда послышалось раздражённое ворчание и дверь задёргалась. Степан Никитич отпустил её, и она сама открылась – вовнутрь дома. А в дверном проёме стоял – о боже! – Иван Ильич – живой! – и – о боже! – трезвый, как кристалл!

– Что вы мне тут дверь ломаете, алкалоиды? – закричал Иван Ильич на друзей.

– Ильич, это что – ты? – спросил Никитич у своего друга, глядя на того, как на привидение. Глаза пьяниц в этот момент были шире донышка от бутылки.

– А кто же ещё?

– Ты чё… трезвый что ли? – высказал Никитич своё предположение, основанное на его многолетнем опыте работы в качестве нарколога.

– Ну не всю же жизнь пить! Пора и за ум взяться… Ладно, проходите, нечего на улице стоять, вечер на дворе.

Иван Ильич провёл живых мертвецов на кухню и усадил за стол.

– Вам что, чай или кофе?

– Точно призрак, – сказал Семён Пантелеич, твёрдо уверенный в своих словах, поскольку являлся гробовщиком.

Яшка тут же вскочил с места и кинулся к выходу, но из-за неслаженно работающего вестибулярного аппарата он, пытаясь удержать равновесие с вытянутыми назад руками, длинными шагами всё ниже и ниже клевал носом, пока не упал на пол, ударившись лбом о низ двери.

– Отпеть бы надо, – сказал батюшка Иннокентий Михалыч, всматриваясь в присаживающегося за стол Ивана Ильича, – а то душа так долго скитаться будет, пока успокоение не найдёт.

Все принялись креститься и читать «Отче наш», Яшка что-то мямлил там у себя.

– Да прекратите ерундой заниматься… Женюсь я. Слышите? Женюсь! – сказал Иван Ильич, заставив этим собутыльников окончить моление и направить их взор на свой лик. – Да, женюсь, – добавил он, поглаживая свою вымытую и расчёсанную седую бороду. Для полного антуража ему оставалось только вознестись на небеса.

– А на ком? – недоумённо и даже с негодованием спросил Фёдор Степаныч, так как, являясь главной свахой на деревне, он всегда был в курсе предстоящих свадеб и подавляющее их большинство составляли собственноручно им сведённые пары. Над дверью дома Фёдора Степаныча даже табличка висит, которая гласит: «Если дашь мне водку – с Мэрилин Монро тебя сведу. А если вы зайдёте с самогоном, то выйдите, мадам, с Ален Делоном».

– На Аксинье Степановне, – ответил жених, сияя от радости.

– На Аксинье Степановне?! – хором воскликнула пьяная компания, словно под этим именем скрывалась утренняя опохмелка.

– Да, на Аксиньюшке. Вот второй день не пью.

– А как это вас угораздило? – поинтересовался Степан Никитич.

– Да я и сам как-то не уразумел. Просыпаюсь позавчера утром, голова, понятно, болит, и вижу: Аксинья Степановна сидит на краешке и по головке меня так гладит. – Иван Ильич продемонстрировал это на себе. – И говорит потом: «Илюша, Илюша, хороший ты человек, положительный, – говорит, – и профессия у тебя такая благородная – учитель. Один грех, – говорит, – у тебя: самогон, как верблюд, жрёшь. Словно горб хочешь отрастить себе на всякий случай… а случай этот всё не настаёт и не настаёт… Я ведь люблю тебя, Илюша, – это она так говорит, – и ты меня, я знаю, любишь. Думаешь, я не помню, как ты на меня сорок лет назад в школе, на выпускном, смотрел? А я вот помню… Я ведь ждала, что ты ко мне подойдёшь, а ты… эх, а ты не подошёл.» Ну и вот как-то спелись мы после этого. Я ведь любил её все эти сорок лет… мечтал о ней. А когда она после школы замуж-то вышла, тогда-то я и запил. Да… эх, ну что было, то было. Теперь у меня всё будет по-другому. В шестьдесят лет жизнь только начинается, это уж я теперь точно знаю.

– Ну а пить-то зачем бросать?

– А вот в том-то и дело, друзья, что если я не брошу пить, то Аксинья Степановна не даст мне… на себе жениться.

– Это, значит, она тебе запретила, да? – спросил Семён Пантелеич, искренне сочувствуя своему другу.

– А ей даже и не пришлось меня уговаривать. Я сам понимаю, что по-другому нельзя. Я ведь столько влил в себя этой… дряни! что на десять жизней хватит. Ну скажите мне, разве можно мне, учителю, ещё ниже пасть? Ммм?.. можно? Вы и сами прекрасно знаете, чего я только не вытворял пьяный на глазах у учеников и односельчан. Я достиг такого дна, что теперь мне остаётся только оттолкнуться от него и… парить, летать, веселиться, радоваться…

– Ну а всё-таки это нехорошо, – перебил Ивана Ильича Фёдор Степаныч, – без сватовства жениться, ой, нехорошо.

– Значит, на то воля божья, – вставил Иннокентий Михалыч.

– Значит, когда вы меня не пускаете в церковь с моей свечкой, а свои мне втюхиваете за сорок рублей, то на это тоже воля божья?

– Ну…

– Так от них к тому же такая копоть идёт, что и сам дьявол испачкается!

– Ну всё, всё, не ссорьтесь, друзья, – сказал Иван Ильич. – Давайте посидим дружно и выпьем, – все навострили уши, – чаю… или кофе.

– Прости меня, Ильич, но ты не мог бы налить нам чуточку, – сказал Степан Никитич, вытянув на максимальном удалении друг от друга большой и указательный пальцы, – са-а-амую малость водочки. Выручи, друг.

– Извините, друзья, но я такую гадость в доме не держу… Видеть её не могу!

Собутыльники переглянулись между собой и, поняв, что смысла здесь оставаться больше нет, быстро ретировались восвояси, не забыв забрать с собой участкового Яшку.

Два дня спустя

– Ой-ёй-ёй, батюшки мои, ой-ёй-ёй, – отчаянно приговаривала соседка Ивана Ильича, Любовь Петровна, врываясь без предупреждения в дом деревенского доктора Антона Павловича. – Боже мой! Антон Палыч! Спасите! Не знаю, что делать!

– Что случилось? – встревожился Антон Павлович, бросая на столе свои записи.

– Беда, Антон Палыч! Беда с Иваном Ильичом!

– Что же случилось? Вы успокойтесь, говорите.

– «Умираю! – кричит. – Не нальёшь водки – сдохну!» Всю посуду в доме побил! Ломка, поди, началась. Он ведь пятый день в завязке!

– Да, я слышал… Ну, что поделать, придётся налить, больше ничего не остаётся.

– Да кабы всё было так легко, я бы к вам не прибежала! Всю деревню обегала – ни-у-ко-го нету! А магазин закрыт! Что же делать? У вас ведь должен быть спирт.

Антон Павлович досадно погладил бороду.

– Надо же, он у меня как раз вчера и закончился… Н-да, дилемма… Ладно, пойдёмте к больному, там что-нибудь придумаем.

Доктор взял свой чемоданчик и последовал за Любовь Петровной. Он с трудом за ней угонялся. Когда они находились в двухстах метрах от дома больного, оттуда послышался такой истошный вопль, будто это кричал не Иван Ильич, а сам Люцифер. Антон Павлович и Любовь Петровна застали больного на кровати, увидев их, тот заплакал и, обращаясь к соседке, жалостливым тоном спросил:

– Принесла?

Любовь Петровна испуганно и сочувствующе повела головой в стороны.

– Всё, – расслабленно произнёс Иван Ильич, уставясь глазами в потолок, – отжил своё. Счастливо жил – не тужил… пока дело до свадьбы не дошло. – Иван Ильич застонал. – Передайте Аксинье Степановне, что я её проклинаю. Будь проклята эта ваша… трезвость, – договорил больной и зарыдал.

Доктор и соседка безнадёжно наблюдали смерть Ивана Ильича. В одно из этих предсмертных рыданий ухо Антона Павловича уловило чьи-то звуки песни за окном. Антон Павлович узнал голос Яшки (а Яшка никогда не бывает трезвым). Доктор опрометью выскочил на улицу.

– Яшка! – крикнул он в спину участковому, тот замедленными рывками обернулся к нему. – Яшка, ты где пил?

– Я? Как всегда… у Степана Никитича.

– Там водка осталась?

Яшка прыснул от смеха.

– Нашли? – спросила вбежавшая на крыльцо Любовь Петровна.

– Нет, – ответил Антон Павлович, повержено опустив голову.

– А что случилось-то? – поинтересовался участковый, шаткой походкой приближаясь к крыльцу.

– Иван Ильич умирает, – сказала Любовь Петровна, с трудом удерживая слёзы.

– Ох, господи… ведь у него же скоро свадьба! А он туда? – сказал Яшка, не зная, куда указать пальцем: вверх или вниз.

Трое безмолвно стояли, обдумывая возникшее беспросветное положение.

– Кажется, у меня появилась идея, – неожиданно сказал Антон Павлович с таким выражением, словно испугался своего снизошедшего озарения.

– Что? Что, голубчик? – обеспокоенно спрашивала Любовь Петровна, тяня доктора за рукава.

– Она… мягко говоря… сумасшедшая.

– Но она ему поможет?

Антон Павлович, чуть приподняв подбородок и широко раскрытыми глазами косясь на Любовь Петровну, слегка закивал и произнёс:

– Да.

– Ну так что же? Говорите скорее, ведь он умрёт!

– Я нашёл алкоголь.

– Где?

– Вот, – ответил доктор, ткнув пальцем в живот участкового. Яшка испуганно посмотрел на доктора, а после, будто ища помощи, уставился на Любовь Петровну, та на Антона Павловича, а тот продолжал безумно глядеть на свой палец. – В его крови огромная доза алкоголя, – продолжал доктор, Яшка, услышав это, по-детски скривил лицо, готовясь вот-вот зарыдать. – Не бойтесь, голубчик, я не собираюсь брать у вас кровь, ведь помимо крови… алкоголь содержится и… в моче. – Участковый облегчённо выдохнул.

– Вы что, – возмущённо обратилась Любовь Петровна к доктору, – хотите напоить Ивана Ильича – мочой?!

– Простите, Любовь Петровна, но в сложившейся ситуации мне ничего другого в голову не приходит.

Совет погрузился в молчание. В доме послышался стон умирающего.

– Ну что ж, – сказала Любовь Петровна, – если только так можно спасти ему жизнь, значит, ничего не поделаешь… Ой!

– Что? – испуганно спросил Антон Павлович.

– А в чём он пить-то будет? Он же всю посуду побил!

Иван Ильич в этот момент начал громко каяться в своих грехах.

– Ладно, медлить нельзя! Вы, Любовь Петровна, бегите за посудой к Авдотье Ильиничне, а я побегу к Тимофею Захаровичу, чтоб уж наверняка. А ты, Яшка, стой здесь и никуда не уходи! Нет, иди лучше к больному, вдруг ему понадобится помощь. Всё! За дело!

Пять минут спустя

Любовь Петровна взлетела на порог с десятью кружками в руках и кастрюлей на голове, – чтоб уж наверняка. Когда она подбегала к комнате Ивана Ильича, оттуда навстречу ей вышел с сокрушённым видом Антон Павлович.

– Батюшки мои! – воскликнула Любовь Петровна, увидев безжизненное выражение лица доктора. Она от испуга обронила на пол посуду и перекрестилась. – Опоздали?

– Нет… – тихо произнёс Антон Павлович, отрешённо садясь на стул, – с горла́ пьёт.

Нечто чужое

Группа из нескольких человек стояла вокруг большого цинкового стола, испуганно рассматривая находящееся на нём нечто. Один человек сидел за компьютером, попеременно стуча пальцами по клавиатуре. За круглым окном помещения виднелось чёрное космическое пространство. Тот человек внимательно смотрел в монитор, изучая высвечивающиеся на нём данные. Окончив своё занятие, он крутанулся на стуле к остальной группе. Те напряглись в ожидании его слов.

– Скорее! Скорее! – говорил человек, вооружённый автоматом АК-47, в военном обмундировании и болтавшейся на груди кислородной маске, спешно ступая на хвостовой люк корабля.

Остальные восемь человек в такой же униформе бежали за ним. Двое из них волокли раненого, поддерживая его за подмышки. Навстречу группе вышел человек (что сидел за компьютером), он был без спецобмундирования.

– Жан-Люк, что произошло? – взволнованно спросил он у первого ступившего на корабль.

– Меня зовут Фердина́нд, – поправил его Жан-Люк и продолжил: – Не знаю, Кэндзи, там какая-то чертовщина творится. На этой планете кто-то есть! Мы обнаружили много яиц! Робер, закрой рампу! – крикнул он одному из космических солдат, когда все забежали внутрь корабля.

– А что с Дэвидом? – спросил Кэндзи, разглядывая бледного и еле стоящего на ногах раненого.

– Они со Стэнли пошли осматривать одно из помещений в… Кэндзи, там стоит огромный космический корабль! или дом! я не знаю, – горячо говорил Жан-Люк. – Мы разделились на группы, чтобы осмотреть его, а потом… Стэнли, лучше ты расскажи!

– Андрей и Ясудзиро, отведите Дэвида в медицинский отсек, – сказал Кэндзи двум солдатам, которые поддерживали раненого. – Микеланджело, ты в норме? – обратился он к одному из членов экипажа, тот кивнул. – Иди помоги раненому… Ну, Стэнли, так что там произошло?

– Там был какой-то прямоугольный монолит, Дэвид до него дотронулся, а потом сразу же закричал, и из носа у него потекла кровь, я сразу же позвал на помощь, и мы решили вернуться назад, – испуганной скороговоркой проговорил Стэнли.

– А с тобой всё в порядке?

– Вроде бы да.

– Там кто-то есть! – обратил на себя внимание Жан-Люк, стискивая в руках автомат.

– Да, мы с Федерико слышали какие-то шёпоты… а потом крики Стэнли и… – говорил солдат, на нагрудном шевроне которого значилось имя «Ингмар». Другой, стоящий рядом с ним солдат поддакивал головой (по-видимому, Федерико). – Кэндзи, надо быстрее лететь на корабль! Надо сматываться с этой планеты!

Кэндзи тяжело выдохнул.

– Ладно, идите переодевайтесь, – сказал он обступившим его сотоварищам, – подробно обсудим всё на корабле.

Все двинулись вглубь «Корабля-челнока».

Он стоял на пустой серой поверхности планеты, как вдруг из сопл его двигателей вырвалось пламя. Челнок медленно поднялся в воздух, накренил вверх нос и направился ввысь.

Среди космической темноты, изредка продырявленной светом звёзд, плавно двигался большой космический корабль, с виду похожий на сперматозоид.

– Ну, как там Дэвид? – спросил Андрей у присаживающегося за стол к нему и остальным семи космонавтам Микеланджело.

– Пока не могу ничего с точностью сообщить, – говорил Микеланджело. – Я остановил у него кровотечение, сейчас делается переливание. Кровь у него текла из глаз и ушей! Он весь в бреду… говорит про каких-то там лесбиянок и… что у них родился телёнок…

– Хана ему, – вставил Жан-Люк.

Ясудзиро задумчиво закивал головой.

– Да, – согласился Федерико, – мы все его навестили, а он нас даже не узнал… весь бледный какой-то… А ты, Ингмар, почему к нему не зашёл?

– Не хочу себе заразу какую-нибудь занести… Что скрывать: смерть поставила ему мат.

– Микеланджело, а он не заразен? – обеспокоенно спросил Андрей.

– Пока я ничего не могу сказать. Стэнли, ты с ним был, ты себя нормально чувствуешь?

– Да, только усталость от всего этого.

– А ты к монолиту не прикасался?

– Нет… я только подбежал к Дэвиду и всё.

– Ну, так что там было? Расскажите поподробнее, – обратился к присутствующим Кэндзи.

– Там какая-то Зона, – неуверенно заявил Андрей.

– Что за Зона?

– Не знаю, – сказал Андрей, пожав плечами, – но тот корабль, который мы обыскивали, был огорожен колоннами.

– Жан-Люк, ты сказал, что там кто-то есть, – обратился к тому Кэндзи.

– Меня зовут Фердинанд, – поправил Жан-Люк Кэндзи. – Да, но я его не видел. Я слышал какой-то шум. Я поворачивался туда, а там мелькал какой-то силуэт… и всё, тишина.

– Я видел, – нерешительно проговорил Андрей.

– Что? – спросил Кэндзи.

– Вначале, как только мы туда добрались, я увидел за колоннами чёрное… существо… с удлинённым затылком. Оно стояло на двух ногах и смотрело на меня… А потом, когда подул сильный ветер, оно повернулось ко мне спиной и ушло.

Космонавты задумчиво замолчали: кто-то всерьёз размышлял над словами Андрея, а кто-то посмеивался, один Ясудзиро сидел как ни в чём не бывало и беззаботно обмахивался веером.

– Я же фотографировал там! – воскликнул Микеланджело, стукнув себя ладонью по лбу.

– Да?! – горячо произнёс Кэндзи. – Покажи!

– Сейчас. Он у меня в комнате.

Микеланджело поднялся и ушёл за дверь, вслед за ним встал Федерико и взволнованно зашагал из угла в угол.

– Странно, – озадаченно произнёс вернувшийся Микеланджело, – фотоаппарат куда-то пропал… Никто из вас его не видел?

Все отрицательно ответили: кто головой, кто словами.

– Пойду поищу, – сказал Стэнли, вставая из-за стола, – вдруг у меня валяется.

– А может, кто-то из вас случайно его взял? – спросил у сотоварищей Микеланджело. – Может, тоже сходили бы проверили.

Космонавты лениво покинули стол и поплелись в коридор.

– А я пойду проверю, как там Дэвид, – сказал Микеланджело и ушёл в противоположный коридор, маяча на фоне пола своими разноцветными, красным и зелёным, ботинками.

По борту корабля разнёсся страшный крик. Космонавты сбежались на него в медицинский отсек. Они увидели, как Кэндзи выбежал из палаты, в суматохе закрыл за собой дверь и навалился на неё спиной.

– Что там? – спросил Жан-Люк, держа наготове автомат.

Кэндзи испуганно и безмолвно шевелил губами, показывая рукой за спину. Космонавты подошли к окну палаты и с жуткими лицами уставились в него: какое-то непонятное чудовище на койке, испустив из себя что-то вроде щупальцев, вбирало себе в область живота ноги, обутые в красный и зелёный ботинки. Полностью поглотив их, монстр начал извиваться щупальцами во все стороны, изменяя при этом очертания своих форм. Спустя минуту оно затихло и стало медленно принимать человеческие размеры.

Вооружённый Жан-Люк отодвинул от двери Кэндзи и взялся за ручку.

– Жан-Люк, не надо! – крикнул Кэндзи.

– Меня зовут Фердинанд, – спокойно сказал Жан-Люк, затянулся сигаретой и, бросив окурок на пол, открыл дверь.

Раздалась автоматная очередь. Космонавты наблюдали в окно, как нечто при попадании в него пулями принялось издавать скрипучий вопль и бешено выпускать в воздух подобие щупалец. Когда АК-47 замолк, монстр лежал на койке без движения.

– Ну, что? – сказал Жан-Люк крутанувшемуся на стуле к нему и остальным членам экипажа Кэндзи.

– Что можно сказать, – задумчиво проговорил Кэндзи, вставая и подходя к расположившемуся на столе нечто. Он пожал плечами и собрался что-то сообщить, но его перебил Федерико:

– Кэндзи, ведь ты сказал, что видел, как… Дэвид сожрал Микеланджело?

– Да.

– А тогда почему у этой твари лицо Микеланджело, а не Дэвида?

– Это не лицо Микеланджело, – возразил Ингмар.

– Да, но почти.

– Он похож и на Дэвида, и на Микеланджело… как будто пополам, – сказал Ингмар.

– Это потому что оно не успело завершить, – сказал Кэндзи, по-учёному всматриваясь в монстра.

– Что? – спросил Жан-Люк.

– Превращение.

Слова Кэндзи превратили космонавтов в истуканов.

– Я провёл анализы, – продолжал учёный, – и выяснил, что это существо, этот вирус, превративший Дэвида в это… обладает способностью ассимилировать.

– А можно человеческим языком? – попросил Жан-Люк.

– Проще говоря, оно пожирает клетки человека, а затем копирует их.

– Это что получается, если бы я его не убил, то эта тварь стала бы Микеланджело?

– Да.

Космонавты пребывали в шоке от услышанного.

– А что ты ещё узнал? – спросил Робер у Кэндзи.

– Ещё это существо – гермафродит, оно размножается в одиночку. Одно превращение – одно яйцо. {– Ты что, это в микроскоп увидел? Как клетка яйцо сносит?}

– А Дэвид… он снёс яйцо? – полюбопытствовал Федерико. {– И что, никто не возразил, как он узнал про яйца? Дебилы.}

– Не знаю, – ответил Кэндзи, пожав плечами, – яйцо я не нашёл, может, он не успел. Как я уже сказал, этому существу не нужен партнёр для размножения. Но есть одно но – при таком способе яйцо не будет оплодотворено, то есть оно будет без зародыша, просто скорлупа. А вот если это существо превратится в человека и снесёт яйцо, уже в его обличии, то зародыш появится. Клетки других живых существ каким-то странным способом оплодотворяют их яйца. {– Как ты, блядь, это узнал? Сценарист подсказал?}

– Но мы видели на планете много яиц, – возразил Андрей.

– Значит, они не оплодотворены, осёл, – ответил ему Робер.

– Если подумать… то этой твари желательно было бы попасть на Землю, ведь так? – сказал Жан-Люк, глядя на Кэндзи.

– Да, Жан-Люк, ты прав.

– Меня зовут Фердинанд, но мы на Землю полетим ещё не скоро. Корабль ведёт нас по заданному маршруту, к другим неизведанным планетам. И из этого выходит… что этой твари придётся нас всех убить, чтобы захватить корабль и попасть на Землю. А потом она убьёт всех землян и заселит её себе подобными.

– Да, но как она это сделает, если ты её убил? – сказал ему Робер.

– Хы, да, точно, – сказал Жан-Люк и ухмыльнулся.

– Кэндзи, а оно не заразно? – спросил Андрей.

– Нет. Чтобы стать этим существом, оно должно вас сожрать. Прикосновения к нему не опасны.

– Это, значит, мы в безопасности?

– Да, заразиться можно было только от прикосновения к монолиту, о котором говорил Стэнли. {– Всё-то ты знаешь.}

Ясудзиро со слегка озадаченной миной шагнул вперёд, оглядел присутствующих и, опустив веер, удивлённо сказал:

– А где Стэнли?

Все переполошившись, завертели головами, оглядывая всё вокруг – но Стэнли здесь не было.

– Чёрт, – озлобленно произнёс Жан-Люк и, напрягши губы, закачал головой.

– Он ведь мог прикоснуться к монолиту! – испуганно воскликнул Андрей.

– И в столовой он сказал, что чувствует усталость, – заметил Ингмар. – И фотоаппарат сам пошёл искать!