Рейс в одну сторону 2

– Нет, – замотала головой Елена.

– Ну, да – ты у нас сейчас в таком положении, что все ресурсы твоего организма, в том числе и мозговая активность, направлены на развитие плода.

– Кого? – переспросила Елена.

«Совсем отупела», – подумала Кондрашкина, и изо всех сил постаралась одарить Елену теплой, почти сестринской улыбкой.

– Твоего будущего малыша, конечно же!

– А-а, – протянула Коржикова.

– Вот тебе и а-а, – ответила ей Маргарита, и обе улыбнулись.

Кондрашкина говорила с такой уверенностью, что и сама начала верить в свои слова, а с настойчивым пожеланием Полозова – она, как-нибудь разберется.

Коржикова сидела рядом, опустив голову, и не переставая шмыгать носом.

– Ты простыла, что ли? – спросила Маргарита.

– Не знаю, наверное, – ответила та, не глядя на Кондрашкину.

– Так, делаем вот что. Сейчас я позвоню кое-кому и потом мы с тобой пойдем в одно место, где твое настроение улучшится, а насморк пройдет. Согласна?

Елена пожала плечами: похоже, сейчас ей было всё равно – хорошее у нее настроение или плохое. Маргарита отлично ее понимала, учитывая, что отец будущего ребенка, то есть, тот самый слесарь Сергей, совсем не подходил на роль папаши… И тут она поймала себя на мысли, что сама решает за потенциального отца его дальнейшую судьбу, хотя только что втолковывала Елене, что всё со временем наладится, и что она почувствует себя матерью в ближайшее время. Так почему же и Сергею не почувствовать себя настоящим отцом, когда он узнает эти радостные вести?

Она откинула эти ненужные сейчас мысли и сосредоточилась на другом. Необходимый звонок нужно было делать оттуда, где было бы мало посторонних ушей, а лучше, чтобы никто не присутствовал при разговоре. Телефонов на объекте было мало – за каждым отделом был закреплен свой телефонный номер и отдельный аппарат, висящий на стене: странное правило администрации по расположению аппарата в кабинетах, было распространено на всех объектах. Кто-то однажды сказал, что если телефон стоит на столе, то под выдвижным ящиком, например, можно помесить подслушивающее устройство, не нарушавшее целостности пластмассового корпуса аппарата, и потому незаметное для посторонних глаз. Маргарита помнила, что, кроме ее кабинета и лаборатории, где работала Елена, такой же аппарат был у «много улыбчивого человека» – второго медика на том же уровне, где располагался кабинет Кондрашкиной. Также, телефон был в столовой, и еще – в транспортном отделе, но там она никогда не была, как, впрочем, и в других местах, где вход был строго по спецпропускам. В их женской комнате также был старый аппарат, висевший здесь на всякий случай, но в комнате всегда много народу – и днем и ночью. Помнится, был еще один – в слесарной мастерской, где работал тот самый Королев, который, похоже, остался недоволен прошлым медосмотром.

При этом воспоминании она улыбнулась: ей нравилось, когда новички, сбитые с толку, начинали снимать брюки, и пугливо оглядывались, не смея задавать вопросов. И только Королев робко попытался было узнать все подробности, но Кондрашкина выставила его из кабинета, так и не раскрыв той «страшной тайны», почему нужно было раздеться. Да, похоже, именно, слесарка была единственным местом, куда можно было пойти: слесаря – ребята простые, к тому же, у них постоянно стоит шум из-за работающих станков, хоть их и называли бесшумными, по крайней мере, она постоянно слышала стук, крик, смех и еще какой-то гул, когда иногда проходила мимо слесарки. Да, когда стоит такой шум, телефонного разговора никто не подслушает, вот только, на другом конце провода, при таких децибелах, будет не слышно, о чем она хочет попросить одного из замов.

– Зараза! – сказала вслух Маргарита.

И тут снова вклинилась та самая женщина, имени которой она не знала, да и не хотела знать.

– Плохо тебе, подруга? – спросила та, показывая при насмешливой улыбке ряд плохих зубов.

Маргарита не хотела ей отвечать, но тут слова сами вырвались наружу:

– Мне позвонить надо, а я не могу.

Женщина удивленно на нее посмотрела:

– Так вот же – звони! – показала она рукой на висевший, напротив ее кровати, телефон.

– Нет, – замотала головой Маргарита, – мне нужна конфиденциальность.

– Как? – спросила женщина, противно сморщив свое желтое, будто пропитое лицо, со следами тяжелых болезней, названия которых было трудно выговорить даже такому опытному медику, как Кондрашкина.

– Чтоб не слышал никто, – ответила Маргарита, вздохнув.

– А-а, – ответила та. – Есть здесь одно место.

«Я так и знала, – подумала Маргарита, – у таких назойливых всегда есть, что предложить, в обмен на что-нибудь, нужное им в данную минуту».

Маргарита посмотрела на нее усталым взглядом, но та, спокойно ее «пересмотрев», вновь сказала:

– Да ты не бойся – не нужно мне от тебя ничего.

– Мысли мои читаешь? – спросила Маргарита, еле сдерживаясь, чтобы не послать ее куда подальше.

– Мне и читать ничего не надо – по тебе и так видно, что ты не хочешь связываться с такими, как я.

«Ох, ты, – подумала Маргарита, – вот это поворот!

– Это, с какими же, как ты? – спросила Кондрашкина, не имея ни малейшего желания ввязываться в долгие разговоры, которые тянут за собой ненужную информацию о посторонних людях, вроде тяжелой биографии или тому подобном, а следом идут разговоры об их проблемах, которые нужно срочно решить.

– Да, как тебе сказать, – ответила женщина, – я же с мужиками работаю – в машинном отделении. А там, кроме меня, никто работать не соглашался – одна я, дура, пошла против своих желаний…

Маргарита внимательно на нее посмотрела.

– А что не так с машинным отделением?

Женщина подняла на нее тяжелый взгляд:

– Не в курсе, значит, – кивнула она. – Ну тогда, в двух словах, история звучит так. В последнее время там умирают люди. «Пачками». Только вам, здесь – наверху, об этом никто не скажет, потому что нет никаких доказательств… – тут женщина прервалась и пугливо посмотрела на тех, кто стоял возле туалета и глядел в их, с Маргаритой, сторону. Кондрашкина проследив за ее взглядом, увидела четырех здоровенных, как лошади, бабищ (другого слова она не смогла подобрать), не замечаемых ею прежде, и, отвернулась.

– Доказательств чего? – спросила Маргарита, желая теперь дослушать историю до конца.

– Здесь я не могу с тобой разговаривать, – ответила та и еле-еле показала глазами в сторону пугающей «четверки».

– Кто они? – спросила Маргарита, стараясь поймать взгляд женщины, уставившейся в старое синее верблюжье одеяло, аккуратно лежавшее на кровати Кондрашкиной.

– О, подруга, тебе лучше не знать, – тихо ответила она. – Ладно, потом поговорим.

Она повернулась, чтобы уйти к себе, и в этот момент незаметно бросила через плечо несколько нужных Маргарите слов:

– Спроси в столовке про телефон.

Женщина перешла в свой угол, где легла на свою кровать, укрывшись с головой таким же одеялом, какое было у Маргариты.

– Лен! – крикнула она Коржиковой, заправлявшей в это время свою кровать. – Когда всё сделаешь, подойди ко мне, хорошо?

Та кивнула.

– Чего ты хотела? – спросила Елена, как только освободилась.

– Ты не знаешь, как зовут вон ту женщину, которая в углу лежит?

– Надька, что ли, Горошкина? – спросила Елена, округлив глаза, – а зачем она тебе?

– Да тут разговор такой получился… В общем, мне нужно было с ней поговорить, но она испугалась вон тех, – она показала глазами на странную четверку, продолжавшую стоять у туалета, и иногда перебрасывавшуюся короткими репликами.

– А, эти? – махнула рукой Елена, – не обращай на них внимания – они здесь временно поселились.

– Откуда они вообще? – спросила Маргарита.

– Их привезли на военном корабле, полмесяца или месяц назад, не помню. Короче, сначала они жили где-то на нижних уровнях, вроде как, прикрепленных к машинному отделению, а потом их перевели сюда – теперь они в столовке нашей работают.

– Поварами?

– Вот этого я не знаю, – мотнула головой Елена. – Хочешь, я у них спрошу?

– Нет, не надо, – остановила ее Маргарита, схватив за руку.

– Ты чего, Маргош? – удивилась Елена, пытаясь освободиться от железной хватки медика широкого профиля.

– Да так, показалось кое-что.

– Что показалось?

– Не спрашивай Лен – я сама уже ничего не понимаю. Ладно, давай уже пойдем, поедим что-нибудь, а то у меня желудок прилип к позвоночнику.

Елена хихикнула.

– Ну, пойдем, – сказала она, весело соскочив с ее кровати. – Только забегу в одно место.

– Давай, давай, беги, – ответила Маргарита.

«Какая она еще маленькая девочка, – подумала Кондрашкина, провожая взглядом тощую фигурку Елены, убегавшую в сторону туалета, ловко обогнув по пути ту чертову «четверку» с нижних уровней. – Да, как она будет здесь рожать, не представляю?»

Через минуту, когда Елена уже вышла из туалета, Маргарита вновь задала себе вопрос: «Почему она должна рожать именно здесь? Нет, ей надо перебраться на другой остров, где нет риска от радиации, и прочей гадости. Терсейра или Сан-Жоржи вполне для этого подойдут. Как я раньше этого не сообразила?»

Елена подбежала к ней и радостным голосом сообщила, что она уже всё.

– Ну и умничка! – отозвалась Маргарита, обдумывая план «эвакуации» Елены и ее будущего ребенка. Маргарита рассмеялась своим мыслям, будто речь шла о военной операции, в которой она была главнокомандующим.

– Ты чего, Маргош? – спросила Елена.

– Да так, о своем – о девичьем, задумалась, – ответила Кондрашкина, открывая дверь из комнаты отдыха и пропуская Елену вперед.

Шли они быстро. Маргарите некогда было ждать Елену, которая, то отставала от нее, то снова догоняла. Она всё время порывалась что-то спросить у Маргариты, но та, не обращая внимания на забегавшую, то слева, то справа, подругу, была полностью погружена в свои мысли. Наконец, Елена поняла, что прыгать бесполезно, и пошла своим обычным шагом, не пытаясь отвлекать занятую Маргариту.

Кондрашкина не хотела связываться с той женщиной, вдруг оказавшейся рядом в трудную минуту: ей всегда не нравились такие «случайные» помощники и их услуги, какими бы необходимыми они ни были. И то, что та заверила Маргариту в своем бескорыстии, ничем нельзя было подтвердить, а быть в долгу у неизвестно кого, ей, ох как не хотелось.

Подруги пришли в столовку. Набрав еды, сели за столик. Маргарита начала есть невкусную картошку с рыбой, а Елена принялась за какую-то кашу неопределенного цвета: Маргарите некогда было разглядывать, что у той в тарелке – она лишь обратила внимание, что молодая, пока еще не мамочка, опять сморщилась, когда сунула нос в свою тарелку, и тут же отвернулась: ее снова тошнило. Глядя на Елену, Маргариту чуть саму не вывернуло наизнанку, и она, посмотрев в сторону выхода, увидела, как в столовку въезжает Трясогузов в сопровождении своего приятеля Ральфа Штукка.

Трясогузов, не заметив знакомых приятных женщин, тут же направился к раздаточному столу и, набрав себе полный поднос, сказал что-то раздатчице, а потом с видимым удовольствием отъехал от ее рабочего места. Раздатчица начала верещать ему вслед, как машинная сигнализация. Трясогузов же, довольно улыбаясь, отъехал на приличное расстояние от любительницы кроссвордов, и, найдя себе место, удобно устроился там со своими тарелками, ожидая, пока придет его товарищ.

Кондрашкина отвернулась: не хотелось ей сейчас разговаривать с толстяком – пусть лучше он сосредоточится на еде и правильном пищеварении, которое не предполагает долгих разговоров на медицинские темы.

Елена, тем временем, попробовала съесть пару ложек, и, о, чудо, через полминуты так наворачивала кашу, что у Маргариты глаза на лоб полезли: никогда она не видела такой скорости поедания той еды, от которой только что человека выворачивало наизнанку.

Теперь она с удовольствием смотрела на Коржикову, уплетающую и кашу, и огурцы, и компот. А потом она захотела себе добавки, причем, требовательным голосом попросила Маргариту сходить самой к раздатчице и взять того же самого, что она только что съела.

– И хлеба побольше! – крикнула Елена вдогонку Маргарите. Та, обернувшись, кивнула, и в это время врезалась в Ральфа Штукка, который всё еще стоял в очереди: как они разошлись с Трясогузовым, Маргарита не увидела, но, лишь раз взглянув на рыжего великана, поняла, что у того не совсем здоровый вид.

– Извините, – пробормотала она.

– Ничего, – ответил Штукк, как-то вымученно улыбаясь, – мне даже приятно.

Маргарита улыбнулась в ответ и отошла в конец очереди.

Ральф, тем временем, отвернувшись и, полагая, что Маргарита еще не ушла, повернулся со словами:

– Хотите, я уступлю… – но, увидев, что ее уже нет, глянул на толстяка, одолевшего, к тому моменту, почти весь свой завтрак. Ральф, набрав себе, наконец, полных тарелок с картошкой, винегретом, резаными фруктами, медленно повернулся и, старательно удерживая поднос, направился к Трясогузову. Как только до стола толстяка осталось два метра, в столовую вошел Малыш. Трясогузов издали увидел эту ненавистную обожженную рожу и сказал, только что подошедшему Ральфу:

– Если бы я все не съел – у меня бы аппетит пропал.

– А что такое? – участливо спросил Штукк.

Трясогузов, держа в руках вилку, на которой еще оставался маленький кусочек жареного мяса, показал ею в сторону Малыша:

– Видишь вон того урода?

– Какого именно? – спросил Штукк, быстро оглядываясь, окидывая взглядом очередь.

– Тот, что с обожженной мордой?

– А этот? Ну, вижу.

Трясогузов сделал многозначительную паузу, и, подождав, пока Штукк оторвется от еды, медленно произнес:

– Это и есть тот самый Малыш, который пропал с корабля вместе с нашей Светкой!

Глава 3

Штукк не донес ложку до своего рта:

– Кто?

– Да, да, – закивал Трясогузов, – это тот самый урод и есть! Жаль ты его не увидел, когда ворвался в ту каюту, где он меня держал.

Штукк оглянулся и уставился на Малыша. Трясогузов, боясь, что Малыш заметит, с каким вниманием на него смотрит огромный охранник, может позже сделать любую гадость, которая нанесет вред Ральфу или самому Трясогузову. «А что, собственно, он сделает? – подумал про себя толстяк. – Над Штукком он власти не имеет: Ральф проходит совершенно по другому ведомству. Если же Малыш захочет подобраться с другой стороны…» Здесь мысль Трясогузова остановилась, и он понял, что у него начинается паника, когда еще ничего не произошло, а он уже накручивает себя по полной программе.

– Да, это не есть хорошо, – произнес Трясогузов, уставившись на полный стакан компота Ральфа.

– Что ты сказал? – спросил, обернувшись, Ральф.

– Да, так, болтаю всякую чушь – не обращай внимания, – ответил Трясогузов и махнул рукой.

Штукк снова оглянулся, но на этот раз, его взгляд не задержался на Малыше и доли секунды. Он вновь вернулся к еде и залпом выпил компот.

Трясогузов облегченно выдохнул: никуда этот поддонок не денется, так что, пусть Штукк наслаждается видом, так сказать, и копит злость.

С этими успокаивающими мыслями он неспеша допил свой компот и стал смотреть по сторонам. Наткнувшись взглядом на Елену, с жадностью доедавшую остатки картофельного пюре, он, хотел было, подъехать и поздороваться, ну, или хотя бы кивнуть, мол, я вас помню. А потом вдруг подумал, что не надо навязываться тому, кто тебя совсем не ждет. Такие мысли к нему приходили довольно редко, но уж если они нежданно появлялись, то к ним следовало прислушиваться, и, успокоившись, подумать о своих делах. На этот раз он решил нарушить это давнее свое правило и, бросив взгляд на Ральфа, который собирал пустые тарелки в поднос, сказал, что отъедет ненадолго вон к тому столику.

– Ну, давай, – отозвался Ральф.

Вот за что Трясогузов уважал своего товарища, так это за то, что тот никогда не лез в душу, когда его об этом не просят. Поступил он так и сейчас. Поднявшись из-за стола, и держа тяжеленный поднос, как перышко, Штукк пошел к ряду столов, где уже громоздились подносы с грязными тарелками и недопитыми стаканами.

Трясогузов подъехал к столику Елены. Маргарита куда-то пропала, и Альфред был рад этому обстоятельству.

– Доброе утречко! – сказал он, старясь выглядеть намного веселее, чем это было на самом деле.

Та кивнула, не ответив ему: рот Елены, битком набитый едой, просто не мог раскрыться, пока вся пища не будет проглочена. Трясогузов, наглым образом, воспользовался ситуацией и начал свой монолог:

– Я за вас вчера так испугался, – начал он. – Представляйте, открываем мы, с Канарейкиным, дверь, а вы лежите на полу. Маргарита над вами хлопочет: сует нашатырь в нос, по щекам хлещет, а вы, словно рыба, вброшенная на берег, безмолвно открываете рот и хватаете воздух. Мы тогда за вас очень испугались, и я подумал, что вы при смерти. Неужели настолько плохие анализы?

Он ждал, пока она проглотит еду, но Елена, похоже, не торопилась с этим: скорее всего, ей просто не хотелось говорить с толстяком на эту деликатную тему. Альфреда же просто переклинило, и он продолжил:

– Знаете, я тут подумал: что если мы с вами куда-нибудь сходим? Я понимаю, что таких мест для прогулки на «Цитроне» совсем не много, можно сказать, их вообще тут нет, но всё же, осмелюсь вам предложить рискнуть и попросить начальство выехать на ближайший пирс и посмотреть на океан. Как вам такая идея?

Елена, наконец, прожевала и проглотила то, что успела положить в рот до прихода толстяка. Она с некоторым осуждением посмотрела на Трясогузова и ответила:

– Режимный объект – это вам не парк. Зря вы надеетесь, что вам пойдут навстречу, тем более что мне, пока, не нужна компания. Извините, что резка с вами, но мне действительно хочется побыть одной хотя бы какое-то время.

Трясогузова это так поразило: теперь перед ним сидела не несчастная одинокая девушка, а с избытком уверенная в себе взрослая женщина, способная дать отпор ненужному собеседнику. Потрясенный таким ответом, он поставил слегка дрожавшие руки на колеса кресла.

– Да, да, конечно, – заторопился он, разворачиваясь на месте, – что-то я об этом совсем не подумал. Простите, что потревожил вас, но если вам когда-нибудь захочется поболтать, ну или вместе пройтись до столовой, можете всегда на меня рассчитывать.

С этими словами он отъехал к своему столу, и, взяв поднос с тарелками, поехал к выходу.

Вернулась Маргарита.

– Чего хотел Трясогузов? – спросила Кондрашкина.

Елена вздохнула:

– Человеку просто скучно: ему захотелось поговорить. Предложил даже погулять по берегу, если начальство согласится.

– И что ты ему ответила?

– Марго, ну что я должна была ему ответить, как ты думаешь? – спросила Елена.

Маргарита пожала плечами.

– Не знаю, я сама давно не была в такой ситуации, и, поэтому ничего не могу тебе сказать.

– А я тем более, – отозвалась Елена и принялась есть то, что принесла Кондрашкина.

Маргарита смотрела на нее и поражалась, как столько еды можно вместить в такое худенькое тело и при этом ни разу не сделать паузы между полными ложками и таким же полными вилками. Три стакана компота и горячий чай тоже «упали» в ту бездонную яму, конца и края которой не было видно.

– Ты не лопнешь, Лен? – спросила Маргарита, с сочувствием глядя на подругу.

– Не-а, – только и ответила Коржикова, заглатывая очередную порцию морской капусты, захваченной Маргаритой для себя.

Пока Елена доедала капусту, Кондрашкина продолжала думать о телефонном звонке, который она хотела сделать без свидетелей. Рассуждала она так: смена у нее только завтра, и прийти она должна на полтора часа раньше, а то Рыльский будет плакать, как беременная прачка, и родит раньше срока. Она спокойно может позвонить со своего рабочего места и обо всем договориться с одним из замов – вот только ждать целые сутки ей не хотелось: желание сделать приятное для Елены пересиливало все ее опасения быть услышанной посторонними людьми. И все же она решилась. Подойдя к раздатчице, у которой была в тот момент запарка (народу набежало море), и, набравши в грудь побольше воздуха, Маргарита выпалила:

– Можно от вас позвонить?

Раздатчица зло на нее посмотрела:

– Вы не видите, что я занята?

Маргарита, не обратив внимания на ее красное от напряжения, жары и злобы, лицо, вновь спросила так, чтобы в ее голосе чувствовалась полная решимость добиться своего, пусть и несколько необычным способом:

– Мне нужно позвонить так, чтобы никто не слышал разговора.

Раздатчица, не глядя на нее, буркнула:

– Вон, висит у входа аппарат, не видите что ли?

– Мне нужен другой! – упрямо сказала Маргарита.

– Другого у нас нет, – ответила та, не прекращая накладывать кашу и картошку в пустые тарелки, и тут же отдавая их посетителям – очередь постепенно укорачивалась.

Кондрашкина видела, как трудно раздатчице скрывать свое вранье, несмотря на напускную наглость, с которой отвечала. Как опытный психолог, Маргарита прекрасно видела по этой упитанной роже, что раздатчица скрывает от нее правду, и что, если немножко задеть за чувствительные струны, то, может быть, что-нибудь да выгорит. Вот только что нужно этой… Маргарита не могла подобрать подходящего слова, а именно такого, чтоб можно было обойтись без оскорблений.

Конрдашкина продолжала стоять рядом с раздаточным столом, обдумывая, чем бы расположить ее к себе: да, несколько полноватую, чуть раздраженную, грубоватую, но, всё-таки – женщину. И , может быть, со своими пробелмами, с котороыми та, рано иили позндо, обратится к марагриатре.

– Чего же тебе надо, стерва? – спросила Маргарита вслух, но так тихо, чтобы даже ее собственные уши едва это расслышали.

– Что вы сказали? – подала вдруг голос раздатчица.

Маргарита растерянно оглянулась.

– Да, думаю, сколько в обед нужно еды, чтобы накормить вон ту девушку? – она кивнула в сторону Елены, ждавшую Маргариту: тарелки снова были пусты и она, очевидно, могла съесть еще, не боясь заворота кишок.

– Даже и не знаю, – ответила раздатчица, ненадолго освободившись от своих хлопот: народу заметно поубавилось и можно было спокойно поговорить. – Если что-нибудь калорийное, то, думаю, свинины отварной грамм триста, да еще можно вареников – они тоже очень сытные. А уж, коли она беременная, тогда можно и удвоить порцию…

– Откуда вы знаете? – округлила глаза Маргарита, – я ей только вчера результаты…

– Да чего там знать-то: на лице ее всё и написано, – сказала раздатчица.

– И как же вы определили?

– Очень просто, – ответила та, подбоченясь, словно они были на каком-нибудь рынке, и определяли, кто из покупателей богатый, а кто – нет, и как лучше заарканить того, кто вообще ни в чем не разбирается.

Раздатчица продолжала:

– Я вижу, что девчонка всё грустит, значит, стряслось что-то серьезное. А что у бабы может быть серьезнее, чем беременность? Ничего. Это раз. Во-вторых, вчера она приходила с толстяком – тем, инвалидом-колясочником, а сегодня его отшила – тоже, знаешь ли, нюанс: настроение, значит, плохое, а аппетит хороший. Ну, и, в-третьих, три дня ее тошнило: всё морду от еды воротила, а сегодня вдруг пробрало – вон как налегает. И никакие анализы тут не нужны.

Маргарита с недоверием на нее посмотрела: не может человек, вот так, с ходу, определить, что женщина находится на второй неделе беременности, и вообще, как-то всё странно.

– А зачем вам звонить надо втайне? – спросила вдруг раздатчица.

Маргарита, заговорщицки на нее посмотрев, ответила:

– Да, есть у меня одна возможность показать ей кое-что, чтобы настроение поднять, а без звонка этого никак не сделать.

– Я же вам говорю – на стене, вон там, висит телефон…

Маргарита не дала ей договорить, решив использовать последнюю возможность:

– Одна женщина из машинного отделения посоветовала обратиться к вам.

Раздатчица вскинула брови в удивлении:

– Какая такая женщина? Имя у нее есть?

– Я не спрашивала, – тихо ответила Кондрашкина.

– А-а, ну так надо было спросить, – сказала раздатчица, но уже более мягким тоном.

Когда от ее стола отошел последний посетитель, она, не глядя на Маргариту, в полголоса сказала:

– Хотите позвонить, ну так, идите и звоните, – при этом она показала рукой, что, мол, надо обойти ее стол, и зайти за прилавок. Маргарита, не долго думая, шмыгнула туда и оказалась по другую сторону раздаточного стола.

– Иди дальше – вон в тот проход, – сказала раздатчица, показывая ей на узкий темный коридорчик, – а потом пойдешь прямо, и третья дверь справа – твоя: там будет телефон.

– А если кто сидит в той комнате? – спросила Маргарита.

– Не переживай – никому сегодня туда не надо, – ответила та, снова приступив к работе: опять в столовку набежал народ. – И откуда вас только черти несут? – спросила раздатчица неизвестно кого, накладывая очередную порцию каши в чью-то тарелку.