Ловушка для Крика

Вик не знал, что жизнь покатилась ещё быстрее под откос в ту самую минуту, когда ветер рвал его одежду и волосы. Но барахтаться было хуже, чем тонуть – и той ночью он молча развернулся и ушёл прочь, растворившись в темноте недостроенной высотки.

* * *

– Убит мужчина. Белый. Тридцать восемь лет. Рост – шесть футов два дюйма. При нём найдена карнавальная белая маска и два охотничьих ножа «Кершоу 7100»: и на том и на другом – следы крови. Их отправили в лабораторию на экспертизу. Убитый подвешен на цепи к крюку люстры, предположительная причина смерти – перелом шейного отдела позвоночника. При нём – документы на имя Чарльза Колчака и полицейский жетон штата Мэн, город Скарборо. Господи Иисусе…

Гостиницу оцепили, натянули чёрно-жёлтые ленты. Патрульный, проговорив всё это в рацию, вытер губы тыльной стороной ладони, а затем прошёл от машины обратно в дом и, встав рядом с напарником, внимательно посмотрел на покойника. Внушительной комплекции, мускулистый, с узким лицом, кажущимся хищным даже после смерти, этот Чарльз Колчак определённо не казался просто жертвой.

– Ты представляешь себе, какой силы должен быть человек, который вздёрнул его тушу на балке под потолком? – задумчиво спросил патрульный.

Офицер оторвал взгляд от документов и мрачно добавил:

– Лучше спроси, что Колчак забыл в Санфорде с оружием и маской. Она подходит по описанию под того паршивца, которого ищет Палмер. Как его там…

– Крик. Салли из скарборского отделения говорил, этот ублюдок называл себя так. Палмер, конечно, всё отрицает.

– Да, чёрт бы его побрал.

Они вышли из номера, спустились по лестнице и через холл оказались на улице. За жёлтой лентой стояла машина – некстати заблокированная фургоном службы доставки «Федекс» и мопедом здешней пиццерии.

– Да уж, – поёжился офицер. – В этом деле предстоит разобраться, только вряд ли дело заведут. На Крика не завели же.

– Откуда имя-то узнали?

Напарники переглянулись. После увиденного очень хотелось закурить, но на службе не полагалось.

– Он написал его кровью на телах тех сосунков, которых первыми завалил. Хотел, чтоб о нём заговорили, паскуда. Думал, наверное, стать суперзвездой. А шериф ему всю радость обломал. Надеюсь, у нас будет здесь тихо и этот говнюк не добавит работы.

– А что, если он и есть тот скарборский убийца? – патрульный кивнул себе за спину, в сторону висельника, возле которого трудилась оперативная группа. – Допустим, он сбежал из города, а его нашли и вздёрнули свои же. Там много чего творится… – он поёжился. – Кто его знает, может, продался кому-то другому. Вся эта хрень из-за денег. Или из-за очень больших денег.

– Всё может быть. Если хочешь знать моё мнение, так оно и было, и вряд ли эта гнида работала одна. Не зря их шериф лютует: не хочет, чтоб правда выползла наружу. Когда среди его парней завелась такая гнида, он это мог приказать и всё сделал правильно, даже если… – Офицер понизил голос и не договорил то, что и так было ясно: «Даже если копы его и прикончили». – Иначе было бы плохо абсолютно всем. Сам подумай: что скажет общественность? Полицейский слетел с катушек и убивает простых горожан. А может, ему кто заплатил и он убирает свидетелей. В городишках вроде Скарборо это может привести к очень… нехорошим последствиям.

– Несомненно.

– Ты же знаешь, какие деньги там отмывали? – понизил голос офицер. – Говорят, бандиты из Бангора с ними даже не поделили что-то.

– Кто знает, может, это сделали и они. Когда ты продаёшься, случается всякое, знаешь ли, и я предпочитаю в это дело не лезть.

– Вот-вот.

Это были, конечно, только догадки. Запрос из Санфорда в полицейский участок Скарборо был отправлен спустя два часа после обнаружения тела. Он был сделан приватно, без огласки, но слухи поползли уже наутро. И в Скарборо начали говорить, втайне и шёпотом, что убийцу по прозвищу Крик – которого шериф так тщательно скрывал от догадывавшихся обо всём жителей – видели в Санфорде и, кажется, нашли.

Мёртвым.

Глава вторая. Вечеринка на пляже

Но я не верила, что он был мёртв. По городу расползались слухи, а мне до них – никакого дела. В жизни появилось много странностей, начиная с того сна, оказавшимся настоящим настолько, что наутро, убирая вместе с матерью вороньи трупы в чёрный пакет и ужасаясь их количеству, я подумала – как хорошо, что в том кошмаре он был со мной рядом.

Нет, он не мог погибнуть в каком-то Санфорде, тривиально пойманным в петлю. Сплетники шептались: повесили копа. Копа с маской убийцы в кармане пальто. Никто из них, вероятно, кроме полицейских, которые знали явно больше, чем говорили открыто, не догадывался, что Крик не просто психопатичен: он мстителен, и это происшествие – его рук дело. От собственных мыслей было странно и страшно, но я чувствовала, что он жив. Я не хотела, чтобы его нашли, и не хотела, чтобы убили, хотя и понимала: если это случится, правосудие свершится молча, никто не откроет газетчикам и горожанам правду. Как говорит наша доблестная полиция? «Никакого убийцы нет: нужно свести все факты в одно общее дело, чтобы объявить, что в Скарборо появился свой маньяк, а мы такими сведениями не обладаем – это вам не голливудский фильм и не «Ганнибал», ребята».

Так я размышляла, пока ехала в автобусе в городскую больницу. Я ненавидела больницы. Боялась их настолько, что от одной мысли о них дрожали руки, а во рту всё пересыхало – но желание увидеть Вика Крейна было сильнее страха.

Тем ноябрьским днём, за час до этого, я бросила в рюкзак плитку шоколада для медсестры, которая всегда была очень добра к Вику, и быстро выбежала из дома, пока меня не хватились. Настроение было приподнятым, потому что уже завтра его должны выписать. Я целый месяц ждала, когда с него снимут повязки и отпустят.

В те дни моя жизнь не казалась легче, но стала приятнее прежнего. В школе меня часто обсуждали за спиной. Дафна говорила, слухи ходили о разном, и то были нехорошие слухи. Я старалась осторожничать, но, верно, недостаточно… так что в один из дней мисс Бишоп забрала у меня пропуск с письменным разрешением на посещение больницы, с сочувствием сказав, что директор лично попросил об этом. Другой пропуск мне помогла раздобыть Аделаида Каллиген, но в городе уже шептались, что Виктор Крейн, школьный уборщик и нищий индеец из трейлера, за мной ухлёстывает. Пока эти сплетни не дошли до матери, однако я знала, что однажды это случится и мне будет очень худо, а пока пользовалась моментом и старалась не думать о последствиях.

У меня и без них было полно других тревог.

Несколько раз в палату приходили ребята из лагеря: «красные» несли Вику сладости, фрукты и книжки, но он как-то попросил взять небольшой деревянный брусок и перочинный нож: мы пронесли их втайне. С тех пор Вик любил неторопливо резать по дереву в свободное время. Лицо его в такие минуты было добродушным и умиротворённым, и я любила наблюдать за ним в окно палаты. Стоило зайти, как он откладывал свою работу в сторону. Мы проводили всё отпущенное нам время за разговорами. Вик много спрашивал и мало рассказывал о себе. Ему было интересно, как я жила в Чикаго и как живу здесь. Какие у меня отношения с матерью и сестрой. Скучаю ли я по старому дому. Чем хочу заняться после школы. Мы говорили, говорили и говорили. В какой-то момент я поняла, что речь идет только обо мне, но он морщился: «Чикала[9], я п-просто школьный уборщик, что именно т-ты хочешь знать? «Ваниш» или «Мистер Проппер?» – отшучивался, конечно, но меня это не останавливало. Я хотела знать о нём всё, однако он был немногословен.

От системы его отключили две недели назад. Он пришёл в норму поразительно быстро. Доктора удивлялись, что у Вика невероятно выносливый организм. Он шутил, что натренировал себя ежедневной уборкой в школе: я могла только молиться и радоваться за него – что оставалось? Так проходил день за днём; ночи я коротала в страхе, потому что Крик может наведаться к Виктору Крейну в больницу и довести до конца то, что не довёл кто-то куда менее упорный и профессиональный, чем он, но было слишком поздно. Даже пожелай я оттолкнуть Вика, он сам не дал бы мне этого сделать. Я первый раз ощутила себя настолько беспомощной, что впервые жила без плана, одним моментом, боясь даже заглядывать в будущее.

Стоял удивительно тёплый солнечный ноябрь. Я оставила куртку в гардеробе и накинула на плечи халат. Затем прошла по коридору к палате и совсем не удивилась, когда увидела там Аделаиду. Она, нахохлившись, сидела в кресле и что-то строго выговаривала внуку, пока тот спокойно дожидался перевязки. Голубая больничная рубашка была сверху расстёгнута, обнажая смуглую гладкую грудь и длинную сильную шею. В его вену на руке был вставлен катетер, подсоединённый к капельнице: Вика до сих прокапывали лекарствами. Оба повернулись, когда я открыла дверь. При виде меня Вик с облегчением выдохнул.

– Наконец-то моя девочка пришла! – провозгласила Аделаида. – Образумь же этого глупца!

– П-привет, Лесли, – сдержанно поздоровался Вик.

– Добрый день, Аделаида, – я подошла к ней и мягко обняла за плечи, метнув на Вика короткий взгляд. Он лишь закатил глаза. Аделаида похлопала меня по руке и тепло обняла в ответ. – Как себя чувствуете?

– Он сведёт меня в могилу! – возмутилась она.

– Она хочет м-моей смерти, – заявил Вик.

Я присела на краешек стула возле его койки и терпеливо стала ждать, пока оба выговорятся. Начала Аделаида Каллиген:

– Предположим, моё желание отпраздновать твой день рождения вполне законное, учитывая, что недавно ты едва не помер. Если не думаешь о себе, подумай хотя бы обо мне. Это, в конце концов, мой последний праздник, а ты эгоист и не хочешь уступить бабушке.

– Что за г-глупости? – проворчал Вик. – Ты п-проживёшь ещё сто лет и повидаешь п-правнуков.

Я промолчала, хорошо зная, что он лжёт ей в лицо. Иногда ложь бывает во спасение, но это явно не тот случай.

– Да от вас двоих дождёшься, – фыркнула она. Вик вскинул брови. Я с улыбкой посмотрела на него. – Что ты корчишь мне рожи, Шикоба? В вашем возрасте мы с твоим дедушкой не вели себя как два старика, оставь нас наедине.

– Так м-мы сейчас и не н-наедине, ба, – парировал Вик.

– А моё мнение кто-нибудь хочет услышать? – подала я голос.

– Бабушка не хочет ничьего мнения! Бабушка хочет праздника! – Аделаида стукнула тростью об пол и нахмурилась. – Но, видимо, о нём думаю только я одна. Пожалуй, ты прав. Пойду, не буду мешать молодёжи.

– Д-да какая из меня м-молодёжь!

Вик цокнул языком и попробовал встать, но Аделаида смерила его взглядом, и он остался на месте. Она выпрямилась, приняв вид оскорблённой добродетели:

– Но ты, мой милый, знай: у тебя жестокое сердце, раз не хочешь напоследок порадовать человека, который тебя воспитал как собственного сына.

Вик громко расхохотался, наблюдая за тем, как Аделаида, поджав губы, медленно пошла к двери. Видя, что манипуляция не удалась, старая индианка совсем разобиделась и больше к нему не повернулась.

– Ба… – он перестал смеяться и кашлянул в кулак, подавляя улыбку. – Б-ба, серьёзно, ну, н-не драматизируй.

Она с гордым видом вышла из палаты. Я укоризненно посмотрела на Вика, и он вздохнул:

– И ты мной н-недовольна, чикала.

Я потянулась к нему и щёлкнула по носу с заметной горбинкой:

– Почему же, довольна. Просто не вижу ничего страшного в желании Аделаиды отпраздновать твой день рождения.

– Он уже давно п-прошёл. – Вик притянул меня за запястье. – И я ни-никогда не праздную.

– Почему?

Он тепло усмехнулся, откинув голову на подушку.

– Не праздную, и всё. Не раздумывай над этим. Я не расстроен, что п-провёл тот день в больнице. П-под наркозом выспался лет на двадцать вперёд.

– Но Аделаида расстроена не только из-за этого. – Я села на край постели и положила щёку ему на плечо, а руку – на живот, устраиваясь удобнее в его объятиях. – Может, расскажешь почему?

– Ну… – он забавно поморщился. – Обычная история, не б-бери в голову.

– И всё же?

– Ей не нравится, что я так живу.

– В каком смысле – «так»?

Он задумался, помолчал немного. Потом неохотно ответил:

– Во всех смыслах. Паршиво, как она говорит. Она н-настаивала, чтобы я уехал в Бангор, когда только вернулся из армии. Там мне п-предлагали хорошую работу.

– Правда? И кем бы ты был?

– Ну…

Он со вздохом взял мою ладонь в свою. На сердце стало тревожно и тепло, когда я увидела их разницу в размерах. На фоне натруженной мужской руки моя казалась почти кукольной, какой-то ненастоящей. Вик ласково погладил мои пальцы.

– Предлагали заработок в одном местечке, может, слышала – «Энтити Корп». В службе безопасности.

Я покачала головой. Нет, не знала о таком.

– Там недурные условия, – продолжил Вик. – Нормальная зарплата, п-приличный соцпакет. Специалист вроде меня был бы н-нарасхват, особенно п-после службы. Но Адсила осталась бы совсем одна, – он опустил глаза. – К тому времени она была серьёзно больна. Мне не хотелось её п-покидать, а нанять сиделку оказалось дорогим удовольствием. Да и она бы отказалась от неё.

– Но ты мог бы заработать там и оплатить услуги здесь.

– Это с-случилось бы не сразу, – помедлив, сказал Вик. – И я не м-мог бросить её. Не хотел, чтобы она оставалась без меня. П-понимаешь? Принял решение.

– А забрать Аделаиду с собой?

– Здесь её земля. – Он явно осторожничал. – Она бы н-никогда отсюда не уехала. Из всех, к-кто жил здесь раньше, остались только мы с ней. Остальных не стало. А если и мы уедем, местные б-быстро приберут Мусхед и землю к рукам.

– Разве это так важно, – усомнилась я. – Земля. Вы могли бы продать её. Выручили бы много денег.

– Продать, – горько сказал Вик и покачал головой. – Чикала. Когда-то наш н-народ умирал за землю, а ты говоришь – продать. Аделаида никогда на это не пойдёт. И я знаю, что не смогу п-покинуть это место потом так же, как она. Я теперь п-привязан к нему. Понимаешь почему?

Я задумчиво кивнула, осмысливая всё, что удерживало Вика здесь, в Скарборо, и постаралась не хмуриться, когда он положил ладонь на мой затылок и поцеловал в лоб:

– Моя ты п-понимающая умница.

Тут в дверь постучали.

– Чёрт.

Вик выпрямился и выпустил меня из рук, а я тут же подошла к сумке, оставленной на стуле, и нарочно зашуршала упаковкой сухофруктов, которую принесла с собой. Мы сделали наш обычный вид «как-ни-в-чем-не-бывало», хотя понимали, что люди многое видят даже за закрытыми дверьми. Но затем в палату заглянули, и у Вика потемнело лицо. Я протянула ему передачку. На руке, что брала у меня пакет, выступили под кожей вены. Вик не сводил с двери глаз, и я тоже обернулась.

– Доброго вам дня, мистер Крейн, – поздоровался высокий мужчина со светлым ёжиком на голове и загорелым, обветренным лицом.

Тонкие губы у него были изрезаны морщинами, но зелёные, удивительно яркие глаза казались очень молодыми: они были глазами хищника – пронзительными, с цепким взглядом. Под халатом я заметила полицейскую форму и металлическую звезду на груди. Так я впервые встретилась с шерифом Скарборо Эриком Палмером лицом к лицу.

Его напарника я узнала сразу. Кареглазый брюнет, волчий взгляд: депьюти[10] Стивенс. Он сделал несколько шагов по палате, сунув руки в карманы халата. Невзначай заглянул тут и там. Мельком посмотрел на меня.

– Здравствуй, Лесли, – произнес он с лёгкой усмешкой. – Как мама? Сестра? Хорошо тогда повеселилась на вечеринке?

Виктор посмотрел на него, и смуглое лицо его стало похожим на холодную, непроницаемую маску. Я повесила на плечо сумку и тихо ответила:

– Всё в порядке.

– Вот и славно, что в порядке. Лесли, – депьюти остановился у окна и взглянул между наполовину опущенных жалюзи, – скажи, ты здесь уже закончила… по школьным делам?

Шериф молчал, но пристально наблюдал за нами.

– Да. Конечно. – Я неуверенно взглянула на Вика.

Он кивнул.

– Спасибо, Лесли. Передавай ребятам большой привет. И спасибо им… за всё. Скоро увидимся в школе.

– Да, Лесли Клайд. Будь добра, оставь нас наедине, – попросил шериф. – Нам нужно кое о чём потолковать с мистером Крейном.

У меня было противное чувство, что он всё знает, обо всём догадывается. Буквально видит, мать его, своими глазами-сканерами сквозь стены.

– Что ж, – спокойно сказал Вик. – Д-давайте потолкуем, шериф П-палмер.

В глазах его был непривычный, недобрый холод. Он сжал челюсти, сел выше на койке и выпрямился. Копы подошли вплотную. Вик нарочно перевёл взгляд на больничный плед, всем видом дав понять: он занял глухую оборону. Предчувствуя новые проблемы, я вышла из палаты и, с нарочитым щелчком закрыв дверь, оказалась в пустом коридоре одна.

Но чёрта с два ушла оттуда.

Я осмотрелась. Никого вокруг. Затем прижалась к полотну близ скважины ухом. Это была обычная дешёвая дверь, почти картонная, но шериф говорил очень тихо, и сначала я могла уловить лишь отдельные фразы:

– Когда пришло время платить… это не было случайностью… лагерь проверили службы… Все помнят тот год…

Вик резко спросил:

– Вы всех п-потерпевших так допрашиваете?

– Вы – не все, мистер Крейн.

– О, спасибо. Чем же я за-заслужил такое в-внимание?

Потом они опять заговорили тише. Я вслушивалась, но тщетно: слов было не разобрать. Наконец послышался тихий смешок, и шериф сказал:

– Стивенс, вы слышали? Это смешно, Крейн. Если ты продолжишь гнуть свою линию, я найду, на что надавить. Например, уточню твоё алиби на момент убийства мистера Пайка, вашего школьного коллеги.

– Оно у меня есть, – холодно ответил Вик. – Вы его знаете, и я его знаю. Я работал в п-полицейском участке, когда был убит мистер Пайк. И работал в школе, когда кто-то убил Кейси Кокс с компанией… Все эти смерти, которые вы так д-долго замалчивали, – вы п-планировали п-повесить их на какого-то н-неудачника типа меня? Или найдёте ещё кого-то, ч-чтобы сказать, что мы д-действовали в сговоре? Тогда к чему шептались у людей з-за спинами? Зачем всё п-покрывали? Скрутили бы меня сразу, да и дело с концом.

– Не заговаривай мне зубы, Крейн. Кто всё это может подтвердить?

Я задохнулась, прижав ладонь ко лбу. Они хотят обвинить в убийствах Вика?! Вика, которого чуть было не убили там, в Бангорском лесу?

– В первом случае – д-дежурная полиция, во втором – завуч и школьный охранник, – голос Вика был хрипловатым и низким и бритвенно острым. Совсем чужим и в то же время знакомым. – Вы н-настолько не д-доверяете своим же сотрудникам, шериф Палмер? Или в-вам просто нужно кого-то обвинить, потому что запахло жареным? Особенно в т-тот момент, когда весь Скарборо гудит, что в Санфорде нашли мёртвого убийцу из ваших? П-поэтому вы и п-помалкивали, не так ли? П-потому что убивали в-ваши люди? Тогда вопрос, за что…

Копы рассмеялись в ответ. Смех был злым, а не весёлым. Вдруг в конце коридора из-за поворота вывернули врач и санитар, и я прислонилась к стене, сделав вид, что роюсь в телефоне. Обсуждая состояние одного из поступивших в больницу с тяжёлой черепно-мозговой травмой, они торопливо прошли мимо, а я вернулась к двери и услышала сердитый голос Эрика Палмера, и говорил он совсем по-другому:

– А это уже не твоё дело, Крейн! Меня не слишком устраивает, если ты будешь об этом трепаться.

– Я н-не из трепливых. Но п-про ваши делишки в Б-бангоре не знает т-только ленивый.

– Закрой рот, говнюк. Хорошо, предлагаю в последний раз: давай решим всё по-хорошему и я отстану от тебя и забуду, что нам нужно искать убийцу и найти его мы можем недалеко от озера Мусхед. Возьми деньги. Знаю, ты нуждаешься, и очень. Твоей бабке они нужны на лечение, например. Забери и уезжай отсюда. Тебе эту землю всё равно не сберечь, а тут только задаток.

Что-то тяжело упало на твёрдую поверхность. Вик молчал.

– Здесь семь тысяч. Бери и заткни свою вонючую пасть. Мы будем добрыми друзьями?

– Да, – тихо сказал Вик. – Б-будем, шериф Палмер.

Неужели взял? Я ощутила неприятный холодный укол выше сердца. Что такого знал Вик, чтобы сам шериф пытался его подкупить?

– Ну же. Что ты. Давай, не стесняйся. Я же помню, Виктор. Всё помню.

– Вот как.

Вик громко хмыкнул. Стивенс что-то начал говорить, но его перебили. Голос у Вика был высоким и чётким:

– Я б-больше не в старшей школе учусь, шериф Палмер, и ваш строгий тон и звезда на груди меня не п-пугают. Как не пугали, в-впрочем, ни-никогда. То, что вы сейчас п-предлагаете, – взятка и соучастие в преступлении, а я не преступник. И в деньгах ваших не н-нуждаюсь, моей бабушке уже не п-помочь: мы давно п-прервали лечение. Так что, считайте, вам не п-повезло. Мы не будем д-добрыми друзьями, потому что вы не успели откупиться.

– Подумай лучше, сынок. Кто знает, может быть, мои ребята не подтвердят твоё алиби. Вспомни-ка, разве ты действительно работал в полицейском участке в ночь, когда прирезали Кейси Кокс с компанией?

– Что вы, шериф, к-конечно. А как же отметка в журнале? К-камеры наблюдения? И потом, разве вы з-забыли? Кейси и её друзей п-порешил какой-то обкуренный ублюдок: так же вы говорили в-всем в Скарборо, не правда ли? А может, они сами друг друга ножиком п-перетыкали.

Шериф молчал. Вик неприятно рассмеялся, и ответом ему была тишина.

– Сами знаете: меня н-не в чем обвинить. Хотя избавиться от м-меня хотите, п-потому что нужно местечко у озера, к-которое вы уже обещали отдать под элитное строительство т-тем ублюдкам из Бангора, да? А ещё я встрял в ваши отношения с сыном… да-да, п-помню, помню.

– Ты не туда полез, мальчик мой, – холодно сказал Палмер. – Да, ты просто оказался не в том месте, малыш. Мне жаль, что ты отказываешься от денег: не знаю, зачем тебе далось это мнимое геройство и кому ты сделаешь легче, но, когда тебя наняли на ферму Лоу и ты услышал то, что слышать было не нужно, у тебя теперь нет особого выбора. Здесь ты мне не враг. Я бы хотел, чтобы ты облегчил нам участь и никто не брал грех на душу. Но, понимаешь ли, с Джонни ты полез вообще не в своё дело. Мы с ним разберёмся дома, без посторонних. И без тебя, сопливый выродок индейской шлюхи и бродяги с севера. А если ты будешь болтать лишнее, я получу ордер на досмотр твоего дома…

– Дома у меня н-нет, – хмыкнул Вик. – И я ни в чём не виноват, так что м-можете хоть котлован под трейлером вырыть и взорвать его к чёртовой матери. Но вот в-вы ответите, шериф, сами знаете, по какой статье. Озвучить перед вашим коллегой или не стоит?

– Я в курсе всего, Крейн, не распаляйся, – предостерёг Стивенс.

– Тогда хорошо. Жестоко и регулярно избивать собственного ребёнка – это срок, для вас, шериф. Конец к-карьеры, а ещё – тюрьма, и если Д-джонни расскажет обвинителю, что такого вы с ним сделали на прошлый Д-день благодарения, клянусь: я п-поеду в Бангор или Огасту с ним, и тогда на парне наверняка н-найдутся ваши биологические следы. Уж мы п-постараемся это доказать.

Я медленно прислонила ладонь к пересохшим губам и отошла от двери, словно она была измазана дерьмом. Не могу поверить в это: собственный отец истязал Джонни. Всё встало на свои места. И почему Джонни так болезненно и агрессивно нападал на всех, кто ему не нравился, и странные выпады на Вика и тех, кто не может ему ответить. У Джонни психологическая травма, но вряд ли он может выместить зло на отце – и вымещает на слабых, пинает лежачего, чтобы заглушить свою боль. Хуже того. Выплёскивает боль на старого врага папаши.

– За ту штуку с к-кислотой я, так и быть, ничего не предъявлю, мы с Джоном всё вы-выяснили, я не в обиде на него. – Вик говорил так безжалостно и зло, что я даже не могла представить выражение его лица. Так, значит, это был всё же Джонни. – И д-даже рад, что п-после этого у нас состоялся разговор. Но т-требую, чтобы вы оставили своего сына в п-покое.

– И как же я должен это сделать? – усмехнулся шериф. – Стивенс, видал? Он ставит мне ультиматум. Знаешь, что такое ультиматум? Это когда либо по-твоему, либо никак. Да уж. Наш команчи серьёзно настроен, Стивенс…

– Могавк, – вкрадчиво перебил Вик. – У индейцев не одно п-племя, они все разные, мистер П-палмер, и люди там тоже все разные. Я же не называю в-вас датчанином или испанцем, мне, в общем-то, всё равно, кто вы. Белая собака на моей земле – она так и так б-белая собака…

Бам!

Шериф куда-то с грохотом впечатал свой кулак. Воцарилась тишина. Потом Палмер яростно сказал:

– А теперь послушай меня, ты, дерьмо Чингачгука. Я – шериф Скарборо, законный представитель власти, и, если потребуется, мои люди докажут, что это ты зарезал всех, кто участвует в деле Крика. Этот неуловимый-мать-его-подонок убил двух полицейских: прямой путь за решётку в камеру смертника, где тебе было место ещё в семнадцать лет. Ты, кажется, забыл, что одно убийство уже висит на твоей совести?

Мои руки стали ледяными, а сердце сжалось так, что я задохнулась и облизнула губы, схватив воздух ртом. Вик – убийца? Этого быть не может. Он не способен. Шериф просто врёт!