Ловушка для Крика

А ещё пять лет рука об руку не выкинешь так сразу. И Вик с болезненной надеждой ждал её ответа. Кто-то рассмеялся. Рамона сузила глаза.

– Нет, – презрительно бросила она.

Так звучал голос предательства.

Вик отвернулся, медленно моргнул. Ну и хорошо. Позади него засвистели, но его это вообще не задело. На душе и так было слишком скверно.

И пусть он боялся поворачиваться спиной к целой толпе, но был зол. Злее, чем мог себе представить. Он удалялся прочь от блёклого и кривого, как клякса, пятна фонарного света, сглатывая обиду и стараясь не думать о том, что произошло. Это было так мерзко и так нелепо, что он хотел уйти – и всё. Просто уйти. Просто…

– Говорят, вас не зря зовут редишами[7], – громко бросил Люк.

Виктор Крейн с досадой прикрыл глаза, замедлив шаг и наконец остановившись. Люк Палмер затянулся, взяв почти прогоревшую сигарету у Майка, и швырнул окурок на землю – так далеко, что почти попал в Вика. Тусклая искорка с шипением упала у самых его ботинок.

– Знаешь же почему?

Вик сжал челюсти. Он знал, потому что часто слышал о себе это слово, плохое слово, брошенное вскользь, мимоходом, как о плешивой собаке. Но отвечать Люку не стал. Много чести.

– Редиш – это не только цвет кожи таких ублюдков, как ты, но и в принципе одна интересная штука, связанная с историей, – пояснил Люк, взвесив в руке бутылку с пивом, и небрежно оттолкнул от себя Рамону. Она недовольно поморщилась, но послушно отошла в сторону. Ребята вокруг притихли, вслушались. – Дело было давнее. В то время индейцы жутко обнаглели. За их грабежи, мародёрство и набеги правительство обещало вознаграждение: неплохие деньги за каждого пойманного ублюдка. Они ценились не живьём – попробуй довези их до участка; они хитрые, как дьяволы, отвернись – сбегут или тебя самого прирежут. Потому с них на месте сдирали кожу.

– Прямо живьём? – хмыкнул кто-то из темноты.

– По-всякому. Говорят, у них высокий болевой порог, так что любую боль стерпят, – деликатно уклонился от ответа Люк и с улыбкой прибавил: – Кстати, у нас есть на ком это проверить.

Кругом зароптали.

– Ну залечил.

– Да уж…

– Ерунду порешь, брат, – недобро сказали некоторые ребята.

Но были и те, кто поддержал его, засмеявшись, и Вик совсем не удивился – людям чужды чужие страдания, он только вздрогнул и сжался, когда мимо него пролетела бутылка с пивом, вдребезги расколовшись о землю.

В животе от страха сжался какой-то маленький противный червяк, но Вик постарался не подать виду, что испугался. Тогда кто-то бросил вторую бутылку.

Пиво плеснуло на него, бутылка разбилась ещё ближе – и он шагнул назад и бегло осмотрел ребят. Сколько их выступило ему навстречу? Восемь? Чёрт. Некоторые из них были пьяны, другие – из компании Палмера – ненавидели его.

– Э, пинто![8] – обращаясь к Вику, зачмокали они губами, прямо как лошади. Это оскорбление и значило пятнистую лошадь, такую масть ценили индейцы. – Пинто, пинто, иди сюда. Подойди, пинто, мы тебя не обидим. Мы тебе дадим немного выпить, если будешь хорошим пинто. Мы тебя угостим.

Вик попятился. Он понял, что боится их. Боится их всех. Сердце гулко забилось: он же здесь совсем один. Никто не знает, куда он ушёл вместе с Рамоной. А если и узнает – что дальше? За него некому заступиться.

Третья брошенная бутылка стала сигналом к наступлению.

Люди – странные создания, повинующиеся общим инстинктам и желаниям быть как все, в массе своей подавлять то чужое и инородное, что посмело существовать, нарушая привычную систему. И Вик был тем, кто её нарушал.

За пару секунд, что он мешкал, бутылка попала прямо в него. Вик едва успел прикрыться – она, брошенная с сильным замахом, разбилась. В плече возникла острая боль, и Вик почуял, как по руке течёт кровь.

А дальше пивные бутылки швырнули сразу двое, и никто их не остановил.

Вик припал к земле на колено, сжался и крепко обхватил руками голову. Знал, что не успеет отскочить или убежать. Битое стекло зазвенело по асфальту, пьяная молодёжь гулко шумела. Не все получали удовольствие от этой выходки. Кто-то сразу ушёл, кто-то не стал участвовать в травле, кто-то даже хотел остановить этих восьмерых, впрочем, безуспешно, – однако Рамона была там. Она смотрела на Виктора Крейна неотрывным долгим взглядом. Его одежда и волосы уже были насквозь мокрыми и провоняли дешёвым пивом. Рамона равнодушно глядела и думала, когда их дружба стала такой неважной для неё и как так вышло, что они друг от друга отдалились и он ей стал безразличен – в тот ли момент, как Люк Палмер два месяца назад после вечеринки у себя дома, куда Вику Крену было не попасть, дал ясно понять, что она ему нравится, очень сильно нравится? Или когда мать в сотый раз после очередной ссоры раздражённо крикнула, что от индейского мальчишки одни беды и что она хлебнёт с ним проблем, и Рамона наконец устала получать за него нагоняй? А может, когда ей самой надоел его вечно спокойный, вечно печальный взгляд? Взгляд затравленной собаки, которую пинал кто ни попадя. После того как Люк дал ему хлебнуть воды из бассейна, Вик стал заикаться. Казалось бы, та, прежняя, Рамона его пожалела бы… но эту, уже взрослую, Вик вдруг начал страшно раздражать.

Рамона не могла назвать того дня, когда всё точно решила и согласилась привести Виктора Крейна сюда. Но этот случай должен был стать её пропуском совсем в другую жизнь. Жизнь, где она могла быть вместе с Люком: он ей нравился, он подавал большие надежды.

Улучив миг, когда перестали швырять бутылки, Вик осторожно посмотрел между пальцев – и тут же близ него разбилась новая бутылка. От неожиданности он разжал руку, и осколки брызнули в лицо, а следующая бутылка попала прямо в голову. Его оглушило так, что он опрокинулся ничком и замер, словно мёртвый, на земле.

– Вот чёрт! – воскликнул кто-то. В голосе был испуг. – Он что, помер?!

– Ты с такой силы залепил! Может быть.

– Пойди посмотри!

– Сам иди! А если он труп?!

В тишине было слышно, как ветер треплет языки костра из бочки с мусором… а потом Вик подскочил, и ребята от неожиданности остолбенели. Пошатываясь, не помня себя от боли и обиды, ослеплённый своим страхом, не чувствуя стекающей на лицо крови из разбитой головы, он помчался прочь отсюда, бросив всё: и своих врагов, и Рамону, и проклятый трейлер за спиной.

– И мы его просто так отпустим? – разочарованно спросил Эдди Уиллоу, один из «Пум».

– А сам как думаешь? – усмехнулся Люк, с места пускаясь рысью. – Кто хочет развлечься?..

Вик понял по топоту ног: его преследуют. Он посмотрел через плечо и выругался. Проклятье! Теперь их девять! Бегут, улюлюкают, свистят вслед. Голова раскалывалась, из-под волос на лоб текла полоска крови. Он обернулся снова и разглядел среди бегунов Люка, Эдди, Тейлора, Майкла… последний был не слишком трезв, но это не мешало ему быстро двигаться.

Вик понял, что зря разглядывал их, когда споткнулся о лежащую на земле балку и боком полетел по склону неглубокого строительного котлована, кувыркаясь и переворачиваясь на земле. Наконец, он упал в самом низу, подняв тучу пыли: всё тело болело, проволочившись по жёсткой почве и камням. Теперь весь он был в синяках, порезах и ссадинах. Откуда-то сверху, кажется, очень далеко от него, послышался рой чужих голосов. Вик раскашлялся и, едва приподнявшись на локтях, дрожащей рукой ощупал себя, чтобы понять, всё ли в порядке. На миг его лицо накрыла тень. Он поднял взгляд и оторопел. Ему почудилось, это была тень огромной паучьей лапы, как душное напоминание ночного кошмара, который он всё никак не мог запомнить, но видел почти каждую ночь – паутина, в которой он бьётся, стараясь спастись, но всё без толку… Вик встряхнулся, и всё пропало. То была тень строительного крана.

В некоторых местах из вывороченной строительными ковшами земли торчала арматура: жутко повезло, что он не упал на неё, иначе – конец. Но от мыслей о везении Вика отвлекли:

– Эй, маскот!

Он застонал. Маскот – спортивный термин, символ и талисман команды, но когда так говорят об индейце, все знают, что имеют в виду нечто бесполезное, лишнее и ненужное. Короче говоря, пушечное мясо. Так его звали на каждой чёртовой тренировке, на подработке, на школьном дворе. Всюду. Он ненавидел до глубины души эту кличку.

– Маскот! Эй! – Люк стоял наверху котлована и махал рукой. – Крейн! Ты, ворона задохлая, оставайся там, сейчас мы к тебе спустимся… только никуда не убегай!

Ребята расхохотались. В темноте их голоса звучали особенно жутко, отдаваясь эхом от стен котлована. Вик утёр порванным рукавом куртки кровь со лба и, тяжело дыша, посмотрел на компанию. Парни искали способ спуститься по сыплющейся земле не кувырком, как Вик. Они смеялись и улыбались, они шутили и улюлюкали. Их улыбки были хищными и злыми. И Вик понял, что его непременно поймают и тогда не пощадят и не отпустят. Его идут бить, и бить будут больно и долго.

Бедро и плечо сильно болели. Он покачнулся, подошёл к склону и задрал подбородок вверх: ему по этой круче так быстро не забраться. Вик растерянно опустил руки. Его охватили слабость и дрожь, и он вспомнил, как ребята из команды по футболу в прошлом году налегли на него со всех сторон, чтобы он погрузился в бассейне под воду, с головой погрузился – и начал тонуть. Они держали его силой, даже когда он закричал там, в ядовито фильтрованном голубом безмолвии, и из его рта вырвались крупные пузыри.

– Смотри! Он боится. Ему страшно! – вопили они прямо сейчас, но Вику казалось, что они говорили всё то же в день, когда его топили.

– Да не бойся, пинто, мы просто немного поиграем с тобой!

– Не убегай, костяной томагавк!

Что-то заставило Вика снова посмотреть вверх, но теперь – на огромное двадцатичетырёхэтажное здание, ещё не сданное строителями, с краном, где стрелка отходила ко второму недостроенному корпусу. Тогда в его голову и пришла опасная мысль. Другого варианта всё равно не было. Он побежал к невысокому ограждению, перекрывающему вход внутрь, и, подпрыгнув, ловко уцепился за край стального забора, перемахнув через него. Правда, с забора он слетел уже кубарем, потому что оступился.

– Краснокожий! Погоди, ты куда так улепётываешь!

– Стой, трус!

Их было девять на одного, и Вик плевать хотел на их издёвки. Он бежал, потому что очень боялся боли и хотел жить. Вход был заперт, но дверь показалась ему хлипкой. Вик решительно взлетел по ступенькам и с силой ударился плечом в единственную преграду к спасению… И вынес дверь.

БАМ! – она слетела с петель. Вик прыгнул через ворох чёрных проводов, скупо выдохнул, щадя дыхание и горевшие лёгкие, и буквально взлетел на пролёт второго этажа, чувствуя, что ребята уже перелезли через ограждение. Они были очень близко.

Ещё несколько секунд – шум их голосов и топот ног гулко раздались в пустом строящемся здании. Местные говорили, что власть имущие в Скарборо отмыли на нём кучу денег. Вику всегда было на это плевать, а сейчас – подавно. Он пробежал по пустому коридору, подёргал одну из многочисленных дверей, но она была заперта. Он в отчаянии продолжил дёргать ручки в поисках места, где спрятаться, но в коридоре всё было как на ладони. Голоса становились громче. Тогда он выбежал на лестничный пролёт и помчался ещё выше.

Вдруг в окна полыхнула такая яркая молния, что на миг стало светло как днём, а затем дом содрогнулся до основания от гулкого раската грома. Вик испуганно вздрогнул и посмотрел вниз. На него в ответ взглянули искажённые бешенством лица, которые он посчитал пугающе одинаковыми, почти нечеловеческими:

– Ау-у-у-у-у! Улепётываешь, сучий сын?

– Спускайся, маскот! Потолкуем!

– Вот он!

Его охватил страх загнанного животного. Боль в висках отдавалась пульсацией, а сердце стучало с такой силой, что запросто могло выпрыгнуть из груди. Вик летел вверх, вверх, вверх, не разбирая дороги. Преследователи гомонили и торопились. Люк был в числе первых, как и Майк.

Задыхаясь, Вик остановился на восемнадцатом этаже и упал на перила грудью, устало глядя через один лестничный пролёт вниз на Майка. Тот оскалился. Стала видна чёрная щербинка между передними зубами. Майк сплюнул на пол:

– Ты заколебал драпать. Я думал, будешь как нормальный парень драться с нами, но нет – ты трус и ничтожество. Ты такой, да?

Не в характере Вика было убегать. Он покачал головой, отчаянно глядя на Майка, будто умолял его: «Прошу, оставь меня в покое. Одумайся». Весь этот год, особенно как Крейн из заморыша вырос, превратившись в крепкого парня, его жизнь была адом. В школе его колотили не переставая. Он знал, что ему никто не поможет, и пытался терпеть, потому что драться с ними всеми один уже не мог – и не очень-то умел.

Что он сделал бы им? И что сделает против девятерых?! Его сил не хватит, как бы ни хотелось размозжить им головы о камни, чтобы они больше никогда его не преследовали. Не двигались. Сдохли, мать вашу, сгинули! Все они!

Скрипнув от досады зубами, он поплёлся ещё выше, отчаянно стремясь к конечной точке, но не представляя, что будет делать дальше. Он шёл как сомнамбула. Первый всплеск адреналина прошёл, и стало хуже. Ему разбили голову, и он, задыхаясь, подумал, что грудь уже не выдерживает таких надрывных ударов сердца. Рана на виске пульсировала, она казалась живой и тёплой.

Оказавшись на двадцать четвёртом недостроенном этаже, Вик посмотрел в огромный разлом в стене – там бушевала буря. Молния расчертила небо: сначала хлестнула одна, затем другая и третья, похожие на серебряные трещины, расколовшие чёрные тучи. Гром рокотал, и лил дождь, ровный как стена. Вик в панике посмотрел на зияющую дыру вместо окна и строительный кран, примкнувший к зданию. Стрелка протянулась между двумя корпусами и, озаряемая молнией, вся блестела от дождя и стонала от порывов ветра.

И за спиной даже в этой какофонии Вик услышал резкий звук взводимого курка. Он медленно сглотнул, поднимая руки на уровень груди.

– Обернись, – грубо сказал Люк.

На лице его было выражение торжества: наконец-то он прищучил эту индейскую скотину. Наконец-то загнал его в угол. Как же этот ублюдок его бесил. Вик медленно повернулся и увидел, что Майк целится в него из травматического пистолета.

– Хватит уже бегать, маскот.

– Теперь ему некуда бежать, – глумливо заметил Эдди. – Разве что из окна прыгнуть. И сплясать нам перед этим.

– А что, это мысль! – откликнулся Майк.

Без сомнений, он был пьян; возможно, даже более пьян, чем остальные незнакомцы. Трезвой там была только компания Палмера. Лицо Вика лоснилось от пота и крови. Он сглотнул ком в горле, глядя на то, как Майк мотнул чёрным дулом:

– Эй, рэднек. Покажи, как ты умеешь плясать.

Остальные пытались отдышаться после гонки за чёртовым Крейном – а быстрый он! – или улыбались, опьянённые не только алкоголем, но и охотой. Всё это было для них игрой без последствий, где нужно поймать и выпустить внутреннего зверя на одного маленького мерзкого индейца, которого ненавидели их родители и почему-то ненавидели они сами. Потом грянул выстрел, и двое ребят отшатнулись назад, мигом протрезвев.

Пистолет стрелял резиновыми пулями, и одна такая больно впилась Вику в ногу, когда он замешкался. Он громко закричал и согнулся пополам, схватившись за ляжку. Дружки Палмера рассмеялись, за ними неловко потянулись остальные. Захохотав, Майк прищурился и прицелился, а потом опять спустил курок.

Он палил по ногам, и Вик, хотя ногу страшно жгло и он почти её не чувствовал, смешно высоко подскочил, как Хитрый Койот из мультиков Луни Тьюнс: другого выхода всё равно не было. Он почти ничего не видел: перед глазами плыли мушки, разбитая голова была залита кровью. В волосах блестели бутылочные осколки. Майк выстрелил ему под подошвы ботинок. Вик снова подпрыгнул и вскрикнул от страха, а потом отступил к самому краю этажа, туда, где спину ему вылизывал ветер, а внизу дышала тёмными объятиями пропасть. Но даже это его не пугало так сильно, как безжалостные люди напротив.

– А теперь повыше возьми, – сказал Люк, и Майк хмуро взглянул на него. – Чего ты пялишься? Их же кастрировали в восьмидесятые. По программе принудительной стерилизации… Жаль, что твой папаша под неё не попал, слышишь, Крейн?

– Нет, это уже слишком, – поморщился Тейлор.

– Не слишком! – вмешался Люк. – Да эта обезьяна спит и видит, как бы засадить свою штучку моей девчонке, Тей! Ты думаешь, мне это нравится?

– Я так не думаю, – твёрдо сказал тот. – Но…

– Значит, мы позволим маскотам трахать наших женщин, да? Жить в нашем городе? Ходить с нами в одну школу, а потом на одну работу? Хочешь, чтоб он потом наплодил такую же шваль? Меня это всё достало. Он наглый грязный засранец. Он почти животное. Хуже, чем животное.

– Да, это так, но…

– Погоди ты со своим «но». У меня есть пушка покруче. Погляди.

Люк сунул руку в карман джинсовой куртки, и оттуда показалась воронёная сталь. Вик медленно поднял на Люка Палмера глаза. С брови на пол капнула натёкшая кровь. Другая капля попала на ботинок. Вик сощурился, зная, что Люк уговорит Майка выстрелить, и после этой ночи он, Виктор Крейн, позавидует вздёрнувшемуся Чезу Наварро.

– Отстрели ему всё к хренам собачьим, Майки, – сказал Люк. – Не твоими резиновыми пульками, а вот этим.

Майкл сглотнул, не решаясь взять пистолет, но не в силах отвести от него взгляд, совсем как зачарованный. Вик сжал руки в кулаки; в голове его всё звенело, и он понимал: Люк Палмер провел между ними черту невозврата.

Их голоса донеслись до него как сквозь вату. Все его чувства обострились. По спине пробежали мурашки. И боли – что в ноге, что в голове – он теперь совсем не чувствовал.

У каждого человека есть свой предел. Каждому дана мера терпения, и, кажется, к тому моменту он свою исчерпал.

Дождь хлестал так, что с куртки и волос текла вода. Молнии полосовали небо, гром сотрясал воздух. На сердце у Вика тоже было неспокойно, и вдруг он почувствовал: эта буря была не просто так ему ниспослана.

Воздух напитался озоном, горечью асфальта и свежестью, пахнущей сыростью и холодной водой. Майк медлил, занеся руку над пистолетом.

– Возьми пушку, – хладнокровно приказал Люк Палмер.

Вик спокойно сморгнул с века дорожку собственной крови, сосредоточившись на падении дождевых капель, доносимых порывами ветра и кажущихся серебряными брызгами; на стоне хрупких стен, качаемых ураганом; и на скрипе стрелы…

И тогда он вспомнил.

Было у него одно преимущество: то, что отличало его от белых. Всё это время он не признавал в себе того, кем родился. Он всегда говорил о себе так тихо, что едва слышал собственный голос. Глядясь в зеркало каждый чёртов день, он мечтал срезать эту смуглую кожу и эти длинные волосы. Он был бы рад скальпировать себя, снять свою шкурку и надеть другую. Ту, в которой жить будет попроще.

Но пришло время всё изменить.

Майк взял пистолет у Люка и нацелил его на Виктора Крейна. Люк улыбнулся, медленно кивая ему. «Давай, – молча подначил он этими кивками и отступил назад. – Сделай это. Сделай – потому что краснокожий ублюдок этого заслуживает».

В тот момент Вик, сталкивавшийся с ненавистью и небрежением целую жизнь, вдруг понял, как выглядит нечеловеческая жестокость.

– Бам, – прищурившись, сказал охваченный чувством непререкаемой власти над чужой судьбой Майкл и спустил курок.

Ещё одна пуля взвизгнула и отрикошетила от стены чуть левее Крейна. Эта пуля была не резиновой, что привело в восторг всех, кто его травил и гнал, как зверя. Но Виктор Крейн больше не прыгал, не увертывался, не плясал. Он лишь холодно посмотрел на Майка, Эдди, Люка и других, на все эти радостные, озарённые азартом лица, до которых ещё не дошло, что они хотели натворить.

И, развернувшись, он коротко разбежался и прыгнул прямо на кран. Обошёл кабину по внешнему краю, по узкому откосу шириной меньше чем полстопы, с такой лёгкостью и быстротой, что кто-то выкрикнул вслед:

– Мать твою!

– Ничего себе…

Люк скрипнул зубами и выхватил у оцепеневшего Майка пистолет. Он подскочил к краю пропасти и дважды выстрелил по убегающей в дождь фигуре. Ему не повезло. Промазал! Косой дождь прикрывал Вика Крейна, ветер заслонял его ливневой пеленой. Вик не бежал: летел, не боясь сорваться. Он знал, что гонка продолжилась. Только теперь это гонка не на жизнь, а на смерть.

И тогда Майк подался следом. Он часто лазал по заброшкам и был неплохо подготовлен физически, так что перескочил кабину, пусть не так легко, как Вик, но умело, и помчался за ним. Он достал из кармана куртки простой складной нож с чёрной рукояткой.

Вслед ему кричали: «Не надо, остановись, вернись, ты сорвёшься…», но он не слушал. Его обуяли азарт и гнев. Он гнался за призраком, в которого превратился несущийся по стреле индейский парень, набравший внушительную скорость, и предвкушал, как схватит его за плещущую по спине косу и обреет, изобьёт, сделает из его лица кровавую кашу, размозжит ему голову, раздавит яйца, превратит нос в осколок посреди физиономии. А потом сможет утолить нечеловеческую ярость внутри себя. Что будет после, Майк даже не думал.

Им овладел свирепый инстинкт охотника.

Они летели по качающейся мокрой и скользкой стреле, не боясь сорваться. Вик был уверен в том, что делает. Его охватило странное чувство: будто когда-то он уже бежал так, только не здесь, не в этом месте, не в этом времени. За его плечами тоже выл ветер и били молнии. Он услышал, как Майк закричал, пытаясь заглушить дождь:

– Когда догоню, сволочь, – зарежу!

Но двигался Вик не как до этого, на стройке. Что-то придало ему сил. Бег стал техничным и ровным. Он заметно ускорился, и, разогнавшись по сужающейся стреле, где места в ширину хватало только для одной ступни, посмотрел вниз и не дрогнул от страха. Он знал, что сегодня не сорвётся.

И, разбежавшись, Вик на вдохе затаил дыхание и оторвался от стрелы. Он прыгнул так сильно, как мог, оттолкнувшись ногой от края, и только спустя секунду запоздало понял, что летит…

Пропасть накрыла его своими объятиями. За спиной раздался нечеловечески страшный крик, но Виктор Крейн не испугался. Его ничто больше не пугало с того самого дня.

Время, казалось, растянулось и замерло. Дождь летел в лицо, и Вик почувствовал невероятную лёгкость в самой глубине груди, там, где глубоко и ровно билось его сердце. Даже если бы он упал, он был бы всё равно счастлив.

В той пропасти было не меньше семнадцати футов в длину и около ста тридцати в высоту. Вик видел перед собой обрывистый балкон строящегося дома, ещё ничем не огороженный, и ударился о него грудью. Удар был жёстким. Воздух вытравило из лёгких, Вик громко застонал и заскользил пальцами по скользким от дождя кирпичам… но что-то подсказало ему, что нужно не только цепляться пальцами, но извиваться всем телом и ползти выше, подтягиваясь дюйм за дюймом.

Виктор Крейн – маскот Вик, чёртов рэднек и красный дьявол, заика-Вик и ублюдок – прыгнул со стрелы крана на дом. Он схватился за торчащую из пола арматуру и едва вполз на безопасную площадку, тяжело дыша и скользя глазами по стреле и вокруг себя. А где Майк?..

Медленно, точно начиная понимать, Вик поднялся и встал на самый край. Он выпрямился и опустил взгляд. Далеко внизу, на изломе, неестественно вывернув руку и ногу и угодив на несколько острых арматур, лежал его преследователь.

Притихшие загонщики на соседнем доме смолкли, затравленно глядя на своего разбившегося товарища, проткнутого металлическими штырями. Смерть прошла по касательной и не задела больше никого… пока что. Но теперь все они посматривали и на Вика с омерзением, ненавистью и… страхом.

Вик Крейн своей вины не чувствовал.

Он поднял спокойный, холодный взгляд от тела, пронзённого арматурой, словно копьями, и молча усмехнулся, глядя в лица тех, кто его травил. Он с наслаждением заметил даже через такое расстояние, что все они, и даже Палмер, отпрянули от края, и тогда распрямил плечи, хотя всё тело страшно ломило от боли. Блеснувшая молния озарила его высокую фигуру. Он подставил лицо дождю и улыбнулся.

С этой минуты он понял, кем был.

Он был избит и вымотан. Впереди его ждало полицейское разбирательство, и он ещё не знал, что весь остаток этого года проведёт в исправительной школе для трудных подростков, потому что гибель Майкла Уолша признали несчастным случаем и смертью, случившейся по неосторожности, но тем не менее косвенно виновным обозначили его, Виктора Крейна. Он не знал, что в той школе его начнут лупить так жестоко, что он будет мочиться кровью. Не знал, что научится драться отчаянно, по-уличному, с бешенством дикой кошки. Не знал, что словами можно не ранить, а убить, а безразличием – размазать по стенке. Но ни разу больше никому Виктор Крейн не плакался и не доверял, и, вернувшись в Скарборо, прошёл мимо Рамоны, точно её не существовало в его жизни. Именно там, вдали от дома, понял, что грубые, нелюдимые, асоциальные ребята, попавшие в исправительную школу, на самом деле были такими же, как он. Многим из них точно так же однажды не повезло. Первому же скарборскому задире Вик отбил всякую охоту приставать к себе. Он врезал так, что к нему ещё месяц боялись подойти, а если били, только сколотившись в группу – и то с опаской. Мало кому хотелось лечь на больничную койку с сотрясением мозга, которое Вик гарантированно устраивал своим обидчикам.