Необычайные путешествия Сатюрнена Фарандуля в 5 или 6 частей света и во все страны, известные и даже неизвестные господину Жюлю Верну

Завершил систему укреплений небольшой форт, возведенный на мысе Рокá, в дальнем конце бухты.

Впрочем, Фарандуля беспокоило другое. Из всех регулярных армий мира лишь у одной только квадруманской армии не было кавалерии! То было серьезное упущение, которое в определенных случаях могло иметь катастрофические последствия; по зрелом размышлении Совет решил, что для этой службы можно было бы попробовать использовать кенгуру, отдав им предпочтение перед лошадьми, к которым обезьяны испытывали безотчетную антипатию.

Ввиду того что ловкость кенгуру и обезьян находились в полном согласии, этот новый опыт должен был дать великолепные результаты.

Вскоре в лагере Порт-Филипп стало гораздо более оживленно; каждое утро под высочайшим наблюдением генералов войска в течение нескольких часов учились обращаться с оружием. Вторая часть была посвящена батальонным тактическим занятиям.

Дважды в неделю репетировалась небольшая война. Все подразделения приходили в движение, выполняли совместные маневры, а затем атаковали друг друга перед биманами Мельбурна, прибегавшими поглазеть на них.

Блестящие офицеры Генерального штаба верхом на кенгуру галопом проносились перед войском, построенным в боевой порядок, передавая приказы генералов-биманов. Сатюрнен I, верхом на коне в центре сверкающего яркими униформами генштаба, обозревал поле битвы. Мельбурнским дамам больше всего нравились пятеро приемных братьев героя, образовывавших вокруг него своеобразный почетный караул.

Фарандулийская кавалерия

В четырех других военных округах для поддержания войск в тонусе и прохождения ими необходимого курса обучения осуществлялись те же маневры.

Примеру полковника Эскубико, коменданта города Альбертон, последовали и другие командиры. Прекрасные военные оркестры были сформированы в каждой бригаде, под руководством капельмейстеров-биманов, привлеченных на службу за высокое жалованье. Оркестр Эскубико, организованный на испанский манер, насчитывал сорок обезьян в украшенных эмблемами из слоновой кости вместо кокард небольших шапочках, какие носят испанские студенты, притом что играли эти обезьяны в основном на гитарах, бубнах и кастаньетах; прочие оркестры были вооружены большими медными инструментами, звучавшими просто ужасно во время военных променадов. В послеобеденные часы эти оркестры постоянно играли под окнами начальника гарнизона; там можно было услышать – причем в блестящем исполнении – все европейские новинки и даже пьесы, явившиеся плодом музыкального вдохновения квадруманов и исполняемые не менее блестяще!

В Фарандулии имелся даже свой маэстро – некто Коко, семнопитек с острова Ява, от природы обладавший крайне неприятным характером, но одаренный блестящим и оригинальным талантом, что не так часто встречается даже среди музыкантов-биманов. Маэстро готовил настоящий шедевр для Большого мельбурнского театра – оперу-микст, то есть такую, которую должны были совместно исполнять двурукие и четверорукие музыканты. Называлась эта опера «Ромео в зоологическом саду»; что до сюжета, то, как можно догадаться, это была история обезьяны, влюбленной в дочь директора зоосада; Ромео-квадруман томился в неволе, и юная мадемуазель облегчала его участь, оказывая ему деликатные знаки внимания. Любовь уже зарождалась в обоих сердцах; и когда варвар-отец отказал влюбленному Ромео в руке своей дочери, случилось восстание обезьян, затем – балет, побег, похищение, примирение с биманами и большой балет-микст. Наиболее примечательными отрывками, по словам тех, кто уже имел возможность прослушать эту оперу, являлись хоровое пение плененных обезьян, военная песня и смешанный дуэт дочери директора (артистки-биманки) и Ромео (артиста-квадрумана).

Либретто этого поучительного произведения, как, впрочем, и слова общей патриотической песни, куплеты которой должны были петь биманы, а рефрены – квадруманы, написал наш друг Дик Броукен.

Военный оркестр под окнами генерала Кирксона

Возвращаясь к военным оркестрам, которые в первое время были отрадой двурукого населения, следует признать, что по прошествии двух-трех месяцев публика перестала посещать их концерты. Миловидные мисс с белокурой шевелюрой исчезли – к глубочайшему сожалению музыкантов, – естественно, но, вероятно, подчиняясь приказу, пришедшему из Лондона.

Небо хмурилось; мало-помалу на горизонте собирались темные тучи.

По некоторым признакам Фарандуль почувствовал, что австралийской земле угрожает буря. Уже ходили смутные слухи, предвещающие английское вторжение; европейские консулы начинали выказывать определенную недоброжелательность по отношению к новым властям, в крупных центрах были замечены иностранные агенты.

Ощущалось тайное действие Англии; вероломный Альбион использовал скрытые средства нападения, что весьма характерно для его хитрой политики.

Главным образом английские агенты обрабатывали квадруманскую армию, эту честную и непорочную армию, которую Великобритания пыталась коррумпировать, развивая в ней вкус к блеску и щегольству, подстрекая ее к неповиновению.

Коварный Альбион всеми способами старался очернить ее добродетели и внушить ей пороки биманов, предпочитая в качестве оружия использовать виски! Крепкие напитки вскоре потекли рекой, и обезьяны забыли о том, что такое воздержанность и благоразумие.

Тщетно генералы следили за солдатами и строго наказывали виновных – зло приняло столь значительные масштабы, что дисциплина была серьезно подорвана; даже сами четверорукие командиры в салунах, которые открывались перед ними словно по приказу, не всегда находили в себе силы отказаться от предложенного им шампанского. Тем временем ловкие агенты за счет низкой лести и постыдного лебезения перед распустившими хвосты четверорукими офицерами пробуждали гордость и тщеславие в сердцах генералов-квадруманов и пытались вызвать у них зависть к двуруким спутникам Фарандуля и самому Фарандулю.

Взгляды Англии были направлены главным образом на полковника-квадрумана Макако, главу генштаба генерала Мандибюля.

То был, как мы уже говорили, настоящий феодал, гордившийся уже одним фактом своего происхождения из благородного древнего племени; давно привыкший к покорности обезьян-вассалов своего семейства, он полагал себя вправе всем приказывать и тяжело приспосабливался к дисциплине, введенной Фарандулем в армии. Агенты коварного Альбиона быстро распознали это злобное и завистливое свойство его характера, и полковник Макако тотчас же был окружен льстецами и угодниками из их числа, которым в итоге удалось-таки усыпить его совесть.

В гостиных Мельбурна красивейшие женщины, состоящие на жалованье у Англии, не жалели для него ни шампанского, ни лести. Перед ним открыто высмеивали Сатюрнена, принижая заслуги последнего и, напротив, превознося достоинства неотразимого Макако! И полковник Макако с улыбкой отвечал на эти небескорыстные речи одобрительным ворчаньем на грубом и не слишком приятном языке обезьян, обитающих в горах Борнео.

Всего за какие-то два-три месяца полковник Макако проникся глубокой враждебностью к Фарандулю и особенно к генералу Мандибюлю, чьи приказы он принимал с яростью и открытой холодностью.

Уже готовый к пронунсиаменто, он ожидал лишь оказии для того, чтобы поднять знамя восстания вместе со сторонниками, коих насчитывал немало в генеральных штабах, в том числе и среди тех, кого сильно развратили склонность к шикарной жизни, неприятие дисциплины или же злоупотребление спиртными напитками.

Так обстояли дела после пятнадцати месяцев оккупации, когда в одно прекрасное утро по Мельбурну распространилась новость о том, что английский флот был встречен в море двумя фарандулийскими судами, из которых лишь одному удалось спастись благодаря ловкости его состоящего из матросов-квадруманов экипажа.

Это была сущая правда, и пока жители Мельбурна обсуждали эти известия, Фарандуль отдавал последние приказы касательно срочного сбора войска.

Нежданная встреча с английским флотом произошла вблизи мыса Кэмпбелл. Одному из фарандулийских кораблей, как мы уже сказали, удалось ускользнуть; другой, оказавшись в ловушке, сошелся в ужасном бою с неприятелем. Этим героическим судном была «Молодая Австралия», 12-пушечный шлюп под командованием капитана Джонатана Баттерфилда, бимана американского происхождения, добровольно вызвавшегося помочь квадруманам в их борьбе за право на цивилизованную жизнь.

Пять больших английских фрегатов – «Сокрушающий», «Воинственный», «Ужасающий», «Ненасытный» и «Плотоядный» – окружили маленькую «Молодую Австралию», извергнув на нее огонь и железо. Джонатан Баттерфилд, ни на секунду не покидавший своего поста, оказал сопротивление чудовищным английским броненосцам; его отважный экипаж, состоявший лишь из семи десятков обезьян и нескольких механиков-биманов, проявил героизм, достойный Античности. Когда вражеские пушечные ядра вызвали пожар в твиндеке шлюпа, квадруманы, не обращая внимания на предупредительные окрики англичан, сцепили свое судно с «Плотоядным». Огонь бушевал и стремительно распространялся, но обезьяны уже покинули шлюп и теперь громили палубу броненосца; и даже когда, примерно через час, «Молодая Австралия» наконец взорвалась, унеся с собой часть английского фрегата, последние из обезьян, укрывшиеся на марселях «Плотоядного», все еще защищались.

Сражение на марселях «Плотоядного»

Спустя двое суток после этого сражения английский флот подошел к Порт-Филиппу, и в спешном порядке сбежавшаяся на берег фарандулийская армия заняла все прибрежные укрепления. Тут же было объявлено осадное положение; обнародованная прокламация, в которой утверждалось, что имеющихся в распоряжении вооруженных сил вполне достаточно для обеспечения безопасности провинции, призывала население к спокойствию.

К несчастью, в армии уже проявились серьезные симптомы неповиновения; одни полки начинали роптать, другие требовали дополнительной раздачи спиртного, и среди всех особенно выделялся корпус полковника Макако – своим плохим поведением и брожением умов.

Генерал Мандибюль, оставшийся в Мельбурне для поддержания порядка, удивлялся пренебрежительному отношению полковника Макако к служебным обязанностям – тот больше вращался в свете, нежели бывал в своем генштабе.

Вечером, после блестящей морской битвы у мыса Кэмпбелл, некий бывший чиновник-биман давал в честь Макако большой званый ужин. Полковник и некоторые из его офицеров стали на этом суаре предметом настоящей овации, вследствие чего надулись спесью и в буквальном смысле задрали хвосты.

Одной из тех роковых женщин, которых – увы! – ищущий причины историк всегда находит под спудом любой великой катастрофы, предстояло возникнуть на сцене и окончательно склонить весы на сторону Англии. Леди Арабелла Кардиган, британская шпионка самой обворожительной внешности, совершала свой первый выход в свет: она лишь на днях прибыла из Европы с четкими инструкциями министерства, и ее прекрасные глаза мгновенно помутили разум квадруманского генштаба, и так уже серьезно расшатанный многократными усилиями английских агентов.

Красота леди Арабеллы, величественно продефилировавшей через все гостиные под руку с хозяином дома, приковала к себе все взоры.

Макако порхал вокруг буфета; предупрежденный одним из офицеров, он вернулся в большую гостиную в тот самый момент, когда леди Арабелла просила об одолжении быть ему представленной.

Патрицианская красота блондинки-англичанки сразила преисполненного энтузиазмом полковника наповал; большие глаза, длинные белокурые косы, изящная талия, аристократический аромат – все это привело Макако в полный восторг. Оркестр как раз заиграл опьяняющий вальс, и Макако, обхватив леди Арабеллу за талию, закружил ее в вихре танца. Они проплыли по всем гостиным, раскачиваясь по прихоти ритма и безустанно вертясь по воле исступленной музыки.

Макако в порыве эмоций, возможно, сжимал крепче, чем следовало, талию леди Арабеллы и запечатлевал тайные поцелуи на любезно предоставленной ему руке.

Казалось, леди Арабелла задалась целью совершенно вскружить голову пылкому полковнику-квадруману. Нежно прижимаясь к его плечу, она вальсировала с ним всю ночь… Десять, пятнадцать, тридцать вальсов были ему обещаны; хозяин дома только и успевал, что давать указания оркестру, и тот, останавливаясь лишь для того, чтобы влить в себя пинты жидкости, одну за другой играл бесконечные музыкальные фантазии. Танцоры давно уже дошли до изнеможения, запыхавшиеся танцовщицы восстанавливали дыхание на диванах, а Макако все вальсировал и вальсировал!

Капельмейстер уже получил подкрепление, дабы заменить упавших на поле боя, но блондинка-англичанка казалась неутомимой, и на устах ее блуждала все та же улыбка.

В гостиных было полно английских агентов; более внимательные, нежели квадруманы, наблюдатели уже давно бы заметили те тайные взгляды, которыми обменивались мимоходом леди Арабелла и некоторые подозрительные субъекты.

Заговорщики

Дело в том, что работа по деморализации, проводившаяся на протяжении нескольких месяцев, начала давать новые и ощутимые плоды.

Спустя несколько часов после бала по уши влюбленный Макако явился к леди Арабелле Кардиган, чтобы положить к ее ногам свою шпагу и свою преданность. Заговорщики его уже ждали; тут же состоялось совещание, главная роль в котором отводилась прекрасным глазам леди Арабеллы. Когда пришло время расставаться, Макако был готов на все ради свержения Сатюрнена I и захвата трона, который страстный полковник рассчитывал делить с белокурой леди.

Какие грезы! Каким упоением они наполняли тщеславного квадрумана!.. Он будет править! Абсолютный властелин Австралии, он прокатит свое величество по Европе, о которой слышал столько рассказов, посетит ту самую Англию, в которой леди Арабелла владеет землями и замками.

Нужно было действовать. Агенты Англии в общих чертах обрисовали полковнику его план: пользуясь тем, что вся армия сосредоточилась в Порт-Филиппе, он должен был всеми возможными способами как следует «обработать» солдат и в одно прекрасное утро взять под стражу генералов-биманов и особенно приемных братьев Сатюрнена, способных за счет своего влияния подавить мятеж. Неотразимый Макако, опьяненный нежными словами и томным взглядом полуприкрытых глаз леди Арабеллы, уже льстил себя надеждой, что после этого он окажется в полной безопасности и сможет – что бы там ни задумала Англия – остаться правителем Австралии.

По прибытии Макако в лагерь Порт-Филиппа случаи неповиновения значительно участились. Как ни старались Фарандуль и его генералы, им так и не удалось восстановить порядок, и мало-помалу анархия проникла даже в лучшие армейские подразделения. Агенты Англии удвоили свою активность, и, несмотря на строгие запреты Мандибюля, в армию хлынули новые реки крепких напитков, поставляемых бойцам дамами-биманками, в данном случае выступавшими в качестве своего рода буфетчиц.

Хотя вход в лагеря и казармы биманам был категорически воспрещен, последним все же удалось под различными предлогами – как правило, под видом даров патриотически настроенных граждан – преподнести старшим офицерам несколько бочек изысканного спиртного. Тот из полков, что занимал небольшой редут на самом краю линии обороны, получил таким образом с дюжину ящиков виски, которые тотчас же, во избежание упреков полковника Эскубико во время инспекционного обхода, бойцы и оприходовали.

Столь неблагоразумное поведение привело к тому, что солдаты данного полка на протяжении двух дней валялись вусмерть пьяными в своих бастионах и, не появись на позиции полковник, лишившийся защитников редут вполне бы мог угодить в руки англичан. Полк пришел в себя уже в полицейском участке, офицеры были разжалованы, но и эта жесткая мера не помешала все тому же факту повториться на следующий день на другом посту.

Английский флот, расположившийся в открытом море, довольствовался плотной блокадой Порт-Филиппа, не предпринимая никаких попыток нападения. Именно эта его инертность и тревожила больше всего Фарандуля и Мандибюля.

Чего ждала Англия? Почему не приступала к военным действиям?

Возрастающая деморализация, судя по всему, была делом рук ее тайных агентов; уж не желала ли она напасть, лишь доведя до конца свое черное дело, когда славные и верные в прошлом полки превратятся в своевольные и разрозненные шайки?

Увы! Все это было уже не за горами.

Ознакомившись с рапортами генералов, Фарандуль понял, что на начавшееся разложение следует как-то отреагировать, и незамедлительно. В попытке вернуть себе прежнее влияние на умонастроение войск, он объявил большой смотр армии на пляже Порт-Филиппа, прямо на глазах у английской эскадры; нужно было жестко подавить любое неповиновение в рядах обезьян.

Под ярким утренним солнцем огромный пляж, куда ни кинь взгляд, покрылся чудесными квадруманскими полками. Получившие нагоняй от генералов-биманов командиры сделали все возможное для того, чтобы восстановить дисциплину. Зрелище было действительно грандиозным. В соответствии с установленным Фарандулем боевым порядком пехота располагалась по центру, а кавалерия по краям; впереди – полки тиральеров, на втором плане – линейные войска, являвшие собой темную массу вооруженных океанийскими дубинками обезьян, на правом фланге – легкая кавалерия, уланы и стрелки верхом на кенгуру, на фланге левом – тяжелая кавалерия, гигантские борнейские обезьяны, также верхом на кенгуру и вооруженные тяжелыми палицами из железного дерева.

К несчастью, вследствие того что английский флот приступил к выполнению некого подозрительного маневра, Сатюрнен I вынужден был остаться в форте на мысе Рокá и наблюдать за парадом оттуда. В первые часы солдаты еще держали строй и имели вид весьма бодрый, но ближе к полудню пришлось начать раздачу им еды и прохладительных напитков. Интендантской службе было приказано отправить на пляж триста бочек питьевой воды – ежедневная норма, – доставленных утром из Мельбурна. Интендантский корпус целиком и полностью состоял из сторонников Макако, который несколько раз уже давал серьезные поводы для недовольства Мандибюлю, однако же губернатор перепоручил надзор за полковником нескольким высокопоставленным офицерам. Он еще не знал о том, что в Мельбурне только что разразились драматические события, и эти офицеры стали первыми жертвами.

По прибытии на равнину, где вся армия жарилась под палящим солнцем вследствие непонятного пока маневра английского флота, повозки интендантской службы были встречены громогласными «ура!» умиравших от жажды полков. Дистрибуция прошла быстро: каждый полк получил свои бочки, тотчас же окруженные солдатами. Вскрытие бочек вызвало некоторую суматоху; пресная вода интендантской службы показалась подозрительной паре-тройке офицеров, которые попытались не подпустить к ней солдат; вода была чистой и прозрачной, но слишком уж отдавала алкоголем.

Обезьяны, испив ее, отказывались повиноваться командирам; если первый глоток еще заставлял их поморщиться, то начиная со второго эта вода вызывала у них столь приятные ощущения, что, напрочь забывая о дисциплине, они уже отказывались подпускать к бочкам ожидавших своей очереди товарищей и спешили влить в себя как можно больше живительной влаги.

Пресная вода интендантской службы оказалась киршем!

Леди Кардиган все подготовила; как и было условлено с командующим английскими вооруженными силами, в назначенный день она подменила триста бочек пресной воды, ежедневно доставляемых из Мельбурна, тремястами бочками кирша!

Триста бочек кирша!

Пехота и кавалерия вкушали блаженство; уже отчаявшись восстановить порядок, офицеры присоединялись к солдатам, чтобы урвать свою долю, и вскоре кирш потек по плацу рекой.

Первая часть дьявольского плана английской шпионки прошла без сучка без задоринки – можно было приступать ко второй.

Часа в два пополудни, когда английская эскадра прекратила какое бы то ни было движение, генералы и генштаб покинули форт. Зазвучали трубы и барабаны, призывая солдат вернуться на свои посты; разрываясь на части, офицеры с горем пополам собрали солдат.

Но вся армия пребывала в весьма возбужденном состоянии; полки, вместо того чтобы образовывать красивые и строгие ровные шеренги, рассыпались на бесформенные зигзаги; особенно этим отличалась кавалерия. Мощная зыбь прокатывалась по воинскому строю, когда уже порядком захмелевшие солдаты правого крыла один за другим начинали терять точку опоры, нарушая построение шеренг.

Фарандуль в ярости пришпорил коня; эскорт понесся следом, поднимая тучи пыли. Первый корпус правого фланга армии был корпусом полковника Макако.

При виде фарандулийского генштаба этот корпус неожиданно встрепенулся, тысяча воплей разрезала воздух, и вместо фарандулийского штандарта ввысь взмыл огромный красный стяг, выданный леди Арабеллой. Близстоящие полки, заразившись поданным примером, также рассыпались, а их командиры, подбежав к Макако, сгруппировались вокруг мятежного полковника.

Дело было сделано! Собравшаяся на пляже прекрасная армия теперь походила на некую расплывающуюся массу, издававшую бессвязные крики. Интендантская служба продолжала подвозить бочки с киршем, тотчас же вскрываемые и осушаемые алчущими глотками обезумевших квадруманов. Командиры посреди равнины выбивали пробки из присланных Англией бутылок с шампанским. Несколько биманов, мужчины и женщины, рыскали между солдатами, судя по всему, пытаясь разжечь ужасное восстание.

Небольшая группа верных обезьян присоединилась к фарандулийскому штабу. Их честные лица выражали гнев и глубочайшее презрение к тем из своих сородичей, которые только что опустились до уровня наиболее деградировавших биманов. Фарандуль и его двурукие генералы держали совет; приемные братья Сатюрнена уже хотели было атаковать мятежников, но Фарандуль воспротивился этому, решив взять паузу.

Армия едва держалась на ногах

После некоторого замешательства маленький отряд направился обратно к форту, позволив мятежникам и дальше предаваться их постыдной оргии.

Из всей армии у Фарандуля остались лишь генералы-биманы, обезьяны его острова и несколько командиров-квадруманов, не пожелавших его покинуть, в том числе уроженцы Суматры Унгко и Тапа-Тапа, Ва-Во-Ва Новогвинейский и Назико Борнейский, – в общей сложности четыре сотни бойцов, которым предстояло дать отпор Англии и бунтовщикам.

В тот же вечер в форт прибыл ординарец Дика Броукена, бежавший всю дорогу из Мельбурна и потому немного запыхавшийся: в городе началась революция, реакционеры-биманы ликуют, чиновники-квадруманы вынуждены были бежать, а сам Дик Броукен, забаррикадировавшийся с двумя или тремя сотнями обезьян во дворце губернатора, держит осаду по всем правилам этого искусства. Так как он сообщал, что вполне сможет продержаться на осадном положении в течение двух недель, Фарандуль счел эту проблему второстепенной. Прежде всего нужно было призвать к выполнению своего долга взбунтовавшуюся армию; продолжи та упорствовать в этом восстании, все было бы кончено, тогда как в случае успешного принуждения ее к повиновению им не составило бы труда подавить мельбурнскую биманскую революцию еще в зародыше.

Нужно было выгадать время.

Несколько обезьян, устыдившихся своей провинности, уже вернулись под знамена Фарандуля, остальные продолжали с утра до вечера упиваться английским спиртным; служба доставки продовольствия превратилась в службу доставки алкоголя, интендантские обозы подвозили уже одни лишь горячительные напитки.

Тренировки и организованность остались в прошлом – царивший на плацу беспорядок превосходил всяческое воображение.

В какой-то мере именно за счет этого Фарандуль и рассчитывал вернуть себе власть. Надеялся он на следующее: обезьяны, пусть им и присущ живой ум, памятью не обладают; они – существа прекрасные, способные, смышленые, но слишком легкомысленные; если ему и удалось чего-то от них добиться, то лишь благодаря ежедневному повторению с ними одних и тех же упражнений. Теперь, предоставленные самим себе, они нашли забвение в лености и пьянстве, пороках, прежде незнакомых их роду. План Фарандуля, таким образом, заключался в том, чтобы выждать с неделю, а затем наброситься на Макако; когда поджигатель восстания будет наказан, бунт закончится сам по себе, а с вернувшимися к исполнению своих обязанностей обезьянами можно будет противостоять уже и Англии.

Но для этого было нужно, чтобы и Англия ничего не предпринимала, также ожидая подходящего психологического момента для нападения на обезьян. Вечером седьмого дня Фарандуль распорядился готовиться к сражению с Макако, на которого решено было напасть с рассветом. Верным обезьянам, все эти дни упражнявшимся в обращении с ружьями и пушками, не терпелось броситься в бой; пятеро братьев Фарандуля, как могли, поддерживали в них этот пыл. Что до приемного отца героя, то он недавно отправился с секретной миссией в лагерь мятежников, где несколько отважных офицеров пытались устроить контрпронунсиаменто.