Черное Солнце. За что наказывают учеников

Элирий задумчиво взвесил в руке могущественную плеть Тысячи Образов, огненный Хвост Феникса. В течение долгих лет непревзойденное духовное оружие было запечатано и не принимало нового хозяина даже после его смерти. Никто, кроме Красного Феникса Лианора, не сможет использовать эту плеть: в целом мире она единственная осталась верной ему. Эта мысль была успокаивающей и приятной.

Спустившись в сад, Элирий постоял немного под усыпанной цветами вишней, после чего сел на изящную скамейку из красного палисандра, решив восстановить силы и неторопливо полакомиться засахаренной хурмой. Один такой крупный плод, выращенный и приготовленный лучшими мастерами, в свое время стоил в Ром-Белиате целое состояние и обычно преподносился в качестве драгоценного подарка. Элирий любил эту традицию. Аппетитные и изысканные сладости всегда поднимали ему настроение.

– Здравствуй, дорогой брат Лестер, – неожиданно раздалось позади. Смутно знакомый голос… вычурный самодовольный голос из прошлого. – Так и знал, что при строительстве этого храма не обошлось без какой-то чудной хитрости. Вполне в твоем духе.

– Убирайся в дыру, где прятался все эти годы, Лермон, – холодно процедил Элирий, не оборачиваясь. – Как только у тебя хватило дерзости явиться в Красную цитадель, раскрыть рот и заговорить со мной? Надеешься выторговать прощение? Напрасно. Не думаю, что у тебя есть что предложить мне взамен.

Элирий незаметно положил ладонь на рукоять верного Хвоста Феникса. Впрочем, как он помнил, вряд ли что-то могло укрыться от неизменно цепкого и внимательного взгляда Золотой Саламандры.

– У меня всегда найдется что предложить, – вкрадчиво начал издалека Игнаций, – но не приписывай мне одной лишь только корысти. Я был готов ждать тебя тут хоть весь день, хоть всю ночь, чтобы только увидеть издали, без всякой надежды на разговор… но обитатели Надмирья были благосклонны и щедро вознаградили мое смирение, направив лотосные стопы наместника небожителей прямо сюда. Ты ведь не прогонишь Первородного?

Элирий закатил глаза. Игнаций хорошо знал, что, как и когда следует говорить. В нем жарко пылал огонь священной чистой крови, в жилах его таилась та же сила, что и в самом Элирии, – сила тех, кто родился и вырос на Лианоре. Сила Первородных – прямых потомков небожителей, Повелителей людей.

– Прогоню, если захочу, – внешне бесстрастно возразил Красный Феникс. – А ты будешь принимать то, что тебе дают.

За спиной его на миг воцарилось молчание. Затем Игнаций собрался с мыслями и вновь приступил к аккуратному прощупыванию почвы.

– Ты словно вернулся во дни своей юности в Городе-Солнце, – с глубокими ностальгическими нотками проникновенно проговорил он. – Я смотрю на тебя и невольно вспоминаю наш Лианор… дом, который мы потеряли. Даже вишня расцвела для тебя на пепелище, как в краю Вечной Весны. Однако любоваться столь прекрасным цветением в одиночку – неправильно. Не желаешь ли разделить удовольствие со старым другом?

Элирия затрясло от этих слов, но он не подал виду.

– У тебя нет права находиться здесь и смотреть открыто на Красного Феникса Лианора, – строго отрезал он. – Я не помню твоего лица. И не хочу вспоминать его.

– Лестер…

– Не забывайся. Не то велю звать меня как положено – и не посмотрю на былые заслуги…

…и родственные связи.

Не случайно Игнаций, желая вызвать сочувствие, назвал его дорогим братом. Все могущественные тысячелетние династии Лианора были связаны между собой кровью, но, не считая этого, его семья и семья Игнация и вправду породнились, приобретя связи более близкие и прочные. С самого детства мальчики тесно дружили и часто играли вместе в садах Города-Солнца, прогуливались по длинным коралловым пляжам Лазоревых гаваней.

Элирий припомнил и младшую сестру Игнация, у которой, по причудливой прихоти судьбы, глаза хоть и были цвета циан, но отчетливо отливали золотом. Уже вскоре после появления Элирия на свет глава их рода принял решение о династическом браке: крепкий союз был остро необходим в непростое время распрей и междоусобиц, когда даже древний и уважаемый род владетелей Лазоревых гаваней не мог чувствовать себя в достаточной степени в безопасности. В ту страшную эпоху, названную впоследствии Последними Днями Лианора, мудрые еще пытались остановить вражду и сохранить ключевые династические линии. Тогда еще никто из них не знал, не мог и предположить, что уже скоро все будет кончено… что Священный остров Лианор, заповедный край Вечной Весны, со всеми его гордыми древними династиями, со всеми вековыми чаяниями и имперскими притязаниями падет и упокоится навеки на дне морском.

Но брак по обязанности, олицетворявший сугубо политический альянс, неожиданно стал приносить радость: сестра Игнация, хоть и была навязана Элирию против воли, оказалась мила его сердцу. Возможно, причиной вспыхнувшей обоюдной симпатии явилась их общая красота, юность и свойственные ей чистые душевные порывы.

Увы, прекрасному союзу не суждено было сложиться: политические противники не могли допустить, чтобы две влиятельные династии слились в одну и произвели на свет наследника, который в будущем станет во главе могущественной коалиции. В результате предательства и перехода части вассалов на сторону жрецов Черного Солнца во время свадьбы на молодых супругов было совершено покушение. Прямо в пиршественном зале заговорщики устроили погром и жестокую резню, и невинная сестра Игнация погибла у Элирия на руках.

В долгой жизни Красного Феникса то был самый первый кровавый и трагичный эпизод, оказавший сильное влияние на становление его характера, случившийся так давно, что будто и не с ним… хотя в целом более ранние события на Лианоре выплывали из глубин памяти охотнее, чем события на Материке, произошедшие много позднее.

Не зная точно, какие именно воспоминания вернулись к нему, а какие нет, Игнаций не упустил возможности разбередить старые раны, без жалости разворошить болезненное прошлое, которое Элирий предпочел бы не вспоминать никогда.

– Зачем ты явился? – просто спросил Красный Феникс, не видя нужды в экивоках. В негромком голосе его явственно сквозила горечь. – Чего ты хочешь?

– Служить тебе и быть рядом, как в прежние времена. Помочь тебе возродить Ром-Белиат.

– Есть что-то еще, не так ли? Что ты задумал на самом деле?

Элирий усмехнулся, услышав характерный шорох одежд: заклятый друг и названый брат уловил его настроение и распростерся ниц, без возражений принимая правила игры. Красный Феникс чуть повернул голову и с любопытством бросил взгляд назад. Теперь все было так, как подобает: священная птица феникс касается крылами неба, а саламандре самое место в дорожной пыли. Так должно приветствовать Великого Иерофанта Ром-Белиата, наместника небожителей на земле.

Игнаций никогда не смел говорить подобное прямо, но Элирий догадывался, что в глубине души тот винит его в смерти сестры. Элирий был не глупец и сам признавал, что именно их с сестрой Игнация громкий брак, а точнее, резонанс, вызванный им в определенных общественных кругах, послужил причиной безвременного ухода его нареченной. Но такова судьба, а всем жрецам известно, что избегнуть судьбы нельзя. Молодые люди были предназначены друг другу чуть не с рождения: главы великих домов договорились о брачном союзе, и выбора ни у кого из них не оставалось.

Элирий помрачнел и невольно погрузился в находящие волнами воспоминания. Произошедшая на свадьбе трагедия до основания разрушила его юношескую невинность и прекраснодушие, заставив по-новому взглянуть на мир. О, то был жестокий мир. Опьяненный сладчайшим медом первой возвышенной любви, Элирий слишком долго не замечал этой звериной жестокости.

Ужасные времена расцвета и падения Черного Лианора вновь встали у него перед глазами: самые грязные и кровавые страницы в истории Священного острова, и одновременно самые грязные и кровавые страницы в его собственной жизни, которые он желал бы вымарать и не вспоминать никогда. На улицах и в залах дворцов равно царило безумие и свирепствовал черный мор, в храмах вершились запрещенные темные ритуалы, а на алтарях во славу падшего бога Инайрэ каждый день приносили человеческие жертвы.

Начавшаяся с резни на свадьбе многолетняя усобица между достойнейшими домами сотрясла Лианор и в конце концов поглотила его. Она привела к масштабным военным действиям на самом острове и на Материке, расколу в высшем обществе и образованию новой самопровозглашенной столицы в Бреалате, прекрасном городе в Лазоревых гаванях. Пламя этой дикой вражды угасло только с уходом Лианора: оно было залито холодной морской водой, съедено пучиной и солью – вместе со всеми враждующими родами.

Как представитель древнего рода владетелей Лазоревых гаваней, Элирий не мог оставаться вне постоянно плетущихся политических интриг и неминуемо оказался втянут в затяжное противостояние между разными представителями правящего дома. После смерти старого Триумфатора его родичи начали грызню за власть, и каждому жителю Лианора пришлось принять чью-то сторону. Их остров Блаженства превратился в ад, кошмарный сон наяву, а вместо молока и меда по улицам потекла кровь, чистая и полная священного цвета кровь Первородных. Именно в те дни Элирий познакомился с Аверием, одним из наиболее опасных, влиятельных и могущественных претендентов на Пионовый престол, не поддерживающим падшего бога. Именно в те дни, исполняя тайный приказ темных жрецов Инайрэ, Элирий погубил его, чтобы заручиться их доверием.

Выбора не было. Выбора по-прежнему не было ни у кого из них. Принять свою судьбу или умереть – вот и все, что они могли.

Ведя двойную игру, Элирий вынужден был исполнять поручения служителей Денницы и одновременно подчиняться приказам Аверия. Он лишь делал вид, что служит каждой из сторон, на деле выжидая удачного часа для собственного грандиозного плана. Пришлось пойти на многое – только чтобы получить возможность покинуть погибающий Лианор и не видеть того, что творится там, не участвовать в этом. Только чтобы руки его не были обагрены пылающей кровью Первородных.

Начавшаяся на его глазах последняя междоусобица переросла в войну Раскола, которая продлилась почти четырнадцать лет вплоть до самого падения Священного острова. Элирий словно бы предчувствовал страшный исход, хотя, конечно, не мог и вообразить настолько жестокой кары небес. Ликвидировав угрозу в лице Аверия, тем самым он позволил сыну старого Триумфатора Альдарию закрепиться на Пионовом престоле, после чего получил долгожданное назначение на Материк и новое задание. Но выполнить его было не суждено: вскорости Лианор был уничтожен, низвергнут в бездну вместе с темным богом Инайрэ и могущественными чародеями храма Тысячи Солнц.

Эпоха Последних Дней Лианора была окончена.

В те давние времена на Священном острове Игнаций всегда был рядом и поддерживал его начинания: без помощи Золотой Саламандры многое задуманное не удалось бы осуществить. В храме Тысячи Солнц они росли и учились вместе, и в самом деле став как братья, а потому, войдя в силу, Элирий не позабыл своего ближайшего сподвижника. После гибели Лианора обретя практически самодержавную власть на Материке, Красный Феникс сделал Игнация своей правой рукой и доверил управлять построенным им на западе великим городом Бенну. Он закрывал глаза на многое, памятуя о том, что случилось однажды за общим пиршественным столом и какое влияние оказало на каждого из них.

Гораздо позже, чем следовало, известный своей проницательностью его светлость мессир Элирий Лестер Лар с горечью осознал, что, несмотря на оказываемое щедрое покровительство, названый брат затаил на него обиду гораздо большую, чем можно было представить. Элирий думал, что давняя потеря – их общее горе, горнило бедствий, которое закалило, сплотило и сплавило их воедино… но как же жестоко он ошибался. Да, Игнаций был верен ему много лет. Но щемящая боль утраты никогда не утихала в душе приближенного и в конце концов отравила его своим ядом. Спустя годы, когда Игнаций наконец получил шанс расквитаться, старая обида разгорелась с новой силой.

Как великому жрецу, Игнацию также следовало понимать, что противиться судьбе невозможно. И все же человеческое в его живом сердце слишком часто брало верх над смирением и чувством долга. В этом искреннем самозабвенном мятеже верховный жрец храма Полуденного Солнца по злой иронии судьбы отчасти походил на Элиара, которого люто ненавидел и который захватил впоследствии и его павший храм, и подаренный ему Вечный город.

Увы, когда печальная истина о подлинном отношении к нему Игнация открылась во всей своей неприглядности и до глубины души потрясла Элирия, было слишком поздно: Бенну из союзника превратился во врага.

Глава 8

Река приходит в прежнее руслоЧасть 2

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон ясного света

Солнце становится ярче. День двадцать четвертый от пробуждения Ром-Белиат. Красная цитадель

*киноварью*

Лучи поднимающегося солнца приятно золотили цветы вишни. Его светлость мессир Элирий Лестер Лар потер ладонями виски и, отвлекаясь от тягостных воспоминаний о былом, перевел взгляд на собеседника.

Игнаций был одет неброско, в удобные дорожные одежды без каких-либо гербовых рисунков, символов статуса или опознавательных знаков различия. Конечно, птицу узнают по полету, а не по перу, и не жреческая мантия делает жреца жрецом, но все же видеть бывшего могущественного хозяина Бенну не в традиционных гардениевых цветах оказалось непривычно и даже немного печально. Элирий вздохнул. Верхние одежды гостя были бледнее обычного: скромного, но приятного глазу оттенка спелого зерна или полной осенней луны.

– В прежние дни здесь было так много светлячков, – не отвечая прямо на повисший в воздухе вопрос, вдруг проговорил Игнаций, уткнувшись лицом в розоватый камень дорожки. – Помнишь?

О, Элирий прекрасно помнил это. Он любил поздние вечерние прогулки по внутреннему саду, когда тысячи светлячков парили в темноте, как маленькие звезды, а легкие наполнял ароматный и густо-соленый воздух Ром-Белиата. Они прогуливались по саду с Игнацием и пили белое грушевое вино, совершая ночное любование цветами. Влажная летняя ночь текла вокруг и пьянила обоих, звучал оглушительный хор цикад, а тонкие черты Игнация заливало призрачное лунное сияние. Возможно, Элирию хотелось бы вновь насладиться прохладой той давней ночи, но в славное прошлое не было возврата.

– Не вспоминай с печалью о прежних днях, – заметил Красный Феникс, невольно смягчившись. – Будущее будет не менее отрадным: свет Ром-Белиата вскоре озарит весь Материк. Поднимись.

Игнаций повиновался. Несмотря на вынужденную скромность дорожных одежд, никуда не исчезла его безупречно уверенная осанка, а в глазах мерцало до боли знакомое высокомерное презрение Первородных ко всему миру. Впрочем, это неудивительно: в крови повелителей людей и должно быть высокомерие.

Когда заклятый друг встал на ноги, Элирий заметил, что в волосах его блестит простой серебряный обруч, а сами волосы собраны в длинную тугую косицу, какие обыкновенно носили в военных походах. Только серебряные пряди, главный символ чистоты крови, оставались распущены и горделиво обрамляли скулы, придавая лицу строгости и величавости.

А золотой глаз, который в прежние дни, бывало, напоминал Красному Фениксу о безвременно ушедшей возлюбленной, в этот миг вдруг напомнил о Втором ученике.

– Вижу, благодаря дивному искусству Яниэра ты не остался изуродованным, – холодно улыбнулся Элирий.

Игнаций оставил подпущенную шпильку без внимания.

– Оставим прошлое в прошлом, Лестер, – примирительно протянул он. – Я совершил много ошибок и ищу конца вражды. Разве не помнишь ты, как после гибели Лианора мы вместе собирали Совершенных, рассеявшихся по всему Материку, и строили новые города? Как пили драгоценное густое вино из церемониальных кубков, в знак верности данным клятвам связанных торжественной красной лентой? Как наслаждались долгими золотыми осенями в Бенну – Вечном городе, который ты подарил мне в знак своей милости?

– На твоем месте странно желать, чтобы я это помнил. – Элирий покачал головой. – Но я помню. Я подарил тебе великий город, а ты в благодарность предал меня.

– Друзья всегда предают, Лестер. Иначе они не были бы друзьями. Надо было подчинить меня так же жестоко, как бедолагу Аверия, лишив всяких страстей и желаний, раз уж хотел рабской покорности.

– Ты прав, – внешне спокойно согласился Элирий. – Надо было. Надо было сделать так со всеми вами.

– Ну, тогда бы ты быстро заскучал. – Игнаций рассмеялся приятным рассыпчатым смехом. – А я знаю, как ты не любишь скучать…

– Память моя не восстановилась полностью, Лермон, – сухо прервал его Элирий. – А потому, как ты и сказал, вернее всего будет оставить прошлое в прошлом и начать новую жизнь.

– Означает ли это, что ты простишь меня? – с отчетливой надеждой в голосе спросил Игнаций. – В конце концов, кому же служить, как не тем, кого предал однажды…

Элирий усмехнулся. О небожители, после возрождения он только и слышит мольбы о прощении. Насколько они искренни – вот в чем вопрос. В новом мире Красный Феникс не верил никому из тех, кто отрекся от него в старом. Даже если бы хотел, он не сумел бы себя заставить. Доверие – одна из самых дорогих вещей на свете, и его светлость мессир Элирий Лестер Лар не собирался раздавать ее просто так.

– Ты слышал, что я сказал, – процедил он. – Убирайся подобру-поздорову, пока я не передумал и не позабыл, что ты Первородный, в чьих жилах течет священный цвет солнца.

– Как скажешь, – покладистым тоном заметил Игнаций и поклонился. – Могу я на прощание передать тебе послание от твоего Первого ученика?

Чувствуя медленно закипающий гнев, Элирий молча протянул руку. Вот как? Выходит, гнусные предатели спелись за его спиной. Он принял из рук Игнация запечатанный конверт и не торопясь, с подчеркнутым удовольствием разорвал его на мелкие кусочки.

Но Золотая Саламандра, кажется, не огорчился.

– Твой Первый ученик хорошо знает тебя, – лукаво улыбнулся он, – а потому написал два письма. Думаю, Яниэр написал бы и больше, если бы имел достаточно времени. Но, увы, сейчас он находится под постоянным надзором в Бенну. Кроме этого, и днем и ночью Яниэр занят трудной и безнадежной работой: он должен исцелять больных и поддерживать целостность защитной белой пелены, укрывающей Вечный город от смертоносных лучей черного солнца. После резни на Фор-Вираме Ангу перешел под контроль Элиара, и у Яниэра нет возможности отказать ему. Пожалуйста, смилуйся и не рви второе и последнее письмо.

– Ты все-таки решил поторговаться со мною? – Красный Феникс чуть приподнял бровь. – И выступить в защиту еще одного изменника?

– Чтобы родился новый мир, старый должен сгореть дотла, – негромко проговорил Игнаций, на сей раз решив приступить издалека. – После того, как на острове, где мы сейчас находимся, бушевал священный красный огонь, земля еще несколько десятков лет хранила в себе его жар. Ничто не могло расти в окрестностях Красной цитадели. Настоящее чудо, что вишневое дерево сумело укорениться здесь, окрепнуть и расцвести к твоему возвращению, источая тончайший аромат, которым я наслаждался, ожидая тебя. Что это, как не свидетельство благосклонности высших небожителей?

Игнаций вновь преклонил колено и смиренно опустил глаза долу, опасные глаза разного цвета. Каков лицемер! И каков хитрец. Но отчего-то Элирий молчал и продолжал слушать его медоточивые речи.

– Под нашими ногами земля, в которую легли и твои, и мои люди… Пусть эта священная земля Ром-Белиата примирит нас. Жизнь цветка так коротка, а в долгой жизни человека много трудностей и ошибок. Все, что было, оставим в прошлом.

Яркие бутоны сплошь усеивали ветви – скоро наступит пик цветения. Элирий взял в руки второе письмо, точь-в-точь такое же, как первое, и повертел в раздумьях и сомнениях. Сперва он хотел было так же демонстративно разорвать его, не читая, или же вернуть нераспечатанным, бросить на землю в алые вишневые лепестки и уйти. Однако любопытство взяло верх, и Красный Феникс про себя решил, что не будет большого вреда, если он все-таки прочитает послание от Первого ученика. К тому же каллиграфия Яниэра всегда была такой безупречной, такой красивой – хотелось полюбоваться ею вновь, хотя бы еще раз. Аккуратно разломив надвое печати с журавлем и двойной охранной руной Яниэра, Элирий распечатал письмо.

Это было горячее и нежное послание. В нем кратко, в хронологическом порядке излагались основные события, произошедшие на Материке после смерти Красного Феникса, а также все извинения и оправдания, которые в раскаянии своем смог измыслить его Первый ученик.

Элирий молча прочитал задушевные строки, которые сдержанный северянин, должно быть, никогда не решился бы произнести вслух. Страдающая душа Яниэра, конечно, не могла не искать сочувствия и утешения, однако ученик полностью и безоговорочно признавал вину, удержавшись от малодушных попыток оправдать себя и свои ошибки.

Удивительное дело, он уже называет преступления Яниэра ошибками? Элирий поджал губы. Нужно пресечь эти неоправданно великодушные порывы, на которые его так ловко попытались сподвигнуть. Если Яниэр действительно раскаивается и чувствует потребность к примирению, значит, свою искренность придется доказывать, и не изысканными словами, а поступками.

Однако гнев Красного Феникса понемногу таял. Едва ли не против собственного желания Элирий мягко улыбнулся: он и не предполагал, с какой силой отзовется в сердце это мучительное письмо. Вдруг вспомнились ясные голубые глаза, в глубине и прозрачности которых самозабвенно тонул он когда-то, как тонет огненнокрылая птица феникс в бездонном небесном океане.

– Так, значит, в конечном итоге Ишерхэ погибла от руки Яниэра, – мрачно подытожил Элирий. – А ты помог ему избежать расплаты за клятвопреступление.

– Верно.

Ненарушаемая клятва верности, которую Ишерхэ заставляла приносить всех, кто находился в ее ближайшем окружении, была сурова: в случае отступления неминуемо настигала расплата. Физическая оболочка клятвопреступника быстро разрушалась, а дух был обречен до скончания вечности скитаться по земле, жадно стремясь за ее пределы, но не в состоянии уйти. Элирий вздрогнул, представив бесконечные муки, у которых нет ни единого шанса прерваться: не жизнь и не смерть. Неужели оба его ученика, связанных ненарушаемой клятвой, готовы были пойти на это, лишиться вечности и посмертия, только чтобы расправиться с тиранией и самодурством Ишерхэ?

Яниэр подробнейшим образом расписал памятный бой двух драконов в небесах Бенну, и Элирий словно увидел его своими глазами.

…Когда пелена призыва спала с глаз, изящный серебряный дракон увидел соперника: под блестящей чешуей черного собрата мышцы перекатывались лениво и даже вальяжно, словно волны в океане, а узкая хищная голова чуть покачивалась в такт ритмичному дыханию. Разъяренный брошенным ему вызовом, серебряный дракон без промедления ринулся в бой, однако в последний момент черный сумел увернуться: текуче взмыв над облаками, он на время пропал из виду. Появившись в небе над восьмивратным Вечным городом, нынешней ставкой Триумфатора, и инициировав этот поединок, черный дракон отчего-то не торопился в него вступать, будто нарочно тянул время.

Бросившись вдогонку, серебряный быстро настиг врага: будучи крупнее, черный дракон заметно уступал ему в скорости. Однако поражающие воображение размеры могучего тела не помешали провести грациозный маневр: черный ловко развернулся в полете и, обдав преследователя пламенем смертоносного дыхания, всеми когтями вцепился в спину, принявшись раздирать ее в лохмотья. Встряхнувшись гладким змеиным телом, серебряный сумел сбросить противника, но из широко разошедшихся ран, заливая небо и землю, потек священный цвет циан.

Первая неудача только больше разъярила серебряного. Резким рывком устремляясь ввысь, за расчетливым черным врагом, вновь ускользнувшим в укрытие облаков, он заревел утробно и зло:

– Тебе не сбежать! Мы связаны неразрывной нитью: я кукловод, а ты – марионетка.

Уже через несколько мгновений серебряный дракон поравнялся с соперником. Хищно ощерив пасть, обнажив длинные серповидные клыки, он предпринял новую атаку. Черный дракон дышал огнем и продолжал избегать прямого противостояния, очевидно, понимая, что сила не на его стороне. Уклонившись, он взвился еще выше и опять исхитрился ударить в спину. Вероломный удар достиг цели: серебряный протяжно взвыл от боли. Словно холодная морская вода, щедро лился из его ран яркий цвет циан, чистая магия небожителей. Собираясь в мириады крохотных капель, похожих на брызги приливной волны, разбивающейся о камень, священный цвет оставался парить в невесомости.

Сильные и гибкие тела духовных зверей сплелись, как две виноградные лозы, в роковых объятьях. Это была битва насмерть: клыки и когти обоих остервенело и безжалостно терзали чужую плоть. Черный дракон также был ранен, и ранен серьезно: изогнутые серебряные когти проникли глубоко и почти добрались до сердца. Они нанесли ощутимый ущерб: из множества рваных ран вырывалось черно-алое пламя. Сгустками нечистой крови пламя растекалось по небосклону, сливаясь с божественной кровью цвета циан.