Воплощение

– Хм… – Давид задумался. – Наверное, эта самая чувствительность и привела. Было несколько страшных ситуаций, когда мне угрожали люди, и каждый раз это на долгое время выбивало меня из колеи. Я слишком сильно переживал эти события, хотя на самом деле бояться там было нечего. Опять же – мне сложно понимать людей, поэтому я всегда строю самые страшные догадки, что может случиться. Плюс, я редко выражаю свои чувства в жизни, наверное они сильно скопились внутри и в какой-то момент прорвали плотину моего сознания, отчего оно дало сбой.

Врач ещё какое-то время пристально смотрела в глаза Давида. Тот смущённо улыбнулся и снова принялся рассматривать коленки.

– Вы знаете, ко мне обычно приходят с ерундой, – наконец сказала терапевт, – но в вашем случае всё достаточно серьёзно. У вас на лице физические признаки депрессии, не говоря уже о том, что я услышала, а значит мы с вами начнём медикаментозное лечение. С лекарством я уже определилась, но возможно потребуется корректировка – редко случается так, что лечение сразу попадает в цель.

– Ясно.

– Я выпишу вам антидепрессанты и на первые две недели транквилизаторы, чтобы легче войти в терапию. Антидепрессанты достаточно дорогие, но это современное лекарство без явно выраженных побочных эффектов. Начинайте принимать и через месяц на повторный приём, договорились?

– Да, конечно, – поспешил согласится Давид. – Получается, у меня не просто депрессия, а клиническая?

– Да.

– Понятно. Спасибо вам. Становится легче, когда понимаешь, что с тобой происходит.

Врач распечатала заключение с рекомендациями. Помимо названия лекарства, она также указала приблизительную длительность лечения: «не меньше года». Эта информация не сильно смутила Давида – он знал, что лечение антидепрессантами может продолжаться до нескольких лет.

– Выздоравливайте, – на прощание с искренней теплотой сказала врач.

Они попрощались, Давид оплатил приём и в хорошем расположении духа вышел на улицу.

2

Этот весенний день показался ему особенно чудесным. Мурманская весна была далека от общемировых весенних стандартов, поэтому Давид не удивился, что на улице огромными хлопьями валит пушистый снег. Обычая середина марта в Мурманске.

Температура была близка к нулю, поэтому снег практически сразу таял, касаясь асфальта на проезжей части. В остальных местах ещё лежали сугробы, но и они уже были в процессе прощания с холодами.

Давид решил пройтись – тело требовало нагрузки. Машину он оставил около дома и к врачу добирался на общественном транспорте, чтобы сэкономить на бензине. К тому же на дорогах была каша, и его легковушка легко могла застрять в небольшом сугробе, поэтому он решил не рисковать.

Дни, когда настроение поднималось выше среднего, в последние годы были редкостью – он не соврал врачу и практически всегда ощущал чувство безысходности, поэтому такой случай нельзя было упускать, и он медленным шагом пошёл наслаждаться прогулкой.

Спустя несколько минут зазвучал рингтон, и Давид понял, что хорошему настроению пришёл конец – звонила его девушка.

– Да, Вик, – пробурчал он в трубку.

– Дейв, ты меня заберешь вечером? – На том конце звучал звонкий голос человека, не терпящего отказов.

– Ага. К восьми?

– Давай чуть пораньше, клиентов не так много, думаю отпустят.

Давид почувствовал, как стало нарастать раздражение – сколько раз он приезжал за ней в точное время и ждал не меньше получаса, пока она «закончит пораньше».

– Хорошо, приеду. – Он уже собирался попрощаться, но знал, что так легко ему не отделаться.

– Прикинь, мы этого бомжа так и не выгнали! – Вика явно не собиралась заканчивать разговор. – Он купил чай и сидит за столиком. Говорит, что мы не имеем права его выгонять, хотя от него уже весь зал провонялся.

Девушка работала в пиццерии на кассе. Из многочисленных сообщений, которыми она заваливала Давида в течение дня, он узнал, что сегодня к ним пришёл погреться какой-то бродяга.

– Так вызовите полицию, – предложил Давид. Он понимал, что любой намёк на заинтересованность в этом диалоге сразу же вызовет у Вики непреодолимое желание посвятить его во все её рассуждения о бомжах, пиццерии, клиентах, новостях из пабликов и жуткой несправедливости, что ей приходится работать в таком поганом заведении. Но не проявить никакого участия в её жизни он не мог.

– Да вызвали, – пожаловалась Вика. – Сказали приедут в течение часа. А уже два прошло! Я им пять раз звонила, сказала, что человек нарушает общественный порядок и несет угрозу здоровью людей. Дэйв, от него воняет тухлой рыбой, ты себе можешь представить?

– Угу.

– Вот! – Вика не унималась. Ей было не важно, что практически всё это она уже рассказала в сообщениях – они не могли передать всю палитру эмоций, которые всегда переполняли девушку. – Мы его сначала вежливо просили уйти, потом Витя, ну, который повар, попытался его на улицу вытащить, так тот упёрся в проходе и орать начал. Клиентов всех распугал, у нас, блин, выручки сегодня будет – кот наплакал.

– Ладно, Вик, давай вечером…

– Ой, Давидушка, – перебила девушка, – ты можешь мне косарик скинуть на карту? Мне коллеге надо долг отдать, я сегодня обещала. С зарплаты верну.

– Да, сейчас переведу.

– Спасибо, Зай.

– Да, блин, Вика, опять?

– Ой, прости, забыла, никаких зверей, только суровые человеческие имена.

– Всё, вечером заеду.

– Ага.

Вика отключилась. Раздражение достигло той точки, когда Давид принялся безотчётно раздирать заусеницы на пальцах. Руки всегда были покрыты свежими ранами и язвочками – раздражение давно и прочно засело в его истерзанной душе.

С Викой они познакомились в сети – она написала ему слова благодарности, после того, как посетила спектакль, в котором он играл. Давиду всегда импонировало, что люди находили его в социальных сетях, чтобы поделиться своими впечатлениями.

Когда писали симпатичные девушки, было приятно вдвойне.

Подобным образом он трижды заводил отношения, но эти оказались самыми долгими – они уже успели вместе с друзьями съездить в отпуск, а спустя пол года после знакомства Вика переехала к нему.

Девушка была веселой симпатичной брюнеткой с большими карими глазами и россыпью веснушек на лице. Давиду нравился её юмор – это его и зацепило на первом свидании. Первый месяц он был на седьмом небе от счастья, уже который раз убеждая себя, что нашёл ту самую. Но как всегда и случалось, спустя время его начали грызть сомнения – он стал думать, что снова ошибся в выборе. Начали проявляться раздражающие стороны её характера и бытовые несостыковки, они спорили чуть ли не каждый день и никто не собирался уступать другому – оба были убеждены в том, что его мнение истинно верное.

Давид терпел. Когда после очередного спора накал страстей стихал, он начинал обвинять себя в том, что не способен адекватно мыслить, потому как не умел справляться с эмоциями в жаркие моменты. С психологом они не раз разбирали ту или иную ссору, и всегда приходили к выводу, что необходимо научиться принимать людей такими, какие они есть. Позволять им быть собой, а не стремиться переделать путём споров и нравоучений. Тот факт, что вероятнее всего Вику он не любил, Давид всегда отправлял в самый дальний уголок своей души – боялся в этом признаться и себе и ей, ведь сомнения всегда имеют две грани: мой это человек или нет.

Корень проблемы заключался в том, что Давид сам себя не понимал. Ему предстоял долгий путь в терапии, чтобы научиться распознавать свои чувства, стать их хозяином, а не забитым слугой, и выяснить, какой он человек на самом деле – чего хочет, для чего живёт и кем видит себя в здоровом состоянии. Депрессия тяжёлым одеялом прикрывала выжженное поле его чувств, не давая прорасти новым побегам. Для начала нужно было снять эту пыльную тряпку и выкинуть на помойку, но он так привык к этой безопасной тяжести, что уже не способен был представить себя без неё.

Депрессивная зона комфорта.

Ещё его бесило общаться по телефону. Каждый раз, когда звонила Вика или мама, он резко закипал, зная как долго они любят трепаться языками. И каждый раз хотел сказать им об этом, но тогда это бы означало, что он обнажит свои чувства или обидит собеседника. Формула была простая – чем ближе был человек, тем сильнее отдалялся от него Давид. Ведь близкие люди способны сделать больнее всего.

Он развернулся и побрёл к автобусной остановке, напрочь забыв зайти в аптеку за выписанными лекарствами. Желание гулять испарилось вместе с хорошим настроением.

3

На следующий день после утренней репетиции в театре Давид поехал навестить родителей, а точнее маму – отец был в очередной командировке.

Прогревая машину, он набрал её номер, чтобы сообщить, через сколько приедет.

– Да, сынок? – Голос был жизнерадостным, значит сегодня она чувствовала себя хорошо. Такое случалось нечасто – пол года назад у неё обнаружили рак поджелудочной железы. Врачи давали от года до двух.

– Привет, мам. Я заеду через десять минут.

– Хорошо, тебе приготовить чего-нибудь? – Вопрос, который он слышал уже бессчётное количество раз.

– Нет, спасибо, я покушал, – соврал Давид, стараясь спрятать раздражение в голосе.

– Точно? А то давай быстренько сварганю чего-нибудь?

– Мам, ну я же сказал, что не голоден.

– Ну ладно. – В голосе явно читалась печаль. – Тогда жду.

– Ага, давай, скоро буду.

Давид отключился, не дождавшись, пока мать попрощается. Он ещё не приехал к ней, а уже чувствовал себя выжатым и уставшим – складывалось ощущение, будто общение с матерью высасывало из него всю энергию. Иногда он думал, что она энергетический вампир, хотя на самом деле все его силы уходили на борьбу с раздражением и эмоциями, которые каждый раз собирались вырваться на волю. Этого он позволить себе не мог.

Когда семья узнала о болезни, случился недолгий период их сближения. Несмотря на депрессию и неумение выражать чувства, первое время Давид поддерживал её как мог, но человек привыкает ко всему. Вот и душевная ссадина от болезненного удара после известия о раке вскоре зажила, и поведение Давида вернулось в привычное русло – он снова закрылся.

Ещё Давид не любил, как она готовила, хотя пирожки, которые мама часто вручала ему после очередной встречи, разбегались по театру в мгновении ока. В промышленных масштабах она начала кашеварить, когда вышла на пенсию и нужно было чем-то заполнить освободившееся время. В детстве он любил её стряпню, хоть и ел её не так часто – из-за работы у матери практически не оставалось времени что-то приготовить. Поэтому Давид часто питался полуфабрикатами, которые готовил отец, если не был в разъездах. В остальные дни мама просто приносила еду из кафе, где работала бухгалтером.

Давид выехал с территории театра и спустя семь минут уже припарковал машину около дома родителей. Здесь он прожил двадцать пять лет: два окна и балкон на третьем из девяти этажей – как раз там, где заканчивались верхушки голых берёз, растущих в палисаднике.

Он зашёл в подъезд, поднялся на нужный этаж и несколько секунд постоял у входной двери, стараясь побороть раздражение. Осознав, что ничего не выйдет, хмуро открыл дверь и оказался в знакомой квартире, где стабильно пахло едой.

– Привет, мам, – бросил Давид и принялся раздеваться.

– Привет, сынок. – Мама возилась на кухне – сухая женщина с забранными в пучок редкими седыми волосами (спасибо химиотерапии), тонкой шеей и большими печальными глазами. Одета она была в домашний кремовый халат, ноги украшали мохнатые тапки из овечьей шерсти, на правой руке светились умные часы, которые Давид подарил ей на юбилей.

Судя по запаху еды, попытки отговорить её от готовки оказались тщетными.

Помыв руки, Давид прошёл на кухню – главную обитель матери, где она проводила почти всё своё время. На сковороде шкворчала картошка, микроволновка что-то усердно разогревала, на столе уже расположились тарелки с поджаренными гренками, малосольными огурцами и каким-то салатом.

– Решила на всякий случай что-то приготовить, – сказала мама, колдуя деревянной лопаткой в сковороде.

– Я же сказал, что не хочу кушать, мам, – тихо ответил Давид.

– Ну, сколько съешь, столько съешь, я вечером тоже поужинаю.

Спустя несколько минут, сковородка оказалась на столе, мама села напротив и, улыбаясь, посмотрела на сына.

– Как дела на работе?

– Да всё как обычно. – Давид взял вилку и зацепил несколько кусочков картошки. Нужно было чем-то занять себя, чтобы не принимать особого участия в диалоге. – Как ты себя чувствуешь?

– Ой, сегодня хорошо, тьфу, тьфу, тьфу. – Она постучала костяшками по столу. – С утра болела голова, видимо на погоду, я выпила таблетку и после обеда всё прошло.

– Ну хорошо.

Разговоры о раке они обходили стороной.

– Была сегодня в поликлинике, – продолжила мама, – пыталась попасть к неврологу, но все талончики уже расхватали. Пошла в доврачебный кабинет, там Людмила Васильевна работает, помнишь её?

– Ага. – Давид не помнил, но решил, что если признается в этом, то удлинит и без того раздражающий монолог матери.

– Она меня записала на пятницу к терапевту, он уже направит к специалисту. Хорошая женщина.

Давид промолчал и откусил жирную, но чертовски вкусную гренку. Его лицо при этом не выражало никаких эмоций, взгляд направлен в тарелку, чтобы не дай Бог не встретиться с матерью взглядами.

Женщина включила телевизор, висящий сбоку от входа на кухню, за что Давид внутренне её поблагодарил – теперь можно было отвлекаться на выпуск новостей. Мама рассказала, как звонила отцу, брату в Нижний Новгород и подруге, живущей на другом краю города. Давид слушал вполуха, делая вид, что очень заинтересован новыми разработками в сфере ракетостроения.

К раздражению стало примешиваться чувство вины за то, что он не хочет участвовать в диалоге с матерью и всем своим видом демонстрирует, насколько ему нет до неё дела. В глубине души он понимал, что маме ничего не оставалось, кроме как самой рассказывать о всякой чепухе, потому что она привыкла к безучастности сына и уже давно не ожидала ответной реакции. Он любил её, несмотря на вечное раздражение, и каждый раз ругал себя за то, что не способен выражать чувства и показывать эмоции. Если мама на что-то жаловалась, он либо отмалчивался, либо бросал нейтральную фразу, что всё будет хорошо. Эта модель поведения въелась в его существо как неискоренимый сорняк, который прорастал сразу же после прополки.

Мама замолчала, и минуту они провели в дискомфортной тишине. Давид не отрывался от телевизора – за время её монолога он ни разу не посмотрел в сторону матери.

– Как там дела на личном фронте? – нарушила она тишину.

Любой вопрос, касающийся его личной жизни, всегда вызывал самые неприятные ощущения.

– Мам, нормально всё. – Раздражение всё-таки вырвалось наружу.

– Всё, молчу, молчу.

Новости сменились прогнозом погоды. В квартире погода была пасмурной, надвигался ураган.

– Может блинчиков пожарить? У меня там как раз тесто…

– Да не хочу я, – резко ответил Давид. Стало стыдно, он позволил себе слишком сильно открыть эмоциональный клапан.

– Поняла. – Мама встала и принялась мыть посуду.

Давид чувствовал себя отвратительно. Он смотрел на ссутулившуюся спину матери и старался как можно быстрее придумать, как разрядить обстановку.

– Как там папа? – спросил он. Теперь, когда внутри образовалось пространство после излившейся желчи, ему стало легче проявлять хотя бы крохи заинтересованности.

– Нормально, сказал в субботу вернётся, – ответила она, второй раз намыливая тарелку.

– Он где сейчас?

– В Москве.

– Понятно.

Диалог не клеился. Мама явно расстроилась, вина атаковала Давида с новой силой.

– Спасибо мам, было вкусно.

– Пожалуйста, сынок. – Вилка в раковине была особенно грязной и требовала тщательного изучения.

Напряжённое молчание. Давид понял, что не сможет исправить ситуацию, поэтому поднялся из-за стола и направился к выходу.

– Ладно, мам, я поеду, там дела ещё, – сказал он и вышел из кухни. За спиной прозвучало тихое «хорошо».

Он быстро оделся и открыл входную дверь. Развернулся, чтобы попрощаться, и в который раз наткнулся на красные глаза матери, которая стояла в дверях, ведущих на кухню, вытирая руки махровым полотенцем. Она улыбнулась и отвела взгляд, пряча слёзы.

– Пока, Давид, заезжай обязательно.

– Пока мам, позвоню тебе завтра.

Мимолётное объятие обоим далось с трудом, и Давид поспешил на улицу, разъедаемый многотонным чувством вины.

4

В июле прошлого года Давиду исполнилось двадцать девять лет, но каждый раз покидая квартиру родителей, он ощущал себя никчёмный подростком.

Он завёл машину и осмотрелся – двор был пустой, за исключением нескольких жирных чаек, которые потрошили помойку. Затем вставил в телефон aux кабель, полистал плейлист и включил песню «Строй» группы Invertor. Заиграл мощный вступительный рифф, Давид увеличил громкость, и в следующую секунду машину заполнила агрессивная полиритмичная музыка.

Психолог советовала Давиду хотя бы раз в месяц выбираться в какое-нибудь глухое место, где его никто не мог услышать, и стараться прокричаться. Он каждый раз обещал, что обязательно введёт это в привычку, но за полтора года терапии выбирался в такое место лишь однажды – когда они в пух и прах разругались с Викой.

Несмотря на переполнявшие его чувства, Давид молча уставился в одну точку, стараясь заместить свои переживания громкой тяжёлой музыкой. Он догадывался, что его чувствам сложно выбраться наружу, потому что они слишком сильно спрессованы внутри, словно материя нейтронной звезды, отличающаяся монструозной плотностью.

Следующей заиграла песня «Would?» группы Alice In Chains. Её текст как нельзя кстати подходил под настроение.

Какое-то время Давид наблюдал за дерущимися чайками, который достали из помойки пакет, разорвали его и раскидывали мусор по всему двору. Потом подождал пока из выезда со двора проедет полицейская «буханка» и направился домой.

На спуске от «Охотного ряда» в сторону «Молодёжки» уже успела образоваться пробка, хотя время обеденного столпотворения давно прошло. Поток машин тянулся со скоростью вязкой лавы, Давид мысленно успел отчитать всех участников движения, дорожные службы и проектировщиков дорог, пока наконец не спустился к перекрёстку, ведущему в сторону дома. Там он увидел причину затора – прямо в центре перекрёстка столкнулись две легковушки. Давид направил всю свою злость и раздражение на водителей, которые по его мнению купили права и были недостойны садиться за руль.

Во двор он заехал спустя пятнадцать минут. Припарковал машину и какое-то время сидел в тишине. На смену чувству вины пришло уже ставшее родным опустошающее ощущение безысходности.

Домой идти не хотелось. Звонить друзьям не хотелось ещё больше – с ними показывать эмоции ему давалось намного легче, потому как особой близости с этими людьми он не испытывал, но в его нынешнем состоянии социум вызывал лишь отвращение. Идти гулять было лень, хотя раньше прогулка часто помогала ему прийти в себя. Оставалось всё-таки запереться дома и предаться бесполезному серфингу социальных сетей или просмотру стримов.

Вечер был свободным – следующий спектакль нужно было играть только послезавтра. Расстраивала лишь завтрашняя утренняя репетиция, потому как приходилось выжимать из истощённого депрессией организма какие-то эмоции.

Зайдя в квартиру, Давид переоделся в домашние штаны и лёг на кровать. Открыл приложение на телефоне и стал пролистывать десятки разных видео, чтобы выбрать то, которое показалось бы наиболее привлекательным.

Дома царил беспорядок, но ему было плевать. Обычно он старался поддерживать чистоту в квартире, но его девушка имела на этот счёт другую точку зрения и почти никогда не убиралась. Ему сильно не хватало в ней умения создать домашний уют, квартира для Вики служила лишь местом, где можно переночевать, посмотреть кино или какое-нибудь интернет шоу, принять душ и раскидать по всем углам свои волосы, заколки и резинки для волос. В остальное время она работала, мечтая поскорее закончить смену и пойти тусоваться с друзьями на чьей-нибудь квартире или пол ночи провести в клубе.

Они слишком отличались друг от друга. Давид был достаточно замкнутым человеком и больше времени проводил дома – общения ему с лихвой хватало в театре. Вика же, напротив, была душой компании, получая огромное удовольствие от внимания к своей персоне. Оставалось загадкой, как они смогли удержать отношения на протяжении полутора лет, являясь полными противоположностями. Впрочем, несмотря на все свои комплексы, Давид обладал особой харизмой и достаточно высоким интеллектом, и в те дни, когда ему удавалось выплыть из болота депрессии, они неплохо проводили время.

Сегодня был определённо не такой день, поэтому Давид посмотрел на часы и порадовался, что до встречи с Викой оставалось целых четыре часа. Он подумал, что возможно успеет прийти в себя, чтобы не случилось очередной ссоры или неуютного молчания по разным углам.

В этот момент от неё пришло сообщение:

«Сегодня идём в клуб, буду как обычно поздно и скорее всего в говно».

Давид улыбнулся – его девушка практически не пила, могла растянуть один коктейль на всю ночь, поэтому шутка показалась ему смешной.

Он ответил, что сразу постелет ей в ванной, чтобы она не заблевала постель, и через секунду получил в ответ смайлик с сердечками вместо глаз.

Настроение пошло в гору – этот вечер он проведет в одиночестве, что могло быть чудеснее? Тягостные чувства временно отошли на задний план, их сменила лёгкая эйфория. Он давно привык к подобным качелям своего настроения, какое-то время подозревая у себя биполярное расстройство, но психолог сказала поменьше ставить себе диагнозы по информации из интернета.

Поднявшись с кровати, Давид отправился на кухню, чтобы согреть чайник и выпить кофе с конфетами, которые периодически получал от зрителей.

Он размешивал сахар в чашке, когда зазвонил телефон.

– Привет, пап, – с улыбкой произнёс Давид. Общаться с отцом было проще, чем с мамой. – Ты там где, в Гренландии?

– Ага, на Южном полюсе, – пошутил в ответ отец. – Как сам?

– Да всё своим чередом. Лицедействую потихоньку.

– Всё в свои игрульки играешь? – Отец был достаточно равнодушен к увлечениям сына, но периодически острил на тему его выбора профессии.

– Я за эти игрульки деньги получаю. И конфеты.

– Сладкого много не ешь, попа слипнется.

– Как слипнется, так разлипнется. Мама сказала ты завтра уже дома будешь?

– Если дорога позволит. – Послышался звук зажигалки, отец затянулся. – Там у вас всё метёт?

– Ага, сегодня каша на дорогах. Ты там аккуратнее, особенно под Мончегорском. Гружёный поедешь?

– Да, в Москве под завязку забьют. Если повезёт, стащу ящик пива, грузчики на приёмке вечно домой некондицию тырят.

– От пива живот растёт.

– Я взрослый, у меня всё выросло, – хмыкнул отец. – Ладно, Давид, поеду в хостел, посплю перед дорогой. Как дома буду, можем в тот грузинский ресторанчик сгонять, шашлыка хочу, аж зубы скрипят.

– Маме только не говори, что пойдем не её еду есть, а то трагедия будет.

– Этого нам не нужно. Всё, давай, отключаюсь.

– Пока, пап.

Давид отхлебнул сладкий кофе и посмотрел за окно – снегопад продолжал накрывать город пушистым белоснежным потоком. Такая погода всегда вызывала в нём уютные чувства, особенно если находишься дома.

В следующую секунду в голову ударили воспоминания о разговоре с мамой, и душу Давида вновь занесло холодной вьюгой. Он шумно выдохнул и вернулся в комнату, чтобы лечь и забыться в сети.

Почти каждый день он чувствовал себя уставшим и истощённым. Внутри шла вечная борьба с терзавшими его чувствами, постоянной тревожностью и ощущением обречённости, что отнимало уйму сил. Каждый раз приходилось себя преодолевать, чтобы выполнять даже самую простую повседневную работу – сходить в магазин, помыться, приготовить поесть. Даже лёжа в кровати, у него периодически возникало желание лежать на ней ещё сильнее, как бы странно это не звучало, потому что даже так он не мог отдохнуть.

Почти всю жизнь его мучили проблемы со сном. К творческим людям вдохновение приходило чаще всего ночью, вот и Давид привык вести совиный образ жизни. Раньше он сочинял музыку, играл в нескольких группах и писал стихи, но последние несколько лет любое творчество вызывало лишь скуку.

Работа в театре также не способствовала ранним подъёмам – утренняя репетиция начиналась в одиннадцать часов, а засиживался он всегда до глубокой ночи и всю неделю ходил сонный и угрюмый.

Когда Давид снова оказался в постели, то спустя пару минут начал засыпать. Телефон дважды вываливался из рук, но он упорно продолжал бороться со сном, пока наконец не забылся в тревожной дрёме.