Волея

Ну и мой маленький пушистый друг, надо заканчивать, ибо ты всё-таки отрубился –Волея ласково потрепала сопящего Сура за маленьким ушком.

Они остановились на какой-то лесной полянке. Сур сопел. Лисила была непонятно где судя по глазам. Лёли сидел рядом с ней, переживал и держал за рыжую лапоньку.

Волея решила заняться лагерем. Понятно было, что всем нужен отдых. Они уже достаточно далеко ушли от места празднования. Обходя периметр и создавая безопасное пространство, опутыая всё заклинаниями, ведь каждый маг знает, что означает лес. На одном из деревьев она увидела знакомое зеркало, и подошла к нему.

– О! Сестричка Тюхе. Что поведаешь?

– Победите дам вам то что пожелаете.

Проиграете я возьму то, что захочу – И Тюхе снова исчезла, растворилась в серебряной амальгаме древесного зеркала, вместе с ним.

– Понятно. Значит теперь ребята ещё становятся и ключевладами.

– Так, касатики, на-ка дайте мне посмотреть ваши зубы и лапы.

– Зачем – встрепенулся Лёли.

– а затем, что первый признак того, что ты уже хоть и неумело и неосознанно путешествуешь между мирами это поврежденные кости и зубы. Волны частиц времени и пространства не сходятся или сходятся не до конца. И остаются прорези и трещины. Которые замещаются прежде всего костной тканью человеческой (или существ). А у тех, кто лезет куда не надо, хотя ещё слаб – тканью мозга.

– Ай! Больно! – Лёли держался за лапу.

– Ясно. Шалил с веерной маской. Ну тебе её тогда и носить. Где был, что видел, что делал и кого встречал помнишь?

– Нет.

– Как попал, это дело не сложное, а как выбыл из подпространства?

– Сур там что-то в серьге накрутил.

– Умняш мой – Волея ласково взглянула на по прежнему сопящего, и хоть и израненного ядом, но всё что-то делающего, даже во сне, сурка, судя по его дёргающимся хвостику и лапкам.

– А теперь всем отдыхать. Отдохнём и дальше пойдём. Путь не близкий, и у нас ещё две эти практически висящие – сардельки или сосиски. Это я про Сура и Лисилу. Пока они в таком состоянии магией мы их не перенесём. Не буду объяснять, но можем при переносе их разъединить и не так соединить, изменить в общем. яд такой у той змейки. Родовой. Не простой.

Ты поспи тоже, малыш, а я подумаю.

И Волея присела у ствола старого дерева.

Глава 4

Долго ли, коротко ли спала Волея, прислонившись к стволу старой рябины, пока листья над головой шумели, пока корни под землей прорастали и ели, пока по стволу под корой соки бежали, и ветви и ствол и листья питали. Да только приснился Волее чудной сон, сон чудной, чудесный и непростой, и пришёл к ней во сне её старый друг закадычный марионеточник Корай.

Пришёл и разговор повёл.

– Ну что, душенька моя ненаглядная, совсем забыла про старого друга, всё сражаешься, всё ищешь, всё путями миры связываешь и передвигаешь, не знал бы я что ты из перепутчиков, подумал, что ты из наших марионеточных, ведающих узлами и поцелованные облачным солнцем. Нитеводная… что ж ты мне сразу не сказала. Тогда у нас будет совсем другой расклад. Знаю-знаю, ребят твоих ядом потравили, спасать их несёшь. Да только не успеешь, если по миру пешком пойдёшь. Через миры ты их сейчас не проведёшь, магией не перенесёшь. Откуда я знаю, так мы все узорники – и марионеточники, и древодревные, и ключевлады, и вы – нитеводные. Верёвки вить и узор скрутить, нити перевить, сплести и распустить. Вот наше призвание. Рябина твои мысли прочитала, а что ты удивляешься, узор на коре увидела, нет? Умеешь ведь смотреть, а не смотришь. Ну ладно, ладно – не ропщи. Волнуешься, устала. Понимаю.

Времени мало на обучение. Ну сколько успеем.

Про дев твоих знаю, про обряд ПТАН тоже ведаю, всё верно. Но перед тем как к Меандре идти, тебе надо знать как её от проклятых лиан спасти. К Иден Бонсё вместе с ней пойдёте. Лисила одна в царство уйдёт, Сура раньше сноглядная приберёт, но не бойся, он не умрёт.

С Хелью тебе не справиться, да и не надо, они, Богини, существа особые, тяжёлые. Ты Полуумного короля стража Зала поломанных героев к ней приведи, давно он от неё хоронится в зале, давно срок его пришёл, да не по своей воле ему оттуда не уйти, никак не может он сам понять то, что должно быть понято. Вот и ступай туда. Так сказал Корай.

Волея проснулась. А Сур – нет. На их с Лёли глазах, он начал бледнеть и в воздухе растворяться. Лёли взвывать начал было, сжав в кулаки лапы, но Волея поклонившись дереву, его остановила. Не волнуйся, мне видение было старой рябиною дано, не умрёт наш Бурсур. Лисила его найдёт, когда уйдёт. Ничего пока больше меня не спрашивай. Не всё даже нам, высшим магам, известно наперёд.

План поменялся. Сейчас мы последуем в Зал поломанных героев, чтобы забрать там Полуумного проклятого короля. Да, мой мальчик, путь героя всегда неясен и часто рождается под подошвами его истоптанных седьмых сапог. Ох уж это схожее несходство.

Каждый из них заперт в подвиге который им не удалось совершить, и герои разные, и сказки и подвиги, но все они стоят качаясь на краю бездны отчаяния. Тебе и самому известно, что герои не привыкли просить о помощи. Но иногда мы делаем всё что дОлжно и даже больше. Но всё равно проигрываем. Многие из нас гибнут. Таков путь забытых героев. Поэтому уж не нам ли с тобою не знать, что даже самым смелым и отважным бывает нужна помощь. И что даже у самых смелых, удачливых, сильных и отважных случаются тёмные времена. Туда мы с тобой и пойдём. В Край тёмных времён. Не люблю я его, и не желала бы ни мне ни тебе без крайней надобности снова там оказаться. Но таков наш с тобою путь.

Многие герои сражаясь с чудовищами снаружи, и одерживая победы, совершая подвиги, защищая и спасая невинных, не замечают чудовищ внутри себя, не признают своих чудищ и демонов. Им нельзя ими быть, они же герои. И бесконечно сражаясь с самими собой, теряют свои силы и время, а потом и уверенность. И тогда они ломаются. Застывают. Часто так раз таки в Междупутье. Или падают в бездну и разбиваются. Или превращаются в чудовищ, которые поглощают их, и их свет. Чудовища внутри особенные, питаются страхами, болью и стыдом теней которыми кишит Край тёмных времён. Их прячут не признают, отворачиваются, не видят, отказываются от них, а чудовища жаждут внимания и любви. Да-да, не удивляйся. Любви. Хоть она для них может быть и совсем иная и проявляться так, как мы с тобой и представить не можем. Без того, что они хотят они свирипеют. И самое главное. Что ты должен знать про внутренних чудовищ – тебе не отрезать и не оторвать часть себя. И эта часть – часть твоей силы. Огромной силы, поверь мне. И твоя задача не убить этого демона, чудища или дракона, а посмотреть ему в глаза, дать имя и тем самым подчинить  себе. Потому что этот дракон – это ты.

И такого себя ты тоже должен принять и полюбить, и вытащить на свет, показать другим и защищать его от их нападок. И если понадобится – заставить всех уважать или любить его. Ну или как минимум – признать. Видеть, знать и принимать. И твоих демонов, драконов, жаб, змей и слизней и все твои некрасивые, и неприятные, пугающие и отвратительные тебе самому части, они тоже части тебя. Как бы тебе не хотелось, возможно, совершенно другой себе набор.

А теперь скажи мне. Ты точно своих всех увидел? Или до сих пор отворачиваешься, отрицаешь и не хочешь знакомишься  с таким собой и смотреть на себя такого? А то велика вероятность того, что в Зал-то ты войдёшь. А выбраться из него не сможешь.

А пока мы с тобой путь держим, расскажу я тебе историю, а уж выводы из неё ты сам делай.

Так вот. Правит Залом поломанных героев – Полоумный король

Точнее тоже поломанный, но не многие знают о том, кто его проклятым называет, кто полуумным. Хотя дураком он никогда не был. Но так случилось, что всё королевство его развалилось. Осталась только Зала, в ней и начали появляться, словно притягиваясь полустатуи-полулюди, в общем недогерои, а точнее поломанные герои. Королева его заболела, и все королевство начало приходить в упадок и разваливаться на глазах. Король не хотел признавать этого, он урезал и урезал норму, он уже ничего давно не хотел. Хотел только одного, что бы от него отстали. Он старался быть хорошим для других, торгуя себе почти в убыток, ничего не говоря старшему брату. Демпинговал цены, ведь он – хороший мальчик. Не видя, или не желая видеть, как за его спиной потешаются те, кому удавалось прожимать его раз за разом по деньгам. Они – богатели, он -беднел. Злился на королеву, что та болеет и не может работать, но молчал. Протестовал разными мелочами, она из замка не могла выходить, прислуга давно съехала, а он, то круассанов ей к утреннему кофе не принесёт, единственный её утренний ритуал, без которого она действительно с постели встать заставить себя не могла. То в просьбах редких откажет, а то и вовсе забудет, и молчит. Таил и копил раздражение и злобу в себе. Королева всё чувствовала. Их могло спасти её наследство, но его у неё отобрали, а король привычно замахал руками и чуть не закричал на неё, когда она обратилась к нему за помощью – не трогайте меня сами разбирайтесь. Ну она попыталась. Её сумасшедшая мать в это время окончательно сошла с ума. Их дочь не знала чего хочет и много лет не вылезала из депрессии. Королева чертовски устала, пытаясь хоть как то поднять на ноги себя и устроить дела. Однажды она съездила в гости к хозяйственным королю и королеве. Приехав домой. Она вступила на грязный пол, булочки к кофе на завтрак не нашла, чайник так же протекал, кровать подпиралась брусочком. Заискрила проводка, убирательная пыль машина запищала так, что она чуть с ума не сошла, видно всосала в себя какую-то отвалившуюся очередную детальку или железку. Треснутый сток в раковине с черной расширяющейся полосой, который он типа заклеил и тот так и зиял, бил каждый день в глаза своей чернотой. Вспученный пол и доска по которой король прыгал по нескольку раз в день, чтобы сдвинуть ее обратно. Балкон с отваливающимися кусками, самый страшный балкон в доме был их, и как он возмущённо удивился когда она ему это сказала. Вот уж точно правда глаза режет. «Невозможно любить в рабстве». Ох уж этот Жене. И даже рыжие маки в других оттенках, исполнении и интерьере на стене были прекрасны, но она помнила те, дико её бесящие на пластиковом голубом фоне. Дешёвка всегда резала ей глаза и душу, кричащая подделка, лгущая, что она шедевр. Шедевры о себе не кричат, они, неслышно, даже самому чуткому уху, шепчут тебе прямо в сердце, через мозг. Шедевры – честны. Подделки – лживы. В шедевры вложено самое ценное – время и душа. Подделка же завистливо пуста.

И даже воды горячей не было, чтобы полежать в ванне с дороги. Дочка собиралась уходить и с порога вылила очередное недовольство на свои дела. И вроде потом и спросила, как мать съездила. И королева мать сказала что отлично, но к такому приему дома готова не была. Хотя чего уж таить. Это длилось уже не год, не два и даже не три.

И тут королева чуть не взвыла и поняла, что больше так не может. Ей богу. Никого насилием заставлять делать она ничего не хочет, а по-другому они не хотят. Все хорошие, все. Но всё разваливалось в её королевстве, и они с королем не могли и уже, наверное, не хотели прилагать усилия и наводить порядок. Скоро они придут к стадии обвинения, что во всем виноват другой. А так она совершенно не хотела. Она давно хотела уйти, но не знала куда, и надежда, что если сможет получить наследство, то сможет здоровье поправить, и тогда и королю и дочери поможет и в королевстве наладит дела. Растаяла. Стоило ей перешагнуть порог Разваливающегося королевства. Она позвонила в судебную управу, по которой пыталась получить таки причитающееся ей наследство, и там ей сказали – возврат. Но можете подать заново. Она уже не могла. По крайней мере не сейчас. Через два дня начнется фестиваль и праздник. Она займется помощью в подготовке. И подумает о всех этих неприятных делах после. Да, пир во время чумы. Но она снова хотела хоть ненадолго поймать ту безмятежность качели гамака, которую с улыбкой и полузакрытыми глазами ощутила у королевы и короля в лесном садово-охотничьем домике.

И когда тот король увидел на стекле трещину, он сам обратил внимание своей королевы и тут же отреагировал на проблему решением – Скажу завтра же поменять (уже был вечер).

А её король от проблем замыкался в себе и становился чернее тучи, предпочитая не решать их. Считая, что рано или поздно, всё само должно как-нибудь уладиться и рассосаться, при этом регулярно мечтая, смотря на соседнего воюющего старого короля, что они с ним захватят весь мир и всех победят. Бравада его росла после каждой опрокинутой втихаря на кухне чарки.

Он словно отказывался понимать, что раз за разом ставя интересы и благо чужих выше собственных, он выбирал их, а не свою семью и себя. Тем самым отбирая у себя и семьи, и раздавая случайным прохожим торговцам и проходимцам жалобщикам. Иногда её так очень «накрывало» и было так противно, и обидно, за дочку и себя. Неужели они ничего для него не стоили? Неужели у них не было совсем никакой ценности в его глазах? Неужели они для него только одна обуза и долг? Да он заботился о них по своему, кормя и как-то содержа хозяйство, но при этом денег им никогда не давал. Она была ему за благодарна и за такую заботу. Но этого было недостаточно. Королева давно превратилась в обузу, перестав быть ценностью для своего короля. Она себя чувствовала с ним именно так. И ей было тошно от этого.

И ей давно следовало это признать и перестать оправдывать его и себя. Его, что он давно сдался и ничего не делает, а себя за то, что остаётся и не уходит. И она ушла. Дочь тоже ушла. И Королевство исчезло в один момент. А король всё ходил и спорил сам с собой и чарочкой, а потом и с каждой вновь возникающей заколдованной полу-статуей, такого же как и он поломанного героя. Который и замахнулся было на подвиг, но то ли сказку не ту выбрал, то ли сил не хватило, то ли ценность дара не впечатляла, чтобы бороться за него. То ли запреты не те, и не так нарушили, что по полено стали каменными. Но все они застряли в том Зале. И нам с тобой надо туда попасть, и то ли заклятие снять с героев, то ли со сказок, то ли с короля. А может, удастся и с себя.

Тут они вышли на перекрёсток, на котором их встретил Корай. Лисила словно в полузабвеньи поднялась, всё это время они везли её полуживую-полумёртвую на повозке, и словно подплыла к Владыке марионеточнику.

Волея и Корай переглянулись, и молча друг другу кивнули.

Значит тут наши дороги расходятся пока. У Лисилы своя миссия, у нас своя. Пошли, рыжеух. – И Волея проследовала прямо. Лёли всё так же молча пошёл за ней.

Корай и Лисила тоже пошли по своему пути.

Корай молвил – Ну, девочка моя, посмотрим, – стоит ли шкура волка его зубов. А потом стал напевать: В наших глазах, Волк и Лиса. Где же ты – Сур?

Бледнеешь ты, моя хорошая, бледнеешь, забирает тебя иное царство, но ты пока погоди, не готова ты ещё пока туда одна идти. Разговоры силы отбирают, но время занимают. Я пока поговорю, а ты послушай, нам тут недалече с тобой идти.

Знаешь, почему мы марионеточники так всех цепляем? Мы сами многослойные, как время, пространства и миры. Наши пласты звучат, как задетые струны. Мы умеем зацеплять их, и играть на них, и в чужих, и в себе.

Знаешь, было и у меня ваше время. Когда я говорил про себя, хотя, кто знает, может оно и сейчас так осталось: самоедская злопамятная башка. Я так устроен. Я помню плохое что сказано, хорошее – само собой. Это они так заблудились на счет меня, а этот один – неужели он прав, сволочь такая на счёт меня? И эта сволочь может быть сколько угодно глупой и бездарной, я это вижу и как он говорит, и пишет, но все равно думаю – ну как он мог не заметить этого и этого?! Это нелюди они что ли… Увлекаюсь по глупому фантазией, а как его победить, чтобы он сказал – извините, ну вы даете! Это невозможно, чтобы не ранило. У меня бывало полное ощущение, что мой успех это была ошибка, случайность и повезло, а вот теперь-то меня разоблачат. У меня же внутри этого самоедства предостаточно, чтобы ещё снаружи им меня били.

А так, знаешь, я – ученик. Я страшно до стыда и неприличия неуверенный в себе человек, я живу под знаком – тебя не надо, а ты есть. И мы, люди магии и искусства, мы можно так сказать – полосатые. Это такие полоски, слои внутри. У нас есть внешняя уверенность, я, например, в этом профессионал, я выхожу на сцену и умею производить абсолютно уверенное впечатление. Зритель неуверенность считает сразу, помни об этом моя девочка всегда. А полосатость это вот, возьмём например меня. Вот есть я. Под этим у меня скрыто колоссальное сомнение, под этим сомнением скрыта глубинная истеричная вера со свиным мурлом, бизонья вера в себя. Под этой верой дикая робость и страх – как я в себя верю, сумасшедший что ли, под этим уже динозаврья вера и упёртость слоновья, и под этим опять дикий страх и ужас. Один мой старый маг и друг говорил мне – старик, надо один раз понять что ты интересен, и всё. Помню, меня тогда просто отшвырнуло от этого как вратаря. От понимания, что кто-то вот так живёт и ему нормально и можно, а мне вот нет. Я тогда терялся и ходил бродил тоже по всем этим своим мирам-слоям, и прочёл одну книгу, где был такой «человек со содранной кожей» и тогда так совпало, что и мне 24 было и ему, и я тогда ногу сломал и на костылях был, и лежал, читал про всё, когда вот читаешь и книга тебе объясняет про тебя всё, и про то, как считает себя мышь, а она почти всегда бывает обижена. Я читал тогда Достоевского, тоже наш Маг из Великих переходников, и то произведение «Записки из подполья», мне меня объяснило и показало меня, какой я могу быть, какой я есть, и каким я могу быть и буду. Помогло не перейти в дьявольское, потому, что там это мерзкое, гадкое, агрессивное, конфликтное, чёрное, до предела доведено, чтоб не в разрушение, а в созидание. Достоевский великий творец добра. Смотрю, ты почти не слушаешь меня, трудно с вами, молодыми, нет рецептов как вас воспитывать, это всегда поиск баланса. Ты им говоришь что-то взволнованно, тебя опаляет изнутри, и ты хочешь это человеку, людям передать, а тебя победил мочевой пузырь – изрёк Корай с усмешкой, глядя, как Лисила рванула в кусты. – Вот так и живём пытаясь разгадать тайну композиции, как устроена жизнь, Волея там мозаику на стене хочет создавать с учениками начать, я слышал, ощущение света и справедливости думаю там должно быть, не забыть ей об этом сказать.

Ну что, три стороны одного лица, а истина одна  – вот мы и пришли.

На опушке леса стоял большой дом, огороженный высокой оградой с черепами, вокруг дома стояла всасывающая тишина. Перед домом росло огромное дерево, похожее на смоковницу. Дальше ты ступай одна. Ничего не бойся. Помни только одно, в этом доме всё делят поровну.

Лисила поднялась наверх по винтовой резной лестнице. Стены дома были искусно расписаны змеями и львами, красными волками и орлами. Она сразу поняла, что в отсутствие хозяев, они дом охраняли. Змеи к ней даже не слезли, Орлы и волки кивнули, а львы спустились и пошли рядом.

Она переходила из комнаты в комнату, всего насчитала четыре: для сна, работы, запасов, и еды. В огромном зале стоял огромный дубовый стол накрытый на 12 приборов, на нём лежало 12 хлебов и стояло столько же бутылок с вином. Горел очаг, рядом лежали дрова, она подложила немного дров под котел, чтобы очаг не потух.

– Помни, у всех равные доли – пронеслось в её голове.

И тут она поняла, как проголодалась. Значит надо отъесть понемногу от каждого. Что она и сделала. Откусила от каждого хлеба, и отпила из каждой бутылки вина. С каждым кусочком и глотком, она чувствовала себя лучше, словно силы и ясность ума и сознания к ней возвращались. Львы всё это время преданно ходили возле её ног, а после её трапезы стали бодать её головами. Она пошла с ними. Львы подвели её к закрытой двери, она вошла туда, зала была поменьше, задёрнута глухими шторами, посредине, убранная балдахинами стояла какая-то поблескивающая кровать. Лисила подошла к ней, и не помня себя уснула, словно умерла.

Проснулась она от громогласного – А это ещё тут у нас кто? А вы куда смотрели, львы вы или кошки, ишь разлеглись и дрыхните у полога!

И сразу комната наполнилась гулом и голосами, вопящими и ругающимися наперебой – Кто здесь?! Львы на стены вернулись! Что происходит! Кто-нибудь ответит, кто пил моё вино и ел мой хлеб?!

– Ты кто девица? – над Лисилой склонилось на почтительном расстоянии 12 буйных голов.

– Я – Лисила, – сев на кровати, отвечала наша лиса – меня дядя Корай в ваш дом привёл, сказал, что вы меня не обидите.

– Это он верно подметил. Солдат ребёнка не обидит.

– Да какой она ребёнок, смотри, какая красавица!

– Значит ты – Лисила, а мы – двенадцать братьев. Мы – хозяева этих мест и этого дома. Куда путь держишь?

– Про то, куда ведёт мой путь мне не ведомо. Посему не скажу. Но скажу, что на подошвах своих сапог однажды я увидела звёзды.

– И змеи её не тронули. И львы, орлы и волки сберегли. И нас не боится. Ай не проста ты девица, ай не проста лисица – старший из братьев хмурился и смотрел на Лисилу раздумывая.

– Старший брат, – обратилась к нему Лисила. – Ты ведь старший, да? Я отведала вашего вина и вашего хлеба, проголодалась после долгой дороги, устала, дозволь после сна умыться, а потом и ответ перед вами держать.

– Что ж. Речи учтивые. И дров ты в очаг подкинула. Так тому и быть. Иди вон в те комнаты, там ждёт тебя вода, а потом приходи и за стол с нами садись. Мы с удачной охоты. Пировать будем.

На том и порешили.

И только братья вышли из комнаты, смотрит Лисила, а спала то она не в кровати, а в подвешенной на цепях хрустальной люльке, которую в сумраке задернутых балдахинов и пелерин, она приняла за кровать. Ну, раздумывать было некогда, надо было скорее к братьям за стол идти. Негоже заставлять пришедшим с охоты голодным охотникам себя ждать.

Пришла и села за стол с братьями, а стул ей поставили напротив от главы стола.

– Мы тут с братьями подумали, с охранниками дома совет держали, не будем мы тебя расспрашивать более дева, ешь, пей, сами о себе расскажем, а там и видно будет.

– С нами раньше дед жил, он нас всему и научил. Главным законам – Если вы не научитесь вести войну вместо того чтобы выигрывать битвы – никто из нас не выживет. Вы будете живы от того, что кто-то будет погибать за вас. Таковы законы войны.

Двенадцать братьев нас, живём мы отшельниками, в этом лесу, всегда жили и всегда будем.

– Эй, Хмурый, за себя говори! Некоторые и веселиться умеют, в окрестных землях – донеслось из-за стола с гоготком.

– Мели, Емеля – твоя неделя – хмыкнул старший брат, и продолжил: все равны и всё поровну, вот закон братства. Глянулась ты нам всем, девица, хочешь – мужа выбирай, ну а если сердце не лежит ни к одному из нас, то будь нам названной сестрицей, вот, прими в дар связку цепочных ключей, подуй в любой из них и где бы ты ни была, мы все двенадцать на помощь к тебе явимся.

Нет, вы гляньте на неё – Хмурый аж умилился – Рыжнавка, а покраснела! Ай, любооо!

– Спасибо, братья, за честь стать вашей сестрицей, ответила лисила, и не смотря на слабость поклонилась в пол каждому из двенадцати. Те в свою очередь, тоже дали ей поклон. Так и скрепили сестринство и братство. А потом гуляли, ели, пили и байки травили до самого утра.

И как только первый утренний луч коснулся земли, словно зазолотилось дерево, к которому была приставлена высокая резная лестница. Стала вглядываться Лисила в ветвистую крону, глядит – смоковница-то не простая, вместо плодов на ней шишки, да черепа понатыканы. А это, посреди ветвей, как гнезда, что такое лежит?! Распахнула настежь витражное окно, и вмиг перенеслась под дерево, и во всю мощь крикнула – Встань! Пробудись ото сна!

Сурок грохнулся ей в лапы, а с ним плутовка на лопатки. Сур ( а это был он) очнувшись недоумённо озирался, приходя в себя, а Лисила от радости расхохоталась, да так, что все уснувшие были за столом братья подскочили, при этом половина утвари и мебели попадала, подбежали к распахнутому окну, увидели сестрицу на земле, а на ней какое-то лохматое чудище, полусонные не разобрались, в мгновенье ока кубарем скатились и оказались с обнажёнными мечами рядом с сестрицею.

– Парни, это Сур, Сур – это мои двенадцать братьев. Он это я и часть меня, а я это он и часть его, ещё у нас третий волк есть, потом вас познакомлю.

– Больно скоро они у тебя понародились, да в силушку и лета пришли – ничто не могло изменить Сура и его бдительную ворчливость, даже столь долгий сон.

– А он мне нравится – и Ромалей, двинул Сура дружески в плечо.

– Вот ведь удаль молодецкая – пробурчал Сур, потирая чуть не сломанный плечевой сустав и поёживаясь.

– Парень-то лестницу не к тому окошку приставил! Ага, в дом хотел влезть, да в ночи перепутал! Взбирался-то поди долго! Зато скатился вмиг! Хаа-хаха!

В это время за изгородью никем незамеченный стоял и с улыбой наблюдал за происходящим мужчина. Увидев всё, он надвинул пониже капюшон на лицо, и произнёс – Смех победит страх. И прогонит смерть. Смех. И любовь.