bannerbanner
Бес лести предан
Бес лести предан

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
8 из 10

Алексей постарался притянуть тех, что помельче, благоразумно бугрившихся поодаль от старших собратьев. Бесы могли пожирать друг друга, так что всякая мелочь старалась избегать тварей покрупнее. Были бы они поближе… А так – будто тянешь мешок крупных камней: тяжело и почти бесполезно. На лбу выступил пот, в ушах зазвенело. Один бес сорвался-таки с места, но неосторожно напоролся на вспыхнувшее красным лезвие. Алексей зарычал от натуги, и сразу несколько черных стрел вошли, наконец, ему в грудь. Мальчик повернулся к нему, разинув рот. Он казался странно знакомым, будто Алексей его уже где-то встречал, но копаться в памяти не было времени.

Алексей еще раз взмахнул штыком и почти чиркнул по черному крылу, но в последний миг тварь взвилась выше, уходя от удара. Зато вторая с яростным шипением бросилась вперед. Алексей отшатнулся, метнулся в сторону и, с нечеловеческой скоростью развернувшись, рубанул наискось. Тварь яростно засвистела, но не изошла черным облаком, а заскользила по клинку, пытаясь добраться до сжимающей эфес руки – совсем как в день его первой вылазки с вечерним классом. Как и тогда, Алексей ударил ее волной жаркого гнева. Да будь он проклят, если позволит какому-то бесу остановить его на пороге новой жизни! Слишком многое еще надо узнать, слишком многое сделать, и…

«Ты чист перед Богом и передо мной».

С неожиданной яростью Алексей отвел руку и обрушил на истошно шипящего беса серию быстрых ударов. Красная вспышка резанула глаза, а когда Алексей проморгался, от страшной твари осталось только облачко черного дыма. Он облегченно выдохнул и – похолодел. Совсем забыл про вторую!

Алексей крутанулся на каблуках. От открывшейся картины кровь застыла в жилах. Вторая птица неслась прямо на мальчика, который, позабыв о шпаге, замер, выставив перед собой кулаки. Алексей рванулся к нему, прекрасно понимая, что не успеет.

Тварь врезалась в мальчика, и ночь разорвала новая вспышка. Мальчик ударил беса – раз, другой. От каждого удара по воздуху расходились светло-золотые круги, как от брошенной в воду гальки. Еще один удар – и под тяжелым кулаком бес разошелся по швам, исторгнул клуб черного смога и был таков.

Алексей неверяще уставился на мальчишку. Тот с вызовом посмотрел в ответ. Мрачно-голубые глаза сидели глубоко под густыми бровями, светлые волосы вились неопрятными лохмами. Где же Алексей мог его видеть?

Во двор вылетел Герман со шпагой в руках.

– Да чтоб вас обоих! – он подлетел к Алексею, ткнул узловатым пальцем ему в грудь. – Ты! Попробуй в следующий раз спрыгнуть со шпиля Адмиралтейства, а то вдруг не все кости переломаешь! – с неменьшей яростью Герман повернулся к мальчишке. – А вы еще лучше! Куда, скажите на милость, смотрит ваша бабушка?

Тот разинул рот.

– Герман! Вы что здесь делаете?

– Что я здесь делаю? Это вы что здесь делаете! Один, без охраны, шастаете по гнездам демонов! И это – внук императрицы!

Алексей поперхнулся. Внук императрицы?!

Вот теперь он понял, разглядел уже ставшие знакомыми до боли черты. Мальчик невероятно походил на цесаревича.

Герман прищурился.

– Кто еще с вами?

– Да я один, – мальчик покосился на Алексея и сделал неуклюжую попытку перевести тему. – Герман, а это с вами кто? Я видел, как он…

– Да, да. Он гершварц, хотя, зная, как внимательно вы слушали мои уроки, сомневаюсь, что вам это что-то скажет.

– Но откуда?

– От батюшки вашего. Доверенное лицо.

– Подполковник Аракчеев, – быстро представился Алексей.

«Я назвал болваном сына цесаревича…»

Ничего хорошего это не сулило.

Но мальчик, к его удивлению, вытянулся и отдал честь. Это еще что? Не может же его волновать, что он ниже наоравшего на него выскочки по званию? Его, внука императрицы?

Хотя теперь Алексей припоминал, как Мария Федоровна однажды – разумеется, с материнской нежностью, – обмолвилась, что второй сын у нее малость сумасбродный. Герман подтвердил его догадку:

– Так что вы все-таки тут делаете, Константин?

Мальчик пожал плечами.

– Здесь что-то странное в округе. А тварей этих видели? Они точно с Изнанки. Но генерал Мелиссино раза три водил сюда своих ребят и ничего не нашел. А я как будто что-то и чувствую, но не могу понять, откуда. Вот и пытался найти.

– В одиночку, – уточнил Герман.

Константин покраснел.

– Генерал Мелиссино добился, чтобы нам с братом запретили бывать в этой части города – мол, слишком опасно. Но раз сам он ничего не нашел…

– То и вам бы не повредило думать, куда нос суете, – Герман потряс седой головой. – Или вы думаете, что совсем к этой погани неуязвимы? Я вам не рассказывал разве, как опасна Изнанка для Светлых?

Константин пожал плечами, явно не видя в суровой отповеди наставника ничего неподобающего.

– Да я бы не полез в разлом. Просто хотел понять… – он запнулся, вдруг оробев. – Вы скажете отцу?

– Конечно, скажу! Хотя на вашем месте я бы побеспокоился сперва, что скажет ваша бабушка, если узнает.

Константин закатил глаза.

– Да она и так вечно мной недовольна, я же не ее золотой ангелочек.

– «Золотого ангелочка» я здесь не вижу, так что вам бы не помешало у него поучиться, – Герман снова покачал головой. – Пойдемте-ка отсюда, пока со всего города демоны не слетелись.


В карете оправившийся от удивления Константин принялся разглядывать Алексея с беззастенчивым любопытством.

– Никогда не думал, что повстречаю Темного!

– Любуйтесь, пока можете, – буркнул Герман. – Ваш батюшка писал, что ко всем прочим обязанностям хочет назначить его гатчинским комендантом, так что он через пару лет помрет от переутомления, это как пить дать.

Алексей вздрогнул. Он об этом повышении слышал впервые.

Константин, неверно истолковав его оторопь, расхохотался:

– Не слушайте его, господин подполковник, Герман всегда так шутит. У Темных же сил не меньше, чем у нас, – вы и за десятерых можете работать.

«Да я всю жизнь считай что работаю за десятерых».

Но – комендант? Он? В неполные двадцать четыре? Алексей знал, что цесаревич о нем хорошего мнения, но как же приятно получить очередное подтверждение…

– За всякую силу приходится платить, – резко напомнил Герман, однако, заметив полное безразличие Константина, лишь махнул рукой. – Ну да таким, как вы, бесполезно объяснять.

Карета остановилась, не доезжая до Дворцовой площади. Провожая молодого великого князя, Герман сурово хмурился.

– Чтобы сразу во дворец! И не чудите так больше, поняли? Себя не бережете – так хоть о родителях подумайте.

– О, передавайте им от меня самый большой и любезный привет, – весело отозвался Константин, спрыгивая с подножки. Брань отлетала от него, как горох от стенки. Но когда карета покатила прочь, он на мгновение замер и снова отдал честь.

– Славный мальчик, – заметил Алексей.

– Как был буйным дурнем, так и остался, – отрезал Герман. – Все благоразумие ушло к старшему.

– Так вы и их обучали?

– Обучал. Павла Петровича к сыновьям не допускали, кто-то должен был. Свет, если не знаешь, как его контролировать, не менее опасен, чем тьма.

Алексей неверяще покосился на старика. Божественный свет и опасен? Для бесов – да, конечно, но для людей?

Герман скривился.

– А ты думал, только ночь может погубить разум? Посмотри на солнце слишком долго – и ослепнешь.

Скрип колес и стук копыт по мостовой придавали его речи странный тревожный ритм.

Алексея осенил новый вопрос:

– Если бесы сгорают в этом свете, почему они на него слетаются?

– Потому что царский огонь для них – как костер для мотыльков. Не могут они противиться этому притяжению, – черные глаза стрельнули в Алексея. – А чего я тебе объясняю? Ты сам разве не чувствуешь, как тебя тянет к свету цесаревича?

– Это же другое! – возмутился Алексей. – Я – человек, потому и…

Он осекся. Неужели и правда дело не в отчаянной мечте о чистоте и спасении? Неужели и его тяга к свету – порывы ночи у него в сердце?

Герман фыркнул.

– Да не делай ты такое лицо. Ночь и день неотделимы, и тьма со светом тоже. Без одного нет другого – их тянет друг к другу. Но у тебя ведь и своя воля есть.

– Но как я тогда могу знать, какие чувства мои, а к чему меня тянут бесы?

– Для начала пораскинуть мозгами. Взять вот великого князя Павла – нравится он тебе?

Мысли взметнулись стаей тревожных птиц. «Нравится»? Алексей не был уверен, что это правильное слово, – вообще сомневался, существуют ли подходящие слова, чтобы объять ту смесь недоверия, надежды, восторга и мучительной благодарности.

– Я готов посвятить служению ему всю свою жизнь, – сказал Алексей тихо.

– И чем же он тебя так впечатлил?

«Тем, что не оттолкнул меня», – пришел первый ответ. Но еще прежде… О, здесь ему было что сказать.

– Его высочество ко всем одинаково справедлив, и честный труд у него всегда находит честную награду. И сам он работает не меньше – встает в одно время со своими солдатами, следит за их подготовкой и за тем, чтобы все были хорошо устроены. Иногда к нам даже из столичных войск простые солдаты пытаются дезертировать, вы знали? Потому что только в Гатчине все честно и любые злоупотребления офицеров сурово караются, кем бы они ни были, – Алексей помолчал, вспоминая аккуратные улочки, очищенные от всякой дряни. Сердце у него гулко стучало, щеки разгорелись. – И еще его высочество ценит порядок и видит свой долг в том, чтобы везде его поддерживать. Я впервые встретил человека, которому не плевать, что бесы летают, где им вздумается, и вредят простым людям. Он всех готов защищать. Поэтому я думаю, что его высочество будет очень хорошим правителем, он ведь и в императорском титуле видит не привилегию, а прежде всего долг.

– Ну вот тебе и твои собственные чувства. Уж это-то все никакого отношения к вашим силам не имеет, – Герман со вздохом откинулся на спинку сидения. Затем вдруг усмехнулся – криво, самым краешком рта. – Тяжело быть молодым и ничего не смыслить в жизни, а?

Глава 16. Как умирают Темные

– И вы ничего не нашли?

– Мы не то чтобы много искали. Но ни Мелиссино, ни ваш сын ничего не обнаружили.

Свет промозглого дня лился в окна Башенного кабинета. На столе раскинулись привезенные Германом книги – их оказалось так много, что старик вполне мог называть себя странствующей библиотекой. Алексей его понимал, и будь у него деньги, чтобы завести свою коллекцию, поступал бы так же.

Цесаревич помассировал виски.

– Надо обождать, – решил он. – Если никто ничего не нашел, значит, дергаться бессмысленно. Может, мы чего-то не понимаем.

– А чего тут не понимать? – удивился Герман. – Разломные твари из ниоткуда не берутся. То, что Константин ничего не нашел, не значит, что не найдете вы. Он всегда такие вещи чувствовал хуже.

– Я не могу поехать в Петербург, – отрезал цесаревич. Глаза его в миг заледенели. – Мне нельзя появляться там без разрешения ее величества. Как прикажешь объяснить ей, откуда я узнал об этом неуловимом разломе? Если она решит, что я засылаю к ней под нос шпионов, что ей помешает нанести удар первой?

Алексей поспешно перевел взгляд на книгу, которую листал. Как ни мало он знал об обстановке при дворе, ни для кого не было секретом, что отношения между императрицей и ее сыном только ухудшались. Нервные взгляды, которые цесаревич теперь то и дело бросал на ведущую в Петербург дорогу, говорили о его опасениях лучше любых слов.

«Но не может же она в самом деле попытаться убить собственного сына. Или может?»

Алексей, никогда не испытывавший недостатка в материнской любви, и представить не мог, что чувствует цесаревич. Со страницы книги смотрела мрачная картина: искаженное агонией лицо человека, которого выворачивала наизнанку переполнявшая его тьма. Текст был на немецком, да еще и написан неразборчиво, но Алексей мог разобрать отдельные куски: «заступленная грань», «черное самосожжение», «неудержимая страсть гершварца к ночному огню»…

– Ну, воля ваша, – Герман пододвинул к себе ближайший фолиант, такой толстый, что, того гляди, столешница прогнется. – Мы с Алексеем собираемся хорошенько перерыть все эти книги. Может, и на заметки о похожих странностях наткнемся.

– Да, посмотрите, – кивнул цесаревич. – И еще я хочу, чтобы вы поискали, что сдерживает и привлекает бесов. Про порядок с хаосом и разные чувства знают все, но должны в старых текстах найтись и другие догадки.

– Суеверия, вы хотите сказать, – Герман нахмурился. – Это пустая трата времени, ваше высочество. Вы получите только небылицы, вроде того, что демоны боятся шафрана и соли.

– И все равно, там может найтись крупица истины. Алексей Андреевич, у вас хорошо с бумажной работой. Составьте мне список всего, что найдете, с частотой упоминания каждого способа.

На губах уже был готовый ответ:

– Да, ваше высочество.

– Вот и славно, – цесаревич поднялся с места. – Все, что здесь есть, также в вашем распоряжении.

Проходя мимо, он легонько сжал плечо Алексея.

– Ты хорошо сделал, что бросился на выручку моему сыну. Молодец.

Алексей так смутился, что не нашелся с ответом, – похвала цесаревича превращала его в тающий кусок жженого сахара.

Мягко затворилась дверь. Наблюдавший за ним Герман фыркнул.

– Дай угадаю, ты теперь ночами спать не будешь, лишь бы составить этот проклятый список?

– Конечно, раз мне это поручили! – ощетинился Алексей. – Я все поручения стараюсь выполнять как можно быстрее и лучше.

Но кривая стариковская усмешка оказалась неожиданно теплой.

– Служака. Фридриху Великому ты бы понравился.


Алексей снова начал жечь тьму – без этого было не обойтись. Гора обязанностей с каждым днем только росла: помимо подотчетной ему артиллерии, он отвечал за организацию учебных классов для офицеров и следил, кого отбирают к ним в Гатчину в нижние чины. Еще приглядывал за порядком, где требовалось. Ходил в ночные патрули. А теперь к этому прибавилось все, чем они занимались с Германом.

Каждую третью ночь они брали карету и отъезжали в Петербург. Поначалу Алексей только поглощал бесов под бдительным надзором Германа – будто дно незнакомой реки прощупывал. Потом Герман начал учить его вещам посложнее, вроде того, с какой силой жечь тьму внутри себя.

– Это как с лошадью, – объяснял старик, – можно пустить ее галопом и загнать в несколько часов. А можно ехать трусцой, медленнее, но лошадь останется жива.

У него на все находились сравнения, удивительно точно передающие суть, и откуда только он их берет? В книгах, которые они изучали в свободное время, не было почти ничего ценного. Легенды, теории, слухи – да, но чтобы что-то определенное…

Алексей тщательно конспектировал любую информацию, которая могла пригодиться цесаревичу, но все больше соглашался с Германом – небылицы да деревенские суеверия.

И все равно, работа ему нравилась. В маленьком Башенном кабинете все настраивало на деловой лад: и суровая лаконичность отделки, смягченная живописными картинами на стенах, и заваленные картами, планами и рапортами полушкафы, и, конечно, книги – труды по истории и военному искусству, философские и религиозные трактаты, мемуары великих идеологов, прусские уставы… Уступив эту комнатку под их изыскания, сам цесаревич работал в большом Овальном кабинете, и Алексей часто слышал, как надсадно скрипит его перо, высекая на бумаге слова, архитектурные планы, проекты будущих указов и – письма, письма, письма… Большая часть этих писем заканчивала свой путь в камине, но некоторые отправлялись к своим адресатам: к уехавшей в Смольный Нелидовой, к сосланному в родовое имение Ростопчину, к друзьям детства, запертым по своим владениям, и – реже всего – к сыновьям.


Одним холодным вечером, когда только полыхающие в камине дрова отгоняли сочащуюся в щели стужу, Алексей, не удержавшись, спросил Германа:

– Откуда вы все это знаете, про Темных? Про Светлых и про бесов в книгах пишут, но о таких, как я, почти ничего нет.

На коленях у Алексея лежала та единственная книга, где нашелся целый раздел, о том, как черный огонь может сжечь гершварца изнутри. Нашелся между главами о ритуалах экзорцизма и о ворожбе лесных ведьм, так что надежность сведений вызывала большие сомнения.

– Поживи и попутешествуй с мое – и не такое узнаешь.

Это был обычный ответ Германа. Старик редко говорил о своем прошлом. Может, не считал правильным болтать об обучении королевских отпрысков других держав, а может, ему было что скрывать. Но любопытство сжигало чувство такта.

– Вы говорили, что близко знали одного Темного. Кто он был?

– Его имя тебе ни о чем не скажет. Он умер молодым и славы не сыскал, даже у себя на родине.

– Как же он умер, если Темные почти что неуязвимы?

– Я, кажется, говорил, что если отрубить гершварцу голову, демоны мало чем помогут.

В детстве Алексей первым делом подумал бы о битве или о поединке на мечах, но после всех неистовств мадам Гильотен…

– Его казнили?

– Да. За попытку к дезертирству и государственную измену. Не самая приятная история и не самая интересная.

Да как история смерти другого Темного может быть неинтересной?

– Так расскажите, если в ней нет ничего особенного.

Старик косо глянул на него. Отсветы пламени оранжевыми пятнами плясали на сухом морщинистом лице. Черные глаза, ловя их, казались темно-пурпурными. Алексей твердо выдержал его взгляд.

Герман с тяжелым вздохом захлопнул книгу.

– Да чтоб меня, ты же все равно не отстанешь. Его звали Катте. Ганс фон Катте.

И правда, это имя Алексей слышал впервые.

– Давно он умер?

– Лет шестьдесят как.

Алексей все еще с трудом верил, что Герману правда столько лет. Да, он походил на старое дерево, скрипучее и все в бороздах минувшего времени, но разве бывают столетние старики такими бодрыми? Люди вообще столько не живут.

– Кем он был, этот фон Катте?

– Офицером королевской гвардии при Фридрихе Вильгельме Первом, отце Фридриха Великого. Катте был… Катте был близким другом кронпринца. В те годы я хорошо знал их обоих. Ничего особенного Катте из себя не представлял – кроме того, конечно, что мог видеть и поглощать демонов.

Алексей жадно подался вперед. Кто-то, кто прошел через то же, что и он…

– И как он с этим справлялся? Когда еще был ребенком?

Герман пожал плечами.

– Кажется, его отец нашел человека, который когда-то знал другого гершварца, и смог объяснить, что с этим делать.

Отец… Алексей о такой возможности даже не подумал. Он любил своего отца, доверял ему, был вечно благодарен за то, что тот отправил его в кадетский корпус, но добровольно доверить свою тайну хоть кому-то… Прежде Алексей о таком и не помышлял.

– С принцем Фридрихом они сблизились, когда тому было семнадцать. Оба любили поэзию, музыку – да в общем-то, все красивое и изящное. Об этом реже вспоминают, чем о военных победах Фридриха Великого, но он был большой любитель искусства.

– Великий князь с большим уважением о нем говорит, – заметил Алексей.

– Твой великий князь любит его не за это, а за то, что Фридрих чуть ли не единственный перекроил свою страну так, что демоны лезли туда не так охотно, – отмахнулся Герман. – Это большая заслуга, но я не про то. Веришь или нет, прежде чем завоевать славу величайшего полководца и показать себя выдающимся правителем, философией и искусством Фридрих интересовался куда больше, чем войной. Его отец был этому не слишком рад. Знаешь ты, что за человек был этот Фридрих Вильгельм?

Алексей качнул головой. В истории Пруссии он разбирался постольку-поскольку.

Герман поджал губы.

– О, это был настоящий монстр, – такое отвращение в его голосе Алексей слышал впервые. – Солдафон в худшем смысле, дремучий, как ночной лес, и жестокий, как животное. Ни любви, ни красоты он не понимал. Я до сих пор гадаю, как от него могли произойти такие люди, как Фридрих и его сестра. То, что принц Фридрих не сошел с ума под его тиранией, настоящее чудо. Он только и мечтал, что сбежать подальше от отцовских зверств.

– Сбежать? Кронпринц?

– Ты так удивляешься, будто в вашей истории таких примеров не было, – Герман фыркнул. – Вспомни первого Петра, на которого вы все так молитесь. С ним я, конечно, знаком не был, но как по мне, если у тебя хоть мысль мелькает умертвить собственного сына, ты нелюдь, а не человек. И сын этот имеет полное право искать счастья на чужбине.

Но Алексей подумал не о Петре Великом, а об императрице. Снова задался вопросом: не могла же она в самом деле… Нет. Нет, но будь это так, разве осудил бы он цесаревича, решись тот бежать за границу?

Герман продолжал:

– С Катте Фридрих быстро сошелся. Свет и Тьма, сам знаешь, как это бывает. Катте был старше принца лет на восемь. Немного рассудительнее, но не сильно: Фридрих его подбил-таки бежать в Англию. Их поймали – никакие силы не помогли. Заключили в крепость. Ну и сам понимаешь, что дальше.

– Катте приговорили к смерти?

Герман покачал головой.

– Король приговорил к смерти их обоих. Но, конечно, история не была бы такой, какой мы знаем ее сегодня, если бы и Фридриху в тот день отрубили голову. Хотя поверь мне, с его отца бы сталось.

– Но почему Катте не сбежал? Раз он был Темным, не мог он разве…

– Да сколько же раз мне повторять? Гершварцы не всесильны. Превосходящие силы их одолеют. Да еще… – Герман помолчал, жуя губы. – Ладно, эта тайна уже слишком старая, чтобы ее хранить. Фридрих Вильгельм пообещал Катте, что сохранит сыну жизнь и даже титул, если Катте даст казнить себя без лишних проблем. Поклялся королевским огнем – такие клятвы не нарушают.

– И Катте согласился?

– Согласился. Ради дорогих людей идут и не на такое, – Герман с досадой качнул головой. – Бессмысленная смерть. Все время одно и то же, из века в век. Люди ломают друг другу жизни – по жестокости, или по глупости, или просто потому, что могут. Ты еще молод, мальчик, но проживи еще пару десятков лет, и тоже почувствуешь прогорклый пепел на языке.

Алексей рассматривал свои колени. Темный – и умер из-за королевского каприза, как самый обычный человек.

«А как умру я? – подумал он с холодком. – Может статься, еще глупее».

Глава 17. Гость в Гатчине

У Алексея был выходной – значит, до вечера можно сидеть, зарывшись в германовские книги. Перебирая толстые тома, он заметил, что из одного торчит сложенный лист бумаги. В книгах Герман обычно хранил относящиеся к делу записки, но когда Алексей вытянул бумагу, оказалось, что это письмо. Оно было писано по-французски, и Алексей, решив, что меж пыльных страниц по ошибке затесалось что-то из личной корреспонденции, хотел уже его отложить, но, пробежавшись по первой строчке, не смог оторваться. Речь шла о бесах.


«Я рассказываю тебе об этом лишь в качестве ответной услуги за тот раз с лионским разломом, потому что видит бог, я предпочел бы забыть о той ночи. Даже воскрешая ее на бумаге в прочных оковах чернил, я содрогаюсь посреди летнего дня.

Это было в начале восьмидесятых. Под покровом ночи мы проплывали вдоль побережья Корсики. Местность была гористая, обломки скал торчали из воды, так что никто не спал – все высматривали, как бы не налететь на что днищем. Толку в этом было мало – тьма сгустилась так, что мы лиц друг друга не различали. Но на любой оттенок черного найдется еще чернее.

Я заметил их сразу: демоны слетались в кучу и кружились в пьяном водовороте, совершенно обезумев от необъяснимой черной эйфории. Я многое повидал на своем веку, но клянусь, никогда не чувствовал, чтобы от этих тварей исходило такое адское торжество. Будто они поняли, что вот-вот получат то, о чем мечтали с начала времен. Да только о чем могут мечтать демоны?

Мои товарищи демонов не видели, но даже им сделалось не по себе.

«Больно темная эта ночь, – сказал штурман. – В такую немудрено и в преисподнюю заплыть».

Я боялся, что он близок к истине.

Демоны кружили все быстрее и отвязнее, тьма делалась все гуще, и я был уверен, что мы вот-вот налетим на скалу. Но затем ночь снова стала просто ночью: черной, но не непроглядной. Водоворот демонов редел: какие разлетались, какие исчезали, будто в никуда. Я пытался разглядеть, куда они деваются, но не мог – скалы закрывали обзор. Потом тьма снова всколыхнулась, однако мы уже миновали проклятое место. Я считал себя спасенным. Мы все считали. Как вдруг корабль загорелся.

Я по сей день не могу объяснить, чем вызван был тот пожар. Демоны не поджигают плоды человеческих рук, если только не вырываются наружу в таком неимоверном количестве, как это было в 1666 году, иначе весь наш мир уже лежал бы обожженными руинами. Однако наш корабль загорелся – вспыхнул в один миг, как стог сена. Пламя объяло палубу, взбежало по мачте и жадно набросилось на паруса. Прочие матросы просто не могли в это поверить, но я, знакомый с причудами человеческого мира и мира иного, не колебался и принял единственное разумное решение – прыгнул за борт.

На страницу:
8 из 10