Бойся теней. 27 историй авторов мастер-курса Антона Мамона

Поворот на мельницу Клава знала, дальше было деревенское кладбище.

Клава остановила машину. Сергей вырвал ключ зажигания и положил в карман.

– Выходим.

Все трое вылезли из уазика, открыли дверь и вытащили Клаву наружу. Она кричала и била их по рукам.

– Нет, нет, я никуда не пойду! Отпустите!

Сергей тащил ее за волосы, как куклу, волочил по земле. Толик ударил тяжелым ботинком в бедро. Потом пнул еще несколько раз. Сергей тоже ударил ногой с размаху. Клава кричала от боли не переставая. Она упала на траву и согнулась, подобрав под себя ноги, закрывалась руками и скулила, как собака.

Санек подошел к Клаве, приставил пистолет ко лбу и приказал:

– Золото снимай.

Клава сняла кольцо, цепочку, ее руки очень сильно тряслись. От страха долго не получалось расстегнуть серьги. Она боялась, что их вырвут из ушей с мясом, слышала про такие случаи. Санек сгреб свою добычу и передал Сергею. Вероятно, тот был главарем в этой банде.

Сергей достал из ее сумочки кредитную карту.

– Пин-код какой? Говори, тварь.

Он поднес к ее лицу карточку и помахал перед носом.

– Пин-код или я из тебя шашлык сделаю, не веришь? Говори… – он матерно выругался.

– Шесть и три семерки… Не бейте меня! Я вам все скажу! Забирайте все деньги, отпустите меня!

– Ага, отпустить тебя, ты в полицию пойдешь.

Сергей с довольным лицом записал код в телефон. Толик с товарищем караулили Клаву, чтобы она не сбежала.

– Нет, я никому ничего не скажу.

– Не трынди, настучишь, понятное дело, – подключился кудрявый Толик. – Все вы, бабы, такие. Меркантильные твари. Серый, давай завязывать. Тащим ее вон туда и прикопаем где-нибудь. А машинка пригодится, сдадим Коляну в гараж, он ее быстро раскурочит на запчасти. Все гроши.

Толик кивком показал в сторону, и Клава невольно посмотрела туда. Покосившиеся деревянные кресты кладбища виднелись за низкой оградкой.

– Нет, нет, не надо. Отпустите меня!

Санек и Толик подхватили ее под руки и поволокли по земле, в сторону кладбища. Внезапно хватка ослабела и ее отпустили. Девушка не могла кричать, только тихо стонала несколько секунд. Затем потихоньку начала подниматься. Санек лежал на земле, на его темени зияла страшная рана. Все волосы были в крови. Над ним стоял незнакомый парень в кепке, в спортивном костюме, с битой в руке. Клава видела это много раз в кино, когда кого-то убивают битой, но в жизни впервые. От ужаса она не могла ни кричать, ни двигаться. Казалось, что вот сейчас ее так же прихлопнут этой тяжелой штуковиной. Парень в кепке широко улыбнулся, золотые зубы ярко блеснули в солнечных лучах. Он был очень молод, вероятно, Клавин ровесник.

– Не бойся, жив этот чудик. Успокоили его только малеха. Ох, и испачкалась ты, вся в грязи. Как тебя зовут, красавица?

– Клавдия.

– Красивое имя. А я Кабан, погоняло такое, от фамилии Кабанов. Но меня все пацаны так называют. Что пристали к тебе эти гопники?

– Попросили подвезти, а потом напали. Хотели машину отнять и пин-код кредитки спрашивали.

– Ты зачем сажаешь к себе в машинку кого попало, Клаша?

– Попросили до поселка подкинуть и в машину залезли. У них пистолет. Это бандиты.

– Да разве ж это бандиты? Мелюзга, шелупонь, под ногами вертятся. Учить их надо, как с девушками разговаривать. Шарятся чужаки тут, в наших краях, и хулиганят. Нечего им тут делать, приходится ловить и наказывать.

Пока Клава беседовала с Кабаном, двое его друзей расправлялись с остатками бандитской бригады. Кудрявый Толик пытался убежать в сторону мельницы. В молодости он занимался легкой атлетикой, но ценный спортивный багаж не пригодился в этот раз. Внезапно перед ним возник человек, подставил подножку, и Толик с размаху полетел на землю. Падая, он выставил руки вперед, но это его не спасло. Угодив головой прямо в бетонную плиту, он сильно разбил лицо и лишился нескольких передних зубов. Его преследователь, маленький и очень худой мужчина в черном костюме и белой рубашке, ударил его еще раз по затылку, отчего Толик обмяк, затем схватил за волосы и потащил, поближе к своим друзьям. Безвольное тело он волочил неестественно легко, как в мультфильме. Клава подумала, что все это похоже на какой-то страшный квест, вот только в играх так не бьют людей, очень больно и по-настоящему.

– Отпусти, больно же, отпусти!

Над лежащим на земле Сергеем нависал еще один незнакомец. Он скрутил его руки и перевязывал какой-то проволокой. Маленький мужчина в черном костюме приволок Толика. Наряд этого мужчины представлял собой настоящий вечерний смокинг, с галстуком-бабочкой. Черные лакированные ботинки так же ярко блестели на солнце, как золотые зубы Кабана.

– Ну ты даешь, Танцор, прямо стометровку дал за десять секунд.

– Отлично пробежался, молодость вспомнил.

Танцор выглядел несколько старше своих друзей, возможно, ему было лет тридцать. Толик очнулся и попытался встать. Танцор взял его за шкирку и ударил лицом о валявшийся кирпич еще раз, превратив его окончательно в кровавое месиво.

– Получи, мурло, будешь знать, как угонять машины у порядочных людей, – мужчина по кличке Танцор продолжил свою воспитательную работу.

– Да он и понятия не имеет, что такое настоящий угон, – подал голос третий персонаж, до сих пор молчавший. Он скрутил руки Сергею и сидел на нем верхом, вытянув ноги. – Девчушку запугали втроем, черти. Помнишь, Танцор, как мы твой мерседес ночью умыкнули в Берлине, недалеко от городской ратуши? И гнали до Польши под двести. Вот это был угон, дух захватывало. А это что, девчонку избить и старую «буханку» отобрать на запчасти. Крохоборы.

– Да, Ржавый, мой мерс, считай, почти первым был в нашем городе. Потом уже у других появились такие. Гонял я как сумасшедший, надо было все-таки правила соблюдать, не превышать. Это я зря, насчет скорости. Не вписался в поворот.

Таким образом, Клава узнала, как зовут третьего Робин Гуда, Ржавый. Наверное, из-за рыжих волос и веснушек.

– Да и у меня моя японка тоже была редкостью, мало кто на такой ездил. Крутые только. Если бы мне тогда эту бомбу самодельную не подложили вместо подушки безопасности, так и сейчас бы катался. Голова сразу отлетела, я помню этот момент, прям хорошо помню.

Ржавый помнил, как у него отлетела голова. Клава не понимала, что происходит. И не могла ни говорить, ни плакать, только молча слушала этот необычный разговор странных людей, которые ее спасли.

– Слушай… – Сергей, выполнявший роль скамейки Ржавого, шевельнулся, – мне больно.

– Конечно, больно. И людям, которых ты бил, тоже больно. И Клаве было больно, когда вы ее втроем сюда волокли, чтобы на кладбище прикопать. Ты сам-то как думаешь?

– Я больше не буду.

– Понятно, не будешь. Это я тебе гарантирую, стопудово. Ты вообще больше ничего делать не будешь. Закончились ваши гастроли.

Все трое засмеялись. Клава смогла улыбнуться.

– А я ведь тогда на тачку тоже накопил. Хотел хорошую брать, да не успел. Поперся на ту стрелку, из-за двух киосков. И идти-то не хотел. Вот зачем, спрашивается? Купил бы машину и ездил. Я ведь таксистом начинал, машины знал как свои пять пальцев, механику любую починить мог. Да вот не довелось. Жадность фраера губит, теперь вот, как решето стал. Прошили меня автоматной очередью.

Кабан с грустью жевал какую-то травинку. Золотые коронки поблескивали на солнце, массивная печатка на пальце тоже. Фикса, печатка, кепка. Раньше мода была такая у таксистов, одно время.

– Ты, Клава, нас не бойся, – назидательно произнес Танцор. – Мы смотрящие уже почти тридцать лет в этом районе. Тут все под нами. Не позволим всяким бандюганам людей обижать. Ты иди, возьми свою кредитку и сумку, вон и кошелек твой валяется, подбери. И езжай домой. Только аккуратно, скорость не превышай.

– И помни, на парковке сначала на нейтралку, потом ручной тормоз, потом сцепление отпускай и затем уже зажигание выключай, – добавил Кабан. – А «буханка» твоя еще долго будет бегать, хорошая машинка. Мы на такой же на стрелки ездили.

– И никого чужого в машину не сажай больше. А то батька заругает, – подключился Ржавый. Он пошарил в карманах Сергея, достал украшения, ключ от машины и протянул Клаве.

– Спасибо, – смогла сказать Клава едва слышно. Сил у нее не было никаких. – Я вам очень благодарна… Ой, что это? Пиджак горит!

Рукав черного смокинга Танцора полыхал огнем. Клава подбежала и хотела уже сбивать огонь, но Танцор закричал и замахал руками:

– Не подходи, сами разберемся! Беги!

И Клава побежала быстро, прижимая свою сумку к груди обеими руками, только у машины обернулась. Вся троица Робин Гудов не спеша удалялась в сторону деревенского кладбища. Костюм Танцора был уже весь охвачен огнем. Он тащил Толика за руку, пламя перекинулось, и вся одежда несчастного тоже загорелась. Полыхающий, как факел, Толик страшно кричал, извиваясь, но вырваться не мог. Таксист и отличный автомеханик по кличке Кабан взял под мышки ноги Санька и волочил по земле, отчего Санькина голова билась о камни и выступы. Вся спина Кабана была в дырках, из пулевых отверстий сочилась кровь и смешивалась на земле с кровью его жертвы, которая текла из ушей, носа, ушибленных ран на голове.

Ржавый пинками подбрасывал тело Сергея со связанными за спиной руками, как футбольный мяч. Тело взлетало легко, как пушинка, падало и билось о землю. В левой руке Ржавый нес свою голову, торжественно, как офицер военную фуражку, лицом вперед. При каждом пинке голова повторяла:

– Пин-код шесть и три семерки, пин-код шесть и три семерки…

Клава села за руль, застегнула ремень безопасности, вставила ключ зажигания, выжала педаль сцепления и завела машину. Передвинула рычаг на первую скорость, опустила ручной тормоз и очень медленно поехала в сторону автодороги, стараясь очень плавно нажимать на газ и отпускать педаль сцепления, как учили в автошколе.

Ольга Тихонова.

НЕ ЗАКРЫВАЙ ГЛАЗА

Лариса зашла в лифт, еле держа тяжелые сумки с продуктами, изловчившись, с трудом нажала кнопку восемнадцатого этажа и, как только двери закрылись, устало прислонила спину. Крепко зажмурив глаза, чтобы сдержать слезы, миловидная женщина 52 лет подумала о том, что пусть это будет самый страшный день в ее жизни и самая большая потеря.

Ее любимый муж Сергей, с которым она прожила 27 лет, сообщил о том, что он полюбил другую женщину, и попросил Ларису съехать из его квартиры в трехдневный срок.

Детей они не родили, да и общим имуществом не обзавелись, делить было нечего, кроме прожитых лет, но их уже не вернуть.

– Как давно ты успел полюбить другую женщину? Ведь у нас все было хорошо! – Лариса пыталась говорить спокойно, но голос все равно предательски дрожал.

– Давно уже все не хорошо. Ты вечно уставшая, ты не ухаживаешь за собой, нам не о чем поговорить, кроме твоей долбаной работы. Да и что интересного ты можешь рассказать, все разговоры только о жизни твоих стариков, за которыми ты присматриваешь. Работник блин, социальный, ни развития, ни денег! – последняя фраза прозвучала как оскорбление и упрек.

– Сережа, давай поговорим, разберемся во всем, нельзя же взять и перечеркнуть нашу жизнь, семью…

– Какую семью? Открой глаза! Ты даже ребенка не смогла мне родить! А вот с Настей я через три месяца стану счастливым отцом и мужем. О дате развода я тебе сообщу, и прошу, не пытайся затягивать процесс, мы с Настенькой хотим родить ребенка в браке.

– Это ты убил нашего ребенка! Ты заставил сделать меня аборт, не вовремя тебе было, сволочь! Это по твоей вине я не смогла стать матерью. Гори в аду со своей потаскухой и вашим приплодом. Будьте вы прокляты!

Из печальных воспоминаний Ларису выдернул шум дверей открывающегося лифта и дикие вопли растрепанной женщины на площадке. Перед Ларисой предстала картина: двое мужчин в белых халатах пытались скрутить обезумевшую женщину, лицо и руки которой были в крови, рядом суетился Егор Иванович, а из соседней квартиры выглядывала Валентина Викторовна, к которой Лариса и шла. На несколько мгновений все стихло, видимо появление Ларисы всех отвлекло. Санитары первыми пришли в себя и, скрутив Полину, вкололи ей успокоительное. Она сразу как-то обмякла и произнесла фразу «Не закрывай глаза», как будто бы обращаясь к Ларисе.

Лариса очнулась в гостиной, напротив нее сидели Валентина Викторовна и Егор Иванович с расцарапанным лицом.

– Что случилось? – спросила Лариса. – Как я тут оказалась? Господи… – Воспоминания об увиденном накрыли Ларису волной.

– Не поминай Господа всуе, Ларочка, – протягивая чашку чая, упрекнула Валентина Викторовна. – Ты потеряла сознание, и Егор Иванович тебя принес сюда.

– Что с вашим лицом, Егор Иванович, что тут вообще произошло? Почему Полина была вся в крови?

– Полина моя совсем обезумела, как с цепи сорвалась, испортила икону, которую я так долго писал, выколов ей спицами глаза. Когда я попытался ее остановить, она набросилась на меня, еле свои глаза уберег, еле сдюжил. Не кровь на ней была, краска…

– Пришлось психиатрическую скорую помощь вызывать, хорошо, что я в этот момент заглянула к Егорушке, что мы двери-то только на ночь закрываем. Ларочка, да вы пейте чаек, голубушка, а то на вас лица совсем нет.

– Да как-то все навалилось… – выдохнула Лариса, вспоминая утренний разговор с мужем.

– А вы поделитесь, не держите в себе, легче станет, – подливая чай, предложила Валентина Викторовна.

– Муж полюбил другую, у них будет ребенок, мне нужно съехать с его квартиры в трехдневный срок. Поскольку в Москве на зарплату социального работника особо не разгуляешься, придется увольняться и уезжать обратно в деревню…

– Ларочка, зачем же так торопиться с решением, не спешите, подумайте, может еще все наладится. А пока поживите у меня, одна комната пустует, я в нее и не хожу совсем после смерти мужа. Мне хоть и 86 лет, но обслуживаю себя сама, из ума еще не выжила, а продукты вы мне и так приносите, оставайтесь, я только рада буду скоротать с вами вечерок, а то Егору Ивановичу я уже, наверное, надоела.

– Ну что вы, Валентина Викторовна, я бы хотел присоединиться к вашей теплой компании, если позволите, я ведь теперь тоже совсем один, в этот раз Полину упрячут надолго.

– Егор Иванович, мы с вами старинные друзья, конечно, присоединяйтесь, да и Ларочка, думаю, возражать не будет, правда?

– Правда, – кивнула Лариса.

На том и порешили. Лариса перебралась к Валентине Викторовне, зажили спокойно, Лариса взяла на себя все бытовые вопросы, вечера проводили за приятной беседой с чаепитием в компании Егора Ивановича. Полину действительно надолго положили в больницу. С диагнозом демонопсия на фоне шизофрении, расстройства, при котором человек утверждает, что видит демонов, лечение не помогало, ей становилось все хуже. Усердные молитвы Егора Ивановича за супругу и регулярные посещения церкви тоже не помогали в выздоровлении.

Развод с мужем состоялся быстро, Лариса не препятствовала, дала согласие, на сроке для примирения не настаивала, но принять предательство мужа так и не смогла. Особенно накатывало по ночам, никак не удавалось приглушить обиду, казалось, что чем больше дней проходит, тем хуже ей становится, особенно не отпускала мысль о ребенке, который должен был вскоре появиться на свет.

Бессонные ночи оставляли отпечаток на внешности, и конечно ее изможденный вид не остался незамеченным.

Однажды вечером за чаепитием Валентина Викторовна осторожно поинтересовалась:

– Ларочка, с вами все в порядке? Вы выглядите очень плохо. Поделитесь с нами, не держите в себе, станет легче.

Обычно сдержанная, Лариса зарыдала в голос, до боли зажимая глаза ладонями, сил сдерживаться совсем не было, да и не хотелось. В окружении этих пожилых людей она позволила себе наконец выплеснуть эмоции.

– Мне очень плохо, невыносимо жить. Весь мир рухнул в одночасье, я все и всех потеряла. Я не могу смириться с потерей, с тем, что мой муж теперь с другой, он станет отцом ребенка этой женщины. Что у них любовь, родив ребенка, они будут жить счастливо. Мое имя превратилось для него в пыль. Я проклинаю их и их еще не рожденного ребенка каждый день и час. Я захлебываюсь в своей ненависти, готова продать душу дьяволу за то, чтобы все беды мира свалились на их головы. Я ужасный человек, сама себя ненавижу за это.

Егор Иванович и Валентина Викторовна обменялись долгим взглядом, старуха кивнула, словно давая понять, что время пришло. Егор Иванович крепко обнял Ларису за плечи, она развернулась и уткнулась лицом ему в грудь, безутешно рыдая. Он прижал ее голову, поглаживая, как родитель, который пытается утешить своего ребенка.

– Ну уж, голубушка, право, дьяволу душу продать легко, только не выкупишь обратно. Чай, не ломбард. Вы уж так не шутите, кабы потом о словах-то своих не пожалеть…

– Продала бы, ей-богу, ни перед чем не остановилась бы, лишь бы жизнь их в ад кромешный превратить. Меня никто из них не пожалел, и я бы не пожалела.

– Посиди, голубушка, попей чайку с Валентиной Викторовной, есть у меня для тебя одно решение, раз уж время пришло.

Егор Иванович встал и ушел в свою квартиру. Через несколько минут он вернулся с иконой.

– Вот, Лара, прими в дар, молись, проси, она поможет, – протягивая икону, ободряюще кивал Егор Иванович.

– Но я не могу принять такой подарок, она же должна очень дорого стоить, мне и заплатить-то нечем…

– Заплатила ты, заслужила, сама позже поймешь. Ты поаккуратнее с ней, краска еще не до конца высохла, – и Егор Иванович вложил икону Ларисе в руки.

– Иди, деточка, отдохни. Забери икону к себе в комнату и ложись спать, – посоветовала Валентина Викторовна.

– И правда, пойду, простите меня, нервы совсем расшатались.

Лариса испытывала стыд перед этими добрыми немолодыми людьми, особенно за свое богохульство, пришло же в голову при верующих людях, один из которых писал иконы, говорить такие ужасные вещи. Она забрала икону, пожелала всем доброй ночи и ушла в свою комнату.

На кухне два пожилых человека молча пили чай, глядя друг на друга.

Молчание прервала Валентина Викторовна.

– Пора, – поглядев на часы, сказала она.

Старики взялись за руки и начали шепотом произносить заклинание.

– Для завершения обряда она должна пролить кровь с закрытыми глазами, – напомнил Егор Иванович.

– Я об этом позаботилась, добавила в ее чай специальных трав, усмехнулась Валентина Викторовна.

Лариса сидела в кресле, держа икону в руках и внимательно ее разглядывая. В какой-то момент ее начало клонить в сон, она подумала о том, что пора бы лечь спать, но ноги были словно ватные и встать с кресла совсем не было сил.

Проваливаясь в дрему, Лариса вспомнила свой дом в деревне и бабушку, которая однажды рассказала ей историю, как странствующий старец передал в их церковь икону, которую батюшка принял и определил место в церкви. Но со временем люди в деревне начали замечать, что после того, как появилась икона, жизнь людей стала портиться, они начинали болеть, ругаться с родными, урожаи становились все беднее, а скот часто погибал. И тогда они пришли к батюшке и потребовали убрать икону из церкви и сжечь.

Батюшка не пошел против толпы и дал свое согласие, но при этом отказался участвовать в сожжении иконы.

Деревенские быстро соорудили место для расправы в виде креста, привязали икону и подожгли сено вокруг. Икона не сразу загорелась, но краска с изображения святого начала медленно сползать, открывая взору присутствующих страшную картину другого лика, изображенного под образом святого, то был дьявол.

В ту ночь и церковь дотла сгорела, поговаривали, что батюшка из нее не выбрался, но тело не нашли, а батюшку больше никто не видел.

А икона адописная оказалась, потому и беды на людей сыпались, что молились-то они не святому.

Из оцепенения Ларису вывело воспоминание о безумной Полине и ее фраза «Не закрывай глаза!»

Лариса почувствовала, как из ее ноздрей фонтаном хлынула кровь. Открыв глаза, она увидела, что икона была залита ее кровью. Дотянувшись до влажных салфеток, лежащих на журнальном столике, одной она попыталась зажать нос, а другой стереть кровь с иконы.

От воздействия влаги краска размокла, а салфетка сняла с иконы верхний слой, обнажая изначальное изображение. Взору Ларисы представился ужасный образ, который скрывался под ликом святого.

– Адописная икона… как та, о которой рассказывала бабушка… Боже, что теперь будет? – тихо произнесла Лариса.

– Будет то, чего ты на самом деле хотела, наш Повелитель тебя услышал, твое желание исполнится. Цена тебе известна, ты сама ее предложила, – раздался за ее спиной голос Егора Ивановича.

– Нет, – выкрикнула Лариса, бросаясь к телефону. – Я предупрежу Сережу!

Валентина Викторовна и Егор Иванович преградили ей дорогу, она попыталась оттолкнуть их, но сил в руках не было, ноги перестали слушаться, ее тело обмякло, и она рухнула на пол к ногам стариков. Перед глазами все закружилось, предметы залетали по комнате, Лариса видела ухмыляющиеся лица своих соседей и странных сущностей, которые тянули к ней свои мерзкие лапы. Теперь Лариса могла только кричать, тело ей больше не принадлежало, так же как и душа.

– Егорушка, вызывай бригаду, – скомандовала Валентина Викторовна, – дело сделано, Повелитель будет доволен.

Два санитара переглянулись, узнав адрес, по которому поступил вызов.

– Странное место, не находишь? Недавно забирали буйную, еле скрутили, все черти ей мерещились. Теперь еще вот одна, тоже с чертями не договорилась походу.

Мужчины рассмеялись и поехали на вызов.

В этот раз все оказалось гораздо проще, пациентка лежала на полу обездвиженная и только несвязно бормотала про каких-то чертей.

По дороге в больницу скорая помощь попала в пробку, которая образовалась из-за сильного пожара в квартире жилого дома. Из подъезда выносили накрытые брезентом трупы мужчины и женщины. Если бы Лариса была в сознании, она бы увидела адские языки пламени, вырывающиеся из окон квартиры, где она когда-то была счастлива с мужем.

Очнулась Лариса в палате и с ужасом осознала, где находится.

– Очнулись? Трое суток проспали. Отдыхайте, милочка, а чтобы вам черти, прости Господи, не мерещились, мы вам икону в палате повесили, для успокоения вашей души. Это подарок супруга одной из пациенток, в ее палате похожая висит. Ей правда не очень помогает, слабоверующая должно быть.

Медсестра заботливо накрыла Ларису одеялом и удалилась, аккуратно закрыв за собой дверь.

Лариса попыталась встать, но тело ее не слушалось, она медленно перевела взгляд на стену и с ужасом увидела ту самую икону.

Из соседней палаты доносился истошный крик Полины:

– Не закрывай глаза!

Но было уже слишком поздно…

Лиса Самайнская.

МАНЕЖ ДЛЯ ДВОИХ

Пажик вытирал потные ладони о штаны, с трудом унимая дрожь в теле. Это его первое долгожданное выступление, которое молодой человек едва не вымаливал у Дядюшки. Будучи инспектором манежа, он относился к представлениям крайне серьезно. Пажику никогда не давали своих номеров – он был на манеже лишь в качестве помощника. Но теперь он совершеннолетний, взрослый и может проявить себя!

– Ни пуха, зайчик! – Треф сжала руку в кулак.

Пажик криво улыбнулся любимой акробатке. Она всегда поддерживала его, словно старшая сестра, и сегодня ее слова были важны как никогда.

– «К черту» надо отвечать, бестолочь! – Ворон грубо натянул Пажику шляпу на голову и небрежно потормошил. – Не опозорь нас. Еще три дня выступать.

– Я постараюсь…

– Чего? Что за лепет? Громче говори!

– Я постараюсь!

– Пажик!

Из-за занавеса показалась рука Дядюшки, и юноша, едва не роняя карты, подскочил к выходу на манеж.

Он сглотнул, поправляя шляпу. Ему никак нельзя опозориться…

* * *

– Бестолочь!

Ворон грубо толкнул его, отчего Пажик упал на грубый пол шатра. Ладони его тут же начало жечь, как и глаза.

– А я говорил, что выручка может упасть, – покачал головой Оррак, вытирая руки после сырого мяса, скормленного тиграм.

– Лучше бы и дальше стоял у стенки, пока я метаю ножи! Хотя бы это у тебя получается! – Ворон поднял юношу за шкирку, но Треф ударила его по руке.

– Оставь ты его!

Пажика била мелкая дрожь, он не мог и слова выдавить. Юноша чувствовал себя провинившимся щенком, которого наказывают хозяева.

Но они цирковая семья. А в семье все помогают друг другу. Правда ведь?

Выступление еще не закончилось, а потому наказание пришлось отложить. Оррак ушел за тиграми, Ворон – на манеж. С Пажиком осталась лишь Треф.

– Знаешь, зайчик, – она приобняла его за плечи, отчего ее кулон с желудем качнулся и обжег холодом его шею, – может это и правда не твое? Понимаешь, сцене нужны уверенные люди, смелые, харизматичные. А ты ведь не такой, зайчик…

Пажик неверящим взглядом уставился на акробатку. Она ведь всегда поддерживала его. Она ведь верила в него. Она ведь…