
Полная версия
– Думаешь, именно это тебе помогает, Диана? – Он трогает мою спину, прощупывает мои позвонки, а я замираю с продырявленным блистером. – Страшными снами тебя награждаю я, и то, что лишает их тебя, – это я, а не таблетки из отцовской аптечки. Тебе они не нужны…
Его длинные холодные пальцы обхватывают мою шею и давят на горло. Мне лишь и хватает сил, чтобы убежать, закрыться в комнате и спрятаться под одеялом. Мне это лишь кажется. Не может быть, чтобы сон стал реальным, настоящим, чтобы он вырвался сюда, но ведь уже… уже здесь. И на уроках. И… я поджимаю ноги и укладываюсь на бок. Лежу, пока дышать не становится тяжело, пока не охватывает жар, пока не остаётся мыслей. Снотворное побеждает, а я снова открываю глаза на шахматном полу.
Целая, единая всем своим телом, в попытке опередить своего недруга, я поднимаюсь на ноги и бегу. Чтобы не достал, не дотянулся, не захватил разум, как в прошлый раз.
Внезапно стопы прорезают кристально чистые пики, они врезаются во всё моё тело, прорастают как деревья сквозь брошенные здания, выстроенные людьми. Меня наживую насаживают конечностями, телом, протыкают мою голову насквозь. Я чувствую, что пика торчит из моего рта, а другая – из глаза.
Я застываю, пробитая стеклом.
Из пик что-то вытекает, оно входит в тело изнутри: в каждую мышцу, в каждый сосуд, в каждое сухожилие. Я задыхаюсь и не могу сказать ничего. Тело исторгает дрожащую икоту. Не пошевелиться.
– Здесь нет ни края, ни начала, – отвечает голос, – здесь ты всегда на ладони, Диана. Здесь ты всегда на моём попечении. Здесь всё наше время мира.
Прозрачные пики выталкивают из себя шипы, которые пронзают тело и скручивают, как полотенце, сознание.
– Не драматизируй, всё с тобой хорошо.
В одно мгновение я на полу. Снова цела и едина, никакой крови, никаких дырок ни на мне, ни на одежде. Только присутствие всепожирающей боли.
– Твои предки выдержали, и ты выдержишь.
Я хватаюсь за живот, за руки, за ноги и стону, выдавливая из себя слёзы.
– Что… ч-что тебе от меня?.. От меня нужно?.. Я всё сделаю…
– Ты ничего не можешь сделать, кроме того, как понести вину своих предков.
– Но это же они, не я.
– В вас одна кровь.
– И что… – Меня не хватает даже на вопрос. – Почему… почему именно я?.. Не папа, не Стёпа… не мама, а я?
– Не думай, не только ты. Ты – не особенная и не единственная. Все твоей крови будут страдать. Твои дети, и дети твоих детей, и дети твоего брата, и внуки твоего отца.
– Что?.. – Мысль будто бы появляется, но я не успеваю её схватить, она отпрыгивает, как кузнечик.
Меня подбирает огромная рука, поднимает над бело-чёрным полом и заставляет задохнуться разреженным воздухом. Словно я оказалась в горах, где и губы пересохли, и глаза, где стало под кожей у костей холодно-холодно.
Руки взяли меня за ладони и подвесили за свои пальцы. В любой момент может отпустить – уронить, прихлопнуть ладонью, когда я расшибусь.
Я пытаюсь подтянуть ноги, согнуть руки в локтях, как-то уцепиться за огромные пальцы, которые вершили мою судьбу, но не получается. Ничего не получается.
Огромные руки подбрасывают меня вверх, и я кричу под ощущением невесомости и силы притяжения, а потом меня ловят. Голову отбивает, всё кружится, и я снова в воздухе, и снова крик за криком, мои мольбы прекратить. Голос слушает, руки меня больше не ловят, и я расшибаюсь о пол, но не умираю – во сне нельзя умереть. Можно чувствовать боль, мясом – внешний холод, вывернутыми костями – прохладу ветра, можно орать от страха, но не умереть от того, что твои мозги растеклись по кафелю.
Я просыпаюсь от облегчающего чувства ниже пояса и понимаю, понимаю слишком поздно, что обмочилась. Не смогла удержать мочевой пузырь, когда разбилась в лепёшку… Всё одеяло было мокром, ноги, ягодицы… диван подо мной тоже мокрый.
Я до ужаса краснею и падаю на пол, стягивая одеяло и щупая диван.
Даже Стёпа давно перестал писать в постель! А я-то! Я уже взрослая!
Сую одеяло с пододеяльником в стиральную машину, а себя закидываю в душ, отмываюсь жёстко губкой, чтобы ничего от мочи не осталось на коленях. Мерзко от самой себя и жалко. Жалко до скрежета зубов. Там всё по-настоящему! Там… там не как во сне…
Я присаживаюсь на колени и прижимаюсь к стене ванной, обнимая себя за плечи.
Почему? За что мне? За что?
– Диана?! – Из сумрака меня выводит голос мамы, которая трясёт за плечо.
Я делаю глубокий вдох и открываю глаза.
– Диана? Ты как? Ты чего? – Она смотрит на меня огромными глазами, обнимает за голову, за мокрые волосы, а я понимаю, что заснула в ванной, вода так и текла. Машинка уже достирала, а я тут.
Дверь закрыта, никого больше нет.
– Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь? – Мама закручивает краны и срывает все полотенца с крючков. Заматывает меня в них и целует в висок. – Что-то в школе?
Я беру её руку и мотаю головой.
– Нет, мне… мне просто не спалось, и я подумала… ну в общем, – а слов никаких нет, никакой отмазки, никакого призрачного ориентира.
Мама переживает, трёт мою голову, не забывает оставить след от своих губ, а потом медленно вытирает. Отводит в комнату, и тогда я вижу и папу, и Стёпу, и Стёпа мне средних пальцев не показывает, а папа не смотрит… совсем не смотрит, только его чёрные синяки стали ещё чернее, одного цвета с плиткой на шахматной доске.
Мама заводит в комнату, и я вспоминаю о диване. Пятна почти не видно. Хорошо. Это хорошо, но там ещё влажно. Я сама устраиваюсь там, чтобы мама не села.
– Не иди сегодня в школу, – просит мама, – отдохни, а то будешь, как папа, на снотворных спать. Конечно, если выхода нет, то надо, но если выход есть…
Выхода нет, но голос сказал, что и таблетки не помогут… и он мне это показал. Он просто сыграл со мной, когда я первый раз выпила снотворное – теперь я это понимаю. Ничего не показал, чтобы я подумала, что отвязалась от него. Но нет. Не отвязалась, я пустила его глубже в свою реальность.
– Мама…
– Да, Диана?
– А если… если я… й-я… слышу, – склоняюсь голову, роюсь взглядом в махре разноцветных полотенец, – ну, голоса которых нет… во сне! Это… это нормально? Или…
– Во сне всё что угодно может быть, – говорит мама и смягчает взгляд. – Да, бывают страшные, неприятные сны, и там бывают не только голоса, но бывают. Или голоса не только во сне?
Я мотаю головой.
– Во сне.
– Что-то говорят?
– Ну, всякое разное. Не запоминаю. Просыпаюсь и забываю.
Хотела бы я на самом деле забыть, что происходит в моих снах. Теперь бы я всё отдала за это.
– Если вспомнишь, поделись. Мне аж интересно стало. – Она сжимает мою коленку, которая несколько часов назад была в собственных отходах. – А теперь спать, я позвоню твоей классной.
– Спасибо.
– Ничего не нужно? Может, молоко разогреть? Или чай с имбирём?
– Нет, я посплю…
– Хорошо.
Она ещё раз целует меня в висок и уходит. Дольше положенного стоит на пороге, но я делаю вид, что не замечаю, не обращаю внимание на её беспокойство. Я слишком сильно увлечена своим.
– Ну чё там, мам? Она головой ударилась? – это Стёпа. Даже не пытается шептать.
– Стёпа! Всё нормально с Дианой. Просто устала.
– Я тоже устал!
– Ты только что проснулся, будешь мне помогать завтрак готовить, и вот если там устанешь, то тогда…
– Ма-а-ам, – ноет Стёпа, а я остаюсь в полотенцах.
Спать больше не буду. Буду следить за углами в комнате, за щелями, пылью, за тем, что прячется под тенями от света.
Мама возится со Стёпой, тот продолжает привередничать и наступать на ноги, папу не слышно, голос – тоже. Пока что. Он затаился. Его нужно выслушивать. К нему нужно самой подобраться…
Я не слезаю с места, не схожу с дивана, сама забиваюсь в угол, чтобы видеть комнату, но я знаю, он придёт сзади. Он всегда так подходит ко мне. Никогда лицом к лицу. Только я готова принять бой… только я в реальности, а он уничтожает меня во снах, от которых не укрыться, ведь это место, куда каждый человек попадает каждый день.
Лучше места встречи и не сыскать.
– Диана. – приходит, как и обещано со спины, но я крепко держусь полотенец своей семьи. – Диана-Диана. – Его плотное тело наваливается на мою спину, а руки крепко обнимают за шею, намереваясь задушить. – Вроде бы такая взрослая девочка, а от страха писаешься. – Я отмахиваюсь, но от ощущения не избавилась. – Но ты знаешь, почему это произошло? Потому что во сне ты потеряла контроль – потеряла там, потеряла здесь – в так называемой реальности. А это значит, в тот момент, когда ты потеряешь волю к жизни там, ты умрёшь и здесь. И я приложу все силы, чтобы это происходило чаще и чаще…
Его руки уже не дают мне дышать, а я жмурю глаза, повторяя про себя, что всё это глюки, тупые глюки, которые мне только кажутся, которые случайно завело в реальность – в мою реальность.
Он запрокидывает мою голову, и я упираюсь в угол между стенами. Там ничего, никого. Он дышит мне прямо в рот отчаянной безысходностью, которую я вбираю в себя вместе со вздохами. Полотенца слоями спадают с голого тела, а лёгкие пропорционально времени уменьшаются, пока голос не отпугивают – мелодия, которая доносится с моего телефона.
Я отряхиваюсь, убеждаюсь, что рядом его нет, и ковыляю.
– Алё?
– Дин, ты где? Тебя не видно на горизонте.
– Извини, Тась, я сегодня дома, мама сказала остаться. Я забыла тебе написать…
– А-а, ну ладно! Отдыхай! И поговори с родителями, если ты ещё не!
Я замшело отсмеиваюсь.
– Ну да… поговорю.
– Давай, я тебе потом домашку скину.
– Спасибо.
– Пока-пока.
На ответ мне не хватает ни времени, ни собственной непоседливой резвости, которая была присуще той – другой Диане, которая не жила с кошмарами. Ни с теми, которые зовут её по имени…
Подступает прохлада, и я беру полотенца, повязываю их вокруг себя и снова устраиваюсь на диване. Теперь вместе с телефоном и миллионом видео в сети. Только бы не заснуть, только бы не дать себе это сделать.
Когда от Таси приходит фотография с домашкой, я тут же сажусь её делать, чтобы отвлечься. Под компьютером, среди длинных проводов скользит подобие змеи, которое шипит на меня, но я стараюсь это подобие не трогать. Вижу только его блестящие глаза, а сама читаю учебник и выполняю задания. Когда же я тянусь к монитору, подобие быстро прыгает за стол, а я соскакиваю со стула. Ко мне ничего не выползает, только выпархивают комья серой пыли, которые тянутся к моим ногам.
Я наступаю на неё, припечатываю к ковру и сажусь обратно, подбирая ноги, чтобы никакое подобие змеи не уцепилось. Оно тихо шипит на меня из-за стола.
Читаю темы, разбираю самостоятельно примеры, получаю от Таси мольбы о помощи:
– Вызвали меня из этих захолустных стен, Ди-ин!
Хотела бы и я, чтобы меня спасли… Остановили сон, вызволили, как принцессу из башни, убили голос, как злорадного дракона, который упивается кровью и мясом людей, которых запекает в доспехах или жрёт в сырую. Да, это то, чего я хочу – чтобы меня спасли, увели от проклятия, к которому я не имею никакого отношения. Даже если я связана с предками, чем дальше, тем меньше во мне от них.
Мои слёзы падают на тетрадь, впитываются бумагой и чернилами шариковой ручки. Я хлюпаю носом и утираюсь маминым полотенцем, и совсем с головой им укутываюсь, слыша, как за дверью она привычно звенит посудой.
Ночь приходит закономерно, но я не собираюсь ей сдаваться. Я не сплю, смотрю видео, пока не начинает рубить, общаюсь со знакомыми, ищу мемы и ещё давлю крохи собственной улыбки, но сон, такой коварный, такой сильный, валит моё сознание с ног, заставляет мозг закрыть глаза, уредить дыхание, даже если я падаю с кровати на пол и оказываюсь там, где пол только двух цветов.
Усталость из реальности перебралась в сон, у меня нет сил подняться, у меня нет сил убежать, у меня нет сил сказать ещё что-то против. Он меня услышит? Он меня послушает? Он будет мне мстить. Он будет меня убивать здесь, пока не убьёт в реальности. Пока не отомстить мне за всех…
– Не только тебе. Я говорил, ты – не особенная. – Чувствую, что он передо мной, прямо тут, только глаз не поднять. – Отец твой уже давно мне платит.
Мысль, которую я потеряла несколькими днями ранее, возвращается. Мои дети, внуки отца… дети отца… Отец, в отце та же кровь, что и в нас.
Я поднимаю голову, но не вижу голос перед собой.
– Он тоже живёт в этих кошмарах?
– Рад, что ты это поняла.
– Но он пьёт таблетки…
– Думаешь, они ему помогают? Они помогают не кричать и не открывать глаза каждую ночь, а не отречься от меня.
Я вспоминаю папин вид: его чёрные синяки, измученное тело… тело, которое каждую ночь проходит через ад, через который прохожу я, но намного дольше – на один верный десяток лет.
Огромная рука выныривает из-под пола и хватает меня, сжимает и переламывает кости. Мой крик давится, а сломанные кости врезаются в плоть.
– Верно, с твоим отцом мы давно знакомы, и он уже давно знал, что его детей ждёт ровно такая же участь, как его самого. Так что если и хочешь кого-то винить, то вини его за то, что дал тебе жизнь и отдал тебе своё проклятье.
Я открываю глаза в своей комнате, на своём ковре, в котором и крошки от печенья и мои длинные волосы. Рёбра стонут и ноют вместе со мной. Я их ощупываю, ищу повреждение, но они целы, верещат мне фантомной болью из сна, которую мы принесли вместе.
Скидываю с себя семейные полотенца и одеваюсь. Встречаю маму, которая мне улыбается, Стёпа вываливается недовольно из комнаты, но мне ничего не говорит, недовольно пережав губы, и я встаю около комнаты родителей. Жду, когда выйдет папа. Я слышу, как он тяжело дышит за дверью, как зверь, пойманный в капкан. Уже изодрал себе клыками лапу до кости, но достать так и не вышло. Он ходит по комнате, переваливаясь огромными валунами, а потом выпадает из двери. Встаёт передо мной и почти невидящими глазами смотрит.
– Пап… – умоляю я.
– Привет, Диан. – Как же я давно не слышала его голоса и теперь я знала, что этот голос сорван многочисленными криками, которые не до кого было донести.
– Пап, давай зайдём. – Я беру его за руку и завожу обратно в комнату, закрываю дверь, чтобы нас не услышали, чтобы он точно мне рассказал. – Папа, я слышу его. Голос, который… который слышишь ты! – Я обхватываю его пальцы и прижимаю их к себе, а он только думает – крутит в голове слова, а мне приходит в голову, что я попалась в ловушку этого самого голоса: не приходит он к папе, он хочет, чтобы я показала себя ещё и сумасшедшей перед своей семьёй, чтобы они потеряли меня, как человека, как Диану…
Я отпускаю папину руку и смотрю пристыжённо в сторону.
– Понятно. Он дошёл до тебя, – без эмоций шепчет папа, а я наполняюсь надеждой.
– Да! Я слышу его! Он… он зовёт меня и во сне. Во сне делает со мной страшные вещи!
– Я знаю. – Папа кладёт свою широкую сухую ладонь мне на плечо, а я позволяю себе крошечную улыбку. Вместе мы найдём выход! Мы спасёмся! Мы победим, если нас будет двое! – Это нормально.
И папа до основания ломает зародившуюся во мне надежду.
– Что… нормально?
– Что он приходит и делает страшные вещи.
– П-почему? – Я задыхаюсь от негодования и от непонимания.
Я думала, мы заодно…
– Мы все несём один грех, мы должны за него ответить.
– Какой ещё грех!? – кричу я, не сдерживая себя. – Ты издеваешься? А если он убьёт нас?
– Во сне умереть нельзя. Пусть он отыгрывается, а мы будем жить свои жизни.
– Как… как жить? – Я смотрю на папу, которого поглощали собственные синяки, которые не имел друзей, который, если не на работу, то из дома не выходил – и это жить?
– Как жили раньше. Ты будешь ходить в школу, я – на работу. Потом… потом ты хотела в медицинский?.. Вот, в медицинский…
Да как я учиться буду, если я никогда не буду спать? Если в каждом углу мне будут мерещиться тени с глазами? И за что? За что мы платим?
– Найдёшь себе парня, поженитесь с ним, будут у тебя детишки. Чем больше, тем лучше, тем больше вероятность, мне меньше проклятия будет в будущем.
Я столбенею от этих слов.
– Ты хочешь, чтобы я рожала детей, чтобы на них переходило проклятье? – Я уже готова была срывать волоски с рук и ног, потому что не понимала, кого вижу перед собой и что за бред этот человек несёт.
– Да, ему нужно лишь отомстить – чем больше людей будет, тем ему будет проще, тем он быстрее насытиться.
И это говорит мой отец? Это говорит человек, который давным-давно сошёл с ума… а я об этом не знала. Сколько? Сколько лет прошло с тех пор, как в нём появилось это проклятие? Мы уже тогда родились со Стёпой? Или нет? А если нет… то он знал, что проклятие перейдёт на нас? Знал… и всё равно позволил нам родиться и разрешил себе нас не защищать.
И это мой отец? Человек, который стоял под руку под алтарём вместе с моей мамой?
Я сжимаю челюсти и зло смотрю на него, а он меня и не видит, он видит свои цели, как дать голосу отомстить, как дать проклятью изжить себя с помощью наших жизней.
– Как ты мог так с нами поступить? – Я сжимаю кулак и уже примеряю, куда ударю отца.
– Это не я, это всё прадед. Это начал он. Без него, проклятья бы не существовало.
– А он-то здесь причём?! – рычу я, замахиваясь на отца, а он ни прикрывается, ни зажмуривается, будто меня не видит вовсе.
– С него всё началось. Я расскажу, если ты готова выслушать.
Я не готова, я не хочу быть инструментов для отмщения, я не буду частью машины, которая должна насытить голос, который пришёл, чтобы отомстить за грехи, и за чьи? Прадеда?
Моё молчание, то, что я не ударила, отец принимает за согласие и начинает:
– Наш прадед жил в то время, когда существовало множество предрассудков и многих детей… многих людей могли не спасти… У него родился первый сын, здоровый, хороший мальчик, полный сил… Когда ему было семь, он потонул в болоте. По своей глупости, скорее всего. Прадед недолго горевал, заделал второго ребёнка, а умерший сын обратился духом. Он решил стать ангелом-хранителем для ребёнка, который родится, чтобы тот не повторил его ошибок и прожил долгую жизнь, но второй ребёнок родился дефектным. Сначала никто этого не заметил, но после, когда он должен был встать на ноги, он не встал, руки у него были кривые, речь ломанная, лицо искажённое. Прадед не желал, чтобы его род продолжал «урод», и убил второго сына. Первый сын всё видел и обратился ненавистью на отца за то, что тот убил второго сына, и стал его проклятьем. Родился третий сын, он был здоровый, умный, сильный, а наш прадед всю жизнь сходил с ума от голоса, который его преследовал во снах, и видений, который зрел наяву. После это видел и его сын, и его внук, и я. Теперь настала твоя очередь, а затем увидит и Стёпа… и так мы будем дальше передавать проклятье, пока от него ничего не останется. Пока первый сын не забудет, за что он нам мстит.
– Но выходит, что мы все – одна семья? И он мстит своей семье?.. Разве это нормально?
– Для духа, который обратился местью, нормально, ведь мы – живые, а он и его брат, который даже не дожил до трёх, мёртвые.
– И откуда ты это знаешь?
– Он сам мне рассказал. Я уверен, если ты попросишь, он тоже тебе расскажет.
– И всё? – плюю я. – Ты так просто это принял? Что ты отвечаешь за убийство, которое совершил твой прадед?! Что я за него отвечаю? Что Стёпа будет? Что мы будем мучиться и не спать? Мочить… – Это уже вылетает само собой. Я краснею, но всё равно заканчиваю шёпотом. – Мочить свои койки от страха?.. Бояться всего?.. И не жить? И ради чего? Ради тех, кто уже умер? Это мы живые, а не они!
– Когда подрастёшь, Диана, ты всё поймёшь. – Отец хочет положить свою ладонь мне на плечо, но я звонко ударяю по ней.
– Не смей меня трогать! Ты – предатель! Ты нас всех продал! Ты нас родил только для того, чтобы мы страдали! Только ради этого? Только?.. – Моё сердце тонет в боли и печали, ведь родной отец не видел во мне дочери, он видел во мне лишь то, что передаст дальше элемент проклятья и развеет его. Лишь ключ. Лишь способ. Лишь то, что может жить в страхе по ночам.
Я отталкиваю его и выскакиваю в коридор, стучусь в Стёпину комнату, молюсь, чтобы он мне открыл. Открывает, весь из себя такой недовольный, плюнул бы на меня своей кровавой пеной, если бы мог, но мне так страшно, что скоро – неизвестно через сколько, но скоро, он будет видеть и слышать абсолютно то же самое, что и я. Мой младший-младший брат.
Я хватаю его и прижимаю к себе. Вся дрожу и заливаюсь слезами, потому что знаю, я не могу его отдать этому проклятью, этому голосу, духу, первому сыну, ангелу смерти… Не могу… Если я уже не могу себя защитить, я должна сделать всё, чтобы защитить своего брата.
– Д-Диан… ты чего? – Он хлопает меня по спине. – Н-ну… блин… Ну… Ну блин, мне неловко, когда ты так делаешь! Ну извини! Извини, что я так себя вёл! Мне мама уже все мозги прочистила! Я понял, что дебил, ну обязательно так меня сжимать? – А я не могу его отпустить, плачу и плачу, вздрагиваю и дышу сопливо носом, пока он не понимает этого.
– Диана? – Он становится потерянным, прямо как тогда, когда мы играли в прятки, а найти меня за шторой не мог. – Ты чего плачешь? Что случилось?
– Всё хорошо, – я хватаюсь за его кофту и сильнее утыкаюсь в плечо, – я спасу тебя, я не дам тебе его услышать…
– Диана, слушай, ты меня пугаешь. Я понял, что поступил, как дебил. Ну исправлюсь, ну не ной только…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.