Полная версия
Татьяна Кравченко
Вирус AEoN. Заражённый рассвет
1 часть. «Они не выбирали этот путь. Но стали теми, кто сможет пройти его до конца.»
Совет Теней
Ночь была тиха. Над океаном тянулся серый туман, скрывая от глаз всё, кроме смутных очертаний утёсов. Волны мягко ударялись о берег, будто не смея потревожить то, что происходило на суше. Поблизости не было города, людей, цивилизации – только холодное здание из чёрного стекла и стали, возвышающееся над морем, словно крепость будущего, с одной стороны. И густой лес – с другой стороны.
Помещение было окутано полумраком, единственным источником света служил голографический стол, в воздухе над которым вращались проекции: цепочки ДНК, графики, формулы, снимки мозга. Вокруг стола – десять фигур. В воздухе витало ощущение власти. Это были самые влиятельные люди планеты: владельцы глобальных корпораций, нефтяные магнаты, технологические олигархи, политические кукловоды. Каждый из них заработал своё состояние не просто умом – они знали, как играть в долгую игру. Но теперь время стало их врагом.
– Старение – болезнь, – произнёс глухим голосом мужчина в сером костюме. Его ладони лежали на поверхности стола, а в глазах, скрытых за линзами очков, отражались голубые огни голограммы. – Болезнь, которую можно победить. Как проказу. Как чуму. Как смерть.
– А победитель – станет богом, – тихо добавила женщина справа. Её голос был холодным и отточенным, как лезвие скальпеля. Азиатские черты лица, идеальная осанка, взгляд, который, казалось, мог просканировать собеседника насквозь. – У нас есть власть, есть ресурсы. Осталось – тело.
– Каков прогресс? – спросил ещё один. Его голос был охрипшим, надломленным. Его дыхание – прерывистым. Он уже проигрывал гонку со временем. – Сколько у нас осталось?
Ответ дал мужчина в белом лабораторном халате, присутствовавший на встрече в виде голограммы. Его изображение слегка рябило, но голос звучал чётко.
– Эксперименты на животных дали стабильные и ошеломляющие результаты. Мозг переходит в замедленную активность, тело – в режим сохранения. Метаболизм снижается в сотни раз. Исследуемые субъекты живут в два, три раза дольше, без видимых патологий. Мы даже наблюдали регенерацию клеток в повреждённых органах.
Он провёл рукой по интерфейсу, и в воздухе появилась видеопроекция: лабораторная мышь, невероятно активная и живая, прыгала в клетке.
– Мы назвали вирус AEoN – Artificial Evolution оf Neurocells (Искусственная Эволюция Нейроклеток). Он создан на основе модифицированного грибкового патогена, обработанного РНК-вирусом. Он не передаётся по воздуху, только через инъекцию. Полностью управляем.
Повисла долгая пауза.
– Вы готовы к следующему этапу? – спросила женщина с азиатскими чертами.
– Отчёт почти готов, – отчеканил учёный. – Но без тестов на людях мы не получим точной картины. Мозг человека – слишком сложная система.
– Тогда у вас есть два месяца, – произнёс новый голос. Он принадлежал старику с лицом, пересечённым глубокими морщинами. Его руки дрожали, но глаза горели странным светом. – Я не собираюсь умирать, слышите? Не для этого я потратил триллионы и уничтожил конкурентов. Делайте, что нужно. Начинайте.
После заседания члены Совета молча покидали комнату. Только один из них – высокий мужчина в длинном пальто – задержался. Он смотрел на вращающуюся голограмму: человеческое сердце, замедленное до двух ударов в минуту. Живое, но почти застывшее.
– И всё же, – прошептал он сам себе, – что мы разбудим, замедлив время?
Глава 1. Начало конца
Тем временем, в глубинах лабораторного комплекса, в другой части страны, группа инженеров и учёных в белых халатах уже принимала груз с пометкой «CLASSIFIED – HUMAN TEST SUBJECTS»(ЗАСЕКРЕЧЕННО-ПОДОПЫТНЫЕ ЛЮДИ). Несколько крупных металлических контейнеров. Без имён. Только номера. Чёрные вертолёты приземлились у входа в грузовой отсек комплекса. Здание снаружи выглядело как исследовательский центр по наблюдению за климатом – обычный, ничем не примечательный. Внутри – начинался другой мир. Солдаты в чёрных формах без знаков различия выгружали контейнеры. На каждом из них – только номер и QR-код. Контейнеры были герметичны, оснащены системой жизнеобеспечения. Внутри – люди. Отобранные по параметрам: генетическое разнообразие, хронические заболевания, возраст, реакция на стресс. Все она спали под действием седативов.
Один из них – мужчина. Его звали Эд. Он не знал, где он, и не знал, кто его забрал. Последнее, что он помнил – тёмный переулок и шприц в шее. Его судьба была полна испытаний и разочарований. Эд вырос в неблагополучном районе, окружённом криминалом. С юных лет он сталкивался с насилием, наркотиками и нищетой. По мере взросления он оказался вовлечённым в криминальные дела, стараясь выжить любыми средствами. Его жизнь была чередой побегов от полиции, уличных драк и постоянной борьбы за кусок хлеба.
Однако однажды он оказался не в том месте и не в то время. Теперь, будучи подопытным, Эд оказался в замкнутом пространстве лаборатории, лишенном свободы и надежды. Его жизнь, пропитанная уличной борьбой за существование, теперь стала борьбой с неизвестным вирусом, который должен был изменить его жизнь. Эд принял правила игры. Он должен был выжить во что бы то ни стало, как он это делал тысячи раз.
***
Комплекс "Новый Эдем" был построен глубоко под землёй. Там не было окон, но искусственный свет менялся по циклам, имитируя день и ночь. Каждое крыло имело своё назначение: отсек тестирования, медицинские блоки, изоляторы, командный центр и жилые отсеки для персонала.
Доктор Ливия Клайн спустилась в зону распределения с планшетом в руках. Молодая, но уже с десятками патентов за плечами. Её пригласили в проект не за эмпатию, а за гениальный ум. Однако именно он стал её слабостью – она не могла не задумываться о последствиях. В возрасте 35 лет Ливия уже успела добиться немалых высот в своей карьере. С ранних лет она проявляла выдающиеся способности в науках, и ее страсть к вирусологии начала развиваться, когда она еще была подростком. Ливия выросла в маленьком городке, где аккуратные ряды книг о биоинженерии и молекулярной биологии
занимали полки ее родителей, оба из которых были учеными. Они привили ей любовь к науке и стремление к знаниям.
Ливия окончила медицинский университет с отличием, затем продолжила обучение в аспирантуре, сосредоточив внимание на вирусах и их взаимодействии с человеческим организмом. Ее исследования принесли ей успех в научной среде – она публиковала
статьи в известных медицинских журналах и участвовала в международных конференциях, где делилась своими открытиями.
Сейчас она занимает позицию главного вирусолога в лаборатории.
– Группа 3 доставлена, – отрапортовал техник. – Состояние стабильное. Сканирование завершено. Поместим в изоляторы к утру.
– Один из них – из Центральной Европы? – спросила Ливия, просматривая список.
– Вот. Номер 017. Мужчина, 42 года. Хорошие физические показатели, психологическая устойчивость.
Ливия посмотрела на изображение: уставшее, но умное лицо. В глазах – тревога. Или сопротивление. Что-то зацепило её.
– Его мне. Я сама буду наблюдать.
Техник удивлённо поднял брови, но кивнул.
***
Эд очнулся в белой комнате с матовым стеклом вместо стены. Он попытался встать – но запястья были зафиксированы. Внутри – ничего, кроме кровати, душевой и камеры в углу. За стеклом кто-то стоял.
– Кто вы? – хрипло спросил он.
Фигура шагнула в комнату. Женщина. В белом халате. Светлые волосы собраны в хвост, взгляд изучающий.
– Доктор Ливия Клайн. Ты в медицинском изоляторе. Мы изучаем твои параметры.
– Я не подписывал согласия. Где я?
– Здесь не нужна подпись, – сказала она тихо, но без насмешки. – Мы спасли тебя от улицы. Дали шанс. Если вирус сработает – ты станешь первым бессмертным человеком.
Эд рассмеялся – коротко, горько. Он попадал в передряги и похуже. Сейчас он понял, сопротивляться не имеет смысла, надо сосредоточиться и найти выход.
– Бессмертие? Вы серьёзно?
– Абсолютно. – Она подошла ближе. – Мы не шутим. Здесь никто не шутит.
Он смотрел на неё несколько секунд, потом кивнул в сторону камеры:
– Это что, какая-то секта?
Она впервые улыбнулась – едва заметно.
– Скорее, очень закрытый клуб. Только с научной направленностью.
***
В течение следующих нескольких дней Ливия приходила каждый день. Она делала вид, что просто наблюдает – записывает данные, задаёт вопросы. Но всё чаще они разговаривали о вещах, не имеющих отношения к науке: о книгах, о музыке, о жизни до всего этого.
– Ты выглядишь так, будто когда-то много смеялась, – сказал он как-то.
– А ты выглядишь так, будто забыл, как это делать, – ответил она.
Тонкие трещины начали появляться в стеклянной стене между ними. Не буквально – эмоционально. Там, где был эксперимент, начиналась история.
***
Свет в камере был ярче обычного. Эд проснулся от мягкого гудка и металлического щелчка – наручники, державшие его запястья, расстегнулись. Через минуту дверь в стене открылась, и внутрь вошли двое: доктор Клайн и человек в защитном костюме с кейсом.
– Сегодня день эксперимента? – спросил Эд, садясь. Он говорил спокойно, но мышцы на шее напряглись.
– Да, – ответила Ливия. – Вирус стабилен. Мы вводим микродозу. С тобой будут работать круглосуточно.
– И если я умру?
– Ты не умрёшь, – тихо ответила она, опуская глаза. – Если что-то пойдёт не так – мы вмешаемся.
– "Если"? – Он усмехнулся, но без злобы. – Ну, поехали. Всё равно я здесь не по своей воле.
Человек в костюме вытащил из кейса шприц с мутноватой голубой жидкостью. Ливия подошла ближе.
– Я могу сделать это сама, – сказала она.
– Доктор Клайн, это против процедуры… – начал техник, но замолчал под её взглядом.
Она присела рядом с Эдом. Несколько секунд смотрела на него – на бледную кожу, щетину, глаза, которые больше не были напуганы, только насторожены.
– Готов? – спросила она.
– Ты сама? – удивился он.
– Да.
– Тогда готов.
Она ввела иглу точно, без замедления. Вирус AEoN вошёл в кровоток.
***
Эд лежал на койке, подключённый к десяткам проводов. На мониторах – кардиограмма, показатели мозга, температура, гормональный фон. Сначала ничего. Потом – дрожь. Слабая. Мышцы начали напрягаться, словно тело пыталось удержаться на грани.
– Серотонин падает, активность в гипоталамусе нестабильна, – сообщил медик. – Возможно, начальная тревожная реакция.
– Это нормально, – сказала Ливия, хотя сама стояла, сжав кулаки. – Он держится.
Эд открыл глаза – зрачки расширены. Он посмотрел на Ливию сквозь стекло.
– Холодно… будто всё замедлилось… – выговорил он.
– Это действие вируса. Он перестраивает метаболизм. Всё идёт по плану.
– А если я проснусь через сто лет и ты будешь старая?
– Тогда я тоже приму вирус, – сказала она.
Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд. Там, где раньше была стенка из протоколов, теперь – хрупкая связь.
***
Поздно вечером Ливия сидела перед монитором. Она смотрела не на графики – на лицо. Эд спал. В его лице не было боли, только легкая настороженность – словно организм сам не понимал, что происходит.
Её коллега, профессор Ларсен, зашёл в комнату и остановился позади.
– Ты привязалась, – сказал он без осуждения. – Это опасно.
– Он первый. И он живой. Не подопытный. Просто… человек.
– Если Совет узнает…
– Совет ничего не узнает. Он стабилен, и я добьюсь, чтобы он выжил. Не для них. Для себя.
Ларсен кивнул и вышел, оставив её наедине с тишиной.
***
Шли третьи сутки. Эд сидел на кровати и смотрел в точку. Всё вокруг казалось ему замедленным: капля воды с раковины падала, словно в густом воздухе, звук шагов отдавала долгим эхом. Пульс – 24 удара в минуту. Температура тела – на грани гипотермии, но органы функционировали.
– Как ты себя чувствуешь? – голос Ливии прозвучал мягко через динамик.
Эд медленно повернул голову. Он говорил реже. Но каждое слово стало будто выточено временем.
– Словно… я нахожусь… вне времени. Всё медленнее. Даже мысли… тянутся. Но я спокоен.
На экране рядом с Ливией – данные: мозговая активность не угасла, она просто… изменилась. Фронтальные доли активны в моменты, когда он ничего не делает. Он думает, даже в покое.
– Ты замечаешь… что-нибудь ещё? – спросила она.
– Да. Я слышу… как ты дышишь, – он улыбнулся. – Даже через стекло.
Камера №022
В соседнем блоке камера под номером 022. Внутри находилась испытуемая – женщина из Южной Америки, 38 лет. Сильная, с хорошей выносливостью. Но спустя два часа после введения AEoN начались судороги. Она кричала. Потом – впала в кататонию. Через шесть часов – мозговая смерть. Врачи говорили: гиперактивация иммунной системы, цитокиновый шторм. Вирус не адаптировался. Она умерла с широко раскрытыми глазами. Казалось, в последний момент она что-то увидела.
Ливия просматривала записи. Пальцы дрожали. Она выключила экран. Не могла смотреть дольше.
Камера №015
Молодой парень, 22 года. Высокий интеллект, хроническая астма. Он сначала чувствовал себя хорошо, даже смеялся, шутил с врачами. А через сутки – перестал говорить. Просто смотрел в стену. Сердце билось, но в голове – тишина. МРТ показало: участки мозга потухли, как города во время блэкаута. Эмоции отключились, память обнулилась. Он просто ушёл. Не умер, но исчез.
– Он как… биологическая тень, – сказал один из учёных. – Это тоже провал.
– Нет, – прошептала Ливия. – Это убийство.
***
На шестой день она вошла в камеру к Эду. Нарушила протокол. Камеры отключила сама.
– Я больше не могу, – прошептала она, опускаясь на стул напротив него. – Они умирают. Один за другим.
Эд медленно наклонился вперёд.
– А я?
– А ты – держишься. Я не понимаю, почему. Твой организм… не борется. Он принимает.
Она взглянула на него. В её глазах – растерянность, усталость, одиночество.
– Я боюсь, что с тобой может что-то случиться.
Он поднёс руку к её щеке – медленно, осторожно. Она не отстранилась.
– Я здесь. Пока – живой. Ради тебя.
Они не сказали больше ни слова. Но что-то между ними изменилось навсегда.
***
Камера №008
Мужчина из Индии, 56 лет, диабет и гипертония. Он был вторым, кому ввели вирус после Эда. Первые три часа – стабильность. Но ближе к утру – всё вышло из-под контроля. На записях видно: он внезапно начал царапать кожу, словно что-то под ней двигалось. Пульс – 180. Сосуды в глазах лопнули. Через несколько минут тело начало резко отекать. Организм не успевал адаптироваться к изменённому метаболизму. Печень раздулась и разорвалась первой.
– Он буквально… взорвался изнутри, – прошептал один из лаборантов.
Ливия закрыла отчёт без комментариев. Только попросила удалить видеозапись из общего доступа.
Камера №019
Женщина из Восточной Азии, 30 лет, без хронических заболеваний. На третий день после инъекции начала бормотать – сначала слова на своём языке, потом нечто бессвязное. Она забивалась в угол камеры, кричала на зеркальные стены, выцарапывала ногтями узоры на полу. Медики решили, что это побочная реакция, но допинг её не брал – организм полностью перестроился, и лекарства больше не действовали. На шестой день она вскрыла себе горло зеркалом из ванной, прежде чем кто-то успел вмешаться.
После этого Ливия попросила убрать из всех камер предметы, способные нанести вред.
Камера №005
Пожилой мужчина, 67 лет, преподаватель философии. Его реакция была особенной. Первые дни он не ел, не пил, только наблюдал. На пятый день он написал на стене собственной кровью:
"Я чувствую, как я исчезаю, но тело остаётся. Где теперь я?"
На шестой день он вошёл в транс. Глаза были открыты, но он не реагировал на свет, звук, прикосновение. Ещё сутки – и остановка сердца. Аутопсия показала: мозг полностью "выключился", несмотря на идеальное физическое состояние.
– Он сам себя… растворил, – шепнула Ливия, просматривая отчёт. – Как будто отказался от жизни на уровне сознания.
***
На фоне смертей других испытуемых Эд выглядел всё более… устойчивым. Не только физически – эмоционально. Ливия вошла в его камеру без планшета и документов.
– Ты знаешь, что ты – единственный?
– Да. Я чувствую это. Как будто все остальные… исчезают за стеклом, а я остаюсь. И ты со мной.
– Почему ты держишься? Почему ты не сошёл с ума?
Эд долго молчал.
– Возможно, я всегда был "сломан". И вирус просто… собрал меня по-другому. А может быть, дело в тебе.
Она смотрела на него, не отвечая.
– Я понял, Лив, – продолжил он. – По-настоящему. Я с якорем. Твоё лицо – мой якорь.
Она отвела взгляд, пряча слёзы, и тихо сказала:
– В этом мире у нас нет права на чувства. Но, чёрт возьми… я не могу перестать чувствовать.
***
Комната снова утонула в полумраке. Голограммы десяти членов Совета – искажённые силуэты, всё такие же обезличенные, только глаза горели ярче, чем прежде. За ними – смерть, за ними – власть. На экране перед ними – отчёт: из 23 испытуемых выжил один. Эд.
– Тридцать миллионов долларов за каждый труп, – голос старика звучал сухо, будто камень сыпался в гроб.
– Мы предупреждали, что вирус нестабилен, – начал Ларсен.
Но его прервал другой голос, женский, холодный: – Мы дали вам ресурс. Мы дали вам время. Где результат?
Ливия попыталась взять слово:
– У нас есть первый полностью адаптированный субъект. Эд. Он показывает уникальную симметрию между ментальным и физиологическим откликом. Если мы продолжим с этим протоколом…
– Нет времени, – оборвали её. – Мы хотим 100 испытуемых. Через месяц. Без ограничений по отбору. Без моральных фильтров.
Тишина.
– Это геноцид, – прошептала Ливия, едва слышно.
– Это эволюция, – ответил Совет в унисон.
Связь прервалась.
***
В лабораторной столовой – место без камер – вспыхнул спор.
– Сто человек? – Ливия ударила кулаком по столу. – Да они хотят превратить нас в мясников. Это не наука!
– А что, по-твоему, мы делаем последние месяцы? – резко ответила доктор Вега. – Если вирус сработает – мы победим смерть.
– Победим, уничтожив всё человеческое?
– А что, по-твоему, они сделают, если мы откажемся? Думаешь, нас отпустят?
Ливия замолчала. Она смотрела в пустую чашку и слышала внутри только голос Эда: «Ты – мой якорь». Её разрывали два фронта: долг учёного и совесть человека.
***
Она вошла к нему позже, под вечер. Он уже ждал.
– Что случилось? – спросил он сразу.
– Они хотят сотню новых.
Он понял без пояснений.
– Ты останешься?
– Я не знаю, – сказала она впервые честно.
– Знаешь, – тихо ответил он. – Ты просто боишься.
– А ты не боишься?
– Нет. Потому что у меня больше ничего не осталось, кроме того, что здесь. – Он положил руку себе на грудь. – И тебя. – Он посмотрел на неё.
***
На складе разгружали ящики – новые препараты, инъекторы, контейнеры для хранения тел. В соседних отсеках дезинфицировали камеры, в которых ещё недавно умирали люди. Никто не говорил об этом вслух. Но каждый знал: начинается новая фаза. Более жестокая. Более быстрая.
Доктор Вега лично отбирала потенциальных новых "пациентов" из списков, присланных Советом: бомжи, мигранты, заключённые, дети-сироты из беднейших стран. Она работала быстро, слаженно. Списки, протоколы, дата-анализ.
– Подавление сочувствия – необходимый инструмент, – произнесла она. – Мы не можем жалеть. Жалость – тормоз.
***
Судно пришло ночью. Без названия, без флага. На палубу вывели людей – избитых, испуганных, одетых в одинаковые серые комбинезоны. Кто-то кричал, кто-то молился, кто-то молчал, как будто уже умер. Их сгружали, как ящики. По десять в ряд.
Медицинский персонал – в чёрных костюмах. Они не называли никого по имени. Только номера.
– Группы 1–20 в блок А. Остальные – в блок В.
Ливия смотрела из коридора. Вспоминала каждого из тех, кто уже умер. Эти сто были не люди. Для Совета – это масса для выборки.
***
Она не появлялась у Эда два дня. Когда всё же вошла – он стоял посреди камеры.
– Я слышал крики. Новые?
– Да.
– Ты не приходила. Я думал, ты ушла.
Она посмотрела на него. В глазах – усталость, но и нечто новое. Более острое.
– Мне казалось, если я тебя не увижу – я смогу забыть, что я… всё ещё человек.
Он подошёл ближе, протянул руку – не дотрагиваясь, просто завис рядом.
– Ты меня ещё видишь, Лив, я с тобой.
Она прошептала:
– Я рада.
Он приблизился. И впервые коснулся её – лёгким прикосновением пальцев к щеке. Кожа была холодной, но внутри – жизнь. Сильная, непонятная. Жуткая. Прекрасная.
– Ты боишься меня?
Она вздрогнула. Потом прошептала:
– Я тебя не боюсь, я боюсь за тебя.
***
Из ста человек 43 умерли в первые 72 часа. У некоторых – внутреннее кровотечение. У других – мозг просто «выключался».
Трупы сжигали в крематории.
Один мужчина, перед смертью, написал на стене камеры собственной кожей: – «Вы открыли дверь в нечто, что не станет вам другом»
***
Ночь. Ливия осталась одна, перебирая данные. Вошёл Ларсен – он выглядел старше, чем был. Потрёпанный, выпивший.
– Они на это не посмотрят, Лив. Хоть все сдохнут – если Эд жив, это будет успех.
– Это не наука, – прошептала она. – Это изуверство.
– Это будущее, – усмехнулся он. – И в этом будущем нет места сомнениям.
Он вышел. Оставив после себя только запах алкоголя и крови.
***
Камера №031, подросток. Вирус спровоцировал бурный рост костной ткани – у него начал деформироваться череп, позвоночник согнулся. Он умер в судорогах.
Камера №044, женщина 40 лет. Перестала спать, потом – перестала моргать. На 80-м часу без сна её мозг отключился. Она умерла стоя.
Камера №076, мужчина, бывший офицер. Вирус затронул центры страха. Он стал смеяться без остановки, потом начал рвать себе ногти, скальп, кожу. Умер от кровопотери. Последнее слово: «вечность».
Камера №089 – последний испытуемый – умер на 47-й день. У него не выдержало сердце: вирус, замедлив обмен веществ, привёл к фиброзу тканей.
Все мертвы. Один остался. Эд. И показатели Эда были идеальны: восстановление клеток – в 9 раз быстрее нормы, нулевая утомляемость, усиление чувств. Он стал не просто здоров – он стал совершенным.
***
Ливия пришла к нему поздно ночью. Она была на пределе – устала, исхудала, но всё ещё держалась. Эд встал, увидел её – и просто подошёл. Медленно, будто во сне.
– Они все умерли, – прошептала она.
– Но ты жива.
Он смотрел в её глаза. В этот момент он не чувствовал себя подопытным. Он был просто человеком. И она – тоже.
– Мне страшно, Эд. Но с тобой… спокойнее.
– Я чувствую, как ты дышишь, – сказал он. – И это лучше любого анализа крови.
Она не знала, кто потянулся первым. Может, она. Может, он. Их губы коснулись – мягко, неуверенно. Тепло. Живо. И всё было бы прекрасно, если бы не…
***
На следующее утро у Ливии слегка поднялась температура. Она списала это на стресс.
Через день – появился легкий металлический привкус во рту. Спина ломила.
На третий – зрачки стали медленнее реагировать на свет. А кожа – чуть холоднее на ощупь. Она не придала этому значения. Пока… Пока вирус – тот самый, что считали управляемым – не начал свой путь внутри неё. А в лаборатории, среди всех графиков, таблиц и диаграмм, никто не заметил… Что вирус больше не требует инъекций. Он живёт в дыхании. Во взгляде. В поцелуе. И что скоро… он выйдет за пределы стен.
***
В конференц-зале царила сосредоточенная тишина. На голографических экранах – отчёты по всем погибшим испытуемым. Все данные, кроме одного столбца, были выкрашены красным. Только один – «№017. Эд» – светился зелёным.
– Стабильность всех показателей впечатляет, – сказал доктор Ларсен, прокручивая графики. – Вирус полностью контролируем. Нет признаков агрессии, побочных мутаций, ничего.
Ливия откинулась в кресле, поджав пальцы к губам.
– Мы брали кровь каждый день. Всё, что нас интересует – в плазме крови.
– Он не распространяется и не выходит наружу, – подтвердила доктор Вега. – Передача возможна только через инъекцию. Это написано в генетическом коде вируса. Он не приспособлен к другому механизму.
– Значит, он безопасен? – раздался голос из тени, принадлежавший одному из членов Совета.
– Абсолютно, – сказал Ларсен, не моргнув.
Абсолютно.
***
В другом крыле базы, в медицинском отсеке, автоматический анализатор сканировал пробирку с кровью Эда. Показатели: идеальные. Никаких отклонений. Никаких мутаций. Всё – как в первый день. Но в лабораторном журнале, где велись записи анализов, одна строка так и оставалась пустой:
