Полная версия
Бронзовый крест, золотая печать
Бронзовый крест, золотая печать
Александр Косарев
«Истина освободит вас…»
© Александр Косарев, 2025
ISBN 978-5-0067-2704-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть первая.
Последняя из рода Френчей
«Malo mori guam foedari»
(Предпочитаю умереть,
нежели обесславить)
Глава первая.
Письмо из приволжской провинции
С того момента, как я каким-то чудом вырвался из чересчур крепких объятий славного городка Энска, где столь счастливо отыскал, а затем столь же неудачно потерял обнаруженные там сокровища (книга «Закон землеройки»), прошло более полугода. Раны мои затянулись, синяки и ссадины сгладились и рассосались практически бесследно. Вроде бы ничто и не напоминало о той моей неудачной поездке. Но, разумеется, исчезли лишь внешние признаки прошлогоднего катастрофического провала. В душе я переживал свои промахи точно так же как и раньше. На этой почве даже стал реже встречаться со своим школьным приятелем – Михаилом, который не упускал случая намекнуть на мою опрометчивость. И надо же было такому случиться, что в начале весны именно он вывел меня на новый кладоискательский сюжет.
Весна в тот год была на редкость ранняя и дружная. Видимо по этому случаю, Миша Воркунов решил открыть дачный сезон в начале мая. Обычно накануне этого знаменательного события, то есть ранним субботним утром в свои «обширные» шестисоточные владения отправлялся сам владелец крохотной деревянной дачки. Там он весь день усиленно протапливал отсыревшие за зиму помещения, состоявшие из спаленки, кухни-прихожей и узенькой верандочки.
Именно из-за тесноты все мероприятия по встрече сезона отпусков, обжигающего солнца и свежей смородины обычно проводились им на свежем воздухе. Для этого под одичавшими яблоньками было расчищено небольшое пространство, на котором стоял самодельный стол и две широкие деревянные лавки. На этих лавках можно было не только сидеть, но и в случае необходимости даже лежать, переводя дух после излишне сытного обеда. На этом же столе нарезались лёгкие закуски (благо садовый водопровод расположен рядом), а горячее блюдо готовится чуть поодаль, около небольшого кирпичного гаражика, пригодного лишь для хранения мотоцикла с коляской.
Поскольку сам глава небольшого семейства Воркуновых уже поджидал меня в окрестностях Апрелевки, то, естественно, мне пришлось заезжать за его супругой – Натальей. Это тоже стало своего рода неписанной традицией. Оно и понятно. Всё же в одиночку ей было бы крайне несподручно тащить сумки со съестными припасами. Ведь путь нам предстоял вовсе неблизкий, причём с многочисленными пересадками и неизбежными по московской давке заторами. Судите сами. Вначале троллейбусом до метро Полежаевская, далее уже на метро до кольцевой, а после ещё и пересадка на Киевской. А потом из глубины подземки по переходам следовало подняться в помещение билетных касс. Очередь отстоять, потом с билетом пробиться через так называемые пропускные автоматы. Всю жизнь мечтаю посмотреть в глаза тех мерзких гадов, которые придумали эти дьявольские машинки. Руки бы им оторвал и засунул, сами знаете в какое место!
Потом, правда становится несколько легче. Электричка за какой-то час привозит нас прямо к платформе станции Дачная. Однако за этот час бедным пассажирам приходится выслушать невесть что и непонятно за какие прегрешения. Целая армия, безмерно расплодившаяся за годы экономического бардака пригородных зазывал и розничных торговцев, сменяя друг друга, зычными голосами беспрерывно расхваливают свой сомнительный и по большей части абсолютно ненужный товарец. Но вот вроде и всё, конец мучениям. Поезд тормозит, с шипением раскрываются двери вагона и в лёгкие врывается совсем иной на вкус воздух. Ух, теперь надо прошагать минут двадцать по изрядно размочаленным дорожкам бывшего дачного посёлка Генштаба СССР и мы наконец-то на месте.
Михаил встречает нас у дверей (хвала изобретателям мобильной связи). Он перехватывает сумки у супруги, мимоходом кивает мне, и через десять минут мы все дружно приступаем к приготовлению воскресного обеда. Столь же, разумеется, традиционного, как и всё остальное. На первое полагается пожарить шашлык. Заготовку его и последующее приготовление я беру на себя. Порции невелики, всего по 2—3 шампурчика на человека. Ведь следующим блюдом обычно выступает жареная курица в итальянском соусе. К этому как бы основному набору обычно варится картошка, нарезается тазик свежих овощей, достаются маринованные с прошлой осени грибочки, вскрывается банка оливок, а упаковка мочёного чеснока придаёт всем блюдам нужную тонко хрустящую консистенцию. Проходит где-то два часа и лукуллово пиршество начинается. Дружно выпивается по рюмочке Кагора №32 и на некоторое время лишь аппетитное чавканье слышно проходящим за нашим забором случайным прохожим.
Посиделки наши и в тот день оказались бы вполне заурядными, если бы не одно маленькое событие, которое впоследствии вылилось в настоящую поисковую эпопею, полную опасных приключений и неожиданных путешествий. Старт всей дальнейшей кутерьме дало обычное письмо, отыскавшееся в привезённой нами толстой пачке газет и рекламных буклетов. Случилось это, когда корреспонденцию взялся разбирать Михаил в ожидании появления долгожданного чая.
– О, Наташ, – удивлённо воскликнул он, поднося конверт ближе к глазам, – да кажись, Пашка тебе письмо прислал!
– Почему именно мне, – несколько недовольным тоном отозвалась та, – ведь он нам обоим пишет!
– Но почему-то начинает свои послания тем, что кланяется именно тебе, – вполголоса буркнул в ответ мой друг.
– Почитай пока, что он там пишет, – крикнула с открытой веранды занятая с самоваром Наталья, – только вслух, я отсюда послушаю.
– И кто это такой? – поинтересовался я, сразу же подумав о том, что слушать чужие письма вроде как неприлично.
– Племянник по отцовской линии, – подцепил клапан белого прямоугольника зубцом вилки Михаил, – из Сызрани. Обычно от него лишь поздравительные открытки приходят к Новому году, да иной раз на мой день рождения пару строк черкнет, а тут, гляди, на целое письмо расстарался. Денег, что ли попросить хочет? Сейчас посмотрим…
Он вынул густо исписанный лист бумаги и, что-то шепча под нос, подвинулся так, чтобы падающая от листвы тень не мешала чтению. Не желая быть невольным слушателем точно не мне адресованной корреспонденции, я поднялся и двинулся к гаражу, около которого всё ещё чадил мангал.
– Стой, Саня, – буркнул мой приятель, не отрывая взгляда от неровных строчек, – не уходи, тут и про тебя кое-что пишется.
Я вновь плюхнулся на скамейку.
– Дядя Миша поблагодарите от моего имени своего друга за интересную книгу, – со значением в голосе произнёс он, – прочитал её с превеликим удовольствием. Даже не верится, что вы сами участвуете в таких головокружительных приключениях. Всегда хотел самолично ввязаться в нечто подобное. Но пока не судьба, больше приходится о хлебе насущном беспокоиться. Кстати сказать, в нашей стародавней провинции тоже есть весьма занимательные сюжеты для подобных романов. Совсем недавно мне довелось побеседовать с одним очень интересным стариканом. Такой совершенно древний дед, а припомнил крайне увлекательную историю о пропавших во время революции сокровищах, которую не каждый писатель сочинит. Возьмите себе на заметку, вдруг пригодится информация.
А вот ещё, – пододвинулся ко мне ближе Воркунов, – уже точно тебе руководство к действию.
Уже прошло больше полугода, как начал выезжать на практику в окрестные районы. Меня прикрепили к сотруднику газеты, который в следующем году собирается уходить на пенсию. Так что он, в определённой мере, меня натаскивает. Проверяет стиль изложения, требует краткости и объективности. Посещаем с ним окрестные населённые пункты, берём интервью у населения, а по возвращению готовим статьи. Самая интересная встреча у меня была на днях в деревне Вельяминовке, куда мы приехали поговорить с директором молочной фермы. Напарник мой сразу окопался в начальственном кабинете, а меня отправил в народную гущу. Пообщался с несколькими доярками, кое-что отметил для себя, а когда выходил во двор, ко мне сам подошёл пожилой мужчина в потрёпанном пиджаке с орденскими колодками.
Озираясь, отвёл меня в сторону и сам принялся расспрашивать о том, в какой газете я работаю и часто ли бываю в Ульяновске? Я, естественно, поинтересовался, с какой целью он ведёт свои расспросы. В ответ тот попросил меня (мол, представители прессы наверняка имеют больше возможностей) посодействовать ему в поисках оригинального плана загородной усадьбы некоей графини Перси-Френч. При этом всячески пытался меня заинтересовать, обещая рассказать про некогда спрятанные на её территории ценных вещах. Конечно, я пообещал по мере сил ему посодействовать, хотя пока не очень понимаю, что могу сделать.
Впрочем, наверное, это вам не очень интересно, вы ведь сами сочинительством не увлекаетесь… Если бы ваш друг согласился взяться за расследование данного случая, то, возможно, по результатам можно будет написать как минимум серию статей, а то и целый приключенческий роман.
– Ну, что скажешь, – поинтересовался Михаил, видя, что я сижу в глубокой задумчивости, – правда, любопытно?
– Что именно? – очнулся я от сытого оцепенения.
– Ну, его рассказ, про якобы спрятанные сокровища. Тем более там фигурирует целая графиня, не помещица какая-нибудь захудалая…, у неё, небось, много чего в имении было-то!
– Может и много, – пожав плечами, ответил я, – вот только так, за глаза утверждать что-то определённое, невозможно. Ты сам-то когда-нибудь раньше слышал об этой даме?
– Нет, никогда.
– Вот видишь, и я никогда. Поэтому для начала нам придётся изрядно покопаться на книжных полках в поисках сведений об этой…, как бишь её…, Перси-Френч. Фамилия у неё, конечно, не рядовая, глядишь что-нибудь и отыщем. Ведь в школе нам учителя истории больше про заслуги товарищей Ленина, Щорса и Будённого рассказывали, а про князей российских и графьёв они почему-то умалчивали. Так что не будем торопиться с выводами, постараемся хотя бы что-то выяснить про интересующую нас персону, а там посмотрим.
Чтобы слегка растрястись, мы отправились на прогулку по пустынным улочкам посёлка, во время которой Михаил демонстрировал мне местные достопримечательности. Но постепенно разговор свернул совсем в другую сторону.
– Отец, помню, рассказывал, как их соседа в деревне раскулачили. Сослали нормального непьющего мужика только за то, что у того было две коровы и три лошади в хозяйстве!
– Да что там соседа, – согласно закивал я, – моего собственного деда едва таким же образом не уничтожили. А у него в то время было пятеро детей на иждивении! Мало того, он лежал больной с высокой температурой. Всё равно, не поленились, выволокли на улицу и даже телегу для отправки в лагерь подогнали. Хорошо, вступились жители деревни и отстояли беднягу. И после таких «подвигов» господа коммунисты ещё удивляются тому, что в девяностых их власть никто не поддержал! Пусть лучше тихо радуются тому, что не развесили на столбах в назидание всей прочей людоедской братии.
– Иными словами, – мигом понизил голос мой приятель, – надо бы нам подумать, как отсюда по-тихому слинять?
– Слинять было бы лучшим выходом, да только такую голытьбу вроде нас, на сытом западе никто не ждёт. Туда надо ехать с чем-то солидным в кармане, желательно в твёрдой валюте.
– Где же взять такое «солидное»? Мою двушку в «хрущёвке», разумеется, можно продать, но с этого не разбогатеешь. Конечно, пару лет где-нибудь в тёплой Греции можно будет продержаться на овощах и фруктах. А дальше что? Опять на русские галеры наниматься?
Воркунов умолк, и некоторое время шаркал ногами, понуро глядя на выщербленную мостовую.
– А может быть, графиня нам поможет слегка разбогатеть, – не выдержал я паузы, – может сейчас что выгорит? Не на этот ли вариант намекает твой родственник?
– Да что ты, – небрежно взмахнул рукой Михаил, – мне все Пашкины намёки представляются полной лабудой. Не обращай внимания.
– Почему же?
– Так ведь наш Павлуха по жизни большой фантазёр. К тому же, закончил какой-то заочный литературный факультет и сейчас проходит стажировку в местной газете. Грезит сенсационными статьями и по ходу дела собирает по окрестным деревням местный фольклор. Видать и эту байку где-то накопал среди тракторов и овинов. Глупости всё это, обычное ребячество…
– Не скажи, дружочек, – горячо возразил я, – как показывает жизнь, случаи всякие бывают. Взять бы хотя бы мое прошлогоднее путешествие в Энск. Начиналось-то всё с одной-единственной серебряной пули с местного кладбища, а во что потом вылилось! Ты подумай сам, я же рассказывал. Если такое количество всевозможных ценностей и удивительных раритетов обнаружилось в, никому толком не известном, городишке, то трудно представить себе, что может отыскаться в закромах самой настоящей графини!
– Думаешь? – беспокойно завертел головой Михаил. Так ведь ты же всё равно всё упустил, и хорошо, что счастливо отделался. Хотя…, не всю же дорогу нас будут преследовать неудачи! Должно хоть раз и повезти. А в принципе он парень серьёзный, – в задумчивости обхватил он пальцами подбородок, – не трепач какой-нибудь. Но подозреваю, он и сам не слишком осведомлён. Черканул только несколько строк, вот и всё. Так что…
– Так что можно будет написать ему, – подхватил я его неспешную мысль, – и задать несколько наводящих вопросов.
– Не вижу особой необходимости в такой срочности. Писульку я ему, разумеется, отпишу, однако расспрашивать о давно почившей старушке…, мне кажется не слишком тактично.
– Ну, ты брат, даёшь! – демонстративно пожал я плечами. Кто знает, какие сведения достались вашему Павлу? А вдруг речь идёт об уникальной информации, которая поможет нам реально отыскать совершенно необычные и дорогие раритеты! Ты подумай и долго не тяни кота за хвост! А то, как меня критиковать за неизбежные промахи и неудачи, так ты первый, а как появилась возможность раскопать что-то самому, то тебя будто подменили. Кто знает, а вдруг представляется шанс в одночасье выбиться в люди? Пройтись в белых штанах по улицам Рио-де-Жанейро, выпить чашечку кофе на Эйфелевой башне, позагорать на пляжах Акапулько? Жизнь, дружочек, у нас всего одна, и добрую её половину мы с тобой уже бездарно растратили. Вначале дружно строили социализм, а потом безжалостно его разрушали. Пора бы уж перестать заниматься подобной ерундой и попробовать осуществить нечто более нужное и разумное.
Больше о письме сызранского племянника мы в тот день не вспоминали. Однако в электричке, воспользовавшись тем, что Воркуновы безмятежно задремали под стук колёс, я быстренько переписал обратный адрес Павла с конверта в свою записную книжку. Адрес был довольно простой: Сызрань, улица Лазо, такие-то дом и квартира, а фамилия корреспондента была ещё проще – Зацаринный. Редкая фамилия, запоминающаяся с определённым намёком, мол, мы не где-нибудь, а прямо за царями стоим!
В тот же вечер и подготовил своё коротенькое, но конкретное письмо. Ждать, когда раскачается Воркунов, я не стал. Составил деловое послание с предложениями всяческого содействия в поисках и наутро сбросил его в почтовый ящик, после чего как-то мгновенно забыл о нём и думать. Бежали дни, давили проблемы на работе и, мелькнувшая было на горизонте полурасплывчатая тень старорежимной графини, практически растаяла в смрадном московском воздухе. К моему удивлению первым, кто не выдержал моего продолжительного молчания, оказался именно Воркунов. Вскоре он позвонил и даже не поздоровавшись, осведомился: – Ну, и что ты об этом думаешь?
– О чём ты? – не понял я.
– Ну, о письме, по поводу графини, разумеется! – эмоционально воскликнул он. Вот послушай, что я сегодня отыскал. Да, тут к нам на кафедру приходили компьютерщики, что-то там чинили. Так вот, один из них посоветовал мне пользоваться поисковой системой «Нигма». Мол, с её помощью проще простого отыскать сведения о любом человеке. Я тем советом и воспользовался, никак, понимаешь, не шла у меня эта история из головы. Вот, послушай, какую информацию я оттуда выудил.
– Екатерина Перси-Френч, – несколько заунывно начал он, – значимое имя для истории Симбирской губернии и Великобритании, где она известна как Кэтлин Эмилия Александра. Подлинные факты из жизни Екатерины Перси-Френч и ее двоюродной ирландской сестры Розан представил ульяновской общественности историк из Ирландии Билли Мюррей. Визит господина Мюррея наделал много шума в нашем городе, поэтому на встрече с историком в конференц-зале Ульяновской областной научной библиотеки яблоку негде было упасть. Приехали даже жители Тереньги, где до сих пор сохранились здания общественной библиотеки и госпиталя, построенные на средства Екатерины Перси-Френч. Отец Екатерины – ирландский дворянин Роберт Максимилиан Перси-Френч – дипломат при британском правительстве, служил в Мадриде, Париже, Санкт-Петербурге. Именно в Петербурге Роберт познакомился с матерью Екатерины – симбирской потомственной дворянкой Софьей Александровной Киндяковой. В 1864 году родилась Кэтлин Эмилия Александра. Семья имела поместье в Симбирске Киндяковка и фамильный замок Монивей в Ирландии. Кэтлин была наследницей всего этого богатства. Она жила то в России, то в Ирландии. А в юношеские годы выбрала для постоянного проживания Киндяковку. Екатерина Максимилиановна, так ее называли в губернии, превратила имение в образцовое хозяйство. Часть доходов тратила на благотворительность и меценатство. Помогала симбирским учебным и богоугодным заведениям, возглавляла Симбирское же общество христианского милосердия, была попечительницей общества Красного Креста.
По окончании строительства родового мавзолея в Монивее в 1916 году Кэтлин отбыла в Симбирск, чтобы прожить там спокойную жизнь, но это ей не удалось. В России в октябре 1917 года грянула революция. К естественным душевным волнениям добавился арест и обычная для тех времён конфискация имущества. Из революционного Симбирска ей помог бежать в Ирландию дальний родственник из династии Перси-Френчей. К огорчению Кэтлин, в Ирландии так же полным ходом шли военные действия. «Сбежав от одной революции, я не думала, что окажусь в другой», – сокрушалась по этому поводу Екатерина Перси-Френч.
Не выдержав еще одной войны, она эмигрировала в заполненный русскими беженцами Харбин. Там она и умерла в ноябре 1938 года. Перед смертью Екатерина написала завещание, в котором на правах наследницы передавала Монивей государству, обойдя тем самым интересы своей сестры. Та опротестовала его встречным иском, который суд удовлетворил. Но Розан так и не довелось услышать решения суда, так как она до него не дожила. Поскольку ни у Кэтлин, ни у Розан не было детей и близких родственников, государство передало имение Монивей дальней родственнице Розан. Но и ей не довелось стать хозяйкой, она тоже скоропостижно скончалась. В итоге сам Монивей снесли, мавзолей же, по стечению обстоятельств оставили на месте. Он стоит там и поныне. Интересно, что сама Кэтлин похоронена в мавзолее рядом с отцом (согласно завещанию, ее тело перевезли в Монивей из Харбина)…
– Короче говоря, искать там точно нечего! – воспользовавшись короткой паузой в его повествовании, подвёл я неутешительный итог его изысканиям. Сам же говоришь – «К душевным волнениям добавился арест и конфискация имущества». Так что ей, бедняжке и прятать-то было нечего, поскольку большевики были ребята хваткие. Хватали и направо и налево, и совесть их не мучила тогда, как не мучает и теперь. К тому же, посчитай возраст графини на тот момент времени. 46 да плюс 17, будет 63! Ты ведь понимаешь, что в столь преклонные годы не слишком-то пороешь ямы по ночам и не потаскаешь в них свои пожитки.
– Да, разумеется, – нехотя согласился с моими доводами Михаил, – в этом ты, наверное, прав.
– Да не наверное, а совершенно точно! Лично я, когда доживу до таких лет, вряд ли побегу что-либо прятать по ночам. Здоровье будет точно много дороже, нежели фамильные безделушки! И вообще, – в запальчивости проговорился я, – вот дождёмся ответ из Сызрани, тогда и поговорим.
– А я ещё ничего туда не посылал, – удивился мой приятель. Так…, выходит ты сам ему письмецо намылил?! Ну, Александр, от тебя я подобного шага никак не ожидал! Не успел я тебе сказать и пару слов, как ты что-то там втихомолку мутишь!
– Да ничего я не мучу! С чего ты взял? Просто черканул ему пару строчек насчёт того, что если ему понадобится какая помощь, то мы будем рады ему помочь. Только и всего! И нечего не меня бочки катить! В конце концов, неужели ты думаешь, что я собирался предпринимать какие-либо действия, не пригласив тебя в дело?
Мои жаркие речи постепенно убедили моего собеседника в моей искренности и добропорядочности, и тон нашей беседы вскоре вернулся в положение «нормально». Однако наш разговор имел свои последствия. Дней через семь раздался второй звонок. На сей раз Михаил был краток. Поздоровавшись, он сообщил, что от Павла пришло второе письмо. Собственно в нём практически ничего не было. Только коротенькая записочка с просьбой вручить мне вложенное в первый конверт второе письмо. Вручить, разумеется, только в том случае, если он (Михаил) мне доверяет полностью и всецело.
– Чего там ещё передавать, – решительно отказался я от какой-либо секретности между нами. Вскрывай мой конверт и читай вслух, у тебя это здорово получается.
Долго настаивать не пришлось. В трубке послышался треск разрываемой бумаги и шорох, свидетельствующий о том, что присланное послание расправляют на столе.
– Написано на листочке, выдранном из тетрадки, – доложил он через минуту Воркунов. Исписан с обеих сторон. Так читать, что ли?
– Читай, читай, – подбодрил его я, – большие сомнения в том, что на этом листочке содержатся какие-либо страшные тайны.
Михаил гулко вдохнул и начал.
– Здравствуйте, уважаемый Александр Григорьевич! Поначалу очень удивился, получив от вас письмо. Но подумал, что не будет ничего страшного, если мы для начала обсудим сложившуюся ситуацию в теоретическом плане. Я с удовольствием расскажу вам о том, что я знаю сам, а потом прикинем, что может получиться из этой затеи. Как вы уже знаете из предыдущего письма, определённый толчок моим изысканиям дали свидетельства одного из вельяминовских обитателей – Николая Петровича Дятлова. Совершенно естественно, что я немного поинтересовался личностью этого человека. Так, на всякий случай и вот что выяснил. Он бывший фронтовик, воевал в артиллерийской разведке. Не пьющий, трезвый в суждениях и в прошлом хороший работник, отзывы в администрации самые положительные. Односельчанами характеризуется как человек разумный, хотя и несколько замкнутый. В районной поликлинике наблюдался по поводу хронического остеохондроза левого плечевого сустава. Отсюда делаю вывод о том, что Дятлов вряд ли стал бы выдумывать какую-то совершенно неправдоподобную историю, чтобы разыграть меня, совершенно незнакомого ему человека. Да и просьба его – помочь в поисках плана Вельяминовской усадьбы Екатерины Перси-Френч, тоже на первый взгляд вполне разумна. Раз человек подозревает наличие неких ценностей вблизи какого-то конкретного усадебного объекта, то, разумеется, ему нужен именно подробный план, чтобы максимально сузить район поисков.
Оказавшись по делам в Ульяновске, я зашёл в Областной художественный музей. Скажу вам определённо, процентов на семьдесят экспозиция музея состоит из тех вещей, что в своё время были изъяты из дома дедушки Екатерины – Александра Леонидовича Киндякова. Переговорил с главным хранителем музея – Галиной Григорьевной Дёминой. По своей наивности я полагал, что найти план усадьбы будет несложно. Посижу пару часов в архиве и… оп-ля-ля, вот он! Задал моей собеседнице пару наводящих вопросов, вроде как, между прочим. В ответ она заглянула в какой-то фолиант и, не моргнув глазом, сообщила, что всего по клану Киндяковых – Перси-Френч имеется более двадцати восьми тысяч единиц хранения! И зачастую это не просто отдельные предметы, вроде картин или статуэток, а многие сотни папок, в которых лежит до сотни же всевозможных документов и просто малозначащих бумаг. В общем, выразилась она в том смысле, что если лично у меня есть несколько месяцев для просмотра всего этого обширного наследства, то возможно я и обнаружу искомый план. Возможно! Это словечко меня просто подкосило. И поскольку никаких месяцев у меня в запасе не было, я был вынужден любезно откланяться.
Записав электронный адрес Павла на подвернувшемся клочке бумаги, я улёгся на диван и принялся размышлять над полученной информацией. Фактически можно было уцепиться только за описанный Павлом рассказ Дятлова. Но быть прямым свидетелем или участником закладки возможного графского тайника он не мог по возрасту. Значит, получил о нём информацию от какого-либо иного лица. Если он был участником войны, то в сорок пятом ему было не меньше двадцати. Следовательно, сейчас ему где-то под восемьдесят с хвостиком. И в какой же момент своей жизни он получил столь интригующие откровения, от кого, при каких обстоятельствах? Если это случилось давно, то почему же Дятлов ничего не смог сделать за столько лет? Если сведения поступили к нему недавно, то совершенно непонятно, кто в здравом уме и твёрдой памяти в наше алчное время слил ему сведения о каком-то кладе. Да и зачем такие знания древнему пенсионеру? Ведь воспользоваться ими он всё равно не сможет, чисто по физической своей немощи! Странная, очень странная ситуация.
