Потомок Рода

Стрелки часов показывали уже шесть вечера. Еще успеваю добраться засветло. Только поужинать придется в дороге. Планировал заскочить в магазин, набить сумки продуктами и поесть в домашней обстановке, но голодный желудок не на шутку разошелся, да и запасы питьевой воды подошли к концу. Пришлось свернуть в село Зеленовка, находившееся по пути. Отведал сомнительных пельменей в придорожной кафешке, купил воды, осушил почти литр залпом, потом заправил железного коня. Довольный и расслабленный, я продолжил свой путь, уже не подгоняемый временем, наслаждаясь долгожданной свободой дороги и музыкой. Из динамиков внедорожника хрипловатый голос Айвана Муди, вокалиста грув-металл группы «Five Finger Death Punch», прорезал тишину:

«Я никогда не буду тем,

Кем ты хочешь меня видеть.

Ты бросила меня на дно,

Чтобы спасти себя.

Ты никогда не увидишь того,

Что внутри меня…»

Песня заставила меня вспомнить Юдину, одержимую идеей меня переделать, выковать из меня некий идеал. И ведь пока в ней не проснулся этот зуд ваятеля, пока она не возомнила себя скульптором, создающим мужчину своей мечты, все было прекрасно. Не поймите превратно, я не отрицаю, что женщина может вдохновлять любимого, толкать его к новым вершинам. В большинстве случаев избитая фраза о сильной даме, стоящей за каждым успешным мужчиной, справедлива. Не согласен, что прямо у каждого Дон Кихота обязательно должна быть своя Дульсинея. Знаю массу бизнесменов, актеров, политиков, добившихся всего в одиночку. Но, безусловно, женская поддержка – это попутный ветер, делающий путь к успеху чуть менее извилистым и тернистым. Только вот мне все эти пинки под зад элегантной дамской туфелькой были совершенно не нужны. Возможно, со временем я бы и сам захотел что-то изменить, но не под давлением. А Машка давить умела – с грацией парового катка. Она изучала всякую чушь из онлайн-лекций горе-коучей и ментальных гуру, которых я всегда считал бесполезными личинками общества, а потом пыталась применить их сомнительные методики на мне.

Юдина искренне верила, что делает меня лучше, раскрывает во мне некий дремлющий потенциал. А я чувствовал себя лабораторной крысой в ее безумном эксперименте по самосовершенствованию, где каждое мое слово препарировалось, каждое действие анализировалось под микроскопом, а каждое увлечение подвергалось безжалостной критике на предмет его полезности для моего «личностного роста». Особенно ее раздражала моя страсть к реконструкции. Машка считала это бессмысленной тратой времени, эскапизмом и признаком инфантильности. Вместо того, чтобы «развиваться и двигаться вперед», я по словам бывшей «убивал время на какую-то ерунду». Она предлагала мне читать книги по саморазвитию, посещать бизнес-тренинги, вернуться к военной карьере – делать все, что, по ее мнению, сделало бы меня более успешным и, как следствие, более привлекательным для нее.

Помяни черта, он и появится. На экране мультимедийной системы автомобиля высветилось уведомление о входящем вызове от бывшей, сопровождаемый веселой мелодией. Я обреченно вздохнул, но звонок не сбросил.

– Приветик, Олежка, как жизнь? – заликовала Машка деланно-беззаботным тоном, будто начисто забыла о той голосовухе, где она меня костерила почем зря.

– Здравствуй, не ахти, – отозвался я по громкой связи, не отрывая взгляда от дороги.

– Что стряслось? – всполошилась рыжая бестия.

– Да бывшая покоя не дает, хотя между нами давно все кончено.

– Ха-ха, юмор за триста. Может, тебе в стендап податься? Я тут за тебя переживаю, душа болит, а ты огрызаешься, – обиделась она.

– Какая душа? Ты же рыжая, – продолжал я упражняться в сарказме.

– Ты мерзавец, Роднов! Когда мы вместе жили, тебя моя «бездушность» не смущала и в ведьмы не записывал, – отметила Машка сердито.

– Так и ты мне тогда душу не травила. Как начала, так сразу и разбежались, – напомнил я причину нашего расставания.

– Никаких гадостей я тебе не делала. Ты себе какую-то чушь навыдумывал. Сказал бы прямо: «Маша, ты мне надоела, хочу новенькую». Нет, нашел какую-то надуманную причину меня бросить.

– Короче, Юдина, чего тебе опять надо?

– Ты можешь перестать хамить и просто поговорить со мной по-человечески? Господи, за что мне такое наказание – влюбиться в сухарь черствый. Признаю, что не во всем была права. Может, выражалась не так, мысли путано излагала. Но я же девушка, импульсивная, ранимая. Ты же знаешь, я остро реагирую на все, а ты колючий, как еж. Только дай тебе повод поязвить, подковырнуть. Мы друг друга не поняли и начали отдаляться. Я не хотела расставаться, Олежка… Ты вернулся уже с фестиваля? Он ведь сегодня закончился, если я правильно помню. Какие планы на вечер? Может, встретимся и поговорим в нашей любимой кафе, или у тебя, покажешь мне свою холостяцкую берлогу…

– Дорогая моя бывшая. Мои планы тебя совершенно не касаются. Вычеркни меня из своей жизни, – отрезал я безжалостно, а когда она разразилась очередной гневной тирадой, добавил, прежде чем сбросить звонок: – Все, пока, от твоих воплей лопну сейчас.

И ведь не соврал, позывы были вполне реальными, воды-то знатно нахлебался. Навигатор показывал, что я ехал мимо Задельненского бора. Сбросив скорость, на первом же съезде с трассы круто взял вправо, где грунтовая дорога ныряла в лес. Проехав немного вглубь, подальше от любопытных глаз водителей, спешащих по шоссе, я остановился. Вряд ли им было дело до решившего облегчиться мужика, но приличное воспитание не позволяло справлять нужду на виду. Заглушив двигатель, перешагнул через ковер из высокой травы и сухих веток, прикрылся за коренастой сосной и сделал свое дело. Когда вышел из-за дерева – ни машины, ни дороги. Передо мной раскинулся сосновый бор. В который раз за этот бесконечный день по спине пробежал предательский холодок.

– Да мать вашу, дайте передышку! – мой крик эхом раскатился по лесу.

Обескураженный, я стоял в окружении вековых деревьев, чьи кроны, сплетаясь в вышине, образовали подобие зеленого собора. Лучи солнца, пронзая лиственный полог, ложились на землю причудливыми золотыми узорами. Воздух был густым и пряным, настоянным на аромате хвои, влажной земли и прелых листьев. Так пахнет лес вдали от цивилизации, вдали от раскаленного асфальта и ядовитых выхлопов. А ведь отъехал от трассы от силы метров на двадцать, здесь такого чистого запаха быть не должно. Внедорожник остался на западе, значит, нужно двигаться в ту сторону. К тому же, шум машин еще доносился издалека, указывая путь к спасению. Компас в часах на этот раз работал исправно, но толку от него было мало. С каждым шагом звуки цивилизации слабели, уступая место лесным мелодиям: шелесту листвы под ногами и многоголосому пению птиц. Корни деревьев змеями выползали из земли, затрудняя движение. Взгляд скользил по мелькающим белкам, проворно скачущим по ветвям, пугливым зайцам, шмыгающим в кустах, птицам, занятым строительством гнезд.

Через полчаса бесцельного блуждания я вышел на небольшую поляну, усыпанную ковром полевых цветов и трав. В самом ее центре покоилась старая покосившаяся избушка. Стены, сложенные из почерневших от времени бревен, поросли мхом и лишайником. Крыша, местами провалившаяся, зияла дырами, сквозь которые пробивались солнечные лучи. Вокруг домика царила атмосфера запустения и заброшенности, но в то же время чувствовалась какая-то необъяснимая притягательность. И то ладно, что не избушка на курьих ножках. Посмотрим, какая нечисть тут пригрелась. Без сомнений в этой хибаре обитает некто, наделенный колдовской силой.

Дверь отворилась со скрипом, впуская меня в полумрак. Прошел внутрь, осмотрелся. Внутри пахло сыростью, плесенью и старым деревом. Обстановка более чем аскетичная: покосившийся стол, лавка вдоль стены, ржавая печка в углу и подобие кровати, заваленной трухлявой соломой. На столе стояла медная лампада, покрытая толстым слоем пыли. В углу паутина густо оплела забытые кем-то инструменты.

Неожиданно тишину нарушил скрип половиц. Я резко обернулся, мгновенно принимая боевую стойку: колени чуть согнуты, правая нога отведена назад, руки закрывают подбородок. У входа, опираясь на толстую палку, стоял низенький старик с пронзительными зелеными глазами, кустистыми бровями и длинной, как зимний сугроб, седой бородой. На нем была ветхая синяя куртка, коричневые штаны, усеянные заплатками, и старые лапти, сплетенные, кажется, из коры. Лицо, испещренное глубокими морщинами, выражало приветливость. Мой взгляд зацепился за деталь: курточка на старике надета наизнанку.

– Здрав будь, сынок. Заплутал? – мягко спросил он приятным, ласковым голосом. – Не бей меня только, рассыплюсь.

Старик, чуть прихрамывая, доковылял до лавки и присел на нее с протяжным вздохом, его колени при этом отозвались громким хрустом, словно ломались сухие ветки. Я принял расслабленную позу, хотя внутри все сжималось от напряжения. Показушная немощь этого лесного боровичка меня не обманывала. Заблудись я в лесу при обычных обстоятельствах, зазевавшись, не изучив местность и не составив маршрута, такой домик и такой старичок не вызвали бы подозрений. Но в моем нынешнем положении не было ничего нормального. Завели меня сюда потусторонние силы, к гадалке не ходи.

– Добрый вечер, дедушка, заблудился слегка. Вот к вашей избе вышел, зашел дорогу спросить, а тут никого, – ответил я столь же любезно.

– Полноте, какой я дедушка, у меня внуков отродясь не было, – махнул рукой старик, словно отгоняя назойливую муху. – Ты вот что, не стой столбом-то. Вона бадья позади тебя. Напейся водицы да мне принеси.

Руку на отсечение даю, что никакой бадьи секунду назад за моей спиной не было. А теперь она стояла, сосновая, пахнущая лесом и свежестью, прям как в деревенских банях, и ее днище сверкало в солнечном луче, пробившемся сквозь дыру в крыше. И вода в ней – чистая, как горный хрусталь, а на поверхности, будто гордая ладья, плавала искусная братина с ручками в виде птичьих клювов. Так и тянуло наполнить чашу и напиться до отвала, чтобы вода за шиворот потекла, хотя выдул недавно целый литр. Дурак бы непременно так и сделал. Я же просто налил воды в сосуд и отнес старику. Тот принял братину с лукавой ухмылкой, молодец, мол, не клюнул.

– Воды не хочешь, так может, откушать желаешь? – спросил старик, отхлебнув из кружки и вытерев намокшие усы рукавом.

– Сыт я, уважаемый, – ответил ему, скользнув взглядом по столу – нет ли там скатерти-самобранки. – Да и объедать вас стыдно, живете небогато.

– Хе-хе-хе, да разве ж это дом мой, – загоготал старик и, красноречиво обведя избушку рукой, пояснил: – Сторожка это, обиталище мое временное, так сказать. Я лесник. Во время обхода бора захаживаю сюда дух перевести, водицы испить. Ты присядь лучше ко мне на лавочку, потолкуем, подумаем, чем помочь тебе.

– Успею еще насидеться, спасибо. Раз уж вы лесник, подскажите лучше, как к дороге выйти обратно. Ума не приложу, как это я так заблудился по-детски. Вроде отошел на шаг по нужде, а очутился в дремучем лесу. Мистика какая-то, – развел я руками.

– Ох и огуряла ты! В бору-то гадить как додумался! – в голосе старика появились сердитые нотки, а зрачки его, казалось, вспыхнули изумрудным огнем.

– Не со злым умыслом, простите, – смиренно проговорил я, приложив ладонь к груди. – Я вообще парень культурный, в лесу не мусорю, костры не жгу. Прижало вот в дороге, выпил много воды, на трассе постеснялся останавливаться, да и запрещено там правилами. Я законопослушный гражданин, ПДД не нарушаю, вот и заехал в лес. Ну так что, в какую сторону мне идти?

– Ерпыль какой… Куда спешишь? Я тебе, сынок, подсоблю, только ты дюже провинился. Лес осквернял, а потом шлындал, где не велено. Тут ведь лес омженный, добро получить надо бы на прогулку. Но вижу я, ты молодец не паршивый, ошибки свои признаешь. Потому помогу. А ты уж уважь старика, чем не жалко…

– Непременно, почтенный, непременно. Кошелек в машине. Вы меня отведите, а я уж вас не обижу, – пообещал я старику.

– Пустое. На что мне твои деньги. Подари мне безделицу какую-нибудь. Любой поминок приму, не побрезгую. Буду помнить, как хорошего человека от беды отвел, – сказал он, сверля взглядом карман моих штанов, в котором лежал камень. – Ну что, добро?

Этот плешивый дед сам меня сюда и завел, а теперь ломает комедию. Он такой же лесник, как я космонавт. В современном мире лесом давно заведуют специализированные муниципальные предприятия – это всем известно. У них там и форма соответствующая, и техника на вооружении приличная, и сотрудники помоложе – уж точно не такие вот сомнительные деды со старорусским говором работают. Опять же, избушка эта, утварь древняя, словно старик – завсегдатай реконструкторских фестивалей. Алатырь с руной он хочет, вот из-за чего весь сыр-бор.

Во мне боролись чувства: нетерпение сбежать из этого лесного балагана и осторожность. Интуиция кричала, что дед не отпустит меня просто так, даже получив камень. А сердце чуяло, что передо мной не тот, кому стоит доверить алатырь. Кто же этот старик и как он так быстро меня выследил? Ведь я получил артефакт буквально этим утром.

– Да без проблем, – с деланой беспечностью бросил я. – Только вы меня сначала выведите отсюда. А там посмотрим, найдется ли у меня что-нибудь подходящее. С фестиваля реконструкторского еду, сувениров в рюкзаке навалом.

Старик скривился в недоброй усмешке, обнажив неестественно белоснежные зубы.

– Так тому и быть. Идем.

Он поднялся с лавки, опираясь на корявую палку, и вышел из избушки. Я последовал за ним, жадно вглядываясь в окружающий лес. Мой проводник уверенно направился к березовой рощице, что алела белыми стволами на краю поляны. Солнечный свет и белизна деревьев усыпляли бдительность, внушали обманчивое чувство безопасности. Ловушка на дурака, что ж, не расслабляемся. Старик напевал себе под нос какую-то тягучую мелодию, будто баюкая заплутавшего путника. Чем глубже мы заходили в лес, тем призрачнее становился свет. Деревья высились вокруг, как гигантские чудовища, наблюдавшие за каждым нашим шагом. Корявые стволы были изуродованы причудливыми наростами, напоминающими зловещие лица и скрюченные фигуры. Лес с каждой минутой становился все гуще и мрачнее. Солнце уже едва пробивалось сквозь плотную листву, и каждый шорох, каждый треск веток отдавался в голове неприятным, зловещим эхом. Внутри крепло ощущение, что меня ведут на убой.

– Что-то дороги не видно, и лес пошел совсем дремучий. Туда ли мы идем? – спросил я, не надеясь на честный ответ.

– Так тропка вона где ведет, не шугайся, выведу. Придумал, что подаришь? – проскрипел старик, не оборачиваясь.

Я резко остановился, почувствовав, как камень в кармане завибрировал, отзываясь теплом в бедре. Сунул руку в карман и вздрогнул, нащупав алатырь. Артефакт раскалился. Проводник тоже замер, медленно обернулся ко мне, и в его глазах вспыхнули зеленые огоньки. Ну все, представление окончено.

– Почтенный, мы оба знаем, что тебе нужно. Да и кто ты такой, я, кажется, догадываюсь. Леший, – обличающе произнес я, мысленно перебрав все, что знал о существах из славянской мифологии.

– Приятно видеть образованного молодца, нынче это редкость, – растянулся в зловещей ухмылке старик, обнажив почерневшие гнилушки вместо белоснежных зубов. – Токмо, не леший, а лешак боровой. Вот и славно, что докумекал как и чаво. Давай руну и ступай себе с миром.

– Не так быстро, старик. У меня тут вопросики назрели, если позволишь, – бросил я, разворачиваясь к лешаку вполоборота и готовясь к нападению.

Как ни странно, панического ужаса не было и в помине. Этот лесной дед, безусловно, представлял собой опасность, и я оценивал его как серьезного, возможно, чересчур сильного противника. Лешаки ведь, по сути, духи. В большинстве культур найдется немало преданий о мифических существах, обитающих в лесах. Они могут принимать разные обличья, заманивать путника в чащу и бросать на съедение зверью, измором брать. Как справиться с таким врагом физически – ума не приложу. С другой стороны, не припомню историй, чтобы лешаки кого-то голыми руками рвали на части. Если так, то лично он меня не тронет, максимум корягу под ноги бросит или хищников натравит. А в Задельненском бору какие хищники, лисицы небось да ежи. Или все, что я знаю о духах леса, – брехня? Сейчас и выясним.

– Ладно, спрашивай три раза, – подумав, разрешил боровой.

– Прямо как в сказке, – проворчал я и чуть было не спросил, почему только три, но вовремя сообразил, что потрачу вопрос впустую.

Видимо, число три – сакральное для лешака. Логично. Триглав – бог триединства в славянской мифологии. Он символизирует творение, сохранение и разрушение, а еще взирает одновременно на три мира: Явь – наш материальный мир, Навь – потустороннее царство мертвых и обитель темных божеств, и Правь – мир светлых богов. Поэтому мне позволено задать только три вопроса. Черт, да у меня их в черепной коробке роится столько, что она вот-вот треснет. Первый вопрос подсказал сам камень, что словно раскаленный уголь жег карман.

– Что вообще такое этот ваш алатырь с руной?

– Эк ты бестолочь! Видать, вконец отчаялся Перун, коли таких гонцов шлет неразумных. Алатырь твой есть камень, начало и конец всего сущего и не сущего, око Рода. Перун поставил на нем свою печать, сиречь нашептал тайны сокровенные. А ты – гонец его. Судьба твоя отныне руну жрецу Перуна отнести, на службу его призвать. В тебе же кровь слуг перуновых течет, отчего вещей простых не разумеешь? – выразил недоумение боровой, покачиваясь из стороны в сторону, словно деревце на ветру.

На небе, чей кусочек едва проглядывал сквозь темную крону, тем временем сгущались тучи. В спертом воздухе чувствовалось приближение грозы. Я вытер выступивший на лбу пот и быстро обдумал слова лешака. Выходит, руна – это одновременно и божественная флешка с полезной информацией, и символ особого статуса – посланника Перуна на Земле, что-то вроде патриарха у православных или Папы Римского у католиков, насколько я понял. А еще у меня, оказывается, необычная родословная, кровушка непростая. Интересно, по чьей линии такое наследство привалило? И где искать этого избранного? У лешака я спрашивать об этом, конечно, не стану. Откуда ему знать, сидя в своей лесной глуши? Важно другое – как он вышел на меня так быстро? Ну, зашел я за сосенку на мгновенье, и что? Мало ли таких? Не слышал, чтобы люди повально пропадали из-за этого в лесах. Тут в день десятки человек останавливаются облегчиться. Если бы лешак всех губил, давно бы шум на всю область подняли, прочесали бор и спокойной жизни ему не дали.

– Как вы, глубокоуважаемый боровой, обо мне узнали? Я же гонцом, как вы сказали, трудоустроился считай утром. У вас в лесу остановился совершенно случайно, а вы меня мигом в оборот взяли, – задал я второй вопрос, обшаривая взглядом местность в поисках путей к отступлению.

Впрочем, бежать было глупо. Лес его владения, все равно никуда не денусь. Кричать «Ау!» бесполезно, никто не услышит, телефон в машине, в полицию не позвонить. Надо договариваться. Лешак тем временем менялся. Все меньше человеческого в нем оставалось. Теперь на меня смотрело высокое, под два метра ростом, существо с бородой из мха, волосами из тонких веточек и толстой, как древесная кора, кожей. Хотя, нет, его кожа и была древесной корой, по которой сновали насекомые, забираясь в трещинки. На волосы-веточки сверху слетела бойкая синичка, постучала клювом и выхватила гусеницу. Глаза борового окончательно превратились в два пылающих изумрудным огнем угля. Зрелище не для слабонервных, признаюсь. Особого сюрреализма придавала человеческая одежда, которая натянулась на теле древесного гиганта, затрещала по швам и местами лопнула. Врут нам в кино, где люди, превращаясь во всяких здоровенных тварей и обратно, остаются в рубашках и штанах, будто те изготовлены из сверхпрочной резины. В жизни все иначе. Будет потом лешак сидеть на пеньке с иголкой и штопать свои портки.