Философская эссеистика

Философские аспекты и сравнения между эвтанатором-человеком (первый) и биочип-гомепалачом (второй). При использовании первого сохраняется субъективность, когда можно передумать, обсудить, попрощаться, а при использовании второго – эта субъективность утрачивается, так как алгоритм решает сам. Если при применени первого свобода волеизлияние поддерживается как осознанный акт, то при использовании второго – свобода подменяется автоматизмом. Если при использовании первого моральная ответственность присутствует, но она разделена, тогда как при использовании второго ответственность устранена, что создаёт моральную пустоту, то есть при первом гуманизм сохранён через эмпатию и сопровождение, тогда как при втором – гуманизм подорван из-за деперсонализацию процесса.

Несколько слов о существующих рисках в рисках в условиях массового внедрения биочипа-гомепалача: во-первых, биовластный контроль над населением – особенно опасно в авторитарных и технократических режимах; во-вторых, модификация критериев «исчерпанности жизни» – могут меняться без ведома пациента; в-третьих, экономическое давление – давление на пожилых, инвалидов, бедных, чтобы «не быть бременем»; в-четвертых, технические сбои – ошибки алгоритма могут приводить к преждевременной смерти.

Каковы же условная модель допустимости? Биочип-гомепалач может рассматриваться только при выполнении всех условий: во-первых, добровольное согласие пациента – с правом отмены в любой момент; во-вторых, полная прозрачность алгоритма – открытый код, этическая экспертиза; в-третьих, наличие опции ручной отмены / приостановки пациентом; в-четвертых, этический и юридический надзор – независимые комиссии по защите прав пациента; в-пятых, комбинация с человеческим сопровождением – биочип не исключает общения, духовной подготовки, прощания.

Итак, замена человека-эвтанатора на автоматический «внутренний гомеопалач» – концептуально допустима только в технологическом утопизме, но этически крайне уязвима. Она уничтожает человеческую субъектность в момент смерти, делая смерть безликой функцией системы, а не экзистенциальным событием. Это философская капитуляция перед алгоритмом, и потому – не может считаться гуманным решением без глубокой, многоуровневой этической архитектуры.

Примерная философско-этическая модель гибридной эвтаназии, в которой биочип-гомеопалач используется не как автоматический исполнитель, а как вспомогательный, подотчётный инструмент в гуманной и этически управляемой системе сопровождения смерти состоит в следующем: во-первых, создание этически устойчивого механизма эвтаназии, объединяющего человеческое сопровождение, технологическую объективность и философскую глубину переживания смерти; во-вторых, в чип встроен механизм «этической блокировки»: смерть невозможна до исполнения всех моральных, правовых и метафизических условий; активировать функцию может только человек (эвтанатор) – по инструкции, одобренной триадой (пациент, врач, комитет).

Гибридная система, объединяющая человека-эвтанатора и биочип, позволяет: сохранить этическую субъектность человека; использовать технологии как помощника, а не как замены совести; предотвратить опасности автоматизированного смертообеспечения; предложить гуманную, философскую модель смерти в эпоху алгоритмов. «Человек не должен умирать один. Даже если алгоритм знает, когда это правильно – кто-то должен держать его за руку».

§3. Научно-фантастический роман «Фиаско»

(Ашимов И.А., 2015).

В синопсисе книги новорится о том, что в наше время идет интервенция в медицину роботохирургии, киберхирургии, хептик-технологий, нанохирургии. Об этом на страницах книги спорят ученые и хирурги разных стран и континентов (Бишкек-Филиппины-Канада). Не превратится ли хирург в будущем в приставку к автохирургическому комплексу? Не наступит ли деперсонализация хирурга? Автор попытался выразить мысль: «Не мечтайте о будущем – он уже наступил». Совпадения имен, фамилий и названий клиник, а ровно и событий, фактов и обстоятельств – случайности, все остальное – преднамеренная провокация «Бойтесь мечтаний, они иногда сбываются».

Мною проведен философский анализ книги, прежде всего, на предмет оценки потенциала книги в плане популяризации, концептуализации и философизации знаний, предмета проблемы роботизации в хирургии. Попытался дать сравнительную оценку проблемы с разных позиций философии, социологии, психологии, медицины, юридиспреденции, осветить философию разрешения дилеммы – Кому довериться? Роботу или хирургу? При анализе акцент делается также на роль и ответственность ученых в разрешении проблемы внедрения роботохирургии, в том числе характеризуя свою версию о возможности полной автономизации роботохирургии.

Обращаю внимание на то, кто же несет ответственность за провал операции, за ошибки и погрешности роботизированных вмешательств? Каковы прогнозы и риски запрета роботов в хирургии или полного передоверия роботам хирургических манипуляций на пациентах? Интересна и позиции ученых и философов на деперсонализацию специалистов в роботозированном мире. В плане популяризации знаний, как мне кажется, романизированная форма придаёт науке живость и драматизм, а в плане концептуализации – речь идет о формировании целостной философско-медицинской концепции хирургии будущего и кризиса идентичности хирурга. В аспекте философизации в книге в художественной форме осмысливаются вопросы деперсонализации, моральной ответственности, методологических разрывов и гуманитарных дефицитов в технохирургии.

Мною проведен междисциплинарный анализ проблемы роботохирургии: в области философии осмысление проблемы роботизации вскрывает «сущностные противоречия» в понимании субъекта действия и моральной ответственности. Дискурс оси решения (осевого принципа) предлагает категориальное осмысление поступков хирурга. В области социологии хирургическое сообщество – это микросоциологическая группа, подверженная техноэкономической дезадаптации: отчуждение, цинизм, прагматизм. Появляется социальная болезнь хирургов – утрата профессиональной идентичности. В области писхологии выявлен так называемый феномен «латентного недомогания» проявляется в тревожности, депрессии, снижении мотивации из-за подмены действий врача алгоритмами. Самоценность рук хирурга – как метафора профессиональной значимости – уходит.

В целом в сфере медицины хирургия превращается из «искусства рук» в высокотехнологичную инженерную дисциплину. Требуется смена парадигмы подготовки – от мануальных навыков к стратегическому мышлению и метанавигации сложных систем. В области юриспруденция создается прецедентная модель ответственности проблематизируется. Вопрос: кто отвечает за ошибку автономного модуля – изобретатель, инженер, пациент, производитель или ИИ? Поднимается тема профессиональной и уголовной ответственности в эпоху автономных систем.

О сути философской дилеммы: кому довериться – хирургу или роботу? Итак, модель философского выбора: во-первых, гуманистическая позиция – доверие к человеку, обладающему эмпатией, интуицией и моральным мышлением; во-вторых, технорациональная позиция – доверие к роботу, обладающему большей точностью, памятью и отказоустойчивостью; в-третьих, компромиссная позиция – концепция «последнего слова хирурга», где техника подчинена человеку, но его решение – интегративное. Мною предложен осевой принцип, согласно которому решения должны быть сбалансированы между милосердием и прагматизмом, технической рациональностью и этической интуицией. В книге мною подчеркивается роль ученых и инженеров.

Ученые представлены в романе как создатели модулей. Мэй – является носителем технической мечты, но не всегда моральной ответственности. Между тем, философы и методологи (Каракулов), осмысляющие смысл происходящего, поднимающие вопросы нравственных оснований и границ технологии. Они считают, что роль ученого – не только создавать, но и предвидеть, ограничивать, отвечать. Возможна ли полная автономизация? Да. Это технологически достижимо и вероятно. Кто несёт ответственность? Не определено: обвинение ложится на создателя, что юридически спорно. Это вызов действующему праву. Каковы риски? Рост числа летальных исходов, невозможность учёта индивидуальных биологических параметров, юридическая коллизия. А что если запретить использование роботов? Практически невозможно запретить, ибо, они уже интегрированы, а потому вопрос касается лишь их регулирования и ограничения сферы применения.

В чем же суть проблемы деперсонализации специалистов: Этот феномен рассматривается: во-первых, как этическая потеря, ибо, врач становится «диспетчером» технологического процесса; во-вторых, как психологическая травма, так как возникает потеря смысла, самоидентичности, обесценивание опыта; в-третьих, социальная проблема, ибо, происходит разрыв доверия между пациентом и «неперсонализированным» техническим агентом.

Философская мысль утверждает, что будущее медицины требует гуманитаризации, не как отказа от техники, а как её осмысления. В этом аспекте, роман – это не только художественное произведение, но и философско-методологическая платформа для осмысления будущего хирургии. Он открывает двери к обсуждению глубоко проблемных, противоречивых и часто игнорируемых тем. На основании анализа можно: во-первых, внедрять в программы медобразования философию медицины и техноэтику; во-вторых, создать правовую модель ответственности за ИИ-системы; в-третьих, развивать социогуманитарные науки в рамках медицины, включая философскую клиническую практику.

Естественно, читатели могут задаваться вопросом: каково соотношение риска между влиянием на качество операции человеческого фактора при традиционном «ручном» вмешательстве и опасностью «хакерного» (умышленного) взлома программы автономизированной роботохирургии в плане интраоперационного осложнения? Возможно ли в принципе полная делегация сложных операций роботохирургии? Как снизит уровень дереализации хирургической ситуации во время роботохирургической операции? Систематизированная аналитика мною проведен по трем аспектам:

1) Оценка сравнительного риска: человеческий фактор / хакерская атака. Интраоперационные ошибки при традиционной ручной хирургии обусловлены усталостью хирурга, субъективизм, ограниченные сенсорные и моторные функции, эмоции, стресс, тогда как в роботизированной автономной хирургии – программные сбои, неучтённые переменные пациента, ошибки в алгоритме, отказ оборудования;

2) Намеренные действия при традиционной ручной хирургии касаются нарушения этики (редко, но возможно), а при роботохирургии – хакерская атака, то есть удалённый контроль, перехват, подмена сигналов;

3) Стабильность сенсорно-моторной обратной связи при традиционной хирургии – биологически надёжна, но ограничена, тогда как при роботохирургии – зависит от программных сенсоров и сетей, а потому уязвима;

4) Вероятность фатальной ошибки по внешнему вмешательству при традиционной хирургии низкая (человека нельзя «взломать»), тогда как при роботохирургии – высокая (зависит от защиты канала, протоколов, ИИ-прошивки). Таким образом, угрозы автономной роботохирургии менее предсказуемы, но потенциально более катастрофичны. Тогда как человеческий фактор чаще приводит к ошибкам из-за усталости и недооценки ситуации, программируемая система может быть объектом преднамеренного вреда – «кибервмешательства», особенно если не защищена на уровне архитектуры.

Мне как практическому хирургу и ученому был интересен вопрос: возможно ли полностью делегировать сложные операции роботохирургии? Моя позиция такова и она выражена словами Каракулова: «Технически – да, но при следующих условиях: во-первых, наличие высокоточной сенсорики (осязание, визуализация, температурные отклонения, биоэлектрические сигналы); во-вторых, нейросетевые алгоритмы с адаптивным обучением на миллионах клинических случаев; в-третьих, этичное программирование, включающее принципы минимального вреда; в-четвертых, наличие внешнего контроля или «человеческого стопа». Однако, мне как философу от медицины было крайне интересно философские доводы.

С позиции философии роботохирургия связана с риском: во-первых, отсутствует экзистенциальная интуиция – робот не способен к экстренному решению вне запрограммированной логики; во-вторых, робот не «осмысливает» риск, он его обрабатывает; в-третьих, робот не несёт личной ответственности, а значит, отсутствует моральный субъект действия. Итак, полная делегация возможно достижима технически, но этически и юридически – пока неприемлема без гибридной модели: «робот как инструмент, человек как гарантия смысла».

Как снизить уровень дереализации в роботохирургии? Дереализация – это ощущение искусственности происходящего, утрата чувства «реальности» ситуации, которая возникает у хирурга или ассистентов при работе через интерфейс: во-первых, гуманизация интерфейсов – VR/AR-гарнитуры с тактильной и температурной обратной связью, реалистичная визуализация тканей; во-вторых, интеграция биофидбэка – данные о физиологии пациента (сердечный ритм, давление, резистентность тканей) отображаются в реальном времени; в-третьих, технический нейропосредник – использование ИИ как «переводчика» между машинной логикой и врачебной интуицией (встроенные предикторы риска); в-четвертых, психологическая адаптация хирурга – тренинг на симуляторах, где сочетаются техника и эмоциональные сценарии: осложнения, срочные решения, нестандартные паттерны; в-пятых, этика интерфейса – обеспечение чувства присутствия и ответственности: хирург должен чувствовать не только контроль, но и моральное сопричастие.

Нужно отметить, современная роботохирургия стоит на перекрёстке технологической мощи и экзистенциальной уязвимости. Возможности автономизации огромны, но только при условии: комплексной системы защиты от технического саботажа; наличия этической и юридической модели ответственности; разработки интерфейсов, снижающих риск дереализации и отчуждения. Человеческое мышление, как субъект свободы и морального выбора, остаётся критически важным – даже в самом автономном техническом будущем.

Мне, как оперирующему хирургу было интересно, насколько возможна выработка универсального (автоматического) стиля операирования, когда сама интраоперационная ситуация изменяется ежесекундно, а технологии и подходы формируются годами на основе опыта, анализа, эксперимента? Между тем, этот вопрос касается самой сущности хирургического мышления, и его автоматизации – чрезвычайно сложной темы, лежащей на стыке эпистемологии, инженерии ИИ, медицины и философии действия. Ниже представляю многослойную оценку возможности создания универсального автоматического стиля оперирования в условиях динамичной и индивидуализированной интраоперационной ситуации.

Природа хирургического действия: почему оно не «универсализируется»? Хирургическое вмешательство – это не просто процедура, это: процессовая неопределенность (в каждый момент возможно отклонение от «идеального» сценария); это информационный дефицит (не всё видно, не всё измеримо); это временная сжатость решений (принимаются за секунды, часто без возможности обсудить); это эмпатический контекст (учитывается общее состояние пациента, предоперационная история, моральная дилемма). В этой связи, считал, что универсального алгоритма не существует, потому что сама ситуация не повторяется ни в одной детали, а хирург действует на стыке теории, интуиции и контекста.

Ключевой вопрос романа: могут ли ИИ и роботы воспроизвести адаптивный стиль хирурга? Привожу критерии и возможности. При стандартизированных процедурах операции ИИ уже успешно используется, тогда как при критических ситуациях Креативное решение (анатомическая редкость, отсутствие прецедентов) пока требуется человеческий ресурс. При несложных осложнениях возможно применение гибридных ИИ-моделей и сенсорного анализа. Однако, при переоценке плана интраоперационного вмешательства применение ИИ возможно, но лишь в ограниченных шаблонах. В целом, роботы пока не обладают полнотой сенсорной симуляции, что и сдерживает их применение.

Итак, возможна имитация автоматического стиля в узких областях, но универсального «алгоритма хирургии» нет и не будет, если понимать хирургию как онтологически открытый процесс, а не серию механических шагов. В такой ситуации меня всегда беспокоила проблема отставания хирургического мышления от уровня развития технологий. Хотя это объяснимо, ибо, хирургия формировалась веками как ремесло-интеллект, где ценен индивидуальный опыт, сенсорная память, тактильная гибкость, а технологии развиваются путём обобщения, для хирургии требуется конкретика, сложность интраоперационной ситуации требует экспертного интуитивного анализа, а не только данных.

Таким образом, проблема упирается в философскую дилемму: автоматизация как утопия или как ошибка категории? Автоматический стиль – это категория массового производства (в одежде, архитектуре, программировании), но не в онтологически открытой системе, такой как хирургия, где каждая операция – уникальный этико-медицинский акт. Гибкость и непредсказуемость ситуации не позволяет автоматизировать не только действия, но даже контекст смыслов (например, когда прерывать операцию? кого спасать первым при множественных травмах?).

В чем же заключается альтернативность роботохирургии? На сегодня полуавтономная система с контекстной адаптацией уже реализуется в хирургической практике: во-первых, ИИ, умеет оперировать данными, реализует обучаемые тактики в пределах сценария; во-вторых, хирург сохраняет право переключения стратегии; в-третьих, роботическая система предлагает варианты, но не принимает окончательное решение. Это модель гибридного интраоперационного интеллекта, а не «универсального стиля».

Таким образом, универсальный автоматический стиль оперирования, как показано в романе пока (!) невозможен в философском и клиническом смысле. Любая операция – это уникальная конфигурация пространства, ткани, времени и решения. Даже если в будущем ИИ-системы будут действовать точнее человека, они не заменят смысла и ответственности, присущих человеческому субъекту. И все же, как ученый-фантаст и ученый-хирург мне интересно развернуть тему исследования об универсальности стиля в роботохирургии, осмыслить пределы автоматизации и философия уникальности операции.

Современная роботохирургия переживает фазу интенсивного технологического прогресса. Создание автономных хирургических модулей, наделённых сенсорикой, искусственным интеллектом и возможностью адаптивного оперирования, ставит вопрос о возможности формирования «универсального хирургического стиля». Однако философская и клиническая рефлексия показывает: операция как событие не подлежит полной алгоритмизации:

1) 

Операция как онтологически уникальный процесс Каждое хирургическое вмешательство есть событие, сочетающее в себе фактор неопределённости, информационного дефицита и морального выбора. В отличие от технических процедур, операция не сводится к повторяющемуся шаблону. Даже при наличии стандартов, каждый пациент и каждая анатомическая ситуация уникальны. Таким образом, операция обладает онтологической открытостью, что исключает возможность универсального алгоритма.

2) 

Ограниченность автоматизации в условиях изменчивости Автоматизация требует стабильного пространства переменных. Интраоперационная ситуация, напротив, характеризуется изменчивостью ежесекундной: сосуд может лопнуть, ткань может оказаться атрофичной, опухоль – неоперабельной. Алгоритмы машинного обучения работают с вероятностями на основе прошлых кейсов, но они неспособны учитывать экзистенциальные решения в реальном времени.

3) Природа хирургического стиля и её несводимость к алгоритму Хирургический стиль складывается годами: он сочетает опыт, сенсорную память, этику, стратегическое мышление и способность к импровизации. Робот может повторять движения, но не может воспроизводить контекстуальные значения этих движений. Автоматический стиль – это оксюморон по отношению к медицине, где значимо не только «что» делается, но и «зачем» и «в каких условиях».

4) Риски универсализации и утрата гибкости Универсальный стиль влечёт за собой угрозу шаблонности и утраты оперативной гибкости. Применение даже самых совершенных автономных модулей без возможности адаптации к уникальности приводит к повышению риска интраоперационных осложнений. В философском плане это угроза редукции медицины к технократии и потере человеческого измерения.

5) Гибридная модель: разумная альтернатива. Реалистичным представляется создание гибридной модели: робот выполняет технические манипуляции в пределах сценария, но хирург сохраняет контроль над критическими решениями. Это модель когнитивного партнёрства, а не замещения. Такой подход снижает риск дереализации, повышает безопасность и сохраняет субъектность врача.

Таким образом, создание универсального автоматического стиля оперирования пока (!) невозможно ни с философской, ни с клинической точки зрения. Хирургическое действие – это синтез мышления, чувства и морали. Только гибридная модель, где техника помогает, но не заменяет врача, отвечает как требованиям безопасности, так и гуманистической миссии медицины.

Я – хирург, философ, исследователь пределов человеческого и машинного. В своих наблюдениях за стремительным наступлением роботохирургии я всё чаще ловлю себя на вопросе: возможен ли универсальный, автоматизированный стиль оперирования в хирургии, где сама суть действия – уникальность, мгновенное принятие решений, риск и ответственность? Я мыслю через призму Каракулова – персонажа, но на самом деле – моего прототипа. Его голос – это мой внутренний голос, обеспокоенный тем, что хирургия рискует потерять своё лицо, своё тело, свои руки и свою душу.

Операция – это онтологически уникальный процесс и каждое хирургическое вмешательство – это не просто процедура, это событие. Оно несёт в себе неповторимую анатомическую конфигурацию, особый контекст, индивидуальность пациента, эмоциональный фон команды, неопределённость исхода. Хирург здесь не только механик, но интерпретатор, наблюдатель, стратег. Ни один робот не может заменить эту уникальность. Потому я убеждён: универсального алгоритма пока (!) не существует. Наука еще не дошла до этого уровня. Если рассматривать ограниченность автоматизации в условиях изменчивости, то нужно отметить, что интраоперационная ситуация изменяется каждую секунду. Может лопнуть сосуд, ткань отреагировать неожиданно, техническое средство – дать сбой. Алгоритмы работают с вероятностями, но не с непредвиденным. Они обучены прошлому, а хирург работает с настоящим и, главное, – с возможным. Поэтому автоматизация ограничена – не технически, а философски.

Почему ИИ пока не сможет воспроизвести хирургический стиль? Хирургический стиль складывается годами. Это не просто техника движений, а выражение опыта, этики, стратегического мышления, интуиции. Это как стиль музыканта – нельзя скопировать Баха, сыграв его точно по нотам. Робот может повторить движение, но не может чувствовать, предвидеть, интерпретировать. Да, в рутинных операциях, таких как лапароскопическая аппендэктомия, робот может быть точнее и надёжнее. Но как только появляются осложнения, нестандартные условия, сопутствующие патологии, он теряется. Поэтому автоматический стиль – оксюморон.

Медицина – это индивидуализированное взаимодействие. В своем романе я привожу многочисленные диалоги и дискуссии, в которых четко выделены позиции сторонников и противников полной автономии. В частности, профессор Мэй – первопроходец автономной хирургии. Его история трагична и поучительна. Он создал универсальный хирургический модуль, успешно проведший сотни операций. Но однажды модуль дал сбой, и девять пациентов умерли. Суд обвинил Мэя, но он утверждал: это не его ошибка, это – предел техники. Его позиция: роботы будут совершенствоваться, и однажды заменят хирургов. Его уверенность основана на статистике и технооптимизме.

С другой стороны, философы, такие как Нарбеков и Сидоров, подчёркивают: хирургия – это не только техника, но и этика, совесть, моральная чувствительность. Нарбеков утверждает, что в XXI веке техника «видит» лучше врача, но не понимает. Сидоров говорит о феномене дезадаптации – не техника опасна, а утрата ответственности, её передача машине. Нужно полагать, что существует риски универсализации и утрата гибкости лишь при нынешней технологии роботохирургии. Что будет с ней завтра и послезавтра, трудно предположить. А пока хирург должен привыкать к новым идеям, контекстам, граням роботозированной хирургии.

Итак, ясно моя позиция: за гибридную модель. Пока я за то, чтобы робот помогала, но не вытесняла хирургов, за то, чтобы хирург остается капитаном операционной бригады, сохраняя право окончательного решения. Хирургия – это искусство решения, это внутренняя ось ответственности. Избежать дереализации у хирургов, особенно в условиях роботизированной и дистанционной хирургии, можно только при комплексном подходе, объединяющем технологии, психологию, философию и организацию труда.