Аннушка

– Выходит, что отсюда сбежать можно?

– Можно-то можно, только как? Стреножили нас, как лошадей в ночном, пальцем не шевельнуть.

– Ты вот что, Гриша, сможешь на бок лечь?

– Зачем это?

– Увидишь!

Извиваясь, словно червяк, Макар подполз к парню, приник губами к толстым верёвочным узлам на его руках. Тёплая кровь, сочившееся из его губ, израненных грубой верёвкой, наполнила рот. Он сплёвывал и вновь вгрызался в узлы. Макар не помнил, сколько прошло времени, но в сарае стало светло, когда он освободил руки комсомольца. Тот охнул, растирая онемевшие пальцы.

– Поспеши, паря, теперь мне развяжи, – сказал Макар, оглядывая сарай. У дальней стены лежал командир. Лежал без сознания, дышал тяжело, с хрипами, булькала в его легких кровь.

– Подожди. Петункин, жлоб, обломки кос тута складывал, – Григорий, опираясь на руки, пополз к деревянному ящику. – Вот они, родимые, – радостно прошептал он, разрезая одним из обломков верёвки на своих ногах и освобождая руки Макара.

Увидев его действия, красноармейцы зашевелились в надежде.

– Тише, товарищи! У двери пост, слышите, храпят? Дисциплинка у них, конечно, ни к чёрту! – вполголоса сказал Соловцов, помогая избавиться от пут остальным.

– Светает, – прошептал Макар. – Куда выходит дыра?

– Прямиком в огород, а за ним огород соседей с той улицы. Правда, сейчас голо на них, как на ладони будем.

– Ничего, прорвемся. Давай телегу двигать. Братцы, выручайте, подмога ваша нужна, – обратился Макар с остальным. С превеликими предосторожностями, стараясь не шуметь, они освободили путь на волю.

– С командиром вашим что делать будем? – спросил Гришка.

– Тут оставим, – вмешался один из красногвардейцев. – Всё равно не жилец он!

– Я тебе оставлю! – сжал кулаки Макар. – С собой возьмём! Через огород волоком, а там на руки подхватим! Ну что застыли? На висельницу захотели? Живо в дыру!

Видимо, не суждено было умереть им в этот момент: плотный, молочный туман киселём стоял на улицах Ёлошного, рваными клочками висел на заборах и кустах, давая шанс людям уйти. До ближайшего колка мимо озера – рукой подать – ни одна собака не тявкнула им вслед, когда спешили они, неся командира, по заулкам села.

– В одном исподнем мы далеко не уйдём, – сказал Григорий, останавливаясь у богатого дома.

– Куда ты, чёрт, – ругнулся ему вслед Макар, видя, как скользнул он в чужую подворотню. Чуть позже из-за забора полетели разные вещи: цветные полушалки, штаны, рубахи, сапоги.

– Хватайте, – приказал товарищам Макар, подхватывая с земли пиджак.

– Хвалю, – коротко сказал он вернувшемуся, уже одетому, но с босыми ногами Грише с котомкой за спиной. – Откуда про вещи узнал, али и сюда к бабёнке какой захаживал?

Парень усмехнулся, не отвечая, но по плутовской улыбке его и без слов всё было ясно как божий день. Запыхавшиеся, кто в чём одет, добрели они до первого колка и увалились, тяжело дыша, на жухлую траву.

– Долго лежать здесь нельзя, колок редкий, найдут, – сказал товарищам Макар.

– Ну и куда мы дальше? – спросил кто-то из них.

– Пока на дальних болотах отсидимся, топи нас прикроют. Я прав, Григорий? – тот кивнул. – А после – наших искать пойдём, основные части где-то рядом, утром я звуки боя слышал.

Он скинул с плеч пиджак, застегнул на пуговицы, сунув в рукава небольшие берёзовые жерди, невесть как оказавшиеся на поляне.

– Так командира легче нести будет, – пояснил он, показывая на тропинку, пересекающую степь. – Значит так, двигаемся максимально быстро, эти, – он показал рукой в сторону деревни, – скоро очухаются, искать начнут. Несём по очереди, меняя друг друга! Всем ясно?!

– А чего это ты раскомандовался? – один из красногвардейцев, мужик с рыжей бородой, независимо сплюнул на траву. – Командиром тебя не назначали! Товарищи, кого мы слушаем? Надо в соседнюю деревню идти, там белых нет. Укроемся у местных, а там и наши подойдут!

– Да ты… – рванул к нему Гришка, но остановленный рукой Макара, замер.

– Кто так же считает, товарищи? – спросил Макар других.

Красноармейцы, переглядываясь, неуверенно взметнули вверх руки.

– Дело ваше, товарищи, а мы с Григорием на болотах отсидимся. В деревнях сейчас опасно, могут выдать недовольные советской властью.

Но его слова упали в пустоту. Четверо мужчин, кто в женской юбке и полушалке, кто в душегрее поверх исподнего, уходили прочь. Макару и Грише не суждено было с ними больше увидеться: на берегу одного из шести озёр, окружавших Ёлошное, они были схвачены белогвардейцами и тут же расстреляны на месте без суда и следствия.

– Придётся нам с тобой, Григорий, раненого самим тащить. Но ничего, уйти бы подальше, а там лес да болота нам в помощь. Ну что ж, давай показывай дорогу, сам-то я её никогда не найду.

День, отдыхая и забываясь коротким сном, замерзая и накалывая босые ноги, перехватывая на коротких остановках хлеб и сало, добытое Гришкой в богатом доме, несли они на своих руках умирающего человека к Анне в надежде на то, что им удастся его спасти. Серым утром второго дня Макар увидел разгладившееся, умиротворенное лицо командира. Преставился ещё ночью.

– Отмаялся, сердешный, – прошептал он, закрывая рукой глаза командира.

Забросав тело ветками и запомнив место, они, обещая вернуться, пошли дальше, чтобы вскорости окольными путями выйти к стану, где прятались Шабалины и Семён. Лёгкий дымок вился над костерком, пахло едой, блеяли козы, и ветер качал кроны берёз.

Люба, шедшая от ручья, охнула от испуга и выронила бидон из рук, когда увидела обезображенное лицо гостей с разбитыми губами, сломанными носами и расечёнными бровями.

– Свои, тётка Люба, свои, – остановил её крик Гришка. – Не кричи, медведя разбудишь, – попытался он пошутить, присаживаясь у костра и протягивая к огню озябшие, обмотанные разорванным женским платком, ногами.

– Как вы тут? Живы-здоровы? – спросил Макар, оглядывая стан.

– Да какое там, – махнула рукой Люба. – Пойди вон в балаган, сам посмотри.

На топчане спала бледная Анна, обнимая и прижимая к себе Нюрку. Сломанную ногу её привязали тряпками к двум крепким палкам.

– Не буди её, – тихо сказал Семён, не скрывающий радости от того, что видит брата. – Только недавно заснула.

– Да что тут у вас такое произошло? – удивился Макар, думая о том, что зря считал стан на болотах безопасным местом.

Через день, отлежавшись и отмывшись, Макар оставил Гришку, Шабалиных и Семёна дожидаться прихода частей Красной Армии. Первый пытался возражать, но был тут же остановлен:

– После того, как тут белые шастали, не могу их одних оставить. Всё-таки двое лежачих, а ты какая-никая подмога. Ежели чего, в лесу переждёте, да посматривай вокруг, не дремли, мало ли худых людей на свете. Головой за них отвечаешь! Понял?!

– Как не понять, Макар, не дурнее барана. Я тут все тропы знаю, потихоньку разведаю, мож, еды какой-то добуду. Отощали тут все, я смотрю.

– Башкой своей не рискуй зазря, и, как только село свободным станет, тут же в него возвращайтесь! – наказал старший товарищ, поворачиваясь к отцу Анны.

Дед Егор на прощание изладил для них доморощенную обутку, чтобы защитить ноги от колючей травы, шипов и камней.

– Сколько подюжит, а там уж как придётся, – сказал он, как будто извиняясь и протягивая своё творение Макару и Гришке.

– Благодарствуйте, Егор Васильевич, спаситель вы наш, – с чувством поблагодарил его Гриша.

– Да чего уж там, – смутился старик. – Главное, жизнь свою сохрани, а мы уж тут как-нибудь сами. Попрощался с братом-то? – спросил он, обращаясь к Макару. Тот мотнул головой в ответ и поспешил в балаган. Поговорить с Анной ему не удалось. При Семёне сантименты разводить не станешь, а вставать она не могла – нога не позволяла.

– Ухожу я, – с трудом выдавил он из себя, стараясь не смотреть в её сторону.

– Жаль, что с тобой не могу уйти, братка, – сказал заросший бородой Семён, пожимая слабой рукой его ладонь. – Уж я бы им показал!

– Лежи, ужо, вояка, – усмехнулся старший брат и, пересилив себя, повернулся к Анне.

– Счастливо оставаться, Анна Егоровна, – пробормотал он, наклоняя лохматую голову в уважительном поклоне.

– И вам не хворать, – тихо откликнулась Аннушка, мучаясь от боли в ноге. Хоть и пила она настой от боли, но ногу выкручивало, рвало, как будто кто-то ежеминутно вгрызался в неё большими, острыми зубами.

– Возьмите-ка памятку, – протянула она Макару махонький беленький платочек с вышивкой по углам, – пусть охраняет вас по дороге, бережет от пули и штыка.

– У сердца носить его буду, – пообещал Макар и, развернувшись, вышел.

– Раньше памятки любимым дарили, – задумчиво сказал Семён, глядя на Анну.

– Глупости всё это, – сердито ответила она, не смотря в его сторону. – До любви ли теперь, когда кругом такое творится?

– Любовь всё побеждает, – добавил он и сильно закашлялся. Студёные осенние ночи делали своё дело.

Неугомонному Гришке не сиделось на месте, да и скудноватый рацион наводил на думы. Для начала пробежался он по окрестностям, поймав в силки несколько диких перепелок и зайца, позже, как стемнело, отправился в Ёлошное. Пробравшись огородами, прошерстил несколько чужих амбаров, принеся на стан немного муки, мёда, сушённой рыбы, десяток яиц.

– Всё ж повеселее будет, – сказал он, лузгая семечки.

– Поберегся бы ты, Гришка, – сказал Егор Васильевич, рассматривая принесённое им богатство. – Что там Ёлошное, живо ещё? Много домов порушено? – спросил он.

– Хватает, – неохотно ответил парень. – Виселица у храма, бабку Притыкинскую повесили.

– Господи, спаси и сохрани, да что ж это делается? – схватилась рукой за сердце Люба, услышав его слова. – Старуха-то чем им помешала?

– А Матвей-то, сын, у неё кто? То-то же оно! Если бы Макар вас здесь не спрятал, висеть бы Анне рядом с ней!

Все замолчали, каждый думая о своём, не зная, что проживут на стане они целый месяц, и, лишь когда первые «белые мухи» упадут на землю, смогут вернуться в разграбленное село, чтобы начать жизнь сызнова, подстраиваясь под быстро меняющийся мир вокруг.

Пришла зима, суровая, голодная, а о Макаре никаких известий не поступало. Семён, потихоньку начал выходить на крыльцо и по мере своих возможностей помогать Анне. Тихо и незаметно ушёл Егор Васильевич, не переживший простуду, подхваченную на болотах; Люба перебралась к дочери – в большом доме без хозяина стало ей тяжело и тоскливо. Окна заколотили, скотину, ту, что удалось сохранить, перегнали в дом Повилики. Жили мирно, помогая друг другу и с тревогой наблюдая за тем, что творилось в Ёлошном. Крестьянская душа ныла, видя, как реквизированное большевиками зерно, которое негде было хранить, быстро бушерело и подводами вывозилось за село в ямы на выброс.

– Это что, – докладывал Гришка, заскочивший в гости после того, как вернулся из Кургана. – В городе с едой плохо совсем, спекулянты и мешочники цены взвинтили, не подступишься!

– Ну а мою просьбу ты выполнил? – тихо спросила его Анна, оглядываясь, нет ли поблизости Васи. Мальчишка в другой комнате увлечённо рассматривал свистульку, подаренную гостем, а после и вовсе начал высвистывать мелодию, выплясывая перед Нюркой, которая весело смеялась, глядя на его странные движения. Люба, сидевшая рядом с ней, хлопала в ладоши, а Семён отбивал на коленке ритм деревянными ложками.

– Весело тут у вас, – усмехнулся гость и, наклонившись к Анне, тихо сказал: – В доме нет никого, поговаривают, что арестованы Дозморовы за пособничество чехам, а где содержатся, никто не знает. Может, и нет уже в живых никого. А ты помалкивай, мало ли что – не ровен час, узнает кто, мало не покажется.

– Бедное дитя. Он же засыпает с игрушкой тряпичной, взятой из дома, во сне маму зовёт. Теперь уже не спрашивает, когда домой вернётся, но по глазам вижу, скучает очень.

– Так-то оно так, но сколько детей красногвардейцев, расстрелянных белыми, не увидят своих отцов?

– Разве ж дитя может отвечать за своих родителей?

– Ты, Анна, разговоры эти прекращай! Сама знаешь, я комсомолец, мне твои речи поперёк сердца! Да и у стен бывают уши! Пойду я. Зайду на днях, попроведаю, как тут у вас: всё ж не один день на болотах вместе баланду хлебали.

Гость нахлобучил на голову лохматую ушанку, сшитую из шкуры волка, и вышел из дома…

Зима полноправной хозяйкой заняла Ёлошное, завалила дороги снегом, укрыла сгоревшие дома от людских глаз белой пеленой, вдарила морозами да вьюгами, сменяющими друг друга. Прикрыв нос варежкой, Анна с Васей спешила домой с общего сельского собрания, проводимого в церкви. Смеркалось, снежная позёмка змеёй крутилась по дороге, создавая барханы из снега. Васе было всё нипочем: весело скача с ножки на ножку, он шёл впереди, что-то напевая. У закрывшегося каменного магазина в центре села расположились сани, стояла толпа людей, одетых кое–как: были там и женщины, и даже дети. Уже не в первый раз видела Анна подобное – перевозила новая власть через село их по Сибирскому тракту врагов своих в Казахстан. Опустив голову, чтобы не видеть эту картину, она попыталась ускорить шаг, но плохо сросшаяся кость на ноге подвела: Анна споткнулась и чуть не упала. Едва удержалась, вскрикнув от боли. Крик заставил людей в толпе, до которых было метров сто, оглянуться, и она вдруг увидела знакомое до боли лицо Лукерьи Демьяновны. Мгновение, и женщины узнали друг друга. Васятка, убежавший вперёд, вернулся к ней и спросил весело:

– Аннушка, ты идёшь или нет? Кушать очень хочется!

Анна посмотрела на мать мальчика. Столько муки, горя было в её глазах, ведь она увидела своего сына. Первым порывом Лукерьи было желание броситься к нему, чтобы прижаться, почувствовать родной запах, расцеловать любимые щёчки, но она сдержалась, зная, что поступок этот может повредить сыну. Слёзы бежали по её впалым щекам. Она никак не могла насмотреться на него, стараясь запомнить каждую чёрточку любимого лица.

– Как же ты вырос, сынок, – шептали её губы, – как похож ты на своего отца!

Мужа своего она не видела с момента ареста, знала лишь, что по приговору суда был он расстрелян и похоронен в общей могиле, безымянной и неизвестной.

– Васенька, ты не жди меня, беги домой да скажи бабушке, чтобы самовар вздула, замерзла я шибко, – сказала Анна, присаживаясь перед ребёнком на корточки и поправляя на нём шапку. – А я следом, тихонько пойду, – продолжила она, разворачивая Васятку в сторону от Лукерьи Демьяновны.

– Хорошо, Аннушка, поспешай, а то бабуля нас заждалась уже! – ответил ей мальчик и не оглядываясь поскакал в сторону дома, так и не заметив мать.

Анна выпрямилась и, дождавшись, когда маленькая фигурка скроется в сумерках, решительно пошла к осуждённым.

– А ну стой! – крикнул ей хриплым, простуженным голосом солдат, охранявший людей. – Стой, кому говорю! Стрелять буду!

Прицелился в неё из винтовки.

– Да подожди ты стрелять, – раздался голос Гришки, оказавшегося здесь же, он обсуждал что-то с начальником караула. – Местная это, лекарка, травами лечит, может, и твоё горло вылечит.

Анна молча подошла к осуждённым и, встав напротив Лукерьи Демьяновны, начала снимать с себя тулуп, валенки, тёплый платок с головы.

– Тю, да она у тебя оглашённая, – сказал солдат, показывая на неё пальцем.

Анна также молча подала тулуп и валенки Лукерье Демьяновне, дрожавшей от холода в тонкой осенней одежде и туфлях.

– Спасибо, – одними губами сказала женщина, и обе они знали, что речь идет не об одежде.

– Нет, ты и впрямь дура набитая, – ругался Гришка, сбрасывая себя тулуп и накидывая ей на плечи.

Затем, глядя как перебирает она ногами в шерстяных носках по ледяной дороге, приказал:

– Живо домой, пока не простыла.

Прогулка не прошла для Анны даром, её ослабленное долгим нахождением на болотах и переломом ноги тело не смогло сопротивляться, и девушка свалилась в горячке. Следом за ней, как косточки домино, повалились домочадцы, в здоровых остались только дети, которых Гришка вовремя отвёл к своей матери. Сам он метался между тремя взрослыми, обтирая тела и насильно поя с ложечки каждого из них. Слабая от болезни Анна успела рассказать, чем лечить их, и он старался изо всех сил, падая с ног от усталости. К сожалению Люба пережить болезнь не смогла, возраст и лишения последних лет сделали своё дело. С помощью соседей Григорий изладил гроб, вырыл яму на местном кладбище, покойницу тайно отпел священник, и укутанная в сто шуб Анна, которую он привёз на кладбище на санках, потому что силы оставили её, смогла попрощаться с матерью согласно обрядам Ёлошенского.

Да уж пройдёт-то зима лютая,

Да и стают снеги белые,

Придёт весна красная…

Слушая, как причитают над могилой соседки, пыталась она выдавить из себя слезу, но не сумела, словно враз вытекли из неё все жизненные соки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Кути – угол возле печи