Смерть по частям

Лидия дала Анне не один совет насчет сна, гимнастики и свежего воздуха, время от времени она прописывала девушке препараты ртути, чтобы облегчить боль. Насколько же это все бесполезно, подумала Лидия. Советы звучали нелепо и покровительственно.

Лидия стала читать дальше. Огонь в камине угасал, остались одни угольки, и Лидия засветила керосиновую лампу, стоявшую на столе.

Характер болезни становился яснее.

Причиной визитов Анны были психосоматические недуги: головные боли, миалгии, боль в животе. Симптомы всякий раз исчезали после непродолжительного лечения, боли никогда не усиливались, не требовались ни хирургическое вмешательство, ни больница. Анна регулярно являлась на осмотр чуть не каждые восемь недель – такого Лидия еще не видела. Насколько же прав был отец: общее проявляется через частности. Лидия часто замечала, что тоска по дому или горе выражается у пациентов в виде непонятных болей, от слабой до мучительной. Анна приходила к ней за утешением.

Через год после первого появления Анны записи Лидии перестали быть чисто медицинскими. Она прочитала запись, сделанную в конце прошлого декабря, незадолго до Рождества.

19 декабря 1874 года. Сегодня у А. не было причин являться на осмотр, она ни на что не жаловалась. Отвечая на вопросы, плачет, эмоционально неустойчива, с трудом говорит полными предложениями. Рассказывает, как мать умирала от рака груди (почти семь лет назад).

Лидия отложила журнал. Удивительно, сколь сильными были воспоминания, ставшие причиной этой записи. Тот декабрьский визит казался тусклым пятном на фоне веселых предпраздничных дней. Они сидели в смотровой и глядели, как падает за окном снег.

– Может быть, вы хотите рассказать мне, как вы тогда жили? – спросила Лидия.

– Это было страшное время. – Глаза Анны налились слезами – ее горе было еще свежо. – Она тяжело болела, угасала у нас на глазах. Но тяжелее всего была боль. – Анна закрыла глаза. – Какие муки она терпела из-за того разреза… Врач сказал, что он не заживет. Ничего нельзя поделать – только терпеть.

Рак груди плохо поддавался лечению, тем более что многие пациентки являлись к врачу слишком поздно. Но лечение в любом случае давало мало надежды. Лидия понимала, с чем столкнулась мать Анны: следствием удаления опухоли стала жгучая боль в груди, открытая рана загноилась – для того только, чтобы, промучившись несколько месяцев, больная стала жертвой роковой инфекции. Именно по этой причине опытные хирурги отказывались оперировать таких больных. Они отказывались не потому, что им было не жаль пациенток, они лишь хотели уберечь их от неминуемых предсмертных страданий.

Анна вздрагивала, по ее щекам текли слезы. Они приносили облегчение, словно освобождая от многолетней тоски.

– Мама не хотела морфин. Говорила, что он не позволит ей быть с нами. Но она так страдала! Я сидела возле ее постели. Она спала беспокойно, металась во сне.

– Сколько вам тогда было лет?

– Двенадцать.

Анна, не отрывая глаз от промокшего насквозь платка, стала завязывать углы.

– Отец был сам не свой от горя. Нам с Сарой пришлось взять все на себя. Сара начала вышивать на заказ. Я работала посыльной в лавке и присматривала за соседскими детьми, мне за это платили.

– Вы с Сарой учились в школе?

– Только в сельской. Отец считал, что нам достаточно уметь читать и писать, но мама настаивала, что нам надо учиться дальше.

На лицо Анны лег отсвет надежды, словно сквозь мрачные воспоминания пробился луч света.

– Она постоянно читала нам. Экономила деньги, чтобы покупать нам книги. Чтобы у нас была своя библиотечка. Мы заучивали стихи и читали их вслух, как в театре. Глупо, правда?

– Нет. По-моему, ничего глупого в этом нет.

– Мне кажется, другие считали, что мы задаемся. Но мама всегда поддерживала нас. Она хотела, чтобы Сара стала учительницей. – Анна закрыла лицо руками: на нее снова нахлынули чувства. – Мне так ее не хватает! Вы бы ей очень понравились. Она верила, что нам по силам стать такими, как вы.

Лидию тронула тихая страстность этих слов.

– Но когда мама умерла, нам пришлось выживать. Вскоре после ее смерти умер от воспаления легких отец. Я решила искать место прислуги и не жалею об этом. Я должна была сделать это – и сделала. Жаль только, что пришлось бросить школу.

Нелегкий путь Анны во многом походил на путь самой Лидии. После смерти отца на долю ее семьи тоже выпало немало испытаний. Они впали в нужду, ставшую для Лидии жестоким ударом после идиллического детства. Их дом забрал банк. Лидия с матерью поселились в пансионе, их жизнь пошла прахом. Но в дни самого глубокого отчаяния в Лидии окрепла воля. Она продолжала учиться и в конце концов заслужила право на стипендию в женском колледже.

– В этом мы с вами похожи, – сказала она Анне. – Я тоже потеряла отца совсем юной. Наша жизнь изменилась. Я много лет жила в бедности.

Анна недоверчиво взглянула на нее.

– Пусть вам пришлось оставить школу, но вы можете продолжать образование. Ваша матушка была права: возможностей много. Я знаю, что это правда.

Лидия сняла с полок, тянувшихся по стенам медицинского кабинета, несколько книг.

– Мой отец тоже возлагал большие надежды на чтение. – Она положила перед Анной “Листья травы” Уитмена. – Это была наша с ним любимая книга. С тех пор, как отец умер, я часто перечитываю книги, которые он мне оставил. В такие минуты он как будто рядом со мной. Словно какая-то его часть все еще здесь.

Лидия сама удивлялась своей откровенности – она мало кому рассказывала о горе, которое испытала после смерти отца.

– После его смерти мне казалось, что от меня мало что зависит, но книги переносили меня в иные, далекие края. – Лидия улыбнулась, глядя, как Анна держит книгу. – Уверяю вас, у меня полные закрома.

С того дня в ее медицинском журнале стали появляться списки книг, которыми она делилась с Анной. Лидия делала короткие дополнения: “Понравились «Грозовой перевал» и «Джейн Эйр» – неудивительно. В следующий раз – «Городок» и, возможно, «Крэнфорд» миссис Гаскелл?” Лидия записывала сведения о лекциях, библиотеках и книжных магазинах, которые могла бы посетить Анна. Они стали членами какого-то странного еретического ордена: Лидия помогала Анне не только как врач, между ними крепло взаимопонимание. За год их встреч Анна стала читать гораздо больше, она начала интересоваться более сложной литературой. В числе последних книг Лидия записала “Мидлмарч”, “Домик в Оллингтоне” и “Большие надежды”3.

Лидия перевела взгляд на стену над каминной полкой – там она повесила три акварели, заказанные у одного художника из Конкорда, привет из далекого прошлого, образ дорогих ей мест. Ее любимая акварель висела в центре, на ней был изображен пруд, увиденный сквозь сумрачный лес. Лидия купалась в этом пруду. Она подошла к книжной полке и коснулась корешка “Листьев травы”. На первой странице было написано: “Мисс Лидии Нараяни Уэстон в день рождения. Не придавай значения ничему, что оскорбляет твою душу”. Лидия улыбнулась совету отца; за много лет чернила выцвели. Она открыла заложенную страницу, где было одно из ее любимых стихотворений.

Я верю, что былинка травы не меньше звездных путей,И что лягушка шедевр, выше которого нет,И что черника достойна на небе быть украшением гостиной[1].

“Какая торжественная похвала красоте природы! Разве с ней что-нибудь сравнится?” – подумала Лидия. Она опустилась на колени перед камином и поворошила затухающие угли. С каким удовольствием она устраивала свое гнездо! Она тщательно отбирала рисунки и книги, расплачиваясь за них самостоятельно. Независимость защищала Лидию, как латы, но вдруг эта броня отделяет ее от ее же чувств? Главным для Лидии стала потребность защититься от пережитой в детстве катастрофы. Обещание, которое она когда-то дала матери, и сейчас руководило ее жизнью.

В воспоминаниях было мало утешения. Вот они с матерью сидят в тесной комнатушке, тускло мерцает свеча. Лидия словно заново ощущала усталость тех дней, ведь когда привычный ход вещей нарушился, жизнь Лидии стала бесцельной. Она поступила работать на фабрику. Нужда в деньгах была такой жестокой, что Лидия готова была уступить, сдаться перед тяжкой необходимостью выживать. Она сказала матери, что хочет бросить учебу. В полумраке комнаты профиль матери походил на очертания статуи. Она с трудом дышала – горе взяло с нее непосильную пошлину, сделало физически слабой. Но сил на жестокий спор с Лидией у нее хватило.

– В твоей жизни будут и другие дни. Не позволяй страху стать твоим советчиком, – страстно, как всегда, говорила мать.

Лидия мало знала о юности матери, о ее надеждах. В детстве она, простодушная, ни о чем подобном не спрашивала. Но в горе и лишениях отчетливее проявилась сила материнского характера. Они вели бухгалтерские книги – формально считалось, что это забота брата, но именно мать показала себя опытным счетоводом. Деньги мало-помалу накапливались, и наконец семья смогла расплатиться с кредиторами.

Лидия закрыла журнал и положила его на деревянный ящичек с прозекторскими инструментами. Конспект был готов. Завтра они с Харланом проведут первое в этом семестре лабораторное занятие по топографической анатомии для новых студенток. Она живо помнила ту смесь беспокойства и возбуждения, которую сама испытала, впервые попав в анатомичку. Это было очень личное, торжественное переживание: она помнила уроки независимости, преподанные матерью, помнила, как твердое намерение преодолеть обстоятельства позволило ей стать врачом. Может быть, решительность Анны тоже была следствием того, что девушка потеряла мать?

Лидия смотрела, как угасает огонь, смотрела на изменчивые тени на стене. Смотрела, пока ее не сморил сон.

8

Студентки сбились в стайку в небольшом кабинете перед главной анатомической лабораторией и, тревожно переглядываясь, ожидали инструкций. В помещении с толстыми стенами было сыро, будто в подземелье, в воздухе висел резкий запах формалина. Длинные фартуки полностью закрывали платья. Одна из четырех студенток отчетливо побледнела, другая то и дело оттягивала накрахмаленный белый воротничок – ей не хватало воздуха.

Почти всем им предстояло увидеть мертвое тело впервые в жизни. Однако Лидия подозревала, что девушек пугает не вид распростертых на столе останков. Источником страха были жуткие молчаливые наблюдатели, кошмарная публика, смотревшая на них с немым осуждением. На полках, вытянувшихся вдоль стен, помещались самые разнообразные черепа, пристально взиравшие на живых темными дырами незрячих глаз. В кабинете была собрана мрачная библиотека memento mori – черепа всевозможных форм и размеров. Одни оставались гладкими и нетронутыми, другие разрушила болезнь, сделав их поверхность пористой, как губка, осколки кости торчали, как зубья пилы. Под черепами хранились другие кости, давным-давно разлученные с обладателями: лучевые и локтевые, большие и малые берцовые, шаровидные суставы, а также бедренные и плечевые кости, ключицы и ребра. Все они были аккуратно снабжены ярлыками, готовые к осмотру. Во многих имелись круглые отверстия от пуль, другие, перепиленные посредине, являли собой свидетельства ампутации. Время смягчило жестокий облик смерти, придав отдельным костям гладкость и белый блеск.

Антее, вечному неофициальному мажордому колледжа, эта картина казалась чудовищной. “У нас и так довольно хулителей, а ты еще и пугаешь студенток. Пусть образцы хотя бы хранятся в закрытом шкафу”, – не раз просила она мужа.

Но Харлан оставался неумолим. Здесь нечего бояться, внушал он ученицам. Мертвое тело – ваш учитель. Харлан начал собирать кости еще во время войны, когда служил полковым хирургом. Лидия знала, что он следовал примеру своего собственного наставника – хирурга-первопроходца доктора Томаса Мюттера из Медицинского колледжа Джефферсона; Мюттер пожертвовал свою обширную коллекцию образцов Колледжу врачей для просветительских целей. Никто не оскорблял останки, Харлан с образцовым почтением относился к усопшим и к тому, чему они могли научить студентов. Лидия время от времени слышала рассказы о других медицинских колледжах, где шутники-студенты совали скелетам в зубы сигару, лихо нахлобучивали шляпу на череп или фотографировались с ними. Харлан не потерпел бы такого поведения ни от студенток, ни от служащих факультета.

– Подойдите поближе к столу, издалека вы ничего не увидите, – благожелательно позвала Лидия.

Она вела подобные занятия уже много лет, хотя предмет их был далек от избранной ею специальности. С самого первого дня в Женском медицинском колледже Лидия могла оставаться в лаборатории до бесконечности; Харлан быстро заметил ее способности, уверенную руку и спокойствие, с которым она делала дело, и предложил ей стать ассистенткой, препарировать тела для вскрытия. Работа эта требовала методичности, которой так хотелось ее дисциплинированному уму, а также позволяла покончить с неоднозначностью этого занятия.

Публика все еще побаивалась так называемых похитителей трупов, цинично давивших на скорбящие семьи. Ходили слухи, что трупы крадут с кладбищ под покровом ночи. Еще жива была страшная память о Душителях, это жуткое прозвище заслужили Уильям Бёрк и его подельник Уильям Хэр – эдинбургские убийцы, которые продавали тела своих жертв некоему анатому. Люди мало понимали, что изучение трупов необходимо для научных исследований, которые позволят студентам-медикам приобретать навыки, необходимые, чтобы лечить и оперировать пациентов.

В таких опасениях была и доля правды: медицинских школ в Филадельфии становилось все больше, отчего трупов не хватало. Трупы шли нарасхват, и при таком дефиците тайная торговля мертвецами процветала. Районы побогаче выставляли на кладбищах стражу, но у бедных районов такой возможности не было. Тела доставляли с бедняцких кладбищ, или из богадельни Олд Блокли, или из лечебницы для душевнобольных, иные тела добывали в тюрьмах после казни. Время от времени из полицейских моргов привозили неопознанные тела тех, кто пал жертвой болезни или забвения, а также самоубийц. Причина смерти часто оставалась неизвестной, однако иногда тела раскрывали свою тайну: почерневшие, измученные легкие свидетельствовали об эмфиземе и жизни, отданной заводу; бугристая увеличенная печень, покрытая диффузными узлами, – о циррозе; некротическая опухоль разъедала гладкую полость кишечника.

Труп лежал на столе лицом вниз, студентки могли видеть лишь спину. Голову мертвеца прикрывала белая тряпица. Студентки открыли секционные наборы с безупречно вычищенными металлическими инструментами. Лидия настояла на том, чтобы они вынули все инструменты: закругленные и заостренные скальпели для надрезания и рассечения, зажимы для тканей, изогнутые ножницы и инструмент потяжелее – распатор для хрящей. Были здесь и приспособления менее ясного назначения: три цепочки с острым крючком на конце соединяла в центре круглая петля – казалось, ею можно удушить человека. Инструмент, походивший на орудие пытки, служил для того, чтобы при рассечении отводить крупные органы в сторону.

Вскрытие началось со спины, где ткани устроены не так сложно, что давало возможность студенткам поупражняться в технике рассечения. Харлан руководил ученицами. Он наблюдал, как Лидия указывает на кости-ориентиры: гребни и ости лопаток, выступы позвонков, которые начинались у затылочного бугра и тянулись вниз, на грудные и поясничные позвонки. Мертвец был очень худ, и позвонки проступали через кожу.

Лидия сделала первый надрез – по центру спины – и заставила студенток повторить ее движение, она брала их руки в свою, показывая, с какой силой следует надавливать. Кожа трупа, скользкая и как будто ненастоящая, отличалась от кожи живого человека по текстуре. Лидия показала, как отделить лоскут кожи, как разрезать мышцу вдоль и аккуратно отвести кожу в сторону, чтобы не повредить подкожные ткани и фасции. Работа походила на раскопки, и вскоре они уже видели поверхностные мышцы спины, trapezius и latissimus dorsi, большую и малую ромбовидные мышцы, соединявшие лопатки с позвоночным столбом, serratus posterior, levator scapulae. “Не зря вы скучали на уроках греческого и латыни, вот и знания пригодились”, – заметила Лидия. Студентки рассмеялись избитой шутке, однако Лидия заметила, что скованность отпустила их.

Она показала добавочный нерв, тянувшийся вдоль края трапециевидной мышцы, и место, где грудоспинной нерв и артерия уходили глубоко в мышцы и жир. Сложная работа продвигалась медленно, рассекать слой за слоем следовало очень внимательно.

Они уже полностью погрузились в работу, как вдруг скрипнула дверь лаборатории.

– Сэр? – На пороге стояла одна из студенток. – Пришли из полиции. Говорят, что хотят поговорить с вами.

– Да, разумеется. – Харлан отложил скальпель, вытер руки полотенцем и распорядился, чтобы студентки продолжали. Лидия вопросительно взглянула на него.

Харлан вышел в приемную, которую студентки прозвали мансардой.

Посреди комнаты, держа шляпу в руках, стоял Фолькер. Рядом – полицейский помоложе.

– Доброе утро, Томас. Входите, пожалуйста, – пригласил Харлан.

Харлан Стэнли познакомился с Фолькером, когда тот расследовал очередное убийство – смерть наступила в результате сложного огнестрельного ранения. Чтобы разобраться в преступлении, инспектор основательно проштудировал руководство Харлана по полевой хирургии и благодаря своему упорству познакомился и с трудами Харлана на тему боевых ранений, и с самим Харланом. За прошедшие годы врач поучаствовал в расследовании нескольких дел, требовавших острого ума и знаний. Иногда они с Фолькером не сходились во мнениях, и тогда их отношения ненадолго прерывались, но в основе их всегда лежало взаимное уважение.

Фолькер прошел через длинную комнату, мимо шкафчиков, где студентки держали личные вещи. Стены украшали анатомические диаграммы, пришпиленные медичками.

Харлан представил полицейских Лидии. Она со встревоженным лицом встала рядом с Харланом.

Сержант Дейвис опасливо продвигался между столами, ему явно было не по себе. Некоторые трупы лежали неприкрытыми, с подсунутыми под лопатки деревянными блоками – так тела принимали нужное для вскрытия положение. Опустошенные оболочки казались лишь тенями тех людей, которыми они когда-то были. Дейвис старался не поднимать глаз.

Над каждым столом свисала металлическая конструкция с растопыренными лапами, казалось, еще минута – и цирковой акробат, уцепившись за нее, начнет выделывать трюки в воздухе. Но металлические лапы служили ответвлениями газовых трубок, на концах их крепились газовые рожки, дававшие свет.

– Я пришел насчет той молодой женщины, о которой вы меня спрашивали. Пациентки доктора Уэстон. – Фолькер коротко поклонился Лидии. – Несколько дней назад я отправил констебля по адресу ее нанимателей, на Уинфилд-плейс. Ему сказали, что она ушла и с тех пор не появлялась. Никто не знает, вернется она к работе или нет.

– Понимаю, о ком вы говорите. – Харлан раздул ноздри. Его разозлило, что Фолькер так запросто выложил ужасную новость в присутствии Лидии.

– Разговор не терпит отлагательств, – продолжал Фолькер. – Вчера в Виссахикон-крик обнаружили тело женщины. Не знаю, как сообщить об этом. Придется показать вам.

– Вы уверены, что это она? – Лицо Лидии приобрело пепельный оттенок.

Следователь достал из кармана записную книжку, в правом нижнем углу черными чернилами значилось “АННА УОРД”. Под именем был указан адрес.

Лидия качнулась вперед, прижав ладони к щекам.

– Предварительный осмотр не позволил установить личность погибшей. Тело раздулось от воды, черты лица искажены, но мы нашли вот это.

Фолькер, сдвинув в сторону ботинки и сложенное платье, высыпал на стол содержимое бархатной сумочки.

Перед ними лежали недолговечные признаки чьей-то жизни: посеревший от старости льняной носовой платок, авторучка, несколько почтовых карточек, подвеска и маленький блокнот.

– Что думаете? – Фолькер взял в руки подвеску – небольшой медальон на тонкой золотой цепочке.

Забрав у него медальон, Харлан щелкнул крышечкой, открыв углубление, призванное хранить чей-нибудь образ.

– Моей сестре подарили такой, когда она выходила замуж. В одном углублении ее портрет, в другом – ее мужа, – сказал он. В медальоне не оказалось ничего, кроме свернутой прядки русых волос.

Они занялись одеждой. К платью из простой ткани была подшита плотная нижняя юбка с тюлем, вода почти не повредила ее. Полицейские разложили найденную одежду на черном лакированном столе.

Какую жалость вызывают все эти вещи, подумал Харлан. Ему вспомнились ранцы, которые они находили рядом с убитыми солдатами, – драгоценные сувениры, бессмысленные для других людей. Безвестная молодая женщина и подумать не могла, что дорогих ее сердцу вещей будут касаться чужие руки.

– Предположим, девушка намеревается покончить с собой. Она выбирает уединенное место, где ей никто не помешает. Снимает пальто, складывает его и бросается в реку. А вот личные вещи вызывают подозрения. Если она хотела совершить самоубийство там, где ее никто не увидит, почему она просто не кинулась в реку, чтобы покончить со всем разом? Почему мы нашли ее вещи так легко? – спросил Фолькер.

– Она хотела, чтобы мы узнали, кто она. Хотя, вы говорите, записки не было? – спросил Харлан.

– А может, она оказалась в воде уже мертвой? – предположил Фолькер.

– То есть ее убили, а потом инсценировали самоубийство? – уточнил Харлан. – Возможно. Утопление печально известно тем, что в этом случае определить причину смерти чрезвычайно трудно. Вода помогает убийцам скрыть преступление.

– Полицейский хирург после первичного осмотра подтвердил смерть от утопления, – сказал Фолькер. – Он считает, что оснований для вскрытия нет, но я с ним не согласен. Вы упоминали, что девушка появилась в лечебнице у доктора Уэстон в расстроенных чувствах, после чего без следа исчезла. Прошло две недели – и ее труп обнаружен в реке. Очень подозрительно.

– Очень, – согласился Харлан. – Надо как можно скорее осмотреть тело.

– Я знакома с ее сестрой, – сообщила Лидия. – Когда Анна исчезла, она очень встревожилась. Я уверена, она даст нам разрешение на вскрытие.

Фолькер кивнул, и полицейские встали, готовясь уходить. Студентки собрались в маленьком помещении перед анатомичкой. Возвращаясь к прозекторским столам, они тихо переговаривались.

Харлан увел Лидию в маленький кабинет и закрыл за собой дверь.

– Я опоздала. Тянула время, когда следовало действовать. Я обещала сестре Анны, что наведу справки. Как мало я сделала! – Глаза Лидии наполнились слезами, голос дрогнул.

Харлан тоже чувствовал груз вины. Почему он не поговорил с Фолькером раньше?

– Не вините себя, – попросил он, хотя знал, что просить об этом бесполезно.

Лидия покачала головой:

– Знали бы вы эту молодую женщину, Харлан. Самоубийство… Нет, невозможно!

– Фолькер с вами согласен.

– Но как он докажет, что это убийство?

– Для этого мы ему и понадобились, – сказал Харлан.

Он вдруг почувствовал себя уставшим и постаревшим. Он отмахнулся от слов Лидии как от пустых тревог – и вот та молодая женщина погибла. Харлан поднялся и подошел к застекленному настенному шкафчику, в котором держал свои хирургические инструменты. В выдвижном ящике хранились медали за отвагу на поле боя – он был хирургом в составе Восемьдесят первого Пенсильванского полка. Харлан достал видавший виды медицинский несессер, прошедший с ним всю ту проклятую войну. Дыра от пули зияла в шагреневой коже, как рана. Сейчас в несессере содержались начищенные, готовые к работе хирургические и прозекторские инструменты. Спасая живых, Харлан воздавал дань уважения мертвецам – тем, кого он не сумел спасти.

Разрушительный гул сражения при Фредериксберге преследовал Харлана всегда, хотя он никому не говорил об этом. Смерть была его спутницей, она въелась в его жизнь, но горнилом, закалившим характер Харлана, стала война. Мастерство, проявленное им в полевых госпиталях, принесло ему славу, но он оставался неизменно скромным. История Анны затронула его за живое. Харлан глубоко сожалел о безвременном конце молодой жизни, но еще больше его мучила мысль о том, что он подвел Лидию.

Лидия невидящими глазами смотрела перед собой.

– Я поговорю с Сарой. Я должна сделать для нее хотя бы это.

– Необязательно. Мы с Фолькером можем взять разговор на себя.

– Нет, я хотела бы сказать все Саре сама. А еще, Харлан, я хотела бы ассистировать при вскрытии.

На этот раз Харлан понял, что Лидию не отговорить.

– Как вам будет угодно, доктор Уэстон.

Часть вторая

Вызов на дом

9

Фолькер и Дейвис стояли на крыльце. Часы показывали половину одиннадцатого утра. Дейвис легонько постучал дубинкой по дверному молотку. По улицам гулял резкий ветер с реки. На тощей шее Фолькера в несколько слоев был намотан темно-красный шерстяной шарф – подарок жившей в Мюнхене сестры.