Смерть по частям

– Откуда вы приехали?

– Мы живем возле Хейвертауна. Решили, что чем дальше от большого города, тем лучше для Джона. Сказать по правде, наш дом – темные деревенские комнатушки. Зато я могу брать работу на дом и присматривать за Джоном. Живем мы все же недалеко, и Анна иногда приезжает навестить нас.

Сара сбросила пальто, под которым оказалось ситцевое платье в мелких васильках, и села.

– Я знаю, что Анна ходила к вам на прием. У нас она не появлялась две недели. На нее это непохоже, она приезжала регулярно.

По молочному стеклу двери проплывали силуэты студенток, спешивших по коридору.

– Когда я видела Анну в последний раз, она была чем-то очень огорчена. Но ей не терпелось уйти, она отказалась от осмотра.

Лидия была так занята в колледже и больнице, что не успела поговорить с Харланом. Сказал ли он инспектору Фолькеру об Анне?

– Может быть, она решила отдохнуть, погостить у кого-нибудь из подруг? – предположила она.

Сара покачала головой:

– Она все равно дала бы мне знать.

– А в последнее время вы замечали в ее поведении что-нибудь странное?

– Нет. Она приезжала в воскресенье, мы обедали вместе, как всегда. Даже прогулялись, вывезли Джона в кресле. Он стал слишком слаб, чтобы ходить. – Сара неубедительно улыбнулась. – Анна не давала нам пасть духом.

– Вы не знаете, у Анны были друзья в доме, где она служила?

– Я знаю, что она нравилась другим девушкам, Анна мимоходом упоминала пару имен.

– А молодой человек?

– Не знаю. Наверное, вам это покажется странным – мы же сестры, у нас нет секретов друг от друга…

Сара задумалась, Лидия смотрела на нее. Молодая женщина опустила взгляд, пальцы теребили платье на коленях.

– Возможно, у нее кто-то и был. – Сара взглянула на Лидию, ее лицо было затуманено тревогой. – Но наверняка я не знаю.

– Почему вы так думаете?

– В последние несколько раз ей явно хотелось поскорее уехать. Хотя обычно она старалась побыть с нами подольше. Может быть, она собиралась на свидание.

Возможно, Анна держала это в секрете, подумала Лидия, потому что новость могла бы сильно огорчить Сару. Вдруг появление поклонника нарушит зыбкое равновесие их жизни?

– Вы не пытались поговорить с ее нанимателями, навести справки? – спросила Лидия.

Сара покачала головой.

Лидия ее понимала: если Сара, попав в богатый дом через вход для прислуги, начнет расспрашивать, куда делась одна из горничных, ее просто выставят вон.

– Поэтому я и пришла к вам. Я понимаю, что прошу слишком многого, но не могли бы вы поговорить с ними? – Сара заговорила громче, выдержка изменила ей. – Я так боюсь за нее!

У Лидии не было никаких прав являться к нанимателям Анны. Но попытаться выяснить, что происходит со служанкой, которую никто не видел уже две недели, показалось ей разумным.

– Она считала вас своим другом. Прошу вас! Мне больше не к кому пойти.

Лидия поколебалась. Она понятия не имела, что может означать исчезновение Анны. Лидия мало что знала о жизни девушки, за исключением того, что Анна сама ей рассказывала, но думала, что выяснить подробности необходимо. Сара лишь подтвердила ее опасения. К тому же Лидия сама говорила Анне, что сделает все, чтобы помочь ей, стоит только Анне послать ей весточку.

– Продиктуйте мне адрес, Сара. Я сделаю все, что в моих силах.

6

Фолькер и Дейвис ждали людей, которых направил к ним полицейский хирург. Они почти три часа прочесывали участок леса, где нашли труп, после чего Фолькер решил расширить район поисков. Склон круто спускался к самому берегу, где среди камней попадались и крупные валуны. Погода в последние недели стояла холодная, но без дождя или снега, и грязи на промерзшей земле почти не было. Признаков чужих отпечатков или следов полицейские не обнаружили. Фолькер надеялся, что девушка оставила на берегу что-нибудь, что помогло бы установить ее личность. Тропинки к северу от этого места заросли и разбегались во все стороны.

Фолькер отправил Дейвиса на поиски вверх по течению. Сержант не возражал: он хорошо знал этот участок реки. В детстве мать частенько просила его погулять здесь с младшими братьями и сестрами, и Дейвис рад был возможности сбежать из меблированных комнат, от пронзительных детских воплей и оглушительных соседских ссор. Младшие братья и сестры Дейвиса, визжа от удовольствия, убегали от него по широкой дорожке: он был великан-людоед, явившийся в замок, чтобы похитить раскрасневшихся от восторга дам и рыцарей. Лес здесь был чем-то средним между лесом и парком, особую таинственность ему придавали развалины старинных мельниц, которых на этом берегу было множество. То и дело попадались крытые мосты, обветшалые стены и ведущие в никуда потайные каменные двери, которые остались здесь со времен Войны за независимость.

В лесу стояла тишина; время перевалило за полдень. Дейвис глубоко вдохнул, ощущая запах мха и сырости. С места, на котором он стоял, открывался хороший вид на спокойную реку, петлявшую между деревьями, там и сям ее заслоняла листва. Дейвис попытался представить себе молодую женщину, которая прошла по этой дорожке последние в своей жизни шаги.

Находка ждала их через полдня, примерно в миле от места поисков, где течение становилось особенно бурным. Река разливалась здесь почти на четверть мили, и черная вода выглядела жутковато. Дейвис сошел с дорожки и полез через камни у самой кромки воды. Они чуть не пропустили затон, скрытый за густыми кустами. Дейвис раздвинул подлесок, и внезапно они оказались на полянке. Дейвис с торжествующим возгласом повернулся к полицейским.

К ним присоединился возникший словно из воздуха Фолькер.

– Ага! – возбужденно воскликнул он.

Они вошли в “тайник”, над головой аркой смыкались ветки. Полицейские, сгрудившись, слушали, как плещет вода в затоне, – других звуков здесь не было. На берегу, на плоском валуне, ждало свою владелицу сложенное пальто. Внизу притаились кожаные ботинки с пуговками, сбоку лежала черная сумочка. Казалось, кто-то пришел сюда искупаться и вот-вот вернется. Фолькер прошелся по периметру, заглядывая в кусты. Дейвис склонился над вещами.

– Сэр, пальто, похоже, из той же ткани, что и платье.

Фолькер нагнулся. Полностью развернув пальто, он осмотрел подкладку и ощупал карманы.

– Ярлыков из ателье нет. Покрой простой, но пальто хорошего качества.

Дейвис смотрел, как шеф изучает ботинки. Как детские, с грустью подумал он. Фолькер сунул в ботинок свою большую ладонь, поднял его, расшнуровал, ощупал жесткую кожу и снова поставил.

– Вот здесь нас и ждет клад. – Фолькер потянулся за бархатной сумочкой. Теперь уже оба сидели на площадке, скрестив ноги. – Женщина приходит сюда, чтобы наложить на себя руки. Она хочет покончить с собой быстро и незаметно. Вы правы, сержант, слишком все аккуратно, будто театральный реквизит. Одежду оставили на видном месте, а не сунули как попало в кусты.

– Она хотела, чтобы ее вещи нашли, – сказал Дейвис.

– Вот именно. Или кто-то другой хотел, чтобы ее вещи нашли.

Фолькер положил сумочку на землю и раскрыл ее, внутри они заметили тоненькую записную книжку и изящный мешочек для косметики, стянутый шелковым шнурком.

– Займемся пока тем, что нашли. Заберите вещи, ничего не пропустите. Встретимся в участке.

7

Сидя за круглым дубовым столом, Лидия просматривала свои записи в ожидании начала первой в этом семестре встречи диссертационного совета. Для получения степени доктора медицины требовалось “собственноручно написать работу оригинального содержания, предмет которой имеет прямое отношение к медицине”, эта туманная формулировка обещала простор для творческих поисков.

Иногда такие встречи принимали характер состязаний, во время которых руководители факультетов отстаивали избранные их студентками темы.

Наконец все расселись и приготовились к беззлобной схватке: хирурги – с терапевтами, сотрудники лабораторий – с практикующими врачами. Антея и Харлан сидели напротив Лидии и физиолога Виктории Бейли. Сегодня среди факультетских преподавателей было новое лицо – доктор Ричард Харпер, которого факультет, по выражению Антеи, “позаимствовал” в Пенсильванской больнице, пока один из профессоров находился в отпуске. Харпера им рекомендовал их коллега, товарищ Харпера по Гарварду. Войдя, Харпер приветствовал всех величавым наклоном головы.

– Добро пожаловать, доктор Харпер. Как видите, это наброски будущих научных работ. Слушательницы старших курсов должны написать их к концу семестра, но мы приветствуем, так сказать, ранних пташек. Для сравнения я отобрала несколько прошлогодних сочинений. – Антея изучила список. – Прекрасные темы: и хирургия, и фармакология, и фундаментальные научные вопросы. Наши прозелитки тоже здесь, как же без них?

Каждый год в списке оказывались темы, имеющие отношение не столько к медицине, сколько к просвещению. Среди последних работ были “Алкоголь: врата безнравственности” и “Венерические болезни и то разрушительное влияние, которое они оказывают на общество”. Студенток мягко направляли в сторону более научных аспектов их сочинений.

– Итак, вот они, самые первые планы: “Гранулёматоз легких”, “Сифилис”, “Осложнения при ревматическом пороке сердца”, “Ртуть и ее токсичность”, “Аппендицит”, “Хирургическое удаление опухоли яичников” и, наконец, “Просветительский долг врача”, – прочитала Антея.

Доктор Харпер фыркнул.

– Что здесь смешного? – Антея пристально посмотрела на него поверх очков.

– По-моему, последнюю тему едва ли можно счесть образцом интеллектуальной строгости. Полагаю, у нас тут не воскресная школа, а питомник будущих врачей?

– Боже мой!.. Пригрели змею на груди, – прошептала Лидии Виктория.

– Прошу прощения, сэр, но список вопросов широк, студенткам есть из чего выбрать, – заметила Антея.

– А вам не кажется, что некоторые темы звучат, увы, неубедительно?

Харпер взял из стопки прошлогодних сочинений работу под названием “Роль общественного здоровья и гигиены” и взмахнул ею в воздухе.

– От своих собственных студентов я требую соблюдения известных академических стандартов, – объявил он. – И они не ждут, что с ними станут нянчиться или позволят им заниматься чем-нибудь несложным.

В кабинете воцарилась тишина, такой наглости никто не ждал. Харпер вел себя как гость, который явился на ужин и оскорбляет хозяев.

Глядя на него в упор, Лидия думала: “Да как он смеет? Как он смеет умалять их труд? Сколько в нем самодовольства”. Харпер – рыжий, причесанный на пробор, с безукоризненными, похожими на лисий мех усами – с высокомерной улыбкой смотрел на собравшихся.

Ей много раз случалось иметь дело с мужчинами вроде Харпера – мужчинами, которые подвергали сомнению ее знания и ум. Обычно ей удавалось отмахнуться от них, она говорила себе, что оскорбления, если обращать на них внимание, отвлекут ее от работы. Но только не сегодня. Лидия думала о своих студентках, о лишениях, выпавших на долю многих из них. Она вспомнила, как сама только-только приехала в Филадельфию, полная сомнений в себе и в том, удастся ли ей закончить обучение. Сейчас Лидия вела прием уже больше десяти лет, но ей до сих пор приходилось снова и снова доказывать, что она знающий, опытный врач. Да, годы борьбы потребовали немалых жертв. Людям вроде Харпера этого не понять. Лидия ощутила, как в душе нарастает гнев. Хватит на сегодня вежливости и скромности. Лидия – младшая из преподавателей факультета, обычно помалкивавшая Лидия – заговорила:

– Вам было бы полезно прочесть кое-какие из этих работ. Ваша пристрастность – качество, прискорбное для ученого, – мешает вам быть объективным.

Харпер залился краской, отвратительные красные пятна поползли вверх по шее.

– С чем именно вы не согласны? С тем, что долг врача – просвещать общество? – продолжала Лидия. – Вспомните об Игнаце Земмельвайсе и родильной горячке. О Джозефе Листере и антисептике, необходимой во время операции. Их труд изменит жизнь общества. И вы еще сомневаетесь в необходимости просвещения?

– Я не то чтобы не согласен, м-м… – Харпер запнулся, не зная, как обратиться к Лидии.

– Доктор Уэстон, – произнесла Лидия с нажимом на слове “доктор”.

– Я лишь хочу сказать, что выбор тем до некоторой степени объясняет, почему медицинское сообщество испытывает недоверие к учебным заведениям вроде этого. Глубины мышления недостает.

“Зачем этот проклятый дурак явился сюда? – в бешенстве подумала Лидия. – Чтобы доложить медицинскому сообществу, что мы не способны ни лечить, ни учить?”

– Наши студентки уже не один раз демонстрировали, сколько всего они знают и умеют, – сухо сказала она.

– Вы меня не так поняли, доктор Уэстон. – Харпер одарил всех угодливой улыбкой. – Своей репликой я лишь хотел начать разговор. Но вы дали еще один повод для критики. К чему такая вспыльчивость? Мы всего лишь обсуждаем темы студенческих работ. Именно в такие минуты и становится ясно, что женщины не сумеют держать себя в руках, когда речь пойдет о жизни и смерти.

– Доктор Харпер, вы ведете себя просто глупо. Ученому никак не пристало высказывать бездоказательные предположения. Неужели вас этому учили в медицинской школе?

Харпер огляделся в поисках поддержки, но собравшиеся сидели с каменными лицами.

– Вы закончили, доктор Харпер? – Антею буквально распирало от негодования. – Если уж мы взялись выносить скоропалительные суждения о женщинах, позвольте мне прибавить еще одно: мы знаем, как делать свою работу. Верно?

И совет приступил к обсуждению тем. Время бежало быстро, особенно после того, как Харпер откланялся, сославшись на дела поважнее.

– Прекрасное начало, – подвела итог Антея. – А сейчас давайте прервемся. Какого кошмарного человека на нас напустили! Но не тревожьтесь, доктора Харпера я беру на себя.

Когда они, все вместе, вышли из кабинета, Лидия прислонилась к стене и перевела дух. Переждав остальных, она подошла к Харлану.

– Молодец, Лидия. Думаю, Харперу полезно было послушать правду о себе.

– Спасибо. Не сомневаюсь, что Антея разделается с ним на свой манер. Но сегодня утром ко мне кое-кто приходил, и я хотела бы с вами поговорить.

И Лидия пересказала ему слова Сары Уорд о том, что родные не видели Анну уже две недели.

Харлан явно встревожился.

– Я говорил с Фолькером, но от него пока нет вестей. Можно наведаться к нему завтра утром, после занятий в анатомичке.

Лидия кивнула.

– Может быть, поужинаете сегодня с нами? Мы с Антеей будем рады вашему обществу.

Лидия, тронутая его заботой, все же ответила на предложение вежливым отказом. Она очень устала, встреча словно опустошила ее, а из-за исчезновения Анны она и вовсе не находила себе места. Следовало дать себе передышку и провести вечер дома.

День уже клонился к вечеру, когда Лидия вышла из здания колледжа. Улицы заполняла пестрая толпа, в которой смешались заводские рабочие и чиновники, ремесленники и студенты. На углу Ридж-авеню Лидия наняла кэб, который повез ее домой. С высокого сиденья открывался волшебный вид на город, Филадельфия разворачивалась перед ней, как на сцене. Кэб влился в толчею экипажей, омнибусов и грузовых фургонов и медленно покатил по улице. В воздухе висел запах дровяного дыма. Уже зажигались высокие газовые фонари, словно изящные ожерелья нанизанных огней.

Когда Лидия приехала в Филадельфию учиться, ее взгляды на мир и опыт, ограниченные до той поры жизнью дома и учебой в женском колледже, существенно расширились. Энергия Филадельфии сделала ее свободнее, Лидия наслаждалась новообретенной независимостью. Шли послевоенные годы, большой промышленный город обретал свое неповторимое лицо, его кураж смягчало чинное квакерское влияние. Коммерция процветала, здесь производили все, что только можно вообразить: уголь, железо, бумагу, древесину; здесь выделывали текстиль, здесь отгружали товары, готовые отправиться дальше по огромной сети железных дорог, ветвившейся, как оленьи рога. Центр города рос, становился все многолюднее, сохраняя, однако, дух маленького городка, застроенного тесно стоящими домами вперемешку с фабриками и магазинами.

Центр Филадельфии был распланирован в соответствии с заветами Уильяма Пенна: границами его служили реки Делавэр и Скулкилл, с севера на юг протянулись Броуд-стрит и нумерованные улицы, а улицы с трогательными названиями в честь елей, сосен или каштанов пересекали этот район с востока на запад. Проехав по Броуд-стрит, кэб оказался в центре города. Здесь шло строительство, и Лидия оглядела элегантные здания, которым предстояло вместить ратушу и прочие городские службы. Величественное сооружение окружало внутренний двор, на каждой стороне у здания имелись надвратные башни, под которыми могли свободно проезжать экипажи. Повсюду ощущались ширь, бодрый оптимизм: в следующем году Филадельфия готовилась принять Всемирную выставку, которая должна была разместиться в Фейрмаунт-парке.

Лидия попросила кучера свернуть на Честнат-стрит, свою любимую улицу. Филадельфия в изобилии предлагала изысканные развлечения, старательно соревнуясь с Нью-Йорком. Лидия жила здесь не первый год и успела открыть немало источников удовольствия: театры и мюзик-холл, изящные отели “Гранд-Хаус” и “Континенталь”, огромные универмаги, предлагавшие любую роскошь, о какой только можно помыслить, горделивые особняки, которыми можно восхищаться на расстоянии.

Однако для Лидии город всегда тесно переплетался с ее собственными путями, она смотрела на него сквозь призму медицины. Соперничать с благородными медицинскими школами Филадельфии могли лишь очень немногие учебные заведения страны. Лидию восхищало солидное научное сообщество и то, как слаженно оно работает с издателями медицинских учебников, производителями хирургических инструментов и принадлежностей, с лечебницами ортопедическими и глазными. Она вошла в этот мир, в нем она обрела цель своей жизни.

Возница остановил кэб на Вашингтон-сквер. Расплатившись, Лидия зашагала по знакомым улочкам старого центра к дому. Она очень устала. Поднявшись на три пролета, Лидия оказалась у двери своей квартиры, угнездившейся на верхнем этаже старого дома. В прихожей Лидия сняла плащ, разулась и с благодарностью оглядела свое убежище. Гостиная напоминала пассажирский салон на корабле, книжные полки тянулись от пола до потолка. На пол Лидия постелила старинные коврики-дхурри, украшавшие когда-то отцовский кабинет, с тех пор прошло немало времени, но синие и золотые нити все еще рождали в груди теплое чувство. На стенах висели лесные этюды в рамках, напоминавшие Лидии о местах, где прошло ее детство, и выцветшие акварели, изображавшие чайные плантации в Дарджилинге, где выросла ее мать.

Окна комнаты выходили на деревья в сквере напротив. Предвечерний свет уступал место сумраку, но Лидия видела не деревья сквера – перед глазами у нее покачивались тени деревьев, росших в укромных уголках сада ее детства, там, где лес граничил с полями. Лидия почувствовала, как знакомая грусть окутывает ее, словно плащ. Образы приходили незваными – двери в ее прошлое. Она услышала отцовский голос – “Наконец-то можно отложить уроки!” – и вспомнила, как лежала на вытертых ковриках перед поющим огнем. Заслышав отцовские слова, маленькая Лидия вскакивала в восторге: она обожала их совместные вылазки и предвкушала их уже с утра, собирая сверток с едой. Над садовой дорожкой висела вечерняя дымка. Вот Лидия оглянулась на отца – тот, закрыв глаза, без шляпы, впитывает вечерний воздух, словно бальзам.

Отец любил искать узоры – камешки в ручье, наплывы в оконном стекле. “Они ждут, чтобы их разглядели, – говаривал он. – Мозаика явит себя сама”. Он поощрял детей к ведению дневников, к тому, чтобы они записывали свои мысли. “Упражняйте ум, – наставлял отец, – учитесь мыслить последовательно. Даже если эта способность на время покинет вас, она вас не предаст”.

Мать, укутывая Лидию шалью в эти особые вечера, ворчала: “Что за баловство! И все это, чтобы поглазеть на звезды?” – однако не могла сдержать улыбки. Отец шагал впереди, на фоне черных деревьев вырисовывались их силуэты. Лидия шла через лес за неровным светом фонаря. Между деревьями мягко ухала сова, в короткой траве копошились какие-то зверьки, затихавшие при звуке шагов. На поляне отец расстилал толстый плед, они укладывались бок о бок и лежали молча, пока глаза привыкали к сгущающейся ночи. Мало-помалу начинали проступать драгоценные звезды, одна за другой являя свое великолепие, и наконец небо оказывалось усеяно булавочными головками. И сейчас Лидия словно наяву ощущала сырую траву под пледом, надежное отцовское плечо рядом с собой, чувствовала, как вокруг смыкается ночь.

За ее окнами царила тьма, но комнату заливал свет. Горел в камине огонь, напевал чайник. Лидия закрыла глаза и стала слушать, как потрескивает пламя, однако никак не могла успокоить мысли. Нет, отдохнуть пока не удастся.

Лидия направилась к письменному столу, роль которого выполнял стол чертежный, древесину для него доставили из лесов штата Мэн. На просторной столешнице нашлось место и бумагам Лидии, и самым разным книгам, от работ по ботанике, фармакопее и анатомии до романов и стихов, а также потрепанных английских переводов “Гиты” и “Рамаяны”. Лидия придвинула к себе стопку историй болезни. Раз в семестр ее студентки проводили совместный осмотр пациентов, и теперь перед Лидией лежали записи, сделанные во время этих осмотров: история болезни, результаты осмотра, сведения об условиях, в которых жили и работали пациенты, об их привычках, одежде – обо всем, что могло иметь отношение к лечению. Лидия не уставала твердить, как важны такие записи, она снова и снова повторяла: “Настанет день, когда вы окажетесь с пациентом один на один – может быть, среди ночи, может быть, в хижине в продуваемой всеми ветрами степи. На кого вам тогда рассчитывать? Только на себя!” Студентки посмеивались над ее патетическими речами, но записи вели.

Лидия потянулась к собственному журналу приема и открыла его на заложенной странице. Там были ее первые записи об Анне Уорд – самые общие, непримечательные сведения о пациентке.

– Анна Уорд, возраст: 20 лет.

– Наследственность: отец умер в возрасте 55 лет от заболевания легких, предположительно – туберкулеза. Мать умерла в возрасте 50 лет от рака груди.

– Есть сестра (24 года) и брат (10 лет), брат страдает заболеванием нервно-мышечной системы.

– До настоящего времени пациентка не имела серьезных заболеваний.

– В детстве перенесла корь. В 15 лет перелом лучезапястной кости. Киста яичника. Анемия, вызванная недостатком железа.

– Не замужем.

– Служит горничной.

– Менструации начались в 14 лет. Носят нерегулярный характер, в последний год наблюдается ухудшение.

Лидия терпеть не могла записывать то, что не относится к делу, но все же записывала, потому что так положено. При первичном осмотре она отметила все очень тщательно – как всегда во время первого визита любой пациентки. Лидия перечитала свои записи.

Анна внешне выглядит здоровой. Походка нормальная, осанка ровная, бледности не наблюдается, белки глаз без желтизны, шея гибкая, щитовидная железа не увеличена. Сердечный ритм нормальный, без шумов и помех при выслушивании. Легкие чистые, живот мягкий, печень не увеличена. Мускулатура в тонусе, развита нормально.

Через два месяца Анна снова появилась в лечебнице на Спрюс-стрит.

20 апреля 1874 года. Анна чувствовала себя здоровой, пока два года назад не приступила к исполнению обязанностей горничной. Сейчас она временами испытывает сильнейшую усталость, у нее легко появляются синяки и случаются кровотечения. При незначительных усилиях возникает одышка, которая в периоды отдыха пропадает. Наружных кровотечений не замечено.

Лидия стала читать дальше:

Питание: один раз в день вечером (обязательно), в основном крахмалистая пища. В течение дня ест урывками. Пьет мало воды. Возможности регулярно делать гимнастику не имеет, однако подолгу занимается тяжелой физической работой.

Если слегка изменить детали, под это описание подходил бы чуть ли не каждый ее пациент. Она подозревала у Анны малокровие. Во время осмотра она отметила бледность слизистых оболочек, ускоренный пульс и частое дыхание. Анализы мочи и крови показали недостаток железа. Ничего сложного, подумала Лидия. Она прописала капли и рекомендовала получше питаться, и, похоже, ее совет пошел Анне на пользу.

Через несколько месяцев Анна пришла к ней снова, и Лидия записала:

Периодические боли в животе, в основном под ложечкой. Боль усиливается после еды. Принимала рвотный корень, безрезультатно. Стул и вес без изменений.

Обследование мало что дало, зато боли прошли сами собой. Следующая запись гласила:

А. страдает от постоянных головных болей, которые являются следствием непосильного труда; судорожных припадков или потери сознания не бывает, изменений во внешнем виде также не замечено. Просыпается с головной болью, которая преследует ее весь день.