Смерть по частям

Риту Мукержи

Смерть по частям

Смерть не приходит сразу вся,Но губит по частям —И рану – дав для Жизни шанс —Прижжет блаженно нам…Отсрочку получает Мышь —Ослабит хватку Кот —Чтобы Надеждой раздразнить…[7]

Ritu Mukerji

Murder by Degrees

© Елена Тепляшина, перевод, 2024

© Андрей Бондаренко, оформление, 2025

© “Фантом Пресс”, издание, 2025

Пролог

Она дышала негромко, сбивчиво. Скорчившись за колонной, закрыла глаза и прижалась пылающей щекой к камню, словно его твердыня могла придать ей сил. Несмотря на ночной холод, по спине ручьем стекал пот, и шерстяное платье насквозь промокло.

Она выскользнула из экипажа, когда тот человек остановился напоить лошадь. Он что-то гневно закричал, но она кинулась бежать не глядя. Дома и фабричные склады в этот поздний час тонули во тьме, свет в окнах не горел. Она бежала по безмолвным проулкам, спиной ощущая неумолимого преследователя.

Но вот улица кончилась, она почувствовала, что домов вокруг уже нет. На фоне ночного неба отчетливо вырисовывались очертания деревьев и холма. Да это же вход в Фэйрмаунт-парк. Знакомое место. Она приходила сюда отдохнуть, прогуляться, полюбоваться рекой и лесом.

Она побежала через парк, к реке. Извилистые тропинки вели к живописным фонтанам, днем здесь неторопливо прогуливались целые толпы людей. Но сейчас просторные лужайки и ухоженные кусты маячили во мраке размытыми жутковатыми пятнами.

Взошла луна, озарив водные просторы. На возвышении над плотиной она разглядела сооружения водопроводной станции. Река в ее верхнем течении разливалась мирным прудом с гладкой, как сланец, поверхностью. Вода с тихим плеском переливалась через порожек запруды.

Зря она не осталась там, среди домов. Надо где-то спрятаться.

Она вбежала в первый павильон, похожий на древнегреческий храм, и ее шаги гулко зазвучали в просторном помещении. Изящные строения стояли в ряд, величественные колонны блестели в лунном свете. Настоящее сказочное королевство, только в бальном зале безлюдно. Хотелось вообразить себя нарядной принцессой в ожидании первого вальса, в роскошном платье, волочащемся по полу. Но она спотыкалась, а ноги ослабели и болели от напряжения.

Вся эта красота была искусной маскировкой очистных сооружений, здесь фильтры день и ночь пропускали через себя речную воду, очищая ее для нужд большого города. Под ногами слышалось мерное поскрипывание вращающихся колес. Где-то наверняка есть дверь, которая ведет в машинное отделение. Если бы только она сумела пробраться вниз.

Первая дверь. Прошу тебя, господи. Подергала ручку. Заперто. Она отчаянно заколотила в дверь, навалилась плечом. Нет, заперто накрепко. Она бросилась к следующему строению, снова потянула дверь. Тоже заперто. От ужаса стало трудно дышать, но она подавила рыдания.

Вот и последняя площадка над плотиной. Дальше бежать некуда. Она остановилась и перегнулась через ограждение. На лицо попали брызги воды, падавшей внизу изящной дугой. Ниже запруды река пенисто бурлила и устремлялась дальше. Она много раз приходила сюда, на самый верх плотины, и стояла, завороженная видом воды, стремительно менявшей свой облик.

Сняв пальто и ботинки, она забралась на ограждение. Пальцы ног замерли над бездной. Она раскинула руки, наслаждаясь секундой свободы. Сердце тяжело билось после погони. Но это место не пугало ее – напротив, здесь ее ждет благословенное освобождение. Она крепко сжала в кулаке висевший на груди медальон.

И заставила себя оглянуться. Так и есть – он здесь, хотя в темноте его не видно, он закутан в плащ с капюшоном, скрывающим лицо. И он знает, что она сейчас сделает. Фантом обрел пугающие формы и бросился на нее. Собрав последние силы, она оттолкнулась и прыгнула.

Часть первая

История болезни

1

Доктор Лидия Уэстон украдкой посмотрела на часы. Сидевшая на смотровой кушетке пациентка, Дилайла Таунсенд, упрямо вскинув подбородок, перечисляла свои бесконечные жалобы. При каждом вдохе ее корсет протестующе скрипел.

– Эта усталость меня замучила. Я уже после завтрака ни на что не способна, хоть снова спать ложись. Может быть, мне нужны капли?

Лидия положила стетоскоп на стол. Сама она считала, что миссис Таунсенд пошел бы на пользу моцион, но вслух говорить об этом не стала.

Достав стопку бланков, она стала выписывать рецепт; миссис Таунсенд ушла за китайскую ширму одеваться.

Лидия вздохнула. До конца приема ей предстояло заполнить не одну историю болезни, а в жалобах миссис Таунсенд не было ничего нового. Но если этой пациентке не дать выговориться, то ее визит затянется вдвое.

Железо в каплях немногим действеннее, чем плацебо, подумала Лидия. Она тщательно, как всегда, осмотрела пациентку: выслушала сердце и легкие, прощупала живот, отметила пульс, дыхание и температуру. Анализы не выявили ничего неблагоприятного.

Миссис Таунсенд вышла из-за ширмы, подол элегантного платья из кремовой тафты волочился по полу. Лидия понимала, что им повезло: клиника существовала благодаря состоятельным пациенткам, готовым платить за возможность лечиться у врачей-женщин.

Миссис Таунсенд застегнула верхние пуговки лифа. Кольца с драгоценными камнями болтались на худых узловатых пальцах, тыльную сторону ладоней покрывали печеночные пятна. Лидия заметила, как дрожат пальцы миссис Таунсенд, сражавшейся с пуговицами, – ее наверняка мучил жестокий артрит. Глубоко вздохнув, старуха снова терпеливо взялась за пуговицы, и Лидия ощутила укол жалости. От горя никакое богатство не убережет. В прошлом году миссис Таунсенд потеряла единственную дочь, скончавшуюся от ревматической лихорадки, и большая часть ее визитов объяснялась этим печальным фактом.

Лидия протянула миссис Таунсенд рецепт:

– Если хотите, можете принимать капли ежедневно. Но я бы рекомендовала легкий моцион. Начните с ежедневной получасовой прогулки – и почувствуете себя бодрее, – мягко сказала она.

– Наверное, хуже не будет, – согласилась миссис Таунсенд.

– А еще я бы предложила вам отказаться от корсета, – не удержалась от совета Лидия. – Он сильно сдавливает органы брюшной полости и мешает дышать.

Ее слова были встречены молчанием. Потом миссис Таунсенд отважилась на ответ:

– Не знаю, не знаю. Ходить без корсета, мне кажется, не совсем прилично…

– Пожалуйста, попробуйте. Ну что же, до встречи.

И Лидия проводила миссис Таунсенд.

Больницу на Спрюс-стрит основали несколько врачей из Женского медицинского колледжа, пылкие идеалисты, верившие, что медицинская помощь не должна быть привилегией одних лишь состоятельных людей. В больнице лечились рабочие, которых становилось все больше, а множество лавочников, швей и ливрейных кучеров, которых Лидия лечила еще в студенчестве, по сей день оставались верными ей пациентами. Перед Лидией проходили люди самого разного социального положения, претерпевавшие невообразимые болезни и утраты.

В здании, бывшем некогда прядильной фабрикой, все еще держался заводской дух. Сосновые половицы с глазкaми от сучков были до блеска вытерты бесчисленными подошвами, шаркавшими по кабинетам в любую погоду. В бывшем фабричном зале поместились смотровые и регистратура. На втором этаже расположилась небольшая больничная палата с кроватями для тех, чье состояние требовало более пристального наблюдения. Имелся здесь и просторный приемный покой с высоким потолком и большими окнами. На выбеленных стенах висели несколько пейзажей, весьма непритязательных, словно об оформлении вспомнили задним числом. В этой простоте отразился подход основателей больницы: это серьезное место, где люди работают, ничто не должно отвлекать их от дела, которому они служат.

Лидия шла по коридору, и эхо ее шагов отдавалось в пустых залах. Она осталась в больнице одна, последняя группа студенток ушла несколько часов назад. Керосиновые лампы были потушены, и коридор освещал только холодный свет газовых фонарей, проникавший с улицы сквозь окна с частым переплетом.

Лидия закрыла дверь кабинета и на миг задержалась у зеркала, висевшего над раковиной. Она поправила выбившиеся темные волосы, лихо воткнув в них перламутровую шпильку. Отступила и с удовольствием оглядела свое отражение – в темных глазах угадывалась лишь тень усталости. Шелковое жаккардовое платье смотрелось просто, но опытный глаз сумел бы разглядеть его утонченную элегантность, в тусклом свете поблескивали вплетенные в ткань золотые нити. Лидия коснулась брошки из слоновой кости, приколотой над верхней пуговицей. В лекционные дни Лидия одевалась в черное, но позволяла себе одну памятную вещицу – камею, на которой была вырезана фигурка с головой слона. Брошку подарила ей ее мать – англичанка, чье детство прошло в Индии. Лидия с ней не расставалась. Ганеша, дарующий благословение и устраняющий препятствия, всегда приглядывал за ней.

Лидия зажгла лампу, и углы комнаты осветились. Она поплотнее закуталась в кашмирскую шаль, ощущая подбородком шероховатую шерсть; Лидия встряхнула шаль, и от ткани повеяло знакомым запахом сандала. Кабинет, которым по очереди пользовались все врачи, был обставлен по-спартански. Но Лидия, с легкостью чередовавшая роль преподавателя Женского медицинского колледжа с ролью врача, держала все необходимое во вместительном саквояже.

Сев за письменный стол, Лидия вынула из саквояжа записную книжку с золотым тиснением на обложке: “Л. Н. Уэстон, врач”. Просмотрев расписание, она с удовольствием отметила, сколько дел переделала за день. Начинался осенний семестр, и Лидия, как и ее ученицы, предвкушала новый учебный год. Утром она читала лекции в колледже, а после обеда наблюдала за работой своих студенток уже здесь, в больнице на Спрюс-стрит. Студентки, после нескольких лет лаборатории и лекционных залов, горели желанием обследовать пациентов. Лидия объясняла, как вести историю болезни, как проводить обследование, какие вопросы задавать, чтобы как можно точнее поставить диагноз. Пенсильванское медицинское общество все еще упорно противилось их работе, не допуская женщин-врачей в больницы при медицинских колледжах Филадельфии. Лидия стала просматривать список пациентов, отмечая тех, кто был сегодня на приеме. Одно имя – “Анна Уорд” – она обвела в кружок, а рядом изобразила вопросительный знак.

Время шло к шести вечера. Анна должна была прийти на прием несколько часов назад, но так и не появилась. Это было не похоже на нее, щепетильную молодую женщину. Анна служила горничной в богатом доме, и ее, без сомнения, задержала работа. Но Лидия не могла избавиться от тревоги. С тех пор, как она видела Анну в последний раз, прошло уже немало времени.

Они познакомились на публичной лекции, которые читали каждый месяц в больнице на Спрюс-стрит, лекции эти касались в основном питания и гигиены. В лекционные вечера двери оставались открытыми и после приема, а лавки в приемном покое бывали сдвинуты в один ряд. Слушатели сидели бок о бок, словно ожидая новейшего представления в балагане. Чаще всего Лидия избирала темой своих лекций пользу физической нагрузки, хотя выступления на такую тему перед залом, полным рабочих, могли показаться несколько покровительственными. И тем не менее Лидия говорила о целительной силе движения со страстью фанатика. После смерти отца она погрузилась в темный колодец горя, из которого никак не могла выбраться. Прогулки по тихим лесам Конкорда, купание в холодной воде глубокого пруда излечили ее нервы и позволили ей вернуться в этот мир, прийти в себя.

Люди на лекциях собирались разные: кто-то внимательно слушал, а кто-то, казалось, отбывал наказание за неведомое преступление, глядя перед собой пустыми глазами. Многие являлись не по своей воле, их отправлял сюда врач или санитарный инспектор. Лидия говорила с неизменным энтузиазмом. Однажды, после одного особенно воодушевленного выступления, к ней подошла молодая женщина, чей простой наряд указывал, что она горничная или служанка. И все же платье ее было накрахмалено, а кружевной воротничок выцвел, но не обтрепался.

– Спасибо вам, доктор. – Девушка пожала Лидии руку. – Я кое-что записывала. Как будто снова оказалась в школе! – И она показала записную книжку.

– Вы учитесь?

– Ах, если бы! Нет, мне пришлось оставить учебу ради работы. Но благодаря вам я могу узнавать что-то новое.

Девушка представилась, ее звали Анна Уорд. Анна задавала разумные вопросы. Лидия, тронутая ее интересом, захотела узнать, что привело ее в больницу. В манерах девушки чувствовалась сдержанная гордость.

Вскоре после этого Анна стала пациенткой Лидии. Молодую женщину мучили слабость и анемия – следствие тяжелого труда и плохого питания. Однако она слушалась советов Лидии и пунктуально принимала железо в каплях. Закончив курс лечения, Анна продолжила приходить на прием с уже обычными жалобами. Однако, вместо того чтобы обсуждать свои недомогания, Анна засыпaла Лидию вопросами о том, как та получила образование. Она исправно появлялась на лекциях, впитывая предложенные ей знания. Лидия с удивлением поняла, что втянулась в общение: она называла адреса городских библиотек с лучшими читальными залами и даже давала Анне собственные драгоценные томики. Она ощущала родство с этой молодой женщиной, которой так хотелось учиться.

Да, вот эта запись. Лидия видела Анну в день последней лекции. Иногда Анна приходила пораньше, чтобы помочь Лидии приготовить кофе и сэндвичи, служившие приманкой многим слушателям.

Однако в тот вечер, когда Лидия видела ее в последний раз, Анна сильно опоздала. Лекция закончилась, приемный покой опустел. Лидия собирала бумаги, готовясь уйти домой, когда ее прервал отчаянный стук в дверь.

Лидия сбежала в вестибюль. Девушка с трудом перешагнула порог и упала.

– Анна! – испугалась Лидия.

Девушка подняла голову. Сквозь бледную кожу исхудавшего лица проступали голубоватые жилки. Шляпка скатилась на пол, и Лидия увидела потные пряди, прилипшие ко лбу. Анна скорчилась на полу, она явно очень устала.

– Какая я неуклюжая! Наверное, запнулась о порог. Со мной все в порядке. Дайте я только встану.

Лидия проводила Анну в приемный покой, и девушка бессильно рухнула на деревянную скамью.

– Посидите здесь.

Лидия принесла воды, и Анна дрожащей рукой поднесла стакан к губам.

– Спасибо. Простите, что пропустила лекцию. Дел сегодня было столько, что я не могла вырваться.

Лидия протянула ей руку:

– Я рада, что вы пришли. Идемте ко мне в кабинет, так будет лучше.

В кабинете она знаком попросила Анну сесть на смотровую кушетку. Прежде чем девушка успела возразить, Лидия достала из саквояжа стетоскоп и приступила к осмотру. В молчании она прижала палец к лучевой артерии – пульс был неровный и учащенный. Щеки девушки горели, кожа налилась бледно-розовым. Грудь поднималась и опадала в такт быстрому, неглубокому дыханию. Может быть, Анна подхватила инфекцию? Или необдуманно приняла микстуру из тех дешевых лекарств “от всех болезней”, панацеи для страждущих, которую аптекари щедро приправляют спиртом или ртутью? Или это просто реакция организма на непосильную работу?

Анна медленно села и достала из сумочки несколько томиков.

– Вы были правы, больше всего мне понравились стихотворения Теннисона. Я хотела вернуть вам книги. Понимаю, какой ужасной может показаться разлука с этими бесценными друзьями. – Анна поколебалась, губы ее дрожали.

– Необязательно было возвращать книги так скоро, – начала Лидия.

– Я должна их вернуть.

– Вас еще что-нибудь тревожит?

– Нет-нет, я просто устала.

– Это не просто усталость.

Анна покачала головой.

– Обычно мне самой удается оклематься. Позавтракать поплотнее или улучить время для отдыха, когда миссис Бёрт не смотрит.

Может быть, Анна и заболела, но в ее поведении чувствовалось что-то столь странное, что Лидии казалось, будто она разговаривает с незнакомкой, так неестественно и уклончиво звучали слова девушки.

– Почему вы все же пришли ко мне?

Анна взглянула на нее, в темных глазах была печаль.

– Мне страшно, – тихо сказала она.

– Понимаю. Немудрено испугаться, если чувствуешь, что больна, но не знаешь, чем именно.

– Дело не в этом, доктор Уэстон… есть кое-что еще…

– Так расскажите, и я помогу вам. Доверьтесь мне. – Лидия ободряюще сжала ладонь девушки.

– Нет. Простите… Я зря пришла сюда. – Анна резко отдернула руку.

Лидия удивленно отодвинулась. Девушку словно раздирала внутренняя борьба.

Анна затянула шнурок сумочки и встала:

– Спасибо, мне пора. Меня ждут.

– Постойте! Сможете ли вы дойти до дома? Позвольте мне сходить за экипажем.

Лидия торопливо пошла следом за Анной в приемный покой, но девушка не оглянулась. Когда она переступила порог, Лидия окликнула ее:

– Вам стоит только послать мне весточку – и я приду.

Но было уже поздно. Лидия выглянула в окно. В перламутровом небе еще таяли остатки сумерек, но на улицы уже опустилась темнота. По мостовой грохотали экипажи и двуколки с раскачивающимися фонарями. Толпы людей спешили домой – темная, беспокойная человеческая масса, в которой Лидия едва различала фигуры. Анна уже скрылась в ночи.

Все это было почти две недели назад. С тех пор Лидия Анну не видела. Ее отсутствию могло найтись множество объяснений: Анна почувствовала себя лучше, болезнь отступила или же тревоги девушки развеялись. Но Лидию не оставляло чувство, что здесь что-то не так, что она напрасно не придала значения последнему разговору с Анной.

Фитиль в лампе уже едва тлел. Лидия всегда держала под рукой несколько томиков, на случай минутной передышки. Она достала из саквояжа книгу, надеясь, что чтение, как всегда, успокоит ее. Книга оказалась из тех, что вернула Анна.

Лидия поначалу не заметила, что на одной из страниц есть пометка. Страница была загнута, и кто-то оставил напротив одного стихотворения карандашную отметку.

Теней я не увижуИ не коснусь дождя.Глухой останусь к песнеПечальной соловья.И в вечном полумраке,Где не бывает свет,Если смогу, то вспомню,А может быть, и нет.

2

В своей работе сержант филадельфийской полиции Чарльз Дейвис едва ли не больше всего ценил утренний кофе. Устроившись за письменным столом, он с немалым удовольствием ждал, когда ему принесут дымящуюся фарфоровую чашку на блюдечке, с краю которого пристроилось печенье. Дейвис выбился из низов и теперь наслаждался ритуалом столь цивилизованным, что его прежние знакомцы удивились бы.

– Доброе утро, Чарли. – В двойные двери участка неторопливо вошел, помахивая тростью, Томас Фолькер.

“Начальству виднее”, – подумал Дейвис. Фолькер, в сером твидовом пиджаке и таком же кепи, выглядел безукоризненно, словно собрался в половине восьмого утра прогуляться по бульвару, а не засесть на весь день в полицейском участке.

– Похоже, присяжные хотят вернуть на доследование дело об убийстве Барретта, – сказал Фолькер.

– Правда? – Дейвис взглянул на него.

Они с Фолькером несколько недель занимались этим делом не покладая рук. Барретт, зажиточный кузнец из Спринг-Гарден, был найден в собственной мастерской забитым до смерти. Дейвис, наверное, на всю жизнь запомнил, как страшно выглядело место преступления. Череп жертвы превратился в кровавое месиво из кожи, волос и осколков костей. Удары наносили с такой силой, что брызги студенистых мозгов и ярко-красной крови попали на стены и даже на потолочные балки. Стоял конец августа, было душно, и в тесном помещении немедленно завелись мухи и прочая нечисть. Жена Барретта подтвердила, что у мужа было три золотых зуба, только по ним убитого и опознали. Отчет коронера – “Смерть от сдавливания мозга вследствие ударов тупым предметом, нанесенных неизвестным или неизвестными” – казался излишним.

Все было ясно как день: нападение и ограбление, хоть и очень жестокое. Сейф открыт, сбережения за неделю исчезли.

Расхожая фраза “О мертвых или хорошо, или ничего”, по мнению Дейвиса, к этому случаю была неприменима. Жертва снискала всеобщую ненависть, свидетели все как один подтверждали, что покойный, лжец и выжига, постоянно надувал их с деньгами, а в делах отличался совершенной беспринципностью. В подозреваемых недостатка не было. Однако старший инспектор рекомендовал закрыть дело: многочасовые допросы не дали ни одной надежной зацепки. Дейвису с Фолькером случалось расследовать множество жестоких, бессмысленных смертей, подобных убийству Барретта, и на вынесение приговора они не особо рассчитывали.

Однако Фолькер отказывался сдаваться. Он заявил, что избиение слишком жестоко – в нем чувствуется нечто личное. Они с Дейвисом удвоили усилия и принялись опрашивать свидетелей по новой. Проверив со всем тщанием банковские документы Барретта, они выяснили, что безутешная вдова сняла со счета крупную сумму и перевела ее в некий банк в Чикаго, а также, не откладывая дела в долгий ящик, затребовала страховку мужа, весьма значительную. Миссис Барретт забрали на допрос, и она призналась, что убийство спланировали они с любовником. Любовник когда-то работал у Барретта и наносил удары с особым удовольствием.

– Да, это большая удача. Окружной прокурор хочет задать нам пару вопросов. Заканчивайте отчет – и отправимся к нему.

– Слушаюсь, сэр.

Фолькер нравился Дейвису. Они служили вместе уже пять лет, и Дейвис знал, что его шеф, честнейший полицейский, – человек весьма скромного происхождения, как и он сам. Однако сослуживцы относились к Фолькеру с подозрением. Слишком не по-полицейски он выглядел, слишком выделялся на фоне полицейской компании своими безупречными костюмами и старомодными манерами. Приятели Дейвиса, дослужившиеся до чинов повыше, поражались его верности другу: “Неужели ты не хочешь продвинуться, Чарли? Не хочешь обскакать старикана?” Нет, ничего такого он не хотел. Фолькер был независим от кумовства, процветавшего в их участке, от соглашателей, которые подчинялись большим людям из городского совета. Обладая не самым блестящим умом, Фолькер компенсировал этот свой недостаток усердием. Они с Дейвисом раскрыли множество преступлений, разрабатывая все возможные зацепки до тех пор, пока Фолькер не решал, что доволен результатом.

Дейвис засел за отчет, но мирные утренние труды пошли прахом: дежурный объявил, что явился “странный старикашка, который требует, чтобы его впустили”.

– Флотский капитан, сэр. Говорит, у него важное дело. Хочет, чтобы вы его приняли, и без того не уйдет.

Выйдя в вестибюль, Дейвис сразу понял, что Генри Логан не сумасшедший – он просто слегка запыхался, поскольку расстояние до участка преодолел быстрым шагом.

– Успокойтесь, сэр, я должен записать, как вас зовут и где вы живете, – начал было дежурный.

– “Успокойтесь”! – воскликнул Логан. – Как тут успокоиться, когда труп женщины лежит у всех на виду! – Тут он увидел Дейвиса, который как раз обходил стол. – Наконец-то начальство.

Дейвис умоляюще вскинул руку:

– Поймите, сэр, мы должны следовать процедуре. Расскажите, пожалуйста, что вы видели.

– В реке мертвая девушка. Я нашел ее на берегу Скулкилла, в Виссахикон-крик. Вытащил из воды. С полчаса назад, не больше. Она утонула, – зачастил капитан Логан.

Появился Фолькер.

– Нельзя терять времени! – сердито сказал Логан. – Идемте немедленно.

– Море взволнованное, которое не может успокоиться, – заметил Фолькер. – Что ж, ведите нас.

3

– Ба, да это Харлан Стэнли! Ну как, успешно учите юных леди шинковать покойников?

Голос прозвучал так громко и неуместно, что кое-кто из собравшихся в фойе Академии музыки обернулся.

Был вечер вторника; в свете газовых рожков фойе казалось призрачным, словно во сне. Слышался сдержанный говор светских дам, их шелковые платья шуршали по ковру. Мужчины были во фраках, там и сям поблескивали то цепочка золотых карманных часов, то булавка в галстуке. В главном зале сцену украшал позолоченный просцениум с портретом Моцарта, по обе стороны от которого расположились олицетворения Поэзии и Музыки. Вдоль стен полукружьями тянулись ярусы лож. Академию открыли в 1857 году, архитектор Наполеон Лебрун взял за образец интерьеры миланского Ла Скала как дань уважения европейским пристрастиям публики. С тех пор в Академии проводили лекции и общественные собрания, она видела даже Национальный съезд Республиканской партии. Но сегодня вечером это место, исполненное музыки, было особенно прекрасно, сегодня давали Бетховена и Брамса – роскошная программа.

Мясистая ладонь доктора Джозефа Бледшо шлепнула Харлана по плечу и крепко сжала его.

– Как дела, дружище? Надеюсь, медички вас не обижают?

– Неплохо, – ответил Харлан. – Дел, как всегда, много. А у вас?

– Не жалуюсь. Учим лучших студентов в лучших условиях, за что спасибо Пенсильванскому университету.