Black Hearts: Careless Days

В стены, словно вросшие в них деревья, были впечатаны человеческие фигуры. Их тела были искажены, деформированы, некоторые еще сохраняли отдаленное сходство с людьми, другие же превратились в бесформенные, пульсирующие наросты. Из их приоткрытых ртов доносилось непрерывное, неразборчивое бормотание – молитвы, проклятия, бессвязные обрывки воспоминаний, сливающиеся в единый, безумный хор страдания.

То тут, то там из живой плоти стен и пола торчали острые, желтоватые кости, словно ребра какого-то гигантского, погребенного заживо существа.

А в центре этого кошмарного зала, занимая большую его часть, раскинулось огромное, кровавое озеро. Его поверхность была гладкой, как зеркало, и в ней отражался багровый свет, исходящий от стен и потолка. Над этим озером, свисая прямо с чудовищного, живого потолка, возвышалась не менее чудовищная конструкция. Она отдаленно напоминала изображения Вавилонской башни из древних манускриптов, но была словно вывернута наизнанку, ее шпиль указывал не вверх, к небесам, а вниз, в кровавые глубины озера. С ее мокрых, органических стен непрерывно капала густая, темная кровь, оставляя на поверхности озера расходящиеся круги, нарушая его зловещую гладь.

А посреди этого кровавого озера, словно оскверненный алтарь, виднелся небольшой островок, сложенный из отполированных добела костей – черепов, ребер, берцовых костей, сплетенных в жуткий, неестественный узор.

Хубрис, первым шагнувший в этот зал, остановился на мгновение, его лицо не выражало ничего, кроме холодной решимости. Остальные Дьяволы последовали за ним, их шаги гулко отдавались в этом огромном, жутком пространстве.

Мори, обычно такая беззаботная, сейчас настороженно оглядывалась по сторонам. Ее серые глаза расширились, в них отражался ужас этого места. Она инстинктивно прижалась ближе к Сатаниелю, ее рука сжимала край его одежды.

Гера, увидев это воплощение демонической скверны, еще крепче стиснула свою книгу с писаниями. Ее губы беззвучно шевелились, произнося слова молитвы. Все ее существо было напряжено, готово в любой момент обрушить на врага всю мощь своей веры.

Сатаниель напрягся еще сильнее, чем обычно. Его огромные мышцы вздулись под одеждой, а в глазах застыло выражение суровой, непреклонной ярости. Он чувствовал, что здесь их ждет не просто стычка с рядовыми демонами, а нечто гораздо более серьезное, битва с самим воплощением зла этого места.

Кто не изменился ни на йоту, так это Акид и Ирва. Акид, по-прежнему сгорбившись и засунув руки в карманы, лениво оглядывал зал, словно это была очередная скучная музейная экспозиция. Его лицо не выражало ни страха, ни удивления – лишь вселенскую скуку.

Ирва же, напротив, казалось, была в восторге. Ее бирюзовые глаза горели нездоровым азартом. Она облизнулась, ее губы растянулись в хищной, предвкушающей улыбке.

– О-хо-хо! – протянула она, ее голос был полон предвкушения. – А вот это уже по-нашему! Кажется, нас ждет настоящая вечеринка! Интересно, какая монструозность вылезет из этой… лужи?

Ирва, с ее неуемным любопытством и полным отсутствием инстинкта самосохранения, уже было протянула руку, чтобы ткнуть пальцем в маслянистую, кровавую поверхность озера, как вдруг зал ожил.

Из самых дальних, самых темных его уголков, со скрежетом и стонами, начали выдвигаться чудовищные механизмы. Они были выкованы из того же багрового, живого металла, что и стены, и их движения были резкими, дергаными, словно у гигантских, несмазанных марионеток. Зубчатые колеса вращались, поршни с шипением двигались, а из их недр доносился низкий, утробный гул.

Вросшие в плоть стен люди, или то, что от них осталось, внезапно всполошились. Их бормотание, до этого тихое и монотонное, переросло в громкий, многоголосый хор, полный страдания, безумия и чего-то еще, неописуемо жуткого. Слова по-прежнему не поддавались пониманию, но в самом их звучании чувствовалась первобытная, нечеловеческая тоска.

Костяной островок в центре озера затрепетал. Кости, из которых он был сложен, с сухим щелканьем поднялись в воздух, закружились в безумном, призрачном танце, словно невидимая рука собирала их для какой-то чудовищной цели.

Машины, выползшие из стен, теперь нависали прямо над кровавым озером. Их многочисленные манипуляторы, увенчанные крюками, клешнями и какими-то буравящими инструментами, пришли в движение. Они хватали витающие в воздухе кости, скручивали их, сплетали с кусками живой плоти, которую отрывали от стен, и с ржавыми, металлическими конструкциями, которые извлекали из собственных недр. Это было похоже на кошмарную фабрику, на которой собирали нечто невообразимо ужасное.

Их жестокий, богохульный труд длился недолго. Наконец, из этого хаоса плоти, костей и металла начала формироваться фигура. Огромная, металлическая тварь, возвышающаяся над кровавым озером, словно древний, забытый бог. У нее были гигантские, перепончатые крылья, чей размах, казалось, мог бы накрыть весь зал. Голову венчала огромная, металлическая маска ворона, из многочисленных прорезей которой зловеще сверкали десятки алых, механических окуляров, каждый из которых, казалось, жил своей собственной, злобной жизнью. В своих когтистых, непропорционально длинных лапах, заточенных, словно мясницкие ножи, тварь сжимала оружие – огромное, двуручное, древковое, напоминающее топор палача, но увенчанное не прямым лезвием, а чем-то, что больше походило на гигантский, изогнутый серп, или на кривое лезвие от плахи, предназначенное для отсечения не голов, а самих душ.

– Вот он я! – пророкотал голос Раума, теперь он исходил от этой металлической химеры. Голос был полон торжества и силы. – Предстал перед вами во всей своей красе, ничтожные "Дьяволы"!

Тварь, покачиваясь, сделала несколько шагов по кровавой глади озера. Удивительно, но ее костлявые, птичьи ноги не проваливались, а ступали по поверхности, словно по твердой земле, оставляя за собой лишь легкую рябь.

Его многочисленные окуляры сфокусировались на Хубрисе.

– А ты, предводитель этой жалкой шайки, – Раум обращался прямо к нему, его голос сочился ядом и насмешкой, – ты действительно веришь, что эти жертвы, эти сотни тысяч жизней, которые ты готов принести на алтарь своей лживой, иллюзорной победы, имеют хоть какой-то смысл? Твой так называемый "Отец" послал вас сюда не за победой, глупец!

– Не слушай его, Хубрис! – тут же воскликнула Гера, ее голос дрожал от напряжения, но в нем звучала непоколебимая решимость. Она шагнула вперед, выставляя перед собой свою книгу, словно щит. – Это слова демона, сотканные из лжи и обмана! Впуская его ядовитые речи в свою душу, ты обрекаешь ее на вечные мучения и страдания! Не поддавайся!

Но Раум, казалось, только этого и ждал. Он наслаждался этим моментом, этой возможностью посеять семена сомнения и раздора в сердцах своих врагов. И его взгляд, полный древней, нечеловеческой мудрости и злобы, не отрывался от Хубриса.

Раум, не обращая внимания на пламенные возражения Геры, продолжал свое медленное, величественное шествие по кровавой глади озера, приближаясь к берегу, на котором застыли Дьяволы. Каждый его шаг сопровождался тихим всплеском, и волны, расходившиеся от его костлявых ног, несли с собой тошнотворный, приторно-сладкий запах запекшейся крови и гниющей плоти.

Он едко усмехнулся, его многочисленные алые окуляры сверкнули насмешливым огнем, и его взгляд обратился к Гере.

– А ты, маленькая, слепая монашка, – его голос сочился сарказмом, – ты так отчаянно цепляешься за свою веру, так жаждешь любви своего "Отца". Но скажи мне, дитя, неужели ты и впрямь думаешь, что ему есть до тебя дело? До той, с кем он сотворил это… это злодеяние? – Раум, казалось, видел ее насквозь, зрел в самый корень ее души, в ее самые потаенные страхи и сомнения.

– Ты так глупа и наивна, – продолжал он, его голос становился все более вкрадчивым, ядовитым, проникающим под кожу. – Ты не способна узреть всей чудовищной картины, которую нарисовал твой так горячо любимый "Отец". Ты не видишь, какой монструозности ты служишь, какие бесчеловечные, отвратительные поступки ты готова совершить ради идеала, которого не существует! Ради мира, которого никогда не будет! Ради лжи, которая так искусно обманула тебя и твоих… собратьев!

– Замолчи, исчадие ада! – Гера выкрикнула, ее голос дрожал, но не от страха, а от ярости и отвращения. Она твердо отбросила его слова, отказываясь вслушиваться в эти ядовитые, но такие соблазнительно-сладостные речи демона.

Раум, наконец, вышел на костяной берег. Он остановился, крепче сжимая в своих когтистых лапах огромное, палаческое оружие. Теперь он возвышался над Дьяволами, словно исполинская, ожившая статуя смерти, отбрасывая на них длинную, колеблющуюся тень. Его металлическое тело скрипело и стонало при каждом движении, а из сочленений доспеха вырывались струйки пара и дыма.

Но Дьяволы не испытывали страха. Их лица были серьезны, их тела напряжены, но в их глазах не было и тени сомнения или ужаса. Они смотрели на эту демоническую машину, в которой был заключен дух, само естество Демона-Башни, с холодной, расчетливой решимостью.

Раум издал последний, громогласный рокот, который, казалось, заставил содрогнуться сами основы этого ада.

– Пришло время для пиршества! – провозгласил он, его голос гремел, как похоронный колокол. – Пиршества коршунов! Я приглашаю вас, маленькие, глупые "Дьяволы", упасть прямо ко мне! К красным, вечным пескам Шеола! Я предлагаю вам почетные места в моей пасти, дабы вы могли разделить со мной вечность! Дабы вы могли воочию пронаблюдать, как сотрутся в пыль эпохи, как сгинут цивилизации, как весь ваш жалкий мир захлебнется в ржавчине и отчаянии! Вкусите же моего гнева!

С этими словами он высоко поднял свое чудовищное оружие, его алые окуляры вспыхнули нестерпимо ярким светом, и весь зал наполнился предчувствием неминуемой, кровавой развязки.