Механическое солнце

Человек за липким лакированным столиком напротив Лимана был похож на вытащенную из раковины улитку и засунутую с замшелый костюм. Его болезненная бледнота сливалась с серостью пасмурного дня, гармонировала с ней. Лиман то и дело переводил взгляд с его тонкого полупрозрачного носа, сквозь который просвечивал сизый хрящ, на руки в черных перчатках. Между манжетой и тонкой черной оборкой виднелась полоска сизой кожи. Лиман давно не испытывал к нему отвращения, скорее легкую тревогу от точных паучьих движений – едва различимая под толстым рукавом пальто рука то и дело подносила чашку к тонкогубому рту. В том, что эти же пальцы могут легко и точно свернуть любой массивности шею, он нисколько не сомневался.

– Игор, как Архипелаг называют у тебя дома? – Лиман давно допил кофе и теперь плавными движениями чашки размазывал остатки гущи по тонким стенкам. За окном нехотя расходилась толпа. Ворота церкви все еще были приоткрыты, хотя санитары уже вынесли тело и затолкали в больничную карету. Помощники констебля отгоняли любопытных от широкого крыльца, на котором даже издалека виднелись бурые пятна.

– Так и называют.

Лиман кивнул. Чашка в его руках дрогнула, и темная полоска пересекла похожий на голову лошади рисунок.

– Я слышал, что на юге его называют столицей и никак иначе. Вроде бы как дань уважения к тем временам, когда кроме наших островов вокруг было только неизвестное море. Но я всегда слышал в этом легкую насмешку, такую, знаешь, – Лиман пощелкал пальцами, подбирая слово, – снисходительную. Вроде того как когда флот Близнецов охраняет наши берега по какому-то древнему как нашивки на моем кителе договору. Все равно что вытирать брюзжащий рот немощному, но когда-то могучему отцу. Не находишь?

– Ты говоришь крамольные вещи, фишер.

Лиман усмехнулся.

– Решил меня оскорбить? Оставь эти прозвища для Гримма и подобных ему. Я тебе плачу и за это требую уважения.

Игор едва заметно растянул уголки губ и тут же прикрыл насмешливую улыбку чашкой.

– Ты мне платишь. Платишь Игору и потому не можешь просить об уважении. Только о светской беседе, которой я лишен в своем доме, а старые книги и настенные паразиты, знаешь ли, неважные собеседники. И еще об информации. Все эти разговоры об уважении вызывают боль в моих суставах, – он промокнул губы салфеткой и уставился в окно. – Ты им не поможешь? – Игор указал в сторону окна. Больничная карета уже укатила вниз по улице в сторону городского морга, куполом возвышающегося над старым рыбацким поселком. Полыхнула вспышка фотоаппарата.

– Не мой округ. Констебль Керн неплохой человек, но приставать к нему с вопросами и предлагать помощь – редкая бестактность, – Лиман подался вперед и спросил в полголоса, стараясь не смотреть в впалые рыбьи глаза. – Настоятель Клод как-то причастен к тому, что произошло с дирижаблем? Если да, то как именно? Я не слишком верю в совпадения – Архипелаг слишком густонаселенное место для такой роскоши как совпадения. Каким-то неведомым чудом это дело досталось мне, а не Новаку и, прежде чем я придумал, как от этого можно отвертеться, выясняется, что наш пришелец – гость из Жерла Хета Рой подкупает моего агента в мире воров Гримма, чтобы украсть единственную нормальную улику со склада – механического болвана автопилота, единственного свидетеля происшествия. И в тоже время наш общий любимец легарий, видимо не за стопку талеров, а по доброте душевной, списывает механизм на склад, откуда его уводит настоятель этой церкви поклонения шестеренкам. Не многовато ли событий для одного дня? Я плохой констебль, но какие-то странные липкие нити между этими субъектами я вижу. Потому и спрашиваю – настоятель Клод в этом замешан?

Игор неспешно снял перчатки и вытянул из кармана пальто пухлый блокнот, ощетинившийся закладками. Из другого кармана он извлек тонкие очки-бритвы и усмехнулся.

– Память уже не та, любезный фишер. Приходится пользоваться вечной благородной бумагой, которая способна пережить и меня и уж тем более тебя.

Лиман поморщился.

– Клод Жино. Родился на Малых Островах еще в то время, когда они были под властью Конкордии, там же и прожил половину своей совершенно бесполезной жизни. Два раза сидел за решеткой. Последний раз за сочинение безграмотных революционных стишков для местной партии сепаратистов, в которой тайно состоял, но не просидел и года – освобожден по амнистии новой оккупационной администрацией Близнецов. Первый раз – за ограбление рыбного магазинчика. После освобождения искал себя, ночевал в приютах и на улицах, пока однажды не увидел новенький блестящий символ из трех шестеренок на крыше старой ратуши. Близнецы – республика вояк и инженеров, куда приходят они, туда следует за ними и культ механизмов. Не знаю, насколько он проникся с первые дни идеями поклонения вращающимся железкам, но первый храм только открылся на Малых островах и ему отчаянно требовались адепты и слуги. Клод сменил рваное пальто на мантию магистра, затем на рясу настоятеля, в которой и проходил с широкой улыбкой на лице почти четыре года, завлекая харизмой и хитростью все новых и новых людей в храм. Уже не за горами маячило продвижение и не какое-нибудь, а сан Верховного Механика Малых островов, когда вскрылись некоторые неприятные моменты. Оккупационная администрация островов сменилась вполне светской, обросла бюрократией и контрольными службами, которые и накопали довольно интересные и сомнительные контракты Механической церкви и местных магнатов на закупку узловых частей, для соединения отдельных элементов алтаря – такая непрерывно тикающая штука в центре храма.

– Я в курсе.

– А я продолжу. Цена была явно завышена, а цифры пожертвований – напротив, были куда ниже реальных. Судья Церкви Ангстрема прибыл на острова почти сразу вместе со своими инквизиторами и начали жестоко и точно копать под Клода. Обыски выявили в его келье довольно приличные запасы островной валюты и сомнительные вещи – книги о Культе Тишины, о котором никто ничего не знал. Пользуясь этим досадным для судьи фактом, Клод сознался вот всех коррупционных делах ради личной наживы, но последним его заявлением была фраза о том, что ни одним своим действием он не нанес вреда механизмам и делу церкви. Как ни чесались руки у судьи – к слову, довольно благородного человека, выдворить Клода за пределы церкви он не смог, поскольку действительно серьезного преступления против механизмов он не совершал. Что до личной наживы – не более чем мерзкие недостатки органической плоти, о чем он воодушевленно заявил на суде с презрением указав на свое тело. Обвинение в причастности к другим культам подтверждения не нашло – сомнительные книги не содержали призывов к уничтожению машин, да и принадлежность их Клоду Жино всячески им отрицалась. Учитывая, что инквизиторы не гнушаются подбрасыванием липовых улик, эту часть обвинения просто убрали из протокола. Клод оказался разжалованным до миссионера. Но надо знать этого человека, успевшего получить приличное образование и авторитет поверх гнилой душонки афериста, чтобы понять, что мириться с новым положением он не собирался. Обосноваться на Архипелаге ему помог случай – во время пожара в квартале механиков, начавшегося после взрыва на гидролизной фабрике, сильно пострадал и остался калекой местный настоятель. Насколько причастен к этому сам Клод, мы опустим. Важно лишь то, что временно местный приход возглавил он. А уже через месяц конклав Церкви получил письмо со смелыми утверждениями, что именно в этом храме произойдет важнейшее для всего культа событие – преодоление второй черты Тьюринга. Он запрашивал разрешение официально остаться настоятелем храма и продолжить работу над проектом, результаты которого – к слову довольно впечатляющие для конклава – также легли на их стол. Говорили, что Клод действительно много работал и почти не покидал храм. И, разумеется, он делал все, чтобы его работа увенчалась успехом. Положить стопку талеров на стол легария, чтобы забрать один из самых совершенных механизмов придуманных инженерами Близнецов – автопилот воздушного лайнера – не самое значимое из его сомнительных действий, как я думаю.

Лиман отставил чашку и посмотрел в окно. Зеваки исчезли. Ветер колыхал обрывки тряпичной ленты у приоткрытых дверей храма. Ротозеи Керна как обычно забыли смотать и унести с собой. Бурые пятна на ступенях никуда не исчезли.

– Ты заходил к нему, верно? Вчера, насколько мне известно. И привел с собой этого ученого-ищейку из Жерла.

– Ты следишь за мной тоже? – с нескрываемым неудовольствием и нотками угрозы спросил Лиман, заранее зная, что ответ будет расплывчатым или насмешливым.

– Не всегда. Только когда уверен, что мне заплатят. И это был как раз тот случай. Например, твой коллега Новак был бы рад узнать, насколько паршиво ты ведешь дела. Я это не серьезно, конечно, но отчасти так и есть, – Игор раскрыл свой блокнот и выудил запрятанную между страниц листовку с основными постулатами Церкви Ангстрема. – Клод пытался вручить тебе вот это, верно? И твоему приятелю тоже, но у того оказались зашиты карманы, поскольку приличный костюм он купил накануне вылета и не успел привести его в порядок.

– Ты издеваешься надо мной!

Игор улыбнулся, обнажив синеватые ровные зубы.

– Вовсе нет. На этот раз нет. Я был там и все видел – сидел во втором ряду и дожидался службы. Вся беседа с настоятелем была для меня небольшим бесплатным театром. А вот брошюрку я поднял и прихватил с собой. И тебе следовало, – он раскрыл ее и провел костлявым пальцем по нижней строчке. Едва заметный бледный шрифт, сильно отличающийся от острых жирных букв в постулатах веры, складывался в короткие слова северного диалекта островного ланга: «Спасите меня». – Будь у тебя немного эмпатии и сообразительности, ты бы брал настоятельно вручаемые тебе записки. В них может оказаться масса интересного. Например, призыв о помощи. Допустим от человека, который уже много недель не покидает стен храма.

Лиман поиграл желваками. Игор раздражал своей правотой почти так же, как и ценами за свои услуги.

– Что ты делал там? Не говори, что решил сменить свой склеп на келью.

Игор ответил бледной тенью улыбки и нацепил перчатки. Блокнот отправился вглубь его пальто.

– Что ты, фишер! Просто у нас не так много любопытных мест в городе, которые рады приютить Игора в пасмурный день. А тикающий звук алтаря меня на удивление успокаивает.

Лиман отвернулся к окну. Идея о том, что Клод был пленником своей же церкви и отчаянно просил о помощи – не так уж глупа. В конце концов, он был из тех людей, которые берут деньги у сомнительных личностей на сомнительные проекты. Типы куда неприятнее Гримма вполне могли держать его за толстыми стенами храма и контролировать работу, которая сулила неплохие барыши или хотя бы проценты с того, что Клод успел у них занять.

«Отпечатаны неделю назад в типографии Морша», – кажется так он сказал, протягивая буклет. Уже тут следовало включить мозги. У клана Морша есть порты, рынки и фабрики, но нет типографии. Листовки и буклеты печатает сама церковь. Но тогда это казалось неважным. Сейчас стало поводом для того, чтобы блеклые глаза насмешливо рассматривали его, ища на лице тень сомнения и отчаяния.

– Мне нужно попасть туда еще раз, – сказал он вслух, хотя не собирался. Игор все же смог вывести его из равновесия.

– Несмотря на опечатанные констеблем Керном двери? – с деланным удивлением спросил Игор.

– Разумеется. И тебе пора. Сейчас придет наш гость из Жерла, которого ты называешь моим приятелем.

Игор кивнул и требовательно протянул руку.

– Он придет быстрее чем ты думаешь. Я заметил его пиджак с все еще зашитыми карманами по ту сторону улицы еще пять минут назад – он подслеповат и отчаянно ищет манжерию, всматриваясь в вывески. Поэтому хотелось бы получить гонорар прямо сейчас. И десять процентов в счет будущей просьбы, ты знаешь условия.

Лиман ответил раздраженным взглядом и полез в бумажник.

– Я не счетовод, Игор. И не дурацкая счетная машина из этой церкви, но я чувствую в этом какой-то подвох.

– Кстати, твоя просьба насчет секретарши Арины…

– Просто сделай это! Я заплачу сверху сколько нужно.

Игор слился с сумраком и исчез, прежде чем Рой распахнул двери манжерии. Он близоруко сощурился, отыскивая Лимана среди столиков, затем приветственно махнул рукой.

– Наш настоятель тяжело ранен и вряд ли дотянет до утра. Церковь опечатана, но охрану констебль не выставил. Видимо, предположил, что в храме особо воровать нечего. Содержимое алтаря может заинтересовать только настоятеля другого такого же точно храма, но это преступление против механизмов и вряд ли кто-то на это пойдет.

– Вы все это узнали отсюда, не вставая из-за столика?

– У меня свои методы работы и лучше тебе о них не знать, – Лиман привлек внимание официанта кошельком и добавил, перегнувшись через столик. – Сегодня мы с тобой выясним, что настоятель Клод – а это тот еще субъект, поверь мне, причастен не только к краже автопилота, но и к происшествию с дирижаблем. Каким образом – пока не знаю, но догадываюсь, что автопилот он выкрал не для своих высоких целей, а чтобы качественно замести следы. Выковырять его из алтаря не сможет без последствий ни один инженер Близнецов, но пока он там – узнаем все, что нам необходимо. И поставим галочку в списке невыполненных дел.

Рой усмехнулся, вертя в руках табличку с меню.

– Как, например, избавиться от меня и спокойно продолжить работу. Или уйти в отпуск – вроде такие у вас были планы.

– Именно.

Лиман не собирался посвящать Роя в детали, но они были очевидны. Неспешно попивая холодный чай, они дождались вечерних сумерек. Манжерия наполнилась оживленной толпой, в которой мелькали и гнутые фуражки матросов вошедшего в порт звена броненосцев, и красные девичьи кители, смысла которых Рой пока не понимал. Обычно надменно-задумчивые моряки Близнецов, понемногу растворялись в вечерней столичной жизни, трясли кошельками, роняя островные купюры и рассаживались вокруг зарезервированных столиков, скользя взглядом, полным превосходства, поверх голов. Хозяин неодобрительно посматривал на полупустой столик Лимана и Роя, намекая, что на это место у него есть некие меркантильные планы. Лиман попросил еще чай и выглянул в окно. Сумерки не спешили сгущаться – их растворяли янтарные фонари набережной, в свете которых кружилась мелкая морось. Волны, казалось, стали еще выше – поднимаясь над гранитом берега, оно обрушивались на мостовую серой пеной.

– От господ офицеров, – хозяин поставил перед ними два запотевших стакана без пены, сквозь которые проглядывал липкий стол и растянутые силуэты посетителей. Лиман хмуро кивнул и, скользнул взглядом по выбритым затылкам моряков, намеренно не обращающих на него никакого внимания, и остановил руку Роя, намеревавшегося поднять стакан.

– Не трогай, – он качнул головой в ответ на вопросительный взгляд. – Тебе не понравится, а нам уже пора, – Лиман сунул под стакан крупную купюру и подозвал хозяина. – За чай, эль и пару жареных рыбьих голов господам офицерам.

Хозяин понимающе подмигнул обоими глазами.

Ветер унялся, только шум моря наполнял ночь тревожным ревом. Церковь Ангстрема казалась в промозглых сумерках выше и темнее, чем обычно. В узких окнах не горел свет, только в маленьком окошке наверху, там, где поблескивали три медные соединенные шестеренки – символ церкви и одновременно символ тупика, на который никто не обращал внимания. Столь странный механизм вообще не способен шевельнуться, не то, что исправно работать. Дверь оказалась закрытой, но незапертой. Охранная лента свободно болталась на ручке, даже без печати констебля.

– Кислый эль, известный как «рыбья моча». Его никогда не заказывают, но хозяева держат на такие вот случаи, – сказал Лиман, – напоминания о тех временах, когда мы охраняли рыбаков за пару монет в неделю и в основном жили за счет добрых владельцев бесплатных таверн. Такой подарочек от былого Первого министра, который не смог, как не пытался, подчинить констеблей его новенькой, нашпигованной оружием и деньгами милиции. В то время получить по зубам от головорезов картелей было куда сложнее, чем от моряков, считавших себя вершиной эволюции. Но мы по-прежнему проверяли суда на предмет контрабанды, несмотря на скрип их клыков и прожигающие китель взгляды. За это пытались держать удар вечерами в тавернах и на улочках рыбацких кварталов и носили презрительную кличку «фишер». Влить в глотку «фишера» бутылочку «рыбьей мочи», пока у того заломлены руки дружками-морячками, считалось особым шиком. Славное время, книголюб. Тебе не понять. Чего ты на меня так смотришь? Я этого не помню, само собой – такое было лет сто назад, а то и больше, да и министр вместе с его милицией уже плещутся в иле мелководья, пугая костями рыб. Но есть такая штука – генетическая память, если хочешь. Пахнущая рыбой и кислым элем страничка в славной истории Архипелага.

Рой молчал. Все верно, обсуждать чужие традиции – бесполезное сотрясание воздуха. Наверняка и в Жерле есть несколько чудаковатых обычаев, которые не хочется вспоминать.

Дверь плавно открылась, даже не скрипнув. Видимо тут внимательно следили за состоянием вообще всех механизмов. В полутьме ровными рядами чернели скамьи – словно ребра крупной рыбы, разделанной прямо здесь на кафельном полу. В окна сочился отраженный свет фонарей, в другие вползала темнота промозглой ночи. Витиеватые строчки на диалекте Близнецов ползли по широкому транспаранту, натянутому под потолком: «Время не властно над временем». Последнее слово скрывала тень от крестовины на узком окне. Мерное тиканье алтаря разрезало тишину на равные отрезки.

– Начинай искать, – сказал Лиман полушепотом. – мы не сможем торчать тут всю ночь.

– Я ученый, я не инженер, – возмущенно шикнул Рой.

– Представь, что ты инженер. И берись за дело!

Странное ощущение витало в воздухе, усиливаясь в нескольких шагах от алтаря. Казалось, что сложный механизм смотрит на тебя внимательно и изучающе. Хотя никаких глаз и других органов чувств у него, разумеется, не было. Лиман поежился. В темноте алтарь казался выше. Его острая раздвоенная вершина виделась искривленной, нависающей над головой и готовой свернуться как плотоядный листок мухоловки над насекомым и поглотить тебя. Не более чем иллюзия светотени, конечно. Но ощущение опасности никуда не уходило. Рой скрылся за той маленькой дверкой сбоку, которая называлась вроде бы «норой часовщика» и служила для обслуживания механизма, что тоже было частью ритуала – одной из главных. Он пару раз показывался оттуда, вглядывался в сложный узор на бронзовом кожухе алтаря, одновременно служащий и схемой устройства, сверялся с ней и снова исчезал.

Тикание не становилось громче, но к нему явно примешивался посторонний звук, шаркающий, старающийся тоже быть мерным.

– Выйди на свет! – негромко сказал Лиман.

В светлое пятно на полу скользнула приземистая гибкая фигура.

– Гримм, черт тебя возьми!

– Бледный сказал, что тут будет интересно.

Лиман вздохнул.

– Пожертвования у входа в корзине. Но учти, денег там почти нет – в основном сломанные хронометры. Может заработаешь пару талеров.

В темноте послышалось фырканье. Лицо Гримма выплыло на свет и на нем читалось презрительное раздражение.

– Ты смердишь своим самомнением, фишер. Думаешь, что все про всех знаешь? Что вору Гримму не нужно ничего, кроме твоих жалких денег? Меня тошнит от тебя, фишер! Чтобы ты знал, есть вещи Гримму более интересные, чем твои бумажки.

– Удиви меня.

– Я не собираюсь с тобой разговаривать. И выгнать меня отсюда ты не можешь – это не твой округ! Разве что насплетничать дружку Керну, но тогда придется объясняться с ним, что ты сам тут забыл со своим ученым приятелем.

– И все же…

Гримм снова фыркнул и смерил Лимана косым взглядом. Один его глаз под рассеченной бровью всегда смотрел в сторону. Он ткнул кривым пальцем в сторону алтаря.

– Эта штука отвечает на вопросы, если ее правильно спросить. Только чертовы служители не дают этого делать никому. А у меня есть пара вопросов к железке, – он взглянул на алтарь с искрой в глазах и едва заметно улыбнулся.

– У меня к тебе тоже. Кто из глав картелей давал Клоду деньги? Это они держали его здесь, а потом пришили, верно? Даже не думай заикнуться, что ты ничего не знаешь. Иначе не показался бы здесь – я тебя знаю давно и твою крысиную натуру тоже.

Гримм мотнул головой, словно стряхивая с себя пронзительный взгляд Лимана.

– Никто ему денег не давал. Этот ублюдок сам был богат как чертов Морша. Если он и не выходил отсюда, то только потому, что спал на мешках со своими богатствами – вот что я думаю, – он на мгновение задумался. – Я все же проверю корзину.

Лиман хотел остановить его, но задержался и замолк на полуслове. Что-то изменилось очень неуловимо и тревожно. Клацанье шестеренок и рычажков под бронзовым кожухом стало, казалось громче и изменило ритм. Звук доносился не только от алтаря, от него вибрировали стены. Белая пыль побелки посыпалась с потолка и застыла в оранжевом свете фонарей. Клацнул замок в двери, задвигались ригели ища запорные планки, словно зажили своей жизнью. Лиман видел, что за приоткрытой дверью нет никого, даже тени. Некому проворачивать ключ в скважине, да и самого ключа не было.

Ригели застыли в срединном положении и на секунду все стихло, а потом к тишине добавились громкие щелчки. Дверь с грохотом захлопнулась, выбив пыль из тяжелых резных наличников. Дважды провернулся механизм замка.

Гримм застыл в шаге от корзины для пожертвований, в глубине которой болтались поломанные часы и монеты. Затем отпрыгнул в сторону за мгновение до того, как пол брызнул кафельными осколками.

– Чутье, фишер! – он осклабился и вскочил на ноги. Корзина валялась на полу, высыпавшиеся монеты блестели в пятне света от окна. А еще отраженным светом поблескивал прут, один конец которого глубоко вгрызался в кафельный пол. Другой скрывался в недрах колонны, поддерживающей свод. Прут ударил под углом, достаточным чтобы пропороть бок того, кто направляется к двери и пригвоздить его к полу, словно бабочку булавкой.

– Не шевелись, идиот! – Лиман застыл, выставив перед собой руки, чтобы случайно ничего не коснуться. Гримм недоверчиво осматривался по сторонам, но не двигался. Теперь в полумраке были заметны прикрытые декоративной лепниной воронки, подобные той, из которой выскользнул заостренный шест. Их было немного: в стенах и колоннах, несколько прямо в полу. Каждая из них обещала много боли и мучительную смерть.

Ошибкой было считать алтарь единственной враждебной здесь вещью – все здание было единым сложным и смертоносным механизмом, умело запрятанным в стенах, колоннах, даже в полу. Возможно, Клод сделал это специально – что-то вроде цитадели, в которую будет не так просто попасть, если судьба снова отвернется от него, пригрозит судом или изгнанием. И выбраться отсюда будет также сложно, кроме того, кто создавал эти ловушки. Но почему-то в голову навязчиво лезла странная картина, как мелкие шестерни, шпильки и рычаги растут сами как плесень, вгрызаются в штукатурку и стены, эволюционируют и разрастаются, проникая механическим мицелием в каждую щель здания, чтобы стать его частью. Воображение рисовало и Клода, возле горла которого маячил такой же вот заостренный штырь, намекая на то, что выхода отсюда нет, то, как его тонкие пальцы, разодранные в кровь, собирают механизмы в полостях внутри стен, проводят параллельные узлы на случай, если кто-то попытается заклинить шестерни. А над ним терпеливо нависает, наблюдая за каждым движением тупомордая голова автопилота, встроенного в механизм алтаря. В голове крутились воспоминания о старых заметках в «Вечернем Бризе» о Вычислительной машине мастера Артура, которой приписывали нечеловеческий разум, заключенный в колесики, штыри и пружины и которую прибрала к рукам армия Близнецов. Изучавшие ее инженеры явно приложили руку к созданию автопилота. Как знать, сколько в нем осталось от военной машины?

Если механизм скрыт в стенах, то ни один угол тут нельзя было считать безопасным. Даже знающий об устройстве храма Клод ухитрился получить увечье при открытой двери и днем. В темноте и пустоте здания и с наглухо закрытой дверью шансов выбраться оставалось куда меньше.

– Да к черту, фишер! – Гримм сорвался с места и бросился к алтарю. Его тень успела пересечь пятно света на полу, прежде чем послышался скрежет, а за ним сдавленный крик. Гримм упал на кафель и попятился обратно. Заостренные пики торчали из пола и будь его походка равномерной, он болтался бы на них, как незадачливый воришка на прутьях кованого забора.

Каким бы пронырой не был настоятель Клод, знание механики вложили в его голову хорошее. Видимо вовремя почуял, что это верный путь из бродяжничества и нищеты в высший свет, пусть и сомнительный путь. Конечно, собрать столь сложный механизм в одиночку он не мог и наверняка нанял помощников на черновые работы. А значит где-то был план, хотя бы приблизительный с указанием всех смертоносных узлов. И где ему быть, как не в келье. До которой три этажа вверх по узкой лестнице.