К обоюдной выгоде

Прямо как с той поездкой в Техас.

***

Ветер бил в ветровое стекло, словно нас обстреливало какое-то пескоструйное орудие. Вокруг простирался Техас – родина ковбоев, нефти и пылевых бурь, одна из которых сопровождала нас от самого Нэшвилла. В кузове дребезжали пустые бутылки – аккуратно уложенные в коробки, они, тем не менее, соударялись друг с другом, и даже через картон звук был такой, будто кто-то похмельный играл симфонию.

Пикап – он был старше отца – тоже дребезжал. «Торгуешь антиквариатом? – пошутил первый коп, который остановил нас. – Знаю пару коллекционеров. Подсказать адрес?». «Странно! – удивился второй. – В кузове – куча пустой тары, а ты трезвёхонек. Эта твоя колымага работает на спирту?». Отец добродушно поддержал обе шутки – но я видел, что на самом деле он волнуется. Не из-за бутылок – от моих вопросов о них он отмахнулся; и не из-за пылевых вихрей, несущихся навстречу – буря, если по-честному, была слабенькая, хоть и плотная.

Волновался отец о том, что ждёт впереди.

В Хьюстон мы ехали, чтоб выйти на новый уровень. Правда, подробности того, как мы это сделаем, отец держал в тайне – чтобы, по его собственному выражению, «не спугнуть успех». Зная: успех – довольно пугливый зверь – я не приставал с расспросами и вглядывался в пыль сквозь проекцию, которую старенький навигатор выводил на ветровое стекло. Отец тоже щурился, явно не очень-то доверяя электронике.

– Летим по приборам, сын! – пошутил он, когда началась буря… но, поняв, что отрисовка запаздывает, сбавил скорость и проворчал. – Не будем спешить.

Так, не спеша, мы и ехали – чёртову уйму времени, не имея никакой возможности насладиться видом. Городки, сквозь которые мы проезжали, трейлеры на обочинах, встречные машины (в основном – фуры-беспилотники с глухими кабинами) оставались набором очертаний и туманных огней, которые просвечивали сквозь пыль. Куда чаще в навигатор лезла реклама – виртуальные билборды и бегущие строки: магазин байкерской атрибутики; байкерский же бар, обещавший «настоящую поножовщину»;  академия рестлинга; мастерская шпор; вездесущий Wallmart с их «Save Money / Live Better»; предстоящая Большая Неделя… Им не было конца – странно ли, что мы чуть не пропустили нужный поворот: навигатор, вынужденный обрабатывать рекламу, выдавал проекцию пространства с сильной задержкой.

По-прежнему ориентируясь по ней, мы съехали с хайвэя и потащились к мотелю, который прятался неподалёку, в искусственных холмах. Буря к этому времени чуть поутихла, и скоро мы увидели их – дюны, уместные где-нибудь в Калифорнии, или в Мексике. Буря, согнавшая их сюда, наверняка была управляемой – значит, кого-то достало на рой метеодронов, да и «гранитный» спрей – штука недешёвая. Однако ветер всё равно брал своё – контуры склонов, выстроенные навигатором, и их реальные очертания немного не совпадали. Впрочем, их положение относительно ветра явно было распланировано грамотно – как только мы въехали в каньон, ведущий к мотелю, буря словно бы осталась позади.

Мотель был полностью автоматизирован – заплатив на шлагбауме, мы припарковались напротив нужной двери, и, укрыв пикап под чехлом, ввалились в номер. Я уж подумал: «Ну, сейчас отдохнём!» – но как бы не так!

Оказалось, что моя работа только начинается.

***

– Ты стащил пустокуб?! – спросил я у отца, глядя, как он аккуратно извлекает устройство из своей сумки под холодильник для пива. Я-то, дурак, думал, там холодильник и есть – и даже возлагал определённые надежды на его содержимое.

– Как я мог спереть то, что нам выдали? – отец поставил пустокуб посредине комнаты, привел в действие управляющую панель и стал с ней возиться. – Ты сам слышал, что сказали эти, из «Конкордии»: «На время выступлений куб – ваш!».

– «На время выступлений!» – повторил я. – Но сейчас-то ведь мы не выступаем – мы только ещё едем в Хьюстон, чтоб выступать, а значит, используем куб не по контра…

– Но в Хьюстоне-то мы выступим! – ухмыльнулся отец (а куб тем временем увеличился вдвое). – Значит, сейчас готовимся к выступлению. Видишь ли, Марти, – продолжал он тоном, знакомым мне слишком хорошо, – большинство людей невосприимчивы к пустым разговорам… даже если это разговоры о мечте. Им подавай «картинку», сочные образы. И с нею, с «картинкой», у нас полный порядок. Но все ли способны её оценить? Увы, не все. Слишком много их стало вокруг – слепцов, которые видят мир в чёрно-белом свете, анонимных пораженцев, врождённых пессимистов…

– Слепцы ж вроде вообще не могут видеть?

– Не цепляйся к словам! Нам не важно, как они воспринимают жизнь – нам важно, что она у них чёрно-белая! Поэтому они и пытаются расцветить её поярче. В смысле – пьют!

С этим словами он вытащил из куба обычное ведро – яркое, большое. Пластиковое.

– Зачем нам это? – насторожился я.

– Тащи бутылки!

Ну вот… Не успел я забыть отцовскую присказку: «Приказ – лучший ответ на глупый вопрос!» – как он мне её напомнил – успевай шевелиться! Я вновь нацепил маску, перетаскал ящики из пикапа в номер – а пустокуб тем временем разросся ещё. Теперь можно было войти внутрь него – что отец и сделал.

Тут, наверное, надо уже объяснить кое-что. В основе принципа работы пустокубов лежит та же технология, которая применяется для межзвёздных путешествий – только корабль меняет местами «впереди» и «здесь», а пустокуб – «вокруг» и «внутри». Я, честно, без понятия, как это работает, но говорят, включаясь, такие кубы воруют пространство в окружающем мире – да так ловко, что кража и не видна. Ёмкость их огромна – можно целый стадион спрятать… по частям, разумеется. И всё равно это не такое уж полезное изобретение, как может показаться: нельзя поместить один пустокуб внутрь другого; нельзя изменить его объём, или закрыть, когда внутри есть кто-то живой – это не правило, придуманное «Конкордией», а какой-то, типа, закон физики. Будь иначе – весь транспорт, особенно общественный, сразу сильно поуменьшился бы в размерах!

Ещё один странный закон – пустокуб «не дружит» с межзвёздным двигателем… видимо, из-за схожих принципов технологии. В момент запуска двигателя все кубы на борту отключатся и их содержимое возникнет повсюду – застрянет в полах, в стенах… в людях. Про это сняли даже фильм-катастрофу с Солом Хендриксом, основанный на реальных событиях – как перевозили химические отходы и включили двигатель… «Жгучая река» тот фильм назывался, вроде. Сол в концовке лихо закрутил корабль, чтоб отходы разлились по внешним отсекам, а сам заново активировал пустокуб и устроил там убежище для выживших. Нам понравилось, но дядя Джим, который тогда приехал в увольнительную и смотрел с нами, только посмеялся, и рассказал, что на самом деле на том корабле перевозили боеприпасы и все погибли сразу…

– Эй, Марти! Где ты? Давай бегом сюда!

Признаться, из-за этого дядиного рассказа я каждый раз побаивался заходить в пустокуб – но сейчас любопытство пересилило страх. Зажмурившись, я шагнул внутрь… а когда открыл глаза, вокруг уже мерцало ворованное пространство. Реальные объекты, помещённые в куб, казались утопленными в серый поролон. Ближайшие я сразу узнал: большие баки, канистры, ректи-какие-то (никогда не мог запомнить названия) колонны с насадками. Повсюду змеились трубки – некоторые вели от колонн к канистрам, другие свивались вертикальными спиралями. Кое-где виднелись круглые термометры, как в музее паровозов. А потом отец подал мне воронку – изящную латунную воронку, на ободе которой было выгравировано: «Abraham Foster Esq.».

– Ты спёр не только куб! – обречённо сказал я. – Спорим – тут внутри весь дедушкин гараж?

– Не весь, – подмигнул мне отец. – Я оставил ему две запаски – и готовое пойло!

***

До сих пор ума не приложу, как отец провернул это. Дома самогонный аппарат занимал почти весь гараж – а он у нас, у Фостеров, был немаленький. Дед ко всему подходил по-американски: когда ему надоело пьянствовать по подписке, «умные трактора» как раз отобрали за долги, и он решил осуществить свою давнюю мечту – гнать виски сам, чтобы пить, сколько влезет. Неизвестно, как он уломал бабушку поддержать проект – но стоило ей кивнуть на семейном собрании, как гараж заполнили баки и колонны, прорастающие друг в друга стальными трубками, а дед сделался весел – мечта сбылась! Бабушка зарубила лишь покупку бочек… впрочем, оно и к лучшему – вряд ли дед вытерпел бы несколько лет, пока напиток выдерживается. К тому же, окончательно собрав аппарат, он накупил всяких добавок и экспериментировал, особенно пристрастившись к кукурузному вкусу.

Оставалось надеяться, деда не хватит удар, когда он увидит, что его детище разобрали и увезли в неизвестном направлении. Прикинув масштаб работы, я аж присвистнул: выходило, что всего за одну ночь отец демонтировал содержимое гаража, перетаскал по частям в пустокуб и снова собрал, озаботившись тем, чтоб в пути аппарат тоже гнал пойло.

И, надо признать, он справился с делом: пыхтя, мы вытащили наружу несколько канистр. Внутри куба они ничем не пахли (запахи там куда-то деваются) – но в номере сразу распространили знакомый аромат: едкий, навязчиво-ванильный.

– И всё-таки, – спросил я у отца, – зачем нам ведро?

– А ты пробовал наливать виски из канистры в бутылку?

В кои-то веки я оценил его предусмотрительность. Захватил с собой ведро, воронку… и сына. Меня вдруг осенило:

– Ты будешь продавать это перед выступлением?

– Зачем «перед»? До. И после. И вместо. Ну, в смысле, не «вместо», а «независимо от»! Но давай-ка для начала проверим товар.

Пока я, тихо чертыхаясь, наполнял ведро из тяжеленной канистры (поднять её было никак – только наклонить), отец снова отлучился в куб и вернулся с фигурным латунным черпаком. Гравировка на ручке не оставляла сомнений – дед лишился не только производственных мощностей, но и всех своих любимых, именных инструментов.

Черпак был сразу же применён по назначению.

– Ух-х! – скривился отец, отхлебнув. – Ну и дрянь! Сойдет! Давай-ка тащи бутылки – разливать будем!

– Сейчас, – сказал я и отправился к коробкам у входа. Пару дней назад мы остановились на окраине свалки, и отец подрядил тамошних бичей, чтобы набрали нам бутылок из-под виски, да покрасивее – как раз вот эти несколько коробок.

Я приволок отцу ближайшую.

– Хм, – поджал он губы, бросив взгляд внутрь (бутылки были разного калибра, с разными этикетками). – Ну, ладно! У нас, в конце концов, авторский виски – этим и объясним, почему бутылки разные. Индивидуальный дизайн, адресный подход… Ну-ка давай, Марти, помогай: сдирай этикетки и подавай мне тару!

– Может, их сначала помыть? – спросил я, пытаясь поддеть бумажный прямоугольник ногтем. Бутылка пахла помойкой. Этикетка не отдиралась.

– Марти! – отец слегка повысил голос, как будто тренировался перед выступлением. – Сколько раз повторять: оптимизируй свой труд. Учись, пока есть кому тебя учить. Не трать время на ерунду. Виски – он лучше любого дезинфектанта! Взять старину Эйба – почему его никакие микробы не берут? Потому, что он регулярно себя дезинцифицрует! Изнутри. У русских для этого специальное слово есть, – важно добавил он. – Prospirtovanniy!

– Так может, тогда и этикетки оставим? – та, что была на моей бутылке, не поддавалась никак, а помойкой теперь пахло не столько стекло, сколько руки.

– Ну, нет! – улыбнулся отец. – Этикетки у нас будут новые. Крышки – тоже! – загадочно подмигнул он и умолк, видимо, надеясь на догадливость сына.

Однако я знал способ его разговорить.

– Как ты вообще с ними пересёкся? – спросил я, изображая равнодушие.

– С кем? С русскими? Ты не поверишь: в Торонто, на «Дистиллери» –  это такая рождественская ярмарка под открытым небом. В тот раз туда полштатов съехалось:  гостиницы – битком, ну вот меня и подселили в спортзал, к «джентльменам из восточной европы». Оказалось – просто пугать не хотели: думали, если узнаю, что селят к русским – сразу же откажусь. Но твой отец не из таких – он не пойдёт на попятный, увидев спортзал, где в три смены спят три сотни человек – и все угрюмые, бородатые, в спортивных костюмах…

– А почему в три смены?

– Ну так коек было всего сто! – заулыбался отец, словно бы заново переживая то приключение. – Вообще, оказалось, русские – неплохие парни. На ирландцев похожи: любят подраться, выпить не дураки. Вместе держатся – когда есть, против кого. Долго держались против меня; пришлось, как у них говорят, «кулаком прописаться». Ты, наверное, помнишь: из Торонто я тогда вернулся слегка помятый…

«Слегка помятый», ага! Да на нём живого места не было – левая рука в гипсе, синяки вокруг глаз, одна бровь заштопана… И вдобавок он явился вдрызг пьяный! Самое смешное – всё это сошло бы ему с рук, если бы он не наследил на ковре – роскошном белом бабушкином ковре. «Мне все равно, где ты пропадаешь и с кем пьешь! – орала она так, что стены тряслись, – но чтоб дома все было чисто! Мало мне одного Эйба, язви его в кость! Если превратился в свинью – иди в хлев, проспись! И не вздумай мне перепутать хлев с гаражом! И чтоб ковёр к утру снова был белым!».

Клятвенно пообещав исправиться, отец, как обычно, подпряг к работе меня. Когда все уснули, мы скатали ковёр и прокрались в ванную, где распределили роли: я, забравшись внутрь, поливал ковёр горячей водой, а отец выбирал его на себя и шуровал щёткой, используя край ванны в качестве стиральной доски. Но скоро мы с ним поменялись: я оттирал ковёр щёткой, на полу, а отец похрапывал, устроившись в ванне. Впрочем, я был не в обиде, потому что по итогам даже подзаработал – выморщил у него пятёрку за обещание молчать, что ковёр чистил не он.

– А из-за чего вы подрались? – спросил я поскорей, чтоб отец не вспомнил про ту пятёрку. – Поспорили?

– Ага, – кивнул он, прилаживая воронку к горлышку одной из помоечных… в смысле, авторских бутылок. – Об истории. Представляешь: они не хотели признавать нашей роли в победе над странами Оси во Второй Мировой!

Это прозвучало так, будто Железная Ти заговорила вежливо. Я, наверно, чем-то выдал своё удивление, потому что отец слегка обиделся:

– Ну да, об истории… А что? Думаешь, раз я не кончал колледжей, то спутаю высадки в Нормандии и в Заливе Свиней, или «Бурю в пустыне» с Панамской операцией? – он ловко, не глядя начал наполнять бутылку нашим «отменным пойлом». – Вот и они так думали, но я их уел: рассказал им, как твой прапрапрапрадед на Тихом воевал. Представляешь: русские вообще не в курсе той войны, сколько там погибло крепких кораблей и хороших парней! Ладно хоть, Тимотей Фостер тогда прихворнул, а то оказался бы с другими бедолагами на Гуаме. Не хлопай глазами – дай новую бутылку!

Я исполнил его просьбу – а он продолжал:

– Представляешь, русские думают, что мы сразу Бомбу скинули – будто бы не было ни Мидуэя, ни Гуадалканала… Тот, который со мной спорил, всё слюной брызгал: только и можете чужими руками, да издалека! Ну я ему и приложил – доказать обратное, и на меня его друзья кинулись, а уж на них – все остальные, потому что вроде как нечестно бить впятером одного! Потом в больницу меня возили за свой счёт, а после даже устроили otvalnaya!

– Чего устроили?

– Otvalnaya – ну, когда все напиваются на прощанье. Договорились снова на «Дистиллери» встретиться – они туда каждый год приезжают по работе. В общем, мировые оказались парни! И я подумал: раз они столького не знают о нас – может, мы тоже не знаем чего-то о них? Думаю подучить этот их язык, чтобы в следующий раз общаться поближе, слушать их разговоры…

– Подслушивать, что ли? – вздохнул я.

– Прислушиваться! – отец наполнил очередную бутылку, отставил её и взял у меня новую. – Когда хочешь кому-то что-то продать, его неплохо бы сначала узнать, ведь так? Так что держись меня, сын, учись! Обещаю, что сделаю из тебя человека!

Я угрюмо кивнул. Это точно, сделает… вот только какого? Подавальщика бутылок? Подметальщика сцены? Мне хотелось повидать мир, хотелось приключений – таких, каким поначалу представлялась эта поездка в Техас… Но оказалось, это так себе приключение – разливать самогон по бутылкам, собранным на помойке. Нескоро последняя из них была заполнена; и лишь тогда отец позволил мне отдохнуть, а сам уволок бутылки в пустокуб, к закупорочной машине.

Усталый и недовольный, я улёгся спать. Кто ж тогда мог знать, что уже назавтра мои самые смелые мечты о приключениях сбудутся – а потом начнут сбываться и страхи!

***

– Собирайся, Марти, – разбудил меня отец. Мне снилось, что я подаю ему бутылки… но, продрав глаза, я увидел, что по крайней мере от этого избавлен. Все они уже стояли в коробках, нарядные: отец закупорил их новыми пробками, наклеил наши «фирменные» этикетки… и кое-где, кажется, поверх старых. Я не стал обращать на это его внимание – по-любому ответит что-то вроде: «Закос под самопал – высший пилотаж!» Тем более, на этот раз закос явно удался.

Взяв одну бутылку, я в этом убедился: новая этикетка – золото с зеленью – представляла старика, забалдевшего над кружкой; взгляд его был ещё осмысленным, но уже «поплыл». За правым плечом у старика простёрлось кукурузное поле; за левым виднелся силуэт крепкой старухи со скалкой. Надпись поверх этого безобразия гласила: «Old Abe: limited edition».

– Деду бы понравилось! – вырвалось у меня.

– А то! – отец аж расцвёл. – Для него и стараемся! Ну ладно – давай уже, одевайся. И не забудь умыться. И причешись! Сегодня нам с тобою надо выглядеть на все сто: там, куда мы направляемся – вечный праздник!

– А куда мы направляемся? – впереди ждал Хьюстон, это понятно… но Хьюстон – огромный город, там много всего. – И что за праздник? Большая Неделя?

 Вместо ответа отец напустил на себя загадочный вид. Откуда в нём эта склонность к позёрству? Впрочем, ясно, откуда – даже если её не было изначально, сотня выступлений сделала своё дело, и теперь я часто ловил себя на мысли, что он общается со мной, как со своей публикой. Ну, или наоборот.

– Большая Неделя? Нет, сын. До неё ещё месяц.

– А тогда что же?

– Умиляюсь твоему любопытству – но потерпи. Может, я хочу, чтоб ты сначала увидел?

– Что увидел? – не сдавался я.

– На месте поймёшь, – отрезал он. – Научись почтению, в конце концов; научись двигаться к цели не спеша, но упорно. Сколько раз я тебе говорил: шаг за шагом – и вот мы уже на пороге мечты! Надо только не сдаваться, шагать и верить.

«Да, да… – обречённо вздохнул я. – Расправить плечи, затянуть пояса и с осторожным оптимизмом смотреть вперёд». А главное – скинуться по баксу, чтоб поддержать очередную авантюру, которая провалится. Мы, родственники, прощали отцу провалы, потому что любили, но посторонние – в тех редких случаях, когда понимали, что обмануты – обычно не церемонились. Вчера, когда те бичи на свалке поняли, что отец в обмен на собранные бутылки собирается угостить их лекцией о полётах в космос, они просто не стали его слушать. Ворча: «Ну-ка плати, заезжий!»; «Пожалей мальца – незачем ему глядеть, как отца бьют!»; «Плати, пижон, или ноги повыдергаем!», они наседали на него, а он всё пятился – тоже шаг за шагом, но не вперёд, а назад.

Примерно вот так, пятясь шаг за шагом, мы и оказались там, где никогда не должны были оказаться.

В смысле, на Тау-Кане.

Глава 3. Ковбой

Буря всё утро преследовала нас.

Теперь, когда Ник мне объяснил, что такое ветер, я понимаю, насколько же глупо было так думать. Нет у бури ни сердца, ни азарта; она – лишь поток воздуха, разогнавшийся по пути из области высокого давления в область низкого… было бы свободное пространство, чтоб разогнаться, и нашлась бы пыль, чтоб её подхватить. Атмосферные процессы и температура поверхности тоже влияют – как и сила, связанная с вращением планеты… ну вот не запомнить мне её название!

В общем, вы уже поняли: буря – штука сложная. Остановить её тоже непросто: ветроломы, искусственные области повышенного давления, рои метеодронов и пылеуловители – всё это работает лишь в комплексе, и имеет смысл только на больших площадях. Вокруг какой-нибудь хибары на пустошах куда проще согнать пыльные холмы и спрыснуть их чудо-спреем – тем самым, на продаже которого поднялись корпорации вроде «Ист Маунтинс» или «Айрон Касл». Ещё бы им не подняться: закажи проект изменения рельефа, оплати его, потом купи сотню литров спрея и день работы роя – и вот ты защищён… но и разорён. Тот мотель, в котором мы ночевали, был, наверно, исключением из правила – на то, чтобы выстроить полноценную защиту от бурь, средств хватает только у больших корпораций.

Впрочем, сейчас это стало бесполезным знанием. Здесь, на Тау-Кане, ничего такого нет… но, когда мы подъезжали к Хьюстону, я думал, нас просто сдует с дороги. Тяжеленный пикап дедушки Эйба мотало, как… как самого деда, когда он выпивал лишнего; двигатель, не справляясь с нагрузкой, натужно урчал. Еще полчаса такой езды – и придется менять фильтры перед радиатором. И снова скорее всего мне. Порой казалось: отец берет меня в поездки исключительно для того, чтобы оптимизировать свое время и усилия – то есть побольше пить пиво, пялиться в ящик, и трепать языком, почём зря.

– Марти, – нынче он пребывал в благостном расположении духа, поэтому разглагольствовал не переставая. –  Сегодня мы изменим будущее. Знаешь, как я устал ездить по всем этим приходам, маленьким городкам? Знаешь, как устал драть горло перед деревенщиной? Так вот: если сегодня у нас всё выгорит, нам больше не будет нужно всем этим заниматься. Мы станем выбирать, куда ехать и где выступать, сможем купить нормальную машину, отстроить дом…

– Дом для всех Фостеров? – уточнил я, прикидывая, сколько же на это потребуется места. – Так-то идея хорошая. А бабушка в курсе?

– Не стоит радовать её раньше времени, –  нахмурился отец, –  И вообще, не перебивай-ка меня. Помнишь, я тебе рассказывал, что познакомился с двумя бизнесменами из Мексики? Так вот: они готовы поучаствовать в проекте!

– Значит, нам больше не придётся нанимать случайных бичей, чтоб они искали нам пустые бутылки? Будем возить бригаду с собой?

– Я о другом проекте, – рассмеялся отец. – Мои мексиканцы – люди с деньгами. Сетевые фермеры! Растят экологичную продукцию, продвигают её… И вот, решили инвестировать в мои выступления!

– Ну и зачем им это? – вырвалось у меня.

Отец слегка оскорбился:

– То есть как «зачем»? Я повсюду езжу. Я знаю многих. Что плохого, если я шепну им: «Покупайте это. Покупайте то». Чёрт, да ведь даже если я упомяну об этом на большой сцене – это будет просто реклама… Реклама! – он включил телефон, порылся в нём и протянул мне. – Вот, знакомься: братья Гарсиа!

На экране застыли двое неулыбчивых толстяков. Один – тот, что повыше – кажется, был нетрезв; другой, с тонкими усиками, смотрел, как дядя Джим, который поубивал множество народу, но на вопросы об этом отшучивался: «Убивает пуля. Морпех – стреляет!» Оба были в мешковатых полосатых костюмах, и выглядели кем угодно, только не бизнесменами; оба показались мне опасными – о чём я сразу же сообщил отцу.

Тот только отмахнулся:

– Брось, сын. Они – добрейшие люди! Потомки ацтеков, соль земли!  Работяги, миллионеры, инвесторы. Альберто – большой любитель музыки; Мануэль увлекается пулевой стрельбой. Оба – как и мы – фанаты своей работы: отчаянно ищут новые рынки, и с нашей помощью…

– Погоди, пап! А что они выращивают? – перебил я, боясь услышать ответ.

– Да какая разница? – отец торопливо пожал плечами. – Кукурузу… или что там ещё растёт в Мексике? От нас всего-то требуется помочь им самую малость. И ты знаешь, я чую: нас ждёт знатный улов!

«Знатный улов!» Я только поморщился – очень уж знакома мне была эта фраза. Стоило отцу небрежно обронить её, как через несколько недель – максимум, через месяц – у семьи возникали знатные проблемы. То банк забирал «умные трактора» в счет процентов, то сгорала полностью наша автономная электрическая подстанция… А однажды вдруг бросил пить Кукурузный Эйб – почти на полгода, и это были худшие полгода в жизни нашего дома. В общем, ещё миг назад мне казалось, что мы едем в какое-то интересное место, где получится неплохо провести время, но после слов про улов стало ясно: мы едем искать новые проблемы для Фостеров.

А этого мне хотелось меньше всего на свете.

– Пап, давай-ка ты успокойся и расскажи мне толком, что за улов. Когда мы вернёмся, бабушка начнёт задавать вопросы, и я должен знать, что ей можно рассказывать, а что нет, – попытался я схитрить, но сегодня даже упоминание о Железной Ти не возымело на отца обычного действия.

– Будь спокоен и радостен, сын, – усмехнулся он. – Если бы я не доверял тебе – не взял бы с собой. Знаю, что ты умеешь хранить тайны. Так вот: мексиканцы уже вложились в проект. Позавчера от них поступил задаток. Полмиллиона.

– Полчего? – у меня даже челюсть отвисла, причём вбок.

– Полмиллиона. Долларов, сын! Ха-ха! – отец несколько раз ударил в клаксон и засиял, наслаждаясь произведённым эффектом. – Ну давай, скажи: «Я всегда знал, папа. Ты преуспеешь!».