Молодость может многое

– «И если бы мы были действительно виноваты, то нам тогда точно нет прощения! – продолжал он свою психологическую задумку – Но всё дело в том, что и мы, и наша преподавательница стали жертвами случайного стечения обстоятельств! Нам даже в голову никогда бы не пришло хулиганить или кого-то оскорблять! Этого нет даже в наших взаимоотношениях!? Мы же не дети, а взрослые люди?!

Но мы, конечно, приносим свои самые искренние извинения и вам и нашей преподавательнице! У нас ведь не было злого умысла! И даже не было вообще никакого умысла!

А кульминацией конфликта явился взрыв смеха у наших товарищей-студентов после моих слов. А я всего-то сказал, что моя фамилия на букву, «Ко» потому, что хотел всего лишь помочь понять мою редкую фамилию, не расслышавшему её преподавателю, после того, как меня попросили её назвать опять, после того, как её уже только что называли!?

А до этого Виктор, по простоте, как флегматик, спросил: «Моя-то? Саторкин!». И опять не от какого-либо умысла, а от заикания! Он даже не сразу встал, чтобы подавить его! И это уже тогда ещё вызвало смех!

А ещё до этого мы вчетвером опоздали, так как в первый раз не сразу нашли аудиторию! И когда мы с разрешения преподавателя гуськом входили, друг за другом, то это уже тогда почему-то вызвало смешки некоторых студентов?! А до этого у всех было вообще очень хорошее после каникулярное настроение! И ничто не предвещало такого конца!?» – постарался объяснить Платон, «поворачивая, возглавленный им, табун взбесившихся лошадей в нужном ему направлении».

И тут он, даже близорукий, увидел смех в глазах Арустамова, и даже, что его лицо смягчило своё поначалу суровое выражение.

В этот момент и Виктор хотел что-то добавить от себя, но Платон опять одёрнул его, на этот раз за полу пиджака. И тот осекся. Но зав. кафедрой успел заметить порыв Саторкина и, обращаясь уже только к нему, спросил:

– «А вы подтверждаете слова вашего товарища?».

– «Д-да! П…П… подтверждаю!».

– «Ладно! Давайте сделаем так: вы напишете на моё имя подробную объяснительную, записку, я переговорю с преподавателями и мы решим, что с вами делать дальше! Идите!».

– «Спасибо! Извините! До свидания!» – за обоих ответил Кочет.

– «Фу-у-у! – облегчённо выдохнул Виктор, вытирая со лба обильный пот, когда они немного отошли от дверей кабинета – Кажется, пронесло!?».

– «Странно! А меня нет!» – в унисон ему тут же пошутил Платон, грудь которого уже распирали радость за намечающееся разрешение конфликта и гордость за самого себя.

– «Платон! А ты здорово всё объяснил Арустамову! Никто, мол, не виноват! А всё дело в стечении обстоятельств!» – всё ещё находясь весь не в себе, не обратил внимание на шутку Кочета, Виктор.

– «А ты считаешь, что это мы виноваты?!».

– «Если формально, то да! Никто же нас за язык не тянул, особенно тебя!? Надо же было такое отчубучить: на букву «Ко»?! Ха-ха-ха!» – уже истерически смеялся, отходящий от шока и приходящий в себя Саторкин.

– «А ты, как шахматист, специалист по формальной логике, согласись, что в жизни так просто и правильно часто не бывает! Она бывает в чём-то сложнее, но в чём-то и проще! Во всяком случае, разнообразнее и интереснее, а даже смешнее!» – уведомил друга Платон.

– «Но теперь дело за тобой! Я, надеюсь, ты напишешь подробно, как было, и что никто не виноват!?» – всё ещё о своём переживал Виктор.

– «Конечно! Всё опишу подробно, как было на самом деле, с разных позиций, и, что и кто неправильно подумал! Вот как раз завтра вечером время будет и напишу!» – окончательно успокоил Саторкина Кочет.

– «Ну, как? Что вам сказал Арустамов?!» – первым спросил Игорь Заборских, про себя нескрываемо довольный, что это не коснулось его самого.

– «Да нас выгоняют из института!» – дёрнув Витю за рукав, чтобы молчал, с трагическим видом пошутил Платон.

– «Как?! За что?!» – искренне испугался за друзей Юра Гуров.

– «Так и мы ему тоже так говорили, что мы не виноваты, что это недоразумение, обидное стечение обстоятельства, и что всё началось с рыжего! А он обещал разобраться! Попросил написать объяснительную записку!» – объяснил Платон.

– «Как?! С меня, что ли?!» – сглотнув слюну с нервным движением кадыка, изменился в лице Игорь с язвительной улыбки на животный страх.

– «С тебя, с тебя!» – добавил перцу, теперь с удовольствием поучаствовавший в шутке, Саторкин.

– «Да не боись ты! Шутим мы! Всё пока упирается в нашу объяснительную записку!» – сжалился Кочет над самым младшим и самым поверхностным в их группе.

Утром в четверг Платон проснулся с сильной болью верхней распухшей губы, из-за чего даже не стал бриться.

– «У тебя явно чирей! Сегодня же сходи к кожнику – они лечат фурункулы!» – разглядев и прощупав губу, наставила его мама, заручившись обещанием сына.

И Платон опять сходил в заводскую медсанчасть, где мамин диагноз естественно подтвердился. Более того, Платон признался врачу, что чирьи периодически одолевают его, и он никак не может от них избавиться.

Тогда врач – пожилой мужчина – прописал ему от фурункулёза пить пивные дрожжи и принимать гомеопатические таблетки Сульфур йод. А от этого фурункула на верхней губе он дал больничный и рецепт на покупку мазей, прописав сначала для созревания фурункула мазать его Ихтиоловой мазью, а когда созреет для вытягивания и заживления – мазью Вишневского.

Остальное время четверга до посещения врача и после Платон на работе продумывал текст объяснительной записки, в итоге переписав её начисто, чтобы не тратить время вечером, а потом ещё и не искать способа передать её Саторкину.

И он нарочно отдал её Игорю Заборских, чтобы тот, наверняка от страха и недоверия прочитав её, не подумал о кознях за его спиной и предательстве со стороны товарищей.

– «Игорёк! Видишь? – показал он на распухшую и не бритую верхнюю губу – Я ухожу на больничный! Поэтому у меня к тебе просьба передать эту объяснительную записку Вите Саторкину, чтобы он в пятницу обязательно отнёс её к Арустамову! А то нас опять не допустят до занятий! Сделаешь?!», – попросив и передав Игорю Заборских сложенный двойной тетрадный листок, несколько успокоил его Платон.

– «Конечно, передам!» – с неподдельным интересом взял тот долгожданный листок с потенциально возможным компроматом на себя.

А после ухода Платона он с дрожащими от нетерпения и волнения руками, прочитал его. А потом ещё раз, но уже с радостью, поделившись ею со своим наставником Георгием Валентиновичем Витковым, которому ещё утром сетовал по поводу своей дальнейшей, возможно даже несчастной, студенческой судьбы.

– «Ну, вот, видишь?! Я же говорил тебе, что Платон не такой человек! Он выше всего этого! Он птица высокого полёта! Хоть и Кочет?!» – с удовлетворением за свою правоту, по-привычке пошутил Витков.

– «Да! Платон это… мысль! Вон, как он чётко описал всё, как было?! И в итоге никто не виноват!?» – согласился с ним, наконец, совсем успокоившийся Игорь Заборских.

– «Да, талант! А как это никто не виноват?! Так не бывает! Из его записки совершенно ясно, что виновата сама преподавательница, поспешившая с выводами! Я даже думаю, что ей после прочтения самой станет стыдно за своё поведение! Ты мне потом расскажи, как и чем дело кончится!» – завершил их разговор Г.В.Витков – опытный интеллигентный мужчина средних лет.

И в пятницу в электричке, по дороге в институт, Заборских, Гуров и особенно Саторкин внимательно читали объяснительную Кочета, оставшись ею чрезвычайно довольными.

А Виктор сразу понёс её на кафедру «Начертательной геометрии и черчения», и в отсутствие Х.А. Арустамова передал её секретарше, которая обещала в ближайшее же время передать её заведующему кафедрой.

С понедельника усатый и с заклеенной пластырем верхней губой Платон уже посещал занятия в институте.

Поэтому в среду 18 сентября Кочет с Саторкиным выехали в институт теперь с трепетным ожиданием решения их вопроса.

Но не успели они подойти к своей аудитории, как шедшая навстречу с другого конца коридора преподавательница Сумская сама окликнула их, обращаясь к Кочету, сразу опередившему её с извинениями.

Но та, не дослушав их, чуть взволнованно перебила его:

– «Ребята! Извинения ваши приняты! Я всё поняла и допускаю вас до занятий! Но вы и меня поймите! У меня такой же сын, как и вы! – кивнула она на Кочета – И я в тот момент подумала, а что, если и он так себя ведёт?! Поэтому, возможно, я слишком проэмоционировала?! Извините! А вашу объяснительную я оставила себе на память!» – добродушно и даже чуть смущённо объявила она.

– «Да ничего! Всё стало понятно! У меня мама тоже была преподавателем!» – с пониманием реагировал и Платон.

– «Даже сестре Шарикяна преподавала!» – непонятно на что за друга намекнул и Виктор.

– «Ну, тогда мы поймём друг друга! Заходите в аудиторию!».

– «Спасибо! Но только после вас!» – любезно расшаркался Кочет.

– Так значит, она действительно поняла свою ошибку?! Вот что значит сила печатного слова, как мне неоднократно давно говаривал отец?! – удовлетворённо про себя заметил Платон.

И Кочет с Саторкиным, наконец, приступили к долгожданным занятиям черчением в своей группе.

А вскоре Сумская выяснила, что Кочет, оказывается, не только хорошо владеет пером, но и самый толковый в чтении чертежей, быстро находя ошибки и в чертежах у товарищей. И она сделала его своим помощником, перед сдачей чертежей ей, просматривающим их и находящим в них ошибки и недочёты.

– «А что же вы сами? У всех товарищей ошибки находите, а у себя допустили целых две?!» – удивила она вопросом, проверив чертёж Кочета.

Но тот, сразу покраснев, практически мгновенно нашёл их.

– «Да! А у вас действительно на чертежи глаз-алмаз, вернее ватерпас, как тут кто-то про вас сказал?!» — обрадовалась Сумская своему выводу.

– А ведь из-за меня, если бы я настояла, его могли бы отчислить из института?! А он, оказывается, гений!? Вот как бывает?! – подумала она.

Решив этот вопрос и вылечив фурункул, Платон сбрил и усы.

– Вот теперь пришла пора вплотную заняться Таней! – решил он действовать теперь быстро и решительно.

Но ещё до этого, пока он был на больничном, Платон съездил к отцу и на простой открытке напечатал текст: «Уважаемая Татьяна Ивановна! Позвоните, пожалуйста, по телефону 308-53-67», указав свой домашний телефон и, подумав, добавив ещё и подпись: «ОМСДОН», подразумевая Отдельную мотострелковую дивизию особого назначения, в которой служил Павел, чтобы, в случае чего, свалить посылку этой открытки на него.

И в свободный вечер в четверг 19 сентября он съездил в Чухлинку и крадучись по лестнице опустил в почтовый ящик Линёвых эту открытку.

– А всё-таки я очень боюсь отказа с её стороны, раз так подписался?! А если прочитает кто-то чужой, то ничего такого не подумает?! Теперь буду ждать её звонка! А если не позвонит? Тогда всё! А если позвонит, то, что мне и как говорить? Наверно сначала мне надо сделать вид, что я к этой открытке не причастен?! А когда она представится, тогда обрадоваться и назвать себя, сознавшись, что давно хотел с нею познакомиться поближе, но всё никак не решался, надеясь на случайную и удобную встречу где-нибудь?! И судя по подписи, если она мне её назовёт, надо сказать, что это видимо так помог Павел, придумавший про открытку! Наверно так? – придумал Кочет план.

И он стал ждать звонка. А его всё не было. Платон даже подумал, что всё уже кончено, и ждать больше нечего. Он даже внутренне обиделся на Таню и от безысходности стал к ней остывать.

К этому времени Борис Спасский со счётом 6,5 на 3,5 уже выиграл финальный матч претендентов у Виктора Корчного, вновь получив право оспорить шахматную корону у Тиграна Петросяна.

Но однажды, когда Платон находился в комнате Олыпиных, звонок раздался. К телефону первой естественно подошла Настя.

– «Алло!.. Здравствуйте!.. Не знаю! Сейчас я трубку брату передам, может он знает?» – лишь послышались слова Насти.

– «Кто это?» – подошёл Платон к телефону.

– «Не знаю! Какая-то девушка!».

– «Да!» – глухо проговорил он в трубку, сразу подумав о Тане.

Но сердце в его груди от радости в этот раз почему-то уже не затрепетало и лицо в краску не бросило.

– «Здравствуйте! Меня просили позвонить по этому телефону!» – раздался в трубке уже забываемый чуть грудной женский голос.

– Да, это она! А что ей говорить? – мигом пронеслось в его голове.

– «Здравствуйте! А кто вам нужен?» – чётко и ясно спросил Платон.

– «Да я и не знаю, кто! Просто меня попросили позвонить!».

– «Ну, и я не знаю! Лично я никого не просил!» – начал играть Кочет запланированную роль.

Он подумал, что она сейчас представится, или назовёт подпись из открытки, или спросит его, кто он, или как-то ещё продолжит разговор, и всё станет на свои места, но Таня вдруг неожиданно быстро свернула его.

– «Да? Ну, извините!» – услышал Платон неожиданно в трубке.

Он хотел продолжения разговора, но не мог найти подходящих слов. Он даже решился было спросить, а кто она? Но в трубке раздались гудки.

– Эх! Ну и тюфяк я?! Надо было сказать: «Стойте! Подождите! А вы кто?!». И тогда бы наш разговор продолжился. Или сказать ей, что это квартира Кочетов! И спросить, а кто ей нужен? И тогда бы уже она решила бы, продолжать ей разговор или нет! Ну, я и балбес?! Всё подготовил! И на, тебе? В самый ответственный момент повёл себя, как дурак или трус?! Ну, и ну!? – поначалу терзался Кочет.

– «Кто это был?» – спросила Настя, увидев расстроившегося брата.

– «Да девушка наверно ошиблась номером?».

– «А ты бы сначала спросил, какой номер она набирала! А то сразу – вы ошиблись! А может это была твоя судьба?! А ты, братец, не понял и не разобрался!» – напутствовала молодая замужняя женщина своего старшего неженатого брата.

– Ну, Наська, молодец! Правильно! Надо был переспросить номер! А потом сказать, что этот номер наш, но это квартира! И может даже сказать, чья она? И потом так далее!? – снова углубился Платон в терзания.

– Но почему же, она сама не представилась и не попыталась узнать, кому она звонит? Уже знала кому? Тогда почему прекратила разговор, а не стала допытываться и выводить меня на чистую воду? И вообще, зачем тогда звонила? Непонятно! А может она просто глупая? Или глупый всё же я? Или мы оба, или обои? – засомневался Платон.

– Ладно! Что мы в итоге имеем? Она позвонила – это факт! Но спустя большой промежуток времени! А почему? Может, выясняла, чей это номер? Тогда непонятен её краткий разговор! А может её сбили с толку мои слова, что лично я никого не просил?! Ну, я и балбес! Совсем заигрался!? Конечно! Как ей на это реагировать, если она знала, что звонит мне, а тут такой ответ?! Тогда получается, что кто-то нас сводит без моего ведома?! Но с другой стороны, она могла тогда назвать меня по имени!? Или ещё как-то дать понять, что знает, куда и кому звонит? Концы с концами что-то не сходятся! Однако, это конец! Прощай, Татьяна! Всё равно я на тебе в ближайшие пять лет не женился бы! А тогда мне будет двадцать четыре, а тебе двадцать семь! И какая девушка будет столько ждать?! Так что нам с тобою видно вместе быть не судьба! – окончательно решил Платон Кочет, подводя итог своей сильной двухлетней влюблённости.

А для успешного выполнения пока главной цели в жизни, та теперь требовала от него чёткости, ясности и стабильности.

Глава 2

Стабильность

(октябрь 1968 – сентябрь 1969 гг.)

А стабильность действительно была сейчас ему очень нужна. И за прошедший год он в этом убеждался не раз.

Когда в начале 1967-го года Платон получил первый существенный жизненный удар – отчисление из Плехановского института, то он понял тогда на тот момент главное для себя.

Во-первых, это ещё не крах.

Во-вторых, надо срочно что-то менять в своей жизни, в своём поведении и в характере. Лень, легкомыслие и свобода после окончания школы сыграли с ним самую настоящую злую шутку. Ведь самоуверенный Платон на экзаменах в зимнюю сессию получил неуды даже и по своим коронным предметам: математике и истории, хоть и КПСС.

Поэтому тогда ему надо было срочно перестраиваться на другую жизнь и с другим поведением.

Он тогда недолго анализировал своё положение, но глубоко, тщательно и беспощадно самокритично, поняв, что у него, при наличии достаточного ума и разума, не хватает всего лишь силы воли заставить себя поступать правильно и полезно, о чём ему на это не раз указывали его родители.

И тогда Платон сделал вывод, что ему нужно жить по принципу: разум и воля – превыше всего!

Он устно составил программу, план действий по выходу из кризиса, и приступил к его осуществлению.

Постепенно он придумал себе несколько «помощников» по жизни – ряд элементарных действий, постепенно входящих в привычки и позволявших побороть лень и косность.

Первым делом это коснулось утренней зарядки и обливания холодной водой. Постепенно это вошло в привычку, положительно повлияв не только на бодрость и самочувствие Платона, но и на его самодисциплину.

Постепенно в этом закаливающем занятии он добился заметных успехов. Его, с утра разгорячённое ответной защитной реакцией, тело позволяло ходить на работу легко, не по зимнему сезону, одетым. Однако к осени его стали одолевать фурункулы. Участки его кожи, находившиеся на границе холода и тепла, не вынесли такого перепада температур.

И теперь, наряду с лечение пивными дрожжами и с гомеопатическим приёмом сульфур йода, одним из условий лечения для него оказалось прекращение утреннего обливания холодной водой. Но к этому времени такое беспощадное измывание над своим телом дало ему заметную пользу – возросшую силу воли.

И всякий раз, когда лень и легкомыслие снова, было, овладевали им, он останавливался, вспоминая свою жизненную заповедь, и усилием воли заставлял себя делать правильное и для себя полезное.

Так случилось и с Таней Линёвой. Раздумья Кочета привели его к вроде бы подсознательному решению расстаться с ней, так как их отношения не имели перспективы.

После этого Платон стал свободнее, собраннее и концентрированнее.

Теперь он сначала быстро обдумывал необходимость, важность, нужность и полезность какого-либо своего действия, а потом заставлял себя делать, или наоборот, не делать этого.

Всё, что мешало его делам и цели – получение высшего образования – он теперь отбрасывал или уменьшал до минимума.

Такой подход коснулся даже его самого любимого занятия – футбола. Когда настало время выбирать что-то одно, он выбрал высшее образование, «наступив на горло своей песне».

Однако судьба всё же отблагодарила его за такой выбор. Он всё-таки стал иногда играть, хотя бы летом, за свою цеховую команду на внутреннем чемпионате своего большого предприятия. Но до следующих таких игр теперь было далеко.

За сентябрь ему удалось сдать пропущенный по болезни экзамен по физике, успешно разрешить конфликт с преподавателем черчения, окончить свои любовные страдания по Тане Линёвой, почти вылечиться от фурункулов, и списать пропущенные лекции и семинары.

И в его учёбе наступила приятная стабильность. Их студенческая группа теперь стала именоваться М2-21, так как они теперь относились к кафедре М2 «Космические летательные аппараты», руководимой Генеральным конструктором ЦКБМ академиком Владимиром Николаевичем Челомеем, и начался первый семестр второго курса.

Но изменения происходили и на международной арене. И Платон изредка, когда была возможность, следил за ними.

Особенно частые международные изменения стали проявляться в Латинской Америке. Вступив 1 октября на пост президента Панамы, уже на следующий день Арнульфо Ариас сместил командование Национальной гвардии страны, направив его представителей военными атташе в ряд стран или в отставку.

А 3 октября в результате военного переворота уже в Перу к власти пришёл генерал Веласко Альварадо, придерживавшийся левых взглядов.

Но главным для Кочетов пока была Гражданская война в Нигерии. В беседе с советским послом Александром Иосифовичем Романовым 6 октября Якубу Говон выразил «полное удовлетворение развитием военных операций» и высказал уверенность в том, что «с мятежным режимом Оджукву будет покончено до конца октября, несмотря на то, что некоторые империалистические государства продолжают продавать мятежникам вооружение и самолёты».

И теперь Кочеты с нетерпением ожидали заезда к ним Г. А. Комарова.

А пока они ждали вестей от него, 9 октября правительство Перу подтвердило свою левую ориентацию, объявив об экспроприации собственности американской нефтедобывающей компании «Интернэшнл петролеум компании». И этот день стал отмечаться в Перу, как «День национального достоинства». Но в обратную сторону развернулись события в Панаме, когда 11 октября Национальная гвардия захватила власть в стране, из своего командования образовав временную военную хунту.

Но не забывал Платон следить и за ходом чемпионата СССР по футболу. В этом году динамовцы Киева и Москвы, как соответственно чемпионы и обладатели кубка СССР 1967 года, должны были выступить в Кубке Европейских чемпионов и Кубке обладателей кубков европейских стран. Но из-за ввода советских войск в Чехословакию многие европейские страны пригрозили бойкотом розыгрышей этих еврокубков. И тогда УЕФА приняло решение провести повторную жеребьёвку, и на первой стадии розыгрышей свести команды соцстран друг с другом. Поэтому, выразив протест, Болгария, ГДР, Венгрия и СССР отказались от игр.

К 12 октября, в этот день проиграв в 32-ом туре в Киеве 0:1, московский «Спартак», имевший 43 очка, потерял практические шансы догнать хозяев поля в чемпионской гонке. Более того, его теперь могли обойти земляки автозаводцы, имевшие на очко меньше, но игру в запасе. Да и у идущего на четвёртом месте ЦСКА было 41 очко.

Но Платона порадовали его московские динамовцы, взявшие реванши у обоих лидеров чемпионата, и теперь с 38 очками поднявшиеся на пятое место.

Однако за оставшиеся шесть туров шансы ворваться хотя бы на третью строчку были малы. К тому же, у идущих следом динамовцев из Минска, имевших 37 очков, было две игры в запасе и реальный шанс обойти москвичей.

На седьмом месте расположились их тбилисские одноклубники с 36 очками. Но их мог догнать «Черноморец», имевший на два очка меньше, но игру в запасе. А на девятое место с 33 очками опустился, забуксовавший на подъёме московский «Локомотив».

В положении, находящихся ниже команд, особых изменений не произошло. Лишь разрыв от последней команды «Динамо» (Кировабад) увеличился до трёх очков. Так что итог чемпионата уже явственно вырисовывался.

Но пока не очень вырисовывалась новая работа Платона. Но он даже был доволен, так как у него появилось время для занятий на работе, хотя бы для чтения лекций и учебников и решения задач.

А иногда ему приходилось вставать за свой прежний, ещё никем не занятый станок, чтобы с разрешения мастера токарного участка Якова Родина выточить очередную деталь по заказу своего начальника Дмитрия Ивановича.

В этот же день 12 октября в столице Мексики Мехико открылись, впервые проводимые на территории Латинской Америки, уже XIX-ые по счёту летние Олимпийские игры. Их начало было приурочено к 476-ой годовщине высадки на территории Америки Христофора Колумба.

В них участвовало 4.750 мужчин и 780 женщин из 112 стран мира. Причём из США было 357 спортсменов, из СССР – 312, а из Мексики – 275.

Всего разыгрывалось 172 комплекта медалей в 20 видах спорта.

Но у Платона не было времени не только болеть за наших по телевизору, когда исход соревнований уже был известен, но и просто интересоваться новостями. Поэтому основные новости и подробности он узнавал уже на работе от ярого приверженца спорту Якова Родина, который иногда просто взахлёб рассказывал о захвативших его спортивных поединках.

А равнодушных к спорту Олыпиных Олимпийские игры не интересовали. Ибо молодожёны начали налаживать свой быт. Однако не забывали они пока и общие семейные заботы.

В солнечные, но прохладные октябрьские выходные Платон с Павлом и Настей вместе ездили на дачу за яблоками. Закалённый Кочет надевал на себя только теплый цветастый свитер, а молодожёны ещё и лёгкие курточки.

И Алевтине Сергеевне понравилось, что Павел с первых месяцев семейной жизни стал входить в роль хозяина.

Поскольку Алевтина Сергеевна по возвращении Павла из Ленинграда предложила им питаться отдельно, чем сначала вызвала удивление у Насти, то супруги купили на кухню комбинированный шкаф-холодильник. А поставили они его на, несколько лет пустующее, место от прежнего холодильника, обеспечив хранение в нём не только продуктов, но и посуды.