Молодость может многое

Потом они, уже чуть подуставшие, сели на «Аннушку» и поехали по Бульварному кольцу к высотке на Котельнической набережной. А по пути Платон всё рассказывал и показывал. Как он однажды зимой, спускаясь стоя с крутой ледяной деревянной горки Сретенского бульвара, упал и сильно отбил копчик. Как они летом катались на лодках, а зимой на коньках на Чистых прудах одноимённого бульвара.

– «А почему их называют во множественном числе?» – недоумённо спросил Александр Иванович.

– «А это старое название, ещё дореволюционное, наверно, когда здесь было два пруда?!» – не корча из себя сноба, дружелюбно ответил москвич.

– «А здесь Детский городок, в котором мы с Настей и родителями бывали в детстве, а сейчас я иногда захожу сюда с сыном! Мы сегодня сюда сходим!» – объяснил и пообещал Платон, проезжая Покровский бульвар.

Он вообще, когда расходился в рассказе, то его трудно было остановить. Ибо, рассказанное им, провоцировало память на новые факты и подробности, а его богатое художественное воображение дорисовывало даже простые бытовые картинки яркими самобытными красками.

– «Платон! Тебе бы так надо было рассказывать на уроках в школе!? Особенно по литературе! Птица-говорун, ты наша!» – бывало, ласково останавливала мать слишком говорливого сына.

– «Так по литературе всё спрашивали конкретно прочитанное!?» – оправдывался тот.

Но через две остановки они вышли у сквера на Яузе и гид замолчал.

– «Ух, ты! Какая громадина!?» – задрав голову, больше всех удивилась Вера Семёновна.

– «Да! Это одна из семи знаменитых сталинских высоток в Москве! Нам как раз туда! И мы вовремя!» — с удовлетворением от полезно проведённого времени, взглянул Платон на часы.

А Варя с сыном и сёстрами уже ждали Платона и его незваных гостей, которых угостили чаем с пирожными. А быстро сошедшиеся дети даже успели поиграть друг с другом.

– «Ух, ты! Какой у вас отсюда вид на Кремль?!» – искренне удивился, выглянувший в открытое окно, Александр Иванович.

А затем компания из четверых взрослых и четверых детей пешком направилась по Яузскому бульвару на Покровский бульвар в тот самый любимый всеми Детский городок, в котором они с пользой для детей провели почти весь вечер.

А затем все проводили Гавриловых до их подъезда, и Платон с Кожемякиными, по просьбе Маши, опять на трамвае доехали до Кировской.

При пересадке на Комсомольской пощади, гости долго рассматривали понравившиеся им её знаменитые своды. А затем, доехав до уже знакомой им Курской, они далее на электричке добрались до Реутова, прибыв домой весьма довольными путешествием и уже затемно.

Теперь они делились своими впечатлениями с Алевтиной Сергеевной, хваля Платона за интересную и познавательную экскурсию, отметив и его гостеприимных родственников.

В этой круговерти, хорошо хоть поочерёдно приезжающих родственников, Платону даже было некогда интересоваться телевизионными, тем более радионовостями.

Однако он всё же узнал из разных, в том числе из неофициальных источников, что в августе федеральное правительство Нигерии получило от СССР новую существенную военную помощь, в основном стрелковое вооружение с боеприпасами и новую партию самолётов МиГ-17Ф.

Поздно вечером в четверг 29 августа Платон проводил последних гостей Кожемякиных на Курском вокзале. И пятница прошла относительно спокойно, завершившись вечерним отъездом Платона и матери на дачу.

А утром в субботу 31 августа туда, где уже находился и Пётр Петрович, пожаловали помогать и Олыпины, вызвав у него и Алевтины Сергеевны большое удовлетворение.

Однако в воскресенье 1 сентября те выехали домой уже утром – готовиться к первому рабочему служебному и студенческому дню своей новой жизни, и чтобы к вечеру уже освободить ванную для других.

Не поздно домой выехали и Платон с мамой и бабушкой, оставив на даче одного работящего отца.

Ведь на следующий день и у Платона тоже начиналась новая жизнь.

С понедельника второго сентября 1968 года он уже неофициально числился намотчиком катушек.

– Ха-ха! Я теперь намотчик катушек!? А интересно, а они-то хоть об этом сами знают?! Ха-ха-ха-ха! – от души смеялся он в ванной, представив себя в этой сексуальной роли.

– А вообще-то это очень хорошо! Мне теперь не надо будет работать на станке, и с грязными руками! И у меня теперь официально будет свободное время, и я смогу заниматься на работе! Здорово! Я теперь буду работать без шума в отдельном помещении на втором этаже в дальнем торце нашего здания, через лестничную площадку от нашего начальства и наших технических и экономических служб! И у меня даже будет свой письменный стол!? – отмечал преимущества своего нового рабочего места Платон.

– Жалко только, что теперь рядом не будет Тани! Вот было бы удобно нам с ней общаться вдали от чужих глаз!? Чуть-чуть не получилось! Жалко! Зато теперь я не рабочий, хотя им всё-таки пока и числюсь, а фактически «синий воротничок»! Я теперь могу одеваться, не боясь испачкаться! Здорово! Я уже пошёл на повышение! – лишь немного сожалел, но больше радовался своей судьбе Платон.

Но не успел он прибыть на своё новое рабочее место, уже хозяйским взглядом осмотреть помещение и оборудование, и поздороваться с начальником Дмитрием Ивановичем Макарычевым, как вошедший к ним, поздоровавшийся и поздравивший Платона с началом работы на новом месте, Яков Александрович Родин объявил, что сегодня сразу после обеда вся допризывная молодёжь, в том числе и Кочет, будет на стадионе «Старт» сдавать нормы на значок «Готов к защите Родины».

– «Хорошо! Я буду! Надеюсь, они закончатся вовремя?» – лишь спросил Платон.

– «Да окончите намного раньше! Так что в институт успеешь!» – обрадовал вечерника Родин.

Так что в этот понедельник сразу после обеда вся допризывная молодёжь двадцатого цеха на стадионе «Старт» в рабочее время сдавала нормы спортивно-технического комплекса «Готов к защите Родины» (ГЗР).

Платон, как и в школе, только шесть раз подтянулся на перекладине, метнул гранту только на тридцать семь с половиной метров, и с общей группой пробежал полторы тысячи метров лишь за шесть минут шестнадцать секунд, по всем этим трём дисциплинам не уложившись в нормативы. Но в этом он был не одинок, так как норматив выполнили немногие. А полностью выполнить нормативы сразу по всем дисциплинам вообще никто не сумел.

Зато он прыгнул в длину на четыре метра восемьдесят пять сантиметров, установив свой личный рекорд и уложившись в норматив.

А в беге на сто метров он вообще был первым со временем тринадцать и семь десятых секунды, также уложившись в норматив, не установив личного рекорда, но обогнав тоже резвого и резкого Лазаренко, прибежавшего в забеге вторым.

В институте на первых занятиях Платон к своему удивлению увидел обеих рожениц. Они выглядели вполне прилично и даже без видимых следов былой беременности. Платон даже сначала подумал, а не закончились ли их роды неудачей. Но почти сразу услышал их разговоры о подходе их времени кормления.

– Надо же?! Какие они молодцы! Видимо у них есть, кому сидеть с младенцем?! И они не теряют курс из-за ребёнка, как Варя!? Им можно только позавидовать?! – действительно позавидовал Платон Валентине Деревягиной и Марине Евстафьевой.

Ещё накануне Платон взял на следующие дни административный отпуск для сдачи пропущенного экзамена по физике, лишь утром во вторник 3 сентября проводив на поезд бабушку.

С началом сентября Нина Васильевна уезжала в свой дом в деревню и на помощь сыну Юрию в уборке урожая.

А Якову Родину удалось уговорить, готовящегося к сдаче экзамена по физике Кочета, в среду 4 сентября всё же прийти на игру на первенство ЦКБМ по футболу против команды «Стрела» Конструкторского бюро № 4, капитаном которой был уже знакомый Юрий Стрелец.

Но Платон согласился сыграть только первый тайм, так как ему нужно было в этот вечер ехать на текущие занятия в институт, где первым новым предметом было черчение. По той же причине вообще отказался играть и житель Новогиреево техничный Игорь Забореких.

Теперь Кочета поставили на его любимое место центрфорварда под № 9. Однако игра началась с задержкой, и Платон теперь просил капитана Яшу Родина заменить его уже к концу первого тайма. Так и получилось. Уже на двадцатой минуте, за десять минут до окончания первого тайма, Кочета заменил ветеран Анатолий Малахов из соседнего 25-го цеха.

Но за эти двадцать минут быстрый и напористый Платон, на этот раз с помощью принявших его манеру игры партнёров, так по центру затерзал оборону соперников, собирая вокруг себя лишних защитников, что в один из моментов он откинул мяч чуть назад на свободное место. А далее его партнёры переправили мяч на оголившийся фланг и ближе к углу вратарской площадки, откуда и последовал разящий удар по воротам, 1:0. Поэтому на этот раз Платон поставил себе оценку удовлетворительно. К тому же счёт так и не изменился, о чём на следующее утро домой по телефону сообщил ему радостный Яша Родин.

Но в этом году Платону играть за свою команду больше бы не пришлось. И его место центрфорварда до конца сезона успешно и прочно занял профессионально подготовленный и тоже молодой футболист Анатолий Звенигородский, не обременённый вечерней учёбой.

С чувством глубокого удовлетворения ехал сегодня Платон в институт, встретив на платформе Юру Гурова и Витю Саторкина, а в Новогиреево к ним подсел ещё и Игорь Забореких. Так что после летнего отдыха все опять ехали в хорошем настроении, практически без перерыва шутя. И, как всегда, особенно в этом выделялись Юра с Игорем, дополнявшие друг друга, и вызывавшие громкий, звонкий и заливистый смех Гурова.

Вместе ища новую аудиторию, четвёрка весёлых чуть опоздала на занятия, когда их зал уже был заполнен одногруппниками.

Как и положено, они сначала постучали, тут же открыв дверь, в которую просунулась лишь рыжая голова всегда весёлого Игоря Заборских.

– «Разрешите?!» – спросил он с неизменной во всех случаях улыбочкой, как обычно, как рыжий клоун, немного рисуясь перед товарищами.

Так его за глаза некоторые и называли.

– «Проходите, садитесь!» – предложила средних лет и солидной внешности приятная преподавательница.

И Игорь вошёл, со своей немного расхлябанной, раскачивающейся из стороны в сторону, походкой проходя на свободные места, уже вызвав у товарищей улыбки. А за ним поочерёдно вошли и другие. Сначала, от вины чуть ссутулившийся, Юра Гуров с явно виноватой, во всё загорелое гладкокожее большое лицо, улыбкой, вызвав у сидящих студентов контраст в восприятии и, как следствие этого, уже чуть недоуменные весёлые улыбки.

За ним, с важным видом будто бы начальника, буквально продефилировал флегматичный Витя Саторкин. А его глубоко посаженые глаза даже подчёркивали это, мол, я вас не вижу. Он шёл прямо, неспешными длинными шагами, словно меряя свой путь, ни на кого не глядя и с тубусом подмышкой, чуть помахивая своей кожаной папкой на молнии, изящно держа её за самый кончик ремешка. И это уже вызвало теперь кое-где лёгкие смешки.

Из глубины аудитории даже от кого-то послышалось:

– «А вот и клоуны пришли!», что вызвало уже пронёсшееся по аудитории слышимое «хи-хи».

А за ними уже вошёл и Кочет, спокойно и уверенно прошедший на место рядом с Виктором.

– «А вот и их Карабас-Барабас сам пришёл!» – послышался рядом чей-то трусливый шёпот, вызвав в аудитории дальнейшее напряжение от подкатывающего смеха.

Сев парами – Игорь с Юрием, а Платон с Виктором, опоздавшие разложили свои вещи, одновременно приняв позу студентов, нарочито внимательно слушающих преподавателя. Внешне уже казалось, что это хорошо слаженный квартет комиков начинает своё выступление. И аудитория напряглась, ожидая продолжения представления.

И оно вскоре невольно началось.

Но до этого уже состоялась перекличка. Пожилой и плохо слышащий преподаватель по списку называл фамилии студентов, что обычно заведено при перекличках, и те вставали и говорили «Я» или «Здесь».

Так что преподаватель теперь невольно попросил опоздавших студентов назвать свои фамилии.

И те по очереди вставали, называя себя: Заборских, Гуров, Кочет.

Но, рассеянный или не услышавший, Виктор сразу не встал, замешкавшись, и этим вызвав опережающий вопрос уже от главной преподавательницы.

– «А ваша фамилия как?» – спросила она, глядя на уже вставшего во весь рост заикающегося Виктора.

Поэтому тот, чтобы подавить заикание, прежде чем ответить, невольно переспросил её:

– «Моя-то? Саторкин!».

И этим он уже вызвал, почти повсеместно слышимый смех.

– «А вашего товарища как?» – вдруг почему-то спросила она опять фамилию Платона.

– Видимо в первый раз они не расслышали её, раз у меня единственного переспрашивают во второй раз?! А может она считает меня заводилой всего? Главным виновником и организатором? Нет, вряд ли! Для этого нет оснований! Значит, они всё-таки не расслышали мою фамилию! – вполне логично про себя предположил Платон.

– «На букву Ко!» – подсознательно решил он помочь глухим разобраться со своей фамилией.

И в этот миг аудитория просто взорвалась от хохота.

Чуть не засмеялась и сама преподавательница, но тут же поняла, что сейчас этим подрывает свой авторитет.

– «Сейчас же оба выйдите из аудитории! И без разрешения завкафедры не приходите!» – резко распорядилась она, этим сразу гася смех и восстанавливая в аудитории порядок.

И Кочет с Саторкиным, так и не понявшие, что сейчас произошло, понуро вышли вон.

– «Вить, ты понял, что сейчас произошло?!».

– «Нет! А ты?».

– «И я не понял! И что мы смешного сказали? Тем более, обидного или оскорбительного?!».

– «Да ничего! Я просто переспросил, и без какой-то задней мысли!?».

– «А я просто хотел помочь глухим с моей непростой фамилией! Мне стало непонятно, почему они меня переспрашивают, и я решил уточнить!».

– «Вот и уточнил!» – саркастически заметил Виктор, считая, что это именно Платон виноват во всём.

И в ожидании следующего занятия они пошли бродить по коридорам, лестницам и переходам громадного здания.

– «Платон! А как нам быть дальше!».

– «Да я вот тоже об этом думаю! Давай, Вить, рассуждать логически! Ты же у нас шахматист! Проверяй мои рассуждения! Во-первых, в наших неумышленных действиях не было никакого злого умысла! Так? Так! Во-вторых, ситуация произошла сама собой, как стечение неких, фактически нам неподвластных, обстоятельств! Так? Так! Значит, мы с тобой не виноваты! Так? Так, да не очень! Она считает, что мы виноваты! Значит, надо ей всё объяснить и на всякий случай извиниться! Женщина всё-таки?! Поэтому я предлагаю нам не суетиться, а прийти в следующий раз на занятия, как ни в чём не бывало, но пораньше, чтобы извиниться перед ней, описав эту ситуацию! А?».

– «Давай! Здорово придумал! А если она нас всё же не простит? И опять не пустит на занятия?».

– «Тогда мы напишем объяснительную записку и сходим на приём к Арустамову!».

– «Давай! Только объяснительную ты напишешь сам! Вот, как мне сейчас говорил, только подробнее и пожалостливее, чтобы ей самой стало неудобно за её поспешное действие!».

– «Хорошо! Ты это сейчас мудро заметил, насчёт пожалостливее! А то я обычно в таких случаях ни перед кем не унижаюсь!».

На этом они пока и остановились, оставив вопрос до следующей среды.

Весь четверг и первую половину пятницы 6 сентября Платон дома занимался физикой, ещё раз убедившись, что материал знает неплохо.

Он даже позволил себе утром в четверг поинтересоваться ситуацией в чемпионате СССР по футболу. К тому же его «Динамо» (Москва) во втором круге обыграло обоих лидеров, сначала взяв реванш 2:1 у «Спартака» (Москва), а затем 1:0 у своих киевских одноклубников. А поскольку спартаковцы оступились ещё и в Кутаиси и в Ростове-на-Дону, то киевляне упрочили своё лидерство, набрав 41 очко в 27 играх. «Спартак» шёл теперь на втором месте с 35 очками, но имея две игры в запасе. За ними расположились московские автозаводцы с 32 очками и армейцы с 31 очком.

«Динамо» (Минск) и «Локомотив» имели по 30 очков и делили 5–6 места. Три команды – динамовцы Тбилиси, Москвы и «Черноморец» имели по 29 очков, но москвичи сыграли на две игры больше.

Отставая от них на четыре очка, а между собой на очко, с десятого по тринадцатое место расположились «Зенит», «Шахтёр», СКА и «Крылья Советов». По 20 очков имели «Нефтчи» и «Заря», от которых на очко отставал «Арарат». По 17 очков имели сразу три команды «Кайрат», «Торпедо» (Кутаиси) и «Пахтакор». И последними на 20 месте с 16 очками остались динамовцы Кировабада.

Поэтому Платон поехал на вечерние занятия в пятницу в спокойном состоянии. И уже на первом семинаре по физике та же преподавательница Воробьёва устроила ему экзамен. Кочет выбрал билет и сел отдельно от всех готовиться.

На большую часть вопросов он знал правильные и достаточно полные ответы, но не на все, кое-где путаясь и кое-что подзабыв. Поэтому полученным в результате экзамена твёрдым «удовлетворительно» он был вполне доволен.

– «Фу! Гора с плеч!» – поделился он с Витей Саторкиным.

– Теперь мне надо садиться за текущие задания, чтобы не отстать! – удовлетворённый своим делами, решил он.

Поэтому в первые выходные сентября Платон нашёл время только один раз съездить за урожаем яблок и поговорить с Варей по телефону.

Но видимо в этой поездке он попал где-то под сквозняк, так как почувствовал лёгкое жжение на верхней губе.

В понедельник 9 сентября, вышедший на работу Платон узнал, что вместе с Таней Линёвой уволилась и Наташа Буянова. А на работу в Отдел Главного технолога перешёл, окончивший в этом году МВТУ, старший нормировщик цеха – старший инженер Василий Гаврилович Юров. Но ушёл он не один, а взял с собой в свою новую группу, тоже в этом году окончивших техникум, нормировщицу Галину Егорову и почти тридцатилетнего токаря Геннадия Дьячкова.

Но в нормировщики цеха, под начало экономиста Лидии Ворониной, перешла, тоже окончившая техникум, черноглазая нарядчица цеха – тридцатипятилетняя шустрая брюнетка Лида Гурова.

Взамен уволившихся и перешедших в другие подразделения предприятия в сентябре в цех пришли новые сотрудницы. Табельщицей стала бывшая школьница – высокая, стройная, голубоглазая, ещё семнадцатилетняя блондинка Марина. В Планово-диспетчерский отдел из ОТК и тоже после техникума перешла Галя Предкина. А перешедшая из другого цеха в их ОТК, плотная и очень общительная, всегда всем добродушно улыбающаяся, брюнетка Света Монакова, сразу стала уважаемой любимицей всех станочников и ОТК, в частности специализирующейся на фрезерных работах Нины Степановны Ситниковой.

А главным механиком цеха вместо Дмитрия Ивановича Макарычева стал Сергей Александрович Тараканов, а на его место начальником слесарей-ремонтников был переведён Алексей Иванович Поджарков.

Так что переход Кочета на новую работу внутри цеха на фоне других переходов, уходов и приходов, остался практически не замеченным.

К среде 11 сентября и советские танки покинули Прагу.

– Опять среда подтвердила, что она мой день приключений! – снова про себя заметил на работе Кочет.

И действительно, это оказалось так, когда Кочета и Саторкина преподавательница Сумская опять не допустила на свои занятия.

– «Я же вам ещё тогда сказала, чтобы вы шли к декану факультета!? Пусть он сам решает вашу судьбу!» – сухо объявила она.

– «Ну, что, Вить, делать нечего, пошли прямо сейчас!» – предложил Платон, от волнения ставшему сильно заикаться, Саторкину.

– «Да, п… пошли! Только д… давай т… ты будешь говорить!».

– «Конечно! А ты будешь дополнять, если я что-то упущу!».

И они пошлина к заведующему кафедрой «Начертательной геометрии и черчения» профессору Христофору Артемьевичу Арустамову, по Сборнику задач по начертательной геометрии которого они до этого занимались.

Он оказался человеком пожилым, крупным и грузным, но ещё сохранившим мужскую красоту. Христофор Артемьевич родился 15 сентября 1899 года в Баку. После окончания гимназии работал на нефтепромысле, затем служил в Азербайджанской ЧК.

В 1922 году был направлен на учёбу в Московский механико-машиностроительный институт имени Н.Э. Баумана, впоследствии МВТУ.

Студентом принимал активное участие в деятельности училища, преподавая математику на подготовительных курсах. Поэтому по окончании института он в 1931 году был оставлен преподавателем на кафедре «Начертательная геометрия». А уже в 1932 году Х.А. Арустамов возглавил свою кафедру, получил звание и должность доцента. В течение многих лет он оказывал большую академическую помощь студентам-рабфаковцам по высшей математике, теоретической механике и сопротивлению материалов.

В эти же годы он участвовал и в испытаниях теплосиловых систем московских электростанций, фабрик и заводов. Одновременно Х.А. Арустамов состоял инспектором Рабоче-крестьянской инспекции города Москвы по обследованию транспортного хозяйства столицы. В 1958 году он получил звание и должность профессора, и некоторое время был председателем экспертной комиссии ВАК МВО СССР по присуждению учёных степеней и званий. А теперь ему предстояло решить судьбу двух нерадивых студентов-вечерников.

Постучавшись и войдя, они представились секретарше:

– «Здравствуйте! Нас к Христофору Артемьевичу направила наш преподаватель Сумская!» – взял инициативу в свои руки Кочет.

– «Минуточку подождите! Сейчас доложу!».

– «Христофор Артемьевич, к Вам эти двое, от Сумской!» – войдя к заведующему кафедрой, не прикрыв дверь, спросила она, тут же повернувшись и пригласив их на Голгофу.

– «Здравствуйте! Разрешите?! Мы…» – начал, было, Платон, но был остановлен жестом начальника, показавшим на ковёр перед своим столом.

И они молча повиновались, встав рядом на некотором расстоянии напротив стола Арустамова.

– «Я знаю, кто вы и что натворили! За такое хулиганство и оскорбление преподавателя вы будете исключены из института! И не надо здесь сейчас оправдываться и просить меня оставить вас! Такая подлость не прощается!» – неожиданно мощно и напористо начал он.

– Вот это да!? Я приплыл! Опять меня выгоняют из вуза?! А за что?! За то, что я хотел всего лишь помочь глухому преподавателю понять, как пишется моя фамилия, и упростил ответ?! Нет! Я буду за себя бороться! Просто так меня теперь не выгнать! – молниеносно пронеслось в мозгу Кочета, заставив его всего собраться, взять себя в руки, и начать быстро анализировать обстановку.

В этот же момент, от неожиданности испугавшийся и растерявшийся, пытавшийся было возражать, Виктор Саторкин, начал заикаться, судорожно хватая ртом воздух.

Ведь такой исход его учёбы в институте означал крах всей его жизни, надежд его необразованных родителей, делавших ставку на получение высшего образования их единственным сыном. Ведь после этого его неминуемо ждала служба в армии. А это в его понимании было совершенно недопустимо. И, чтобы спастись, «лягушка начала сверх интенсивно работать лапками». Но сильное волнение, вызвавшее такое же сильное заикание, не позволило ему выдавить из себя что-то членораздельное, кроме смешного мычания. И в этот момент Платону стало очень жаль Виктора.

– Бедняжка! Как же он сейчас смешон и жалок?! Полная потеря чувства собственного достоинства! Я до такого позорища и самоунижения никогда не опушусь! Слабак! Ему надо срочно заткнуть рот, чтобы не позорился! – решил Кочет, решительно, чуть ли не грубо, перебив Виктора.

– «Вить! Подожди, помолчи! Слушай, что тебе говорят!» – дёрнул он за рукав товарища по несчастью.

И тот замолчал.

А Платон это сказал и сделал не случайно, имея целью сначала дать Арустамову до конца высказаться, а потом действовать по обстановке.

А тот, почти до смерти напугав оппонентов, продолжал стыдить их, теперь апеллируя к надеждам их родителей и к их испорченным жизням.

– «Так если вас отчислить с соответствующей формулировкой, вас никогда и ни в какой институт не примут, будь вы хоть семи пядей во лбу, хоть круглыми отличниками и признанными гениями!?» – продолжал он.

Платон молча и с поддельным вниманием слушал Арустамова, краем глаза следя за Саторкиным, который до бледнел, то краснел, то зеленел, а то чуть ли не падал в обморок.

Наконец Арустамов снизил накал и дал слово державшемуся Кочету:

– «Ну, скажите, что-нибудь в своё оправдание!».

– «Христофор Артемьевич! Вы абсолютно правы!» – попытался сначала Кочет «возглавить табун взбесившихся лошадей».

В этот же момент Виктор с ужасом взглянул на Платона, уже открывая свой возмущённый несправедливостью рот. Но, из-за опять возникшего заикания, не успел – Платон опередил друга.