Красные Баки. Это моя земля. Киберпутеводитель

Баковские пироги славились по всей округе. Как-то ходила Таня с тятенькой в Варнавин, торговать, и там на базаре услышали байку, мол, у баковских баб на всех одна особенная закваска в красной крыночке. И с этой закваски тесто всегда хорошо поднимается, пироги не пригорают, тесто мягкое, тонкое, ум отъешь. И вот эту закваску, мол, передают друг другу, и оттого баковские пироги такие вкусные. Рассказал тятя дома эту байку, долго смеялись.

***

Сегодня Троицын день и в гостях в старом дедовом доме соберется вся родня – материны сестры с семьями, отцов брат с детьми. Всех надо угостить.

Татьяна первый раз отвечала за пироги, мать только советовала. Было боязно, но как она пойдет замуж, если не сумеет накормить всех гостей.

Для праздника припасли белую пшеничную муку. Накануне протопили печь, и с вечера Таня сама затворила тесто в квашне – к муке закваску, яйцо, молочка и льняного маслица, да песка с солью. Квашню на ночь оставила на краю теплой печи и за ночь несколько раз вставала обминать. А утром, еще до света, снова затопила печь и стала разделывать пироги.

Для рыбного – на тесто жареный лучок, на него свежего очищенного леща, которого отец принес чуть свет. Еще больше, чем рыбный пирог, Танюша и ребятишки любили ватрушку с картошкой – яблошник. У мамы он получался особенно вкусным, и Таня старалась сделать не хуже. Для начинки в горячее картофельное пюре добавляли горячее молоко, топленое масло, яичко и соль. Сверху начинка должна была подрумяниться до нарядного светло-коричневого цвета. Особенно вкусно было уплетать ее с наваристыми серыми щами, которые как раз готовила мать. Налепили и пирожков с луком и яйцами, и ватрушку с творогом.

Пока разделывали пироги, истопилась печь. Таня уже собиралась ставить первый противень, но мать остановила за руку и бросила на под щепотку муки:

– Смотри, искрит – рано ставить, подгорят.

Немного подождали, мать сгребла горячие угли в одну сторону, чтобы печь была свободна, а Таня поставила три противня к углям, а потом поменяла местами, чтобы пропеклись.

Потихоньку по избе пошел запах печеного, да такой, что начали просыпаться младшие ребятишки.

Первые пироги испеклась, мама смазала их топленым маслицем и накрыла полотенцем, а Таня поставила в печь пирожки и ватрушку с творогом. Их мать унесет в церковь – батюшке Михаилу и на клирос.

Пройдет время, а Таня, уже будучи Татьяной Никандровной, будет все так же вставать затемно, растоплять печь и ставить пироги и ватрушки, как делали ее мама, бабушка и прабабушка. А дети и внуки будут просыпаться воскресным утром от запаха пирогов прямо из печи, самого доброго запаха на свете.

***

Печь на баковской земле любят и умеют, и рецепты свои берегут и передают из поколения в поколение. Неудивительно, что именно здесь через много лет появится самый вкусный и сытный праздник Пироград.

Справка об объекте

Краснобаковские пироги,

Россия, Нижегородская область, Краснобаковский муниципальный округ, пгт Красные Баки

Красные Баки – родина русского пирога. Именно на берегах реки Ветлуга много веков назад начали печь исконно русское блюдо – открытый рыбный пирог. Позже эта вкуснота при помощи торговцев и священников распространилась из села Баки по всей Руси. Долгое время на местных базарах угощали теми самыми пирогами.

Источник: https://clck.ru/3MDpeP

Тайна старого храма

Светлана Ефимова

Елена стояла у окна, рассеянно перебирая пальцами старые фотографии. Пыльный воздух деревенского дома, казалось, застыл в лучах заходящего солнца. Она приехала в Сквозники всего пару часов назад, но уже чувствовала, как время здесь течет иначе – медленно, вязко, словно густой мед.

Комната деда выглядела нетронутой: потертое кресло-качалка у окна, стопки пожелтевших газет на столе, старый радиоприемник на полке. Елена вздохнула, осознавая масштаб предстоящей работы. Разбор вещей после смерти близкого человека – задача не из легких, особенно когда этот человек был таким, как ее дед Степан Ильич, бывший председатель колхоза.

– Лен, ты там как? – донесся с кухни голос тети Маши, сестры деда. – Может, чайку?

– Спасибо, попозже, – отозвалась Елена, присаживаясь на край кровати.

Она провела рукой по шершавому покрывалу, вспоминая, как в детстве любила прыгать на этой кровати, пока дед не видел. Сейчас эти воспоминания казались далекими, словно из другой жизни.

Елена начала методично разбирать ящики комода. Старые рубашки, документы, какие-то медали – все это предстояло рассортировать. В нижнем ящике она наткнулась на небольшую коробку из-под обуви, заполненную конвертами и тетрадями.

– Тетя Маша, – позвала Елена, – а что это за коробка в нижнем ящике?

Тетя появилась в дверях, вытирая руки о фартук:

– А, это дедовы записи. Он всю жизнь что-то строчил, особенно под старость. Говорил, память подводит, надо записывать.

Девушка открыла одну из тетрадей. Почерк деда, всегда такой четкий и уверенный, здесь местами расплывался, буквы прыгали. Она начала читать.

«15 мая 1985 года. Опять снился тот день. Как мы с Ванькой ворота в церкви расширяли. Трактор еле влез. А батюшка Серафим все стоял и смотрел, глаза у него были… Господи, прости меня грешного».

Елена нахмурилась, перелистнула страницу.

«3 сентября 1985 года. Зерно в этом году хорошее. Склады полные. А в церкви все равно пусто, как в душе моей».

– Тетя Маша, – Елена подняла глаза от тетради, – а что это дед про церковь пишет?

Тетя тяжело вздохнула, присаживаясь на край кровати:

– Эх, Леночка, тяжелое это было время. Храм-то наш, Михаила Архангела, в тридцатые закрыли. А твой дед, молодой тогда совсем, председателем стал. Вот и пришлось ему… – она замолчала, глядя куда-то в пустоту.

Елена почувствовала, как по спине пробежал холодок. История, о которой она раньше только слышала краем уха, вдруг обрела плоть и кровь в этих пожелтевших страницах.

– А где сейчас этот храм? – спросила она, уже догадываясь об ответе.

– Да там же и стоит, на холме. Только пустой он, заброшенный. Крыша местами провалилась, внутрь никто не ходит – опасно. А красивый был, говорят, как игрушечка.

Елена закрыла тетрадь, чувствуя, как в голове роятся вопросы. Она посмотрела в окно, где на фоне темнеющего неба виднелся силуэт полуразрушенного здания.

– Знаешь, теть Маш, – сказала она, вставая, – пожалуй, я все-таки выпью чаю. А потом, если не возражаешь, расскажешь мне побольше об этом храме и о деде.

Женщина кивнула, и в ее глазах Елена увидела смесь облегчения и тревоги. Похоже, разговор предстоял непростой, но она чувствовала – это только начало истории, которую ей предстоит раскрыть.

Утро выдалось прохладным. Елена, кутаясь в старую дедову куртку, шла по заросшей тропинке к храму. Роса на траве блестела в лучах восходящего солнца, а в воздухе витал запах прелых листьев и сырости.

Храм Михаила Архангела возвышался на холме, словно молчаливый страж, хранящий тайны прошлого. Елена остановилась у подножия, разглядывая некогда величественное здание. Купол частично обвалился, стены поросли мхом, а там, где раньше были окна, зияли черные провалы.

– Эй, девушка! – раздался вдруг хриплый голос. – Ты чего тут делаешь?

Елена обернулась и увидела старика, опиравшегося на кривую палку. Его лицо, изрезанное морщинами, выражало смесь подозрительности и любопытства.

– Здравствуйте, – ответила она. – Я внучка Степана Ильича, приехала вещи разобрать. А это… – она кивнула на храм, – хотела посмотреть.

Старик прищурился:

– А, Степана Ильича… – он помолчал, словно что-то обдумывая. – Ну, гляди, коли охота. Только внутрь не суйся, там все прогнило.

Елена кивнула:

– А вы… вы помните, каким храм был раньше?

Старик хмыкнул:

– Как не помнить. Я, девонька, тут всю жизнь прожил. Егор Петрович я, если что.

– Елена, – представилась она в ответ.

– Ну вот что, Елена, – Егор Петрович оперся на палку обеими руками. – Раз уж ты дедова внучка, расскажу тебе кое-что. Только не здесь. Приходи вечером к дому на краю деревни, с зеленым забором. Там и поговорим.

С этими словами он развернулся и, прихрамывая, побрел прочь. Елена смотрела ему вслед, чувствуя, как внутри нарастает волнение. Она снова взглянула на храм, и ей показалось, что пустые глазницы окон смотрят на нее с немым укором.

Вернувшись в дом деда, Елена продолжила разбирать вещи. В одном из ящиков она нашла старую фотографию: молодой Степан Ильич стоит у входа в храм, рядом трактор и группа мужчин. На обороте дрожащим почерком было написано: «1933 год. Первый день работы зернохранилища».

– Тетя Маша, – позвала Елена, – а ты знаешь Егора Петровича?

Та выглянула из кухни:

– Конечно, знаю. Он с твоим дедом когда-то дружил, а потом… – она замялась. – А что?

– Да вот, встретила его у храма. Пригласил вечером зайти, поговорить.

Тетя Маша нахмурилась:

– Ох, Леночка, не знаю, стоит ли… Егор-то после той истории с храмом совсем другим человеком стал. Злым, нелюдимым.

– Какой истории? – Елена почувствовала, как сердце забилось чаще.

– Ну как же, – тетя Маша присела на стул, – когда храм закрывали, Егор-то против был. Даже с твоим дедом подрался. А потом… – она вздохнула, – потом случилось что-то, о чем никто толком не знает. Только Егор после этого словно надломился.

Елена молча смотрела на фотографию. Молодой дед улыбался в камеру, и эта улыбка теперь казалась ей чужой и незнакомой.

– Я пойду к нему, – твердо сказала она. – Мне нужно знать правду.

Тетя Маша покачала головой:

– Смотри, Леночка. Прошлое – оно как болото. Затянуть может.

Весь день Елена не находила себе места. Она пыталась продолжать разбирать вещи, но мысли постоянно возвращались к храму, к деду, к загадочному Егору Петровичу.

Когда солнце начало клониться к закату, она решительно направилась к дому с зеленым забором. Постучав в калитку, Елена услышала знакомый хриплый голос:

– Входи, открыто.

Она толкнула калитку и вошла во двор. Егор Петрович сидел на крыльце, куря самокрутку.

– Ну, здравствуй, внучка Степана, – сказал он, пристально глядя на нее. – Присаживайся. Разговор у нас будет долгий.

Егор Петрович, прищурившись, посмотрел на заходящее солнце.

– Знаешь, девонька, храм наш не просто так построили. Говорят, сам Кривцов, помещик местный, его заказал. По проекту известного архитектора Тона. Слыхала о таком?

Елена покачала головой.

– Эх, молодежь… – вздохнул Егор Петрович. – Ну да ладно. Храм-то вышел на загляденье. Как игрушечка стоял, купола на солнце сияли. А внутри – роспись, иконы… Красота, одним словом.

Он замолчал, погрузившись в воспоминания. Елена терпеливо ждала продолжения.

– Ну а потом, – Егор Петрович скривился, словно от зубной боли, – пришли новые времена. Колхоз организовали, церковь закрыли. Твой дед, Степан Ильич, председателем стал. Молодой был, горячий. Все хотел как лучше…

– А вы? – тихо спросила Елена. – Вы тоже в колхозе работали?

Старик кивнул:

– Работал. Только вот с храмом… – он снова замолчал, собираясь с мыслями. – Понимаешь, девонька, храм-то не просто здание был. Это душа деревни была. А тут приказ – зернохранилище устроить. Ворота расширить, чтоб трактор заезжал.

Елена вспомнила фотографию, найденную в дедовых вещах.

– Я видела снимок, – сказала она. – Дед у входа в храм, рядом трактор…

Егор Петрович резко повернулся к ней:

– Нашла, значит? Ну да, было дело. Только вот что я тебе скажу – не все на той фотографии есть.

Он встал, опираясь на палку, и прошел в дом. Вернулся с потрепанным альбомом.

– Вот, гляди, – он протянул Елене пожелтевший снимок.

На первый взгляд фотография была такой же, как та, что Елена нашла у деда. Но приглядевшись, она заметила разницу: на этом снимке в стороне стояла группа людей. Женщины в платках, старики, дети – все они смотрели на храм с выражением то ли скорби, то ли немого укора.

– Это местные, – пояснил Егор Петрович. – Те, кто против был. Я там тоже стою, вон, с краю.

Елена всмотрелась и действительно узнала молодого Егора – худощавого парня с упрямо сжатыми губами.

– Но почему… почему на дедовой фотографии их нет?

Старик горько усмехнулся:

– А зачем? История, девонька, пишется победителями. Вот Степан и решил, что лишнее это. Ты не думай, я на твоего деда зла не держу. Время такое было – или ты его, или оно тебя. Но вот что я тебе скажу: есть вещи, которые не прощаются. Ни людьми, ни Богом.

Елена почувствовала, как к горлу подступает ком:

– Что вы имеете в виду?

Егор Петрович тяжело вздохнул:

– Был у нас священник, отец Серафим. Когда храм закрывали, он на паперти встал. Сказал, что не пустит, пока жив. Ну а Степан твой… – он замолчал, словно собираясь с силами. – В общем, не выдержал батюшка. Сердце не выдержало.

Елена почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она вспомнила строчки из дедова дневника: «А батюшка Серафим все стоял и смотрел, глаза у него были… Господи, прости меня грешного».

– И что было потом? – спросила она, едва слыша свой голос.

– А что потом… – Егор Петрович махнул рукой. – Зернохранилище открыли. Работали, жили как-то. Только вот Степан твой… изменился он после того дня. Вроде и председателем оставался, и дело свое знал, а только глаза у него стали… пустые какие-то. Словно душу из него вынули.

Он снова замолчал, глядя куда-то вдаль. Солнце уже почти село, и двор погрузился в сумерки.

– А храм? – тихо спросила Елена. – Почему его не восстановили потом?

Егор Петрович покачал головой:

– Эх, девонька… Легко сломать, да трудно построить. Когда советская власть кончилась, уже и некому было восстанавливать. Молодежь разъехалась, старики повымерли. А те, кто остался… – он вздохнул. – Может, боялись прошлое ворошить. Может, стыдно было. Вот и стоит наш храм как памятник всему: и красоте былой, и грехам нашим.

Елена сидела, потрясенная услышанным. Она смотрела на старика и видела в нем отражение всей той боли и вины, которые, оказывается, десятилетиями жили в этой деревне.

– И что теперь? – спросила она наконец.

Егор Петрович пристально посмотрел на нее:

– А это уж тебе решать, девонька. Ты теперь знаешь правду. Что с ней делать будешь – твое дело. Только помни: прошлое – оно живое. И иногда оно требует, чтобы его услышали.

Елена встала, чувствуя, как в голове роятся мысли. Она поблагодарила старика и медленно пошла к калитке. Уже выходя, она обернулась:

– Егор Петрович, а вы… вы простили?

Старик долго молчал, глядя на темнеющее небо.

– Знаешь, – наконец произнес он, – прощение – штука сложная. Иногда прощаешь не потому, что забыл, а потому что понял. Понял, что все мы люди. И все мы грешны.

Елена кивнула и вышла за калитку.

Девушка шла по темнеющей улице, погруженная в свои мысли. История, рассказанная Егором Петровичем, не укладывалась в голове. Она пыталась совместить образ деда, которого знала, с тем молодым председателем, чьи действия привели к таким трагическим последствиям.

Подойдя к дому, она заметила свет в окнах. Тетя Маша, видимо, ждала ее возвращения. Глубоко вздохнув, Елена открыла калитку и вошла во двор.

– Ну как, поговорила? – спросила тетя, как только Елена переступила порог.

– Да, – тихо ответила Елена, присаживаясь за стол. – Тетя Маша, а вы… вы знали про отца Серафима?

Женщина побледнела и опустилась на стул напротив.

– Ох, Леночка… – она покачала головой. – Значит, Егор рассказал… Да, знала. Вся деревня знала. Только говорить об этом… не принято было.

– Но почему? – Елена подалась вперед. – Почему никто ничего не сделал?

Тетя горько усмехнулась:

– А что можно было сделать, девонька? Времена такие были – или ты с властью, или против нее. А против власти идти… – она замолчала, подбирая слова. – В общем, каждый выживал как мог.

Елена встала и подошла к окну. В темноте едва виднелся силуэт храма на холме.

– А дед? – тихо спросила она. – Как он с этим жил?

Женщина тяжело вздохнула:

– Нелегко ему было, Леночка. Он ведь не злодей был, твой дед. Просто… запутался. Как многие тогда. А потом… потом уже поздно было что-то менять.

Елена повернулась к тете:

– Знаешь, я нашла его дневники. Он писал про тот день, про отца Серафима…

– Да, – кивнула тетя Маша. – Он много писал в последние годы. Все говорил: «Маша, может, хоть на бумаге душу облегчу». Только легче ему, кажется, не становилось.

Они сидели молча, каждая погруженная в свои мысли. Наконец Елена спросила:

– А что стало с семьей отца Серафима?

Тетя Маша покачала головой:

– Уехали они. Сразу после… того случая. Говорят, в город подались. Только вот куда точно – никто не знает.

Елена задумчиво кивнула. В голове у нее начал формироваться план.

– Тетя Маша, – сказала она решительно, – а у нас в деревне есть какой-нибудь архив? Или, может, в районе?

– Есть, конечно, – ответила тетя Маша с удивлением. – А тебе зачем?

Елена встала, чувствуя прилив энергии:

– Я хочу узнать больше. О храме, о тех временах, о людях. Может быть, даже попробовать найти семью отца Серафима.

Тетя Маша с тревогой посмотрела на племянницу:

– Леночка, ты уверена, что стоит ворошить прошлое? Может, лучше оставить все как есть?

Елена покачала головой:

– Нет, тетя Маша. Я думаю, нельзя просто забыть обо всем этом. Дед не смог. Егор Петрович не смог. Может быть… может быть, пришло время посмотреть правде в глаза.

Тетя Маша долго молчала, потом тяжело вздохнула:

– Ну что ж, раз так… Утром отведу тебя к Нине Сергеевне. Она в библиотеке всю жизнь проработала, если кто и знает про архивы, так это она.

Елена благодарно улыбнулась тете и пошла в свою комнату. Ложась спать, она еще долго смотрела в потолок, размышляя о том, что узнала сегодня, и о том, что ей предстоит узнать. Сон пришел только под утро, беспокойный и тревожный.

Прошла неделя с того разговора с Егором Петровичем. Елена с головой погрузилась в изучение архивов, старых газет и документов.

В тот день Елена сидела в маленькой комнатке местного архива, окруженная стопками пожелтевших бумаг. Она уже несколько часов просматривала старые церковные записи, пытаясь найти хоть какую-то информацию о семье отца Серафима.

Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вбежала запыхавшаяся библиотекарь:

– Леночка! Там… там что-то с храмом творится!

Елена вскочила:

– Что случилось?

– Не знаю точно, но люди говорят, какие-то машины приехали. Кажется, собираются его сносить!

Сердце Елены замерло. Она выбежала из архива, на ходу натягивая куртку. Улицы деревни были непривычно оживленными – люди спешили в сторону холма, где стоял храм.

Подбежав к подножию холма, Елена увидела толпу местных жителей. У входа в храм стояли два больших экскаватора и группа людей в строительных касках.

– Что здесь происходит? – спросила она, протискиваясь сквозь толпу.

Один из мужчин в каске повернулся к ней:

– А вы кто такая? Идет снос аварийного здания.

– Какой снос? – возмутилась Елена. – Это же памятник архитектуры!

– Был памятник, – усмехнулся мужчина. – А теперь – аварийный объект. Вот, – он помахал какой-то бумагой, – все документы в порядке.

Елена почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она оглянулась на толпу – люди стояли молча, с выражением беспомощности на лицах.

Вдруг из толпы вышел Егор Петрович. Опираясь на свою неизменную палку, он медленно подошел к строителям.

– Вы что же, – сказал он тихо, но в наступившей тишине его голос был слышен всем, – думаете, можно вот так просто взять и стереть историю?

Мужчина в каске нахмурился:

– Дед, ты чего? Какая история? Руины старые, вот и все.

Егор Петрович покачал головой:

– Эх, сынок… Не руины это. Это наша память. Наша боль. Наша вина.

Он повернулся к толпе:

– Сколько лет мы молчали? Сколько лет делали вид, что ничего не было? А теперь что, дадим и последнее напоминание снести?

Люди зашевелились, послышался ропот. Елена почувствовала, как внутри нее поднимается волна решимости.

– Стойте! – крикнула она, выходя вперед. – Вы не можете это сделать! У меня есть доказательства исторической ценности этого храма!

Она достала из сумки папку с документами, которые нашла в архиве:

– Вот смотрите! Это проект архитектора Тона, это письма Кривцова о строительстве храма. А вот это, – она подняла старую фотографию, – снимок 1933 года. Здесь запечатлен момент, когда храм превращали в зернохранилище. И люди, которые были против этого.

Строители переглянулись. Мужчина в каске нерешительно взял документы:

– Ну, даже если так… У нас приказ.

– А у нас – история! – раздался вдруг голос из толпы. Это была тетя Маша. – Мы столько лет молчали. Хватит!

Люди начали выходить вперед, становясь между храмом и экскаваторами. Кто-то принес старые иконы, кто-то фотографии.

Елена увидела, как по щекам Егора Петровича текут слезы. Он смотрел на храм, и в его глазах читалось что-то похожее на прощение – то ли себе, то ли всей деревне.

Мужчина в каске растерянно оглядывался, не зная, что делать. Наконец он махнул рукой:

– Ладно, черт с вами. Приостановим работы. Но учтите – это ненадолго. Если не найдете способ официально защитить здание, мы вернемся.

Толпа выдохнула с облегчением. Люди обнимались, некоторые плакали. Елена стояла, глядя на храм, и чувствовала, как внутри нее растет решимость.

Прошло несколько месяцев с того дня, когда жители Сквозников встали на защиту храма Михаила Архангела. Елена сидела на скамейке у подножия холма, глядя на величественное здание. Леса, окружавшие храм, говорили о том, что работа идет полным ходом.

К ней подошел Егор Петрович, опираясь на свою неизменную палку:

– Ну что, девонька, любуешься?

Елена улыбнулась:

– Да, Егор Петрович. До сих пор не верится, что у нас получилось.

Старик присел рядом, кряхтя:

– Еще бы не получилось. Ты ж как танк перла, не остановить.

Елена рассмеялась, вспоминая бесконечные звонки, письма и встречи с чиновниками, историками, реставраторами. Каждый день был битвой, но она не сдавалась.

– Знаете, – сказала она задумчиво, – когда я только приехала сюда разбирать дедовы вещи, я и подумать не могла, что все так обернется.

Егор Петрович хмыкнул:

– Жизнь, она такая. Никогда не знаешь, куда повернет. Вот твой дед… – он замолчал на мгновение. – Он бы гордился тобой, девонька.

Елена почувствовала, как к горлу подступает ком:

– Вы правда так думаете?

– А то, – кивнул старик. – Он ведь всю жизнь мучился из-за того, что случилось. А ты… ты словно искупила его вину. Нашу общую вину.

Они помолчали, глядя на храм. Вдруг со стороны деревни послышались голоса. Елена обернулась и увидела группу людей, поднимающихся на холм.

– А вот и гости пожаловали, – сказал Егор Петрович.

Елена встала, узнав в приближающихся людях семью отца Серафима – его внука Михаила и правнуков. Ей стоило немалых усилий найти их и убедить приехать.

– Здравствуйте! – Елена пошла им навстречу. – Как добрались?

Михаил, седой мужчина лет шестидесяти, пожал ей руку:

– Спасибо, хорошо. Вот решили все-таки приехать, посмотреть…

Его голос дрогнул, когда он взглянул на храм. Елена заметила, как его жена украдкой вытирает слезы.

– Проходите, – сказала она мягко. – Егор Петрович вам все расскажет. Он лучше всех знает историю этого места.

Старик кивнул и начал медленно подниматься по тропинке к храму, сопровождаемый семьей Серафима. Елена смотрела им вслед, чувствуя, как внутри разливается тепло.

Тетя Маша подошла к ней, положив руку на плечо:

– Ну что, Леночка, довольна?

Елена улыбнулась:

– Да, конечно. Знаешь, я ведь поначалу думала только о том, чтобы разобраться в прошлом. А оказалось, что мы строим будущее.

Тетя Маша кивнула:

– Твой дед всегда говорил: «Нельзя идти вперед, не примирившись с прошлым». Вот ты и помогла нам всем это сделать.

Они стояли, глядя на храм, где Егор Петрович что-то оживленно рассказывал семье отца Серафима. Вокруг суетились рабочие, продолжая реставрацию. Откуда-то издалека доносился звон колоколов – в соседнем селе восстановили церковь раньше.

Елена глубоко вздохнула, чувствуя, как внутри нее что-то изменилось. Она приехала в Сквозники, чтобы разобрать вещи деда, а в итоге собрала воедино разрозненные кусочки истории – своей семьи, деревни, страны.

– Ну что, – сказала тетя, – пойдем? Нам еще столько всего нужно подготовить к открытию музея в старой части храма.