Преступление в Блэк-Дадли

– Так поверье сработало? Из кинжала хлынула кровь? – с жаром спросила Энн Эджвер, ее круглое лицо светилось интересом.

Уайетт улыбнулся.

– Боюсь, один из моих предков действительно был обезглавлен по обвинению в убийстве, – сказал он. – И в хрониках говорится, что именно кинжал указал на него, хотя лично мне все это кажется подтасовкой, обычное дело в те времена.

– Да, но что же ритуал? – произнес Альберт Кэмпион нелепым фальцетом, растягивая слова. – О, как интригующе звучит. Знавал я человека, который, ложась спать, раздевался до цилиндра – его он снимал в последнюю очередь. Говорил, таков ритуал.

– Больше напоминает ярмарочный фокус, – сказал Эббершоу.

– И впрямь напоминает, не правда ли? – согласился неугомонный Альберт. – Но не думаю, что твой семейный ритуал, Петри, имеет с этим что-то общее. Более зловещий, полагаю.

– Немного зловещий и весьма абсурдный, – сказал Уайетт, смеясь. – Полагаю, после тех событий ежегодная церемония с кинжалом стала семейным обычаем, чем-то вроде обряда. Конечно, так было только поначалу. Позже эта церемония переросла в своего рода забаву – игру в прятки и одновременно эстафету по всему дому. Кажется, это стало рождественской традицией еще во времена моего деда. Правила очень просты. В доме гасят весь свет, и глава семейства, Петри по крови и по праву фамилии, вручает кинжал первому, кого встретит в кромешной темноте. Принявший эстафету не может отказаться от кинжала и должен передать его следующему участнику в течение двадцати минут. Так, каждый стремится избавиться от него, едва взяв в руки. Затем глава дома бьет в обеденный гонг, слуги разом зажигают повсюду свет, и тот, в чьих руках кинжал, объявляется проигравшим и расплачивается со всеми игроками чем угодно: от поцелуев до серебра. – Уайетт прервал рассказ и повертел кинжал в руках. – Вот и вся история.

– Как любопытно! – Энн Эджвер повернулась к остальным. – Не правда ли? Вполне соответствует атмосфере этого дома!

– Почему бы нам не сыграть? – вновь подал голос розовощекий юноша с широкой глуповатой улыбкой, глядя на других гостей. – Ставлю шестипенсовик, если угодно, – рискнул он добавить игре куражу, так как никто не принял его идею с энтузиазмом.

– Можно? – спросила Энн Уайетта.

– Неплохая идея, – заметил Крис Кеннеди, готовый поддержать Энн во всем, что бы она ни предложила.

Остальные также благосклонно отнеслись к этой идее, но Уайетт колебался.

– Собственно, почему бы и нет, – сказал он наконец и умолк.

Эббершоу внезапно ощутил резкое неприятие этой забавы с кинжалом. История ритуала произвела на него странное впечатление. Он видел, с каким любопытством Гидеон воззрился на говорившего, видел маленького скрюченного старика с пластиной на лице, который с жадностью слушал эту варварскую историю. Джордж не знал, было ли это влияние большого сырого мрачного дома или же коварное воздействие любви на его нервную систему, но при мысли о блуждании в темноте со зловещим на вид кинжалом он почувствовал отвращение, сильнее которого еще никогда не испытывал. Также ему казалось, что вся эта идея не по нраву Уайетту, но тот, встретив единодушие гостей, был вынужден согласиться.

Уайетт посмотрел на дядю.

– С чего бы мне препятствовать, мой дорогой мальчик? – Старик, казалось, отвечал на невысказанный вопрос. – Сочтем добрым знаком, что столь невинное развлечение возникло в результате таких мрачных событий.

Эббершоу пристально взглянул на него. В сказанном чудилось что-то не совсем правдивое, что-то лицемерное, неискреннее. Полковник Кумб посмотрел на мужчин по обе стороны от него.

– Не знаю лишь… – начал он с сомнением.

И вдруг заговорил Гидеон – Эббершоу впервые услышал его голос и был неприятно поражен.

– Принять участие в такой древней церемонии было бы большой честью, – произнес он глубоким и удивительно вкрадчивым, как мурлыканье кошки, голосом.

Мужчина с ничего не выражающим лицом склонил голову и произнес с едва различимым акцентом:

– Я тоже был бы рад.

Добро было дано, и началась тщательная подготовка к обряду, которую проводили со всем юношеским пылом. Вызванному слуге подробно объяснили его роль: тому предстояло опустить огромную металлическую люстру, погасить на ней свечи и снова поднять ее под потолок. Свет в гостиной также следовало потушить; после этого помощник должен был удалиться в комнаты для прислуги и дожидаться удара обеденного гонга, чтобы вместе с еще несколькими слугами поспешить обратно и снова зажечь свет.

Слуга был крупным румяным мужчиной с грудной клеткой как у боксера. Казалось, угрюмое выражение жило в его огромных голубых глазах чуть ли не с рождения. «От такого, как он, только и жди неприятностей», – внезапно подумал Эббершоу.

Уайетт, как глава рода и последний из Петри, взял на себя руководство. Эббершоу казалось, что он вечно держался так, будто был не слишком доволен своим положением. Во всем, что делал Уайетт, чувствовалась легкая неохота. Отдавая распоряжения, он столь часто вдавался в лишние детали, что это походило на противление, неприятие своей задачи.

Наконец сигнал был дан. С мелодраматическим грохотом цепей огромная железная люстра опустилась, и свет погас, так что огромная зала погрузилась во тьму, если не считать разведенных каминов. Гидеон и человек, похожий на Бетховена, присоединились к компании, которая готовилась ринуться в темные коридоры. Последним, что увидел Джордж Эббершоу, прежде чем погасли свечи, была маленькая иссохшая фигура полковника Кумба, сидевшего в своем кресле в тени камина. Он улыбался, глядя на всех из-под жуткой лицевой пластины телесного цвета. Эббершоу последовал за остальными в темные залы и коридоры огромного мрачного особняка. Ритуал в Блэк-Дадли начался.

Глава 3

В гараже

Таинственность огромных каменных лестниц и неосвещенных уголков тревожила Эббершоу больше, чем он предполагал. В темноте слышались шорохи, шепот и торопливые шаги. Джордж был отнюдь не слабонервным и при других обстоятельствах, вероятно, нашел бы игру забавной, если не скучной. Но именно в эту ночь и в этом доме, который еще с подъездной дороги показался таким зловещим, Эббершоу было явно не по себе.

Что еще хуже, он потерял из виду Мегги, упустил ее, как только его обступила непроглядная тьма. Так что Джордж вышел через первую попавшуюся дверь, которая вела в сад, и тихо притворил ее за собой.

Стояла прекрасная ночь, безлунная, но свет звезд освещал дорогу; чтобы не бродить в одиночестве по жуткому поместью, Эббершоу пришло в голову сходить проверить свой двухместный автомобиль с кондиционером, который он оставил в большом гараже у ворот.

Щепетильный от природы, Джордж тем не менее не был уверен, закрыл ли он бензобак. Вот и появилась удобная возможность проверить.

Он без особого труда нашел некогда служивший амбаром гараж, силуэт которого вырисовывался на фоне звездного неба, и пересек широкую дорогу, вымощенную плиткой. Двери гаража все еще были открыты, с нижней балки свисали две масляные лампы, источая слабый свет. Внутри стояло более полудюжины машин, и Эббершоу не могло не прийти в голову, насколько каждая из них отражала вкус своего владельца. Купе «ровер» с кремовым кузовом и черными крыльями явно принадлежало Энн Эджвер; Джордж догадался бы об этом, даже не видя вычурного черно-белого набора запчастей. «Сальмсон» с нелепым маскотом указывал на Криса Кеннеди; великолепным «ланчестером», должно быть, владел Гидеон; и так же легко можно было определить владельцев «бентли», «бьюика» и «свифта».

Взгляд переходил от одного авто к другому, и на губах Эббершоу мелькнула улыбка при виде позабытого всеми автомобиля, который пылился в углу с достоинством старой девы.

«Должно быть, машина хозяев, – подумал Джордж, подходя к автомобилю, который, очевидно, принадлежал полковнику Кумбу. – Поразительно, насколько уместно она здесь смотрится».

Сделанный в самом начале века, этот пионер автомобильной промышленности явно относился к эпохе, когда, как сказал один гениальный американец, люди создавали авто, как собор, помолясь. Это был настоящий «брогам», в чей кузов, обитый кожей, влезало не меньше шести человек, не считая водителя. Эббершоу интересовался автомобилями, и так как у него в запасе имелось время, которое нужно было как-то потратить, он поднял необычайно тяжелый капот этого экспоната и заглянул внутрь.

Несколько мгновений он рассматривал двигатель, затем, вынув из кармана фонарик, пригляделся повнимательнее.

Внезапно у него вырвался сдавленный возглас. Эббершоу наклонился и направил луч фонаря на днище машины, чтобы заглянуть под тяжелые до нелепости подножки и изучить оси и вал. Наконец он встал и закрыл капот, на его благодушном лице проступили одновременно изумление и любопытство.

Под несуразным древним кузовом, который прилагался к автомобилю, якобы способному проделать не более двадцати миль, были установлены ходовая часть и двигатель от новейшего «роллс-ройса» модели «Фантом».

Ему не хватило времени поразмышлять об эксцентричности владельца этого странного гибрида – на подъездной дороге послышались чьи-то шаги. Некий инстинкт заставил его направиться к своей машине и склониться над ней, прежде чем в дверях появился силуэт.

– О… э… приветствую! Решили малость побездельничать, да?

Слова, произнесенные каким-то безобидным идиотским голосом, заставили Эббершоу поднять голову и обнаружить глупо улыбающегося Альберта Кэмпиона.

– Привет! – сказал Эббершоу, немного раздраженный тем, как точно тот описал его времяпрепровождение. – Как ритуал?

– О, народ снует туда-сюда, полагаю. – Мистер Кэмпион выглядел немного смущенным. – Пара часов чистого удовольствия, не так ли?

– Как бы вам все это не пропустить, – многозначительно сказал Эббершоу.

Молодой человек принялся исполнять какой-то нелепый чарльстон, видимо, чтобы скрыть смущение.

– Ну да, мне уже на самом деле наскучило, – признался он, все еще пританцовывая, что особенно раздражало Эббершоу. – Эта беготня в темноте с кинжалами – не самое разумное дело. От оружия только и жди беды, из-за него людям приходят на ум бог знает какие мысли. Не хочу быть там, поэтому я здесь.

Эббершоу впервые испытал к нему легкую симпатию.

– Ваша машина тоже здесь? – поинтересовался он небрежно.

Этот совершенно обыденный вопрос, казалось, еще больше взволновал мистера Кэмпиона.

– Ну… э… нет. На самом деле нет. Точнее, – добавил он во внезапном приливе уверенности, – у меня ее не водится. Хотя как раз машины мне всегда нравились, – поспешно продолжил он, – они красивые, полезные. Я всегда так думал. Можно сесть и поехать куда хочешь. Так лучше, чем на лошадке.

Эббершоу уставился на него. Он счел, что этот человек либо умалишенный, либо пьяный, и, поскольку ни один из двух вариантов ему не нравился, сухо предложил вернуться в дом. Юноша не изъявил особого желания, но Эббершоу, в котором временами и при нужных обстоятельствах просыпалась решительность, без дальнейших рассуждений потащил его к боковой двери, через которую он покинул особняк.

Как только они вошли в просторный серый коридор и почувствовали слегка сырое, затхлое дыхание дома, стало очевидно: что-то неладно. Звучал топот множества ног и эхо голосов. Свет в дальнем конце коридора замерцал и погас.

– Кто-то скандалит из-за проигрыша, что ли? – Идиотский голос Альберта Кэмпиона странным образом раздражал Эббершоу.

– Поглядим, – сказал Джордж с нескрываемым беспокойством.

Совсем рядом послышалась легкая поступь, во тьме блеснул шелк платья.

– Кто здесь?

Эббершоу узнал голос Мегги.

– О, слава богу, это вы! – воскликнула она, услышав его ответ.

Тогда мистер Альберт Кэмпион сделал первую разумную вещь с тех пор, как появился здесь: немедля испарился из коридора, оставив Джорджа с Мегги наедине.

– Что случилось? – Эббершоу говорил с опаской, чувствуя, как рука девушки дрожит в его ладони.

– Где вы были? – спросила она, задыхаясь. – Вы разве не слышали? У полковника Кумба случился приступ прямо посреди игры! Доктор Уитби и мистер Гидеон повели его в комнату. Однако им с трудом это удалось, ведь нигде не было света. Они ударили в гонг, но слуги не явились. Судя по всему, из их покоев ведет всего одна дверь, и та, похоже, была заперта. Но свечи уже зажигают, – добавила Мегги, все еще странно задыхаясь.

Эббершоу посмотрел на девушку – ему хотелось видеть ее лицо.

– Что там сейчас происходит? – спросил он. – Мы можем что-нибудь сделать?

– Нет, не думаю, – покачала она головой. – Они просто стоят и разговаривают. Уайетт сказал, что ничего серьезного не случилось, и попросил всех продолжать игру как ни в чем не бывало. Видимо, у полковника этот приступ далеко не первый… – Мегги заколебалась и вдруг замерла.

Эббершоу почувствовал, как она дрожит рядом с ним, и у него вновь появилось странное, пугающее предчувствие, которое весь вечер таилось в глубине его разума.

– Скажите, что случилось? – Интуиция подсказала ему, что говорить нужно ласково и успокаивающе.

Мегги, вздрогнув, ответила срывающимся голосом:

– Нет, не здесь. Может, выйдем на улицу? Я боюсь этого дома.

От ее признания сердце Эббершоу болезненно подпрыгнуло.

Значит, что-то произошло.

Он взял руку Мегги в свою:

– Да, конечно, идемте. Сегодня прекрасная звездная ночь; самое время прогуляться по траве.

Доктор вывел ее на грубо подстриженный газон, который некогда был ровным. Выйдя из тени дома, они спрятались в зарослях небольшого кустарника, чтобы никто не мог увидеть их из окна.

– Итак, – произнес Эббершоу, голос которого помимо его воли звучал покровительственно. – Что же случилось?

Мегги посмотрела на него. В слабом свете звезд он увидел ее проницательное, умное лицо и прищуренные карие глаза.

– Это было просто ужасно, – прошептала она. – Я говорю о приступе полковника Кумба. Кажется, его нашел доктор Уитби и вместе с мистером Гидеоном поднял, в то время как другой мужчина – тот, что с бесстрастным лицом, – звонил в гонг. Никто не знал, что произошло, нигде не было света. Затем мистер Гидеон спустился и сказал, что у полковника сердечный приступ… – Она умолкла и пристально посмотрела на Эббершоу, который с ужасом понял, что Мегги вне себя от страха. – Джордж, – внезапно сказала она, – если я сообщу вам кое-что, вы не сочтете меня… сумасшедшей?

– Нет, конечно нет, – твердо заверил он ее. – Что еще произошло?

Мегги с трудом сглотнула. Он увидел, что она пытается взять себя в руки, и, повинуясь внезапному побуждению, обнял ее за талию, даря поддержку.

– Во время игры, – сказала Мегги так четко и сдержанно, словно ей на это потребовались усилия, – примерно за пять минут до того, как прозвенел гонг, кто-то вложил мне в руку кинжал. Не знаю, кто это был, кажется, какая-то женщина, но я не уверена. Я как раз стояла у подножия каменной лестницы, ведущей в нижнюю залу, и вдруг кто-то в темноте прошел мимо и сунул мне этот кинжал. Я всполошилась, побежала по коридору, ища кого-нибудь, чтобы его отдать. – Мегги умолкла, и Джордж почувствовал, как она дрожит. – В коридоре есть окно, – сказала она, – и когда я проходила мимо него, кинжал немного осветился, и – не подумайте, что я сумасшедшая, или грежу, или воображаю, – я увидела на лезвии что-то темное. Когда я прикоснулась к нему, пальцы стали липкими. Я сразу поняла: это кровь!

– Кровь! – До Эббрешоу постепенно дошел смысл слов Мегги, и он уставился на нее наполовину зачарованно, наполовину доверчиво.

– Да. Вы должны мне верить. – В ее голосе звучала боль.

Эббершоу чувствовал взгляд Мегги на своем лице.

– Я просто стояла и смотрела на кинжал, – продолжала она. – Сначала думала, что упаду в обморок. Я знала, что закричу через мгновение, а затем – совершенно внезапно и бесшумно – из тени появилась рука и забрала у меня нож. Я так испугалась, что почувствовала, будто схожу с ума. И когда моя голова уже раскалывалась от переживаний, прозвучал гонг. – Мегги замолчала и сунула что-то в руку Джорджа. – Взгляните, если не верите. Я потерла им кинжал.

Эббершоу посветил фонариком на маленький скомканный клочок ткани в своей руке. Это был носовой платок, маленький обрывок тонкого батиста с кружевом, и на нем виднелось тусклое алое пятно, которое доктор безошибочно узнал: засохшая кровь.

Глава 4

Убийство

Они медленно направились обратно к дому.

Мегги сразу же пошла в свою комнату, а Эббершоу присоединился к гостям в зале.

Уголок, где прежде сидел ветеран, был пуст, его кресло и все остальное исчезло.

Уайетт как мог старался улучшить настроение своих дорогих гостей, уверяя, что сердечные приступы у его дяди отнюдь не редкость, и просил их не брать в голову этот инцидент.

В суматохе никто даже не вспоминал о кинжале. Казалось, он бесследно испарился. Эббершоу колебался, стоит ли затрагивать эту тему, но в конце концов решил не делать этого и присоединился к вялой беседе.

Все отправились спать пораньше. Хандра охватила каждого из присутствующих, так что еще задолго до полуночи с потолка спустили большую люстру и гостиная вновь погрузилась во тьму.

В своей комнате Эббершоу снял пальто и жилет и, облачившись в скромный на вид, но роскошный халат, устроился в кресле перед огнем, чтобы выкурить последнюю сигарету перед сном. Последние события не развеяли не покидавших его все это время опасений.

Он безоговорочно поверил рассказу Мегги: она была не из тех девушек, которые при любых обстоятельствах выдумывают разные истории. Да и атмосфера в доме после возвращения Эббершоу из гаража, казалось, таила в себе смутную опасность.

Здесь происходило что-то необычное, что-то, чего он еще не понимал. В памяти снова промелькнуло лицо нелепого молодого человека в очках в роговой оправе, и он тщетно силился вспомнить, где видел его раньше.

Размышления прервал звук шагов в коридоре. В дверь постучали.

Встав с кресла, Эббершоу открыл дверь и обнаружил перед собой полностью одетого Майкла Прендерби, того самого юношу, что недавно стал доктором медицины.

Майкл выглядел обеспокоенным. Он быстро вошел в комнату и закрыл за собой дверь, предварительно оглядев коридор, как будто желал удостовериться, что за ним не следят.

– Простите мне эту мелодраматичность, – сказал он, – но в поместье происходит что-то чертовски странное. Не желаете выкурить со мной сигарету?

Эббершоу проницательно посмотрел на него. Рука, протягивавшая ему портсигар, была не слишком тверда, а шутливость в голосе опровергалась тенью беспокойства в глазах.

Майкл Прендерби был светловолосым худощавым юношей с удивительно тонким чувством юмора. Со стороны он мог показаться безобидным, даже безвольным человеком, и лишь его друзья знали о его необыкновенной силе духа и волевом характере.

Эббершоу взял сигарету и указал на кресло:

– Что ж, давайте. Как там дела?

Прендерби закурил, бодро затянувшись, а потом резко заговорил:

– Во-первых, этот дряхлый стреляный воробей наверху мертв.

Серо-голубые глаза Эббершоу блеснули, и подозрение, таившееся в глубине его сознания после разговора с Мегги в саду, внезапно обернулось уверенностью.

– Мертв? – переспросил он. – Откуда вы знаете?

– Так мне сказали. – Бледное лицо Прендерби слегка покраснело. – Его домашний врач – кажется, его зовут Уитби – подошел ко мне, когда я собирался лечь спать; он попросил меня пойти с ним и взглянуть на старика.

Последовала неловкая пауза, и Эббершоу вдруг понял, что Майкл вспомнил о врачебной тайне.

– Я думал, туда наверняка уже позвали вас, – продолжал юноша, – поэтому помчался вслед за доктором и обнаружил полковника на кровати – лицо прикрыто, все такое. Гидеон тоже был там. Едва войдя в комнату, я понял, зачем понадобился им. Они требовали, чтобы я поставил подпись на свидетельстве для кремации.

– Для кремации? Не слишком ли поспешно?

Прендерби кивнул:

– Я тоже так решил, но Гидеон объяснил, что последним желанием старика было, чтобы его кремировали и продолжили веселиться, поэтому они не хотели держать тело в доме дольше необходимого.

– Кремировали и продолжили веселиться? – глупо повторил Эббершоу. – Какой абсурд!

Молодой доктор наклонился вперед:

– Это еще не все. Услышав их требование, я, естественно, сказал, что вы опытный доктор и к вам следует обратиться в первую очередь. Кажется, это взбесило их обоих. Старик Уитби явно очень нервничал, он отошел в сторону и наговорил полной чуши насчет практикующих врачей, но еще хуже со мной обошелся иностранец. Он заметил своим отвратительно липким голосом, что я как гость не могу отказать в такой простой просьбе. Чертовская наглость с его стороны. Ситуация была ужасно неловкой. Но в конце концов я решил попросить поддержки у вас, надеюсь, вы замолвите за меня словечко, поэтому и… – Он замолчал.

– Вы подписали свидетельство? – быстро спросил Эббершоу.

Прендерби покачал головой.

– Нет, – сказал он решительно и пояснил: – Ведь мне не разрешили осмотреть тело.

– Что? – поразился Эббершоу: и так непростая ситуация становилась все хуже и хуже. – Вы отказались?

– Ну конечно. – Прендерби начинал злиться. – Уитби наговорил всякой чепухи: слыхали, знаем. Он так распалился, что стреляный воробей на кровати, ей-богу, едва не начал разлагаться. Но при этом доктор все время преграждал мне путь к телу, а когда я решился сдернуть простыню, к нему присоединился и Гидеон, намеренно загородив собой покойника. Похоже, Уитби воспринял как личное оскорбление то, что я счел необходимым провести простейший осмотр тела. Потом, как ни прискорбно, я вышел из себя и удалился. – Он смущенно посмотрел на Эббершоу. – Видите ли, – внезапно разоткровенничался он, – мне в жизни не приходилось подписывать свидетельство для кремации, и не хотелось бы начинать эту практику в столь подозрительных обстоятельствах. Вы же знаете, я сдал выпускные экзамены лишь несколько месяцев назад.

– О, конечно, конечно, – уверил его Эббершоу. – Интересно, чем они заняты сейчас.

Прендерби ухмыльнулся.

– Вероятно, скоро вы сами узнаете, – сухо сказал он. – Им ничего не осталось, кроме как пойти к вам. Они рассчитывали, что легко со мной договорятся, но, потерпев неудачу, да еще при такой спешке, непременно обратятся к вам. Ну а мне пришло в голову опередить их.

– Вы поступили правильно. Большое спасибо, – искренне сказал Эббершоу. – Дело не из заурядных. Были ли там симптомы сердечной недостаточности?

– Понятия не имею, мой дорогой друг. – Прендерби пожал плечами. – Я даже не видел лица умершего. Но если это была сердечная недостаточность, почему бы не дать провести осмотр? Знаете, Эббершоу, все это более чем подозрительно. Как вы думаете, нам следует что-нибудь сделать?

– Нет. По крайней мере, не сейчас.

Круглое щекастое лицо Джорджа Эббершоу вдруг приняло выражение, сразу изменившее его наружность. Губы сжались решительно и твердо, взгляд преисполнился уверенности. В одно мгновение он обернулся опытным специалистом, способным справиться с любой проблемой.

– Послушайте, – сказал он, – если вы только что оттуда, они в любой момент придут ко мне. Вам лучше уйти, чтобы нас не застали вместе. Не нужно устраивать скандал, впутывать женщин и так далее; кроме того, мы ничего не сможем сделать, если ситуация выйдет за рамки. Как только я доберусь до города, зайду повидаться с Дэдвудом из Скотленд-Ярда, а уж тот все проверит без шума и пыли. Разумеется, прежде мне нужно удостовериться, что дело того стоит и здесь есть что расследовать. Поэтому, если они потребуют подписать бумагу, я, вероятнее всего, это сделаю. А уже потом, если будет необходимо, организую расследование. Вряд ли они успеют кремировать тело прежде, чем на них выйдет Скотленд-Ярд. Решено, прямо с утра я еду в город.

– Отличный план, – с энтузиазмом сказал Прендерби. – Если не возражаете, я зайду к вам позже, чтобы узнать, как дела. Доброй ночи! – Вдруг он замер, прислушиваясь. – В коридоре кто-то есть. Знаете, если вы не против, я и далее буду мелодраматичным. – Он проскользнул в большой гардероб в дальнем конце комнаты и закрылся там как раз в тот момент, когда шаги в коридоре замерли и раздался стук в дверь.

Эббершоу, как и ожидал, обнаружил на пороге доктора Уитби. Тот ужасно нервничал. Его тонкие седые волосы прилипли к потному лбу, руки заметно подергивались.

– Доктор Эббершоу, – начал он, – извините, что беспокою вас так поздно, но я должен просить вас об услуге.

– Мой дорогой сэр, разумеется. – Эббершоу излучал благодушие, и его коллега воодушевился.

– Полагаю, вы знаете, – сказал он, – что я личный врач полковника Кумба. Он инвалид уже несколько лет, как вам наверняка известно. На самом деле произошло нечто весьма прискорбное, и хотя мы уже давно понимали, что такой исход неизбежен, это все равно огромное потрясение. Сегодняшний приступ полковника Кумба, увы, оказался смертельным.