Дорога на Голгофу, серия «Фемидизм Кандинского»

– Возьмите паспорт и приведите еще кого-нибудь, – распорядился Мишаня.

– И голубей подкармливает, чтобы они гадили мне на балкон.

– Возьмите паспорт! – по слогам повторил Мишаня.

– Слушаюсь! – тявкнул дед и скрылся.

Хлорина на негнущихся ногах, придерживаясь рукой о стену, пошла следом за Конуровым, который между делом успел бегло осмотрел квартиру. Ничего особенного: стандартная трешка в типовом семнадцатиэтажном доме, коими Москва застраивалась в конце семидесятых. Хороший ремонт и приличная мебель свидетельствовали о том, что обитатели живут в достатке. Но был и верный признак неблагополучия: в воздухе витал запах старости. Неистребимый аромат корвалола оттенял затхлый дух старика, не слишком заботящегося о собственной гигиене и свежести белья. Этот запах странно контрастировал с обстановкой квартиры, не вязался с ней. Обычно он безраздельно господствует в обшарпанных двушках панельных пятиэтажек, обставленных советскими сервантами и продавленными диванами из прошлого века. А тут какое-то несоответствие. Обстановка аляповатая, вздорная, но мебель добротная, обои свежие – и вдруг такое амбре.

Впрочем, удивляться было некогда. До прихожей наконец добралась Хлорина, и Конуров строго ее известил:

– Я следователь из Следственного комитета, расследую дело в отношении вашего сына, прошу ознакомиться.

С этими словами он передал Хлориной постановление о проведении обыска. Ираида уставилась в бумагу невидящими глазами. Несколько раз ей приходилось начинать сначала, потому что смысл формулировок ускользал от нее, терялся в непролазных дебрях служебной казенщины. Когда она начала читать сначала в третий раз, Конуров не выдержал.

– Мы проводим обыск в вашем жилище, понимаете? – с раздражением спросил он.

– Обыск? – переспросила Хлорина.

Она поглядела на Конурова глазами, полными самого искреннего изумления.

– Да, да! Обыск, – назидательно подтвердил Андрей Вячеславович. – Прошу вас не препятствовать, а оказывать содействие органам.

Сообщение следователя произвело на Хлорину странное впечатление. На секунду она закрыла глаза, глубоко вдохнула, задержала дыхание и медленно выдохнула, после чего открыла глаза и произнесла совершенно спокойно и даже с некоторой долей сарказма:

– Ах, у вас обыск… И ордер есть?

– Следствие располагает информацией, что в квартире могут находиться орудия преступления или иные предметы, имеющие доказательственное значение по делу. Срочность обыска обусловлена риском уничтожения этих предметов. Так что ордер не требуется, – сухо пояснил Конуров. – Вот постановление, впоследствии можете обжаловать его в суде.

В этот момент раздался звук унитазного слива, дверь в уборную распахнулась и в проеме появилась грузная старуха, опиравшаяся на ходунки. На ней был махровый халат неопределенного цвета, зачесанные назад пепельные волосы свисали сосульками. В качестве обуви на ногах сидели валенки немыслимого размера. Выпученные глаза говорили о проблемах со щитовидкой и, вероятно, вообще с эндокринной системой. За ней тянулся тот самый затхлый запах старости.

Покинув уборную, старуха поглядела на Конурова, затем перевела взгляд на Моногарова и сварливо произнесла скрипучим голосом:

– Это еще что. Кто ментов вызвал!

Хлорина повернулась к женщине и раздраженно сказала:

– Иди в свою комнату, это ко мне.

– К тебе мужики не ходят. Даже менты. Кому ты нужна, дура, – прошамкала женщина беззубым ртом.

Конуров посторонился, и старуха, осторожно переставляя ходунки, двинула по длинному коридору. Добравшись до своей комнаты, она прошла к мягкому креслу, расположенному прямо напротив межкомнатной двери, развернулась лицом к присутствующим и привычно уселась, словно старая курица на насест. Очевидно, шторы в ее комнате были задернуты, старуха погрузилась в сумрак, слегка разбавленный светом, падавшим из прихожей. Тем не менее этого скудного освещения было достаточно, чтобы желающие разглядели, как она извлекает из стакана вставную челюсть, помещает ее в рот, затем берет с тумбочки пластиковый гребень и фиксирует им немытые патлы.

После этих манипуляций старуха отставила в сторону мешавшие обзору ходунки и провозгласила:

– Мотька допрыгался! Мало я его лупила. И тебе, дуре, говорила, держи построже. Ох! Все на мне! Сдохну, так вы ж сгниете тут без меня!

– Поскорее бы уже! – вякнул из прихожей старик-сосед.

Он успел принарядиться в ношеный пиджак со значком чего-то почетного на лацкане.

Старуха из своего кресла выкрикнула:

– Явился Васька, старый хрен! Забыл, как сюда сношаться бегал! Хер стоит еще? А то заходи, потыкаемся!

И она разразилась тонким фальшивым смехом.

Из-за спины соседа тут же выглянула бледная тощая старуха в спортивном костюме советских времен. Она ткнула пальцем в сторону кресла и заблажила:

– Товарищ милиционер! Товарищ милиционер! Я хочу официально заявить о вторжении на чужую территорию! Они захватили наш балкон! Наш балкон захватили! Запишите себе, товарищ милиционер! А что она говорит про Васю, все ложь! Наглая беспардонная ложь!

– Как же, ложь! У тебя, Верка, не мужик, а жеребец! – хихикала толстуха из кресла.

Конуров с ненавистью посмотрел на Мишаню и процедил:

– У тебя талант понятых искать.

Мишаня шевельнул бровью и отвернулся, а следователь, понимая, что так продолжаться не может, распорядился:

– Моногаров! Запиши показания соседей.

– Слушаюсь, товарищ капитан! – отозвался лейтенант, из последних сил сдерживаясь, чтобы не заржать. – Есть записать показания.

Он вытащил блокнот и увлек понятых в кухню. Конуров выдохнул с облегчением.

– Комнату сына покажите, – велел он Хлориной.

Странная это была комната. Трудно было себе представить, что в ней жил взрослый человек. Все горизонтальные поверхности уставлены клееными моделями самолетов и роботами из «Лего». На стенах висели ламинированные картины, собранные из пазлов и обрамленные в самодельные картонные рамки. Даже плафон, свисавший с потолка, имел вид дирижабля.

Конуров по-хозяйски расположился за письменным столом, а Голубь надел перчатки и приступил.

– Фамилия, имя, отчество? – спросил Конуров.

– Хлорина Ираида Модестовна.

– Год рождения?

Тысяча девятьсот семьдесят девятый.

– Где работаете?

– Индивидуальный предприниматель.

Конуров покосился на Ираиду.

– В какой сфере предпринимаете? – Риелтор…

Бабка между тем продолжала вещать из соседней комнаты:

– Уж пока Мотька со мной жил, не баловал. У меня не забалуешь. Я его, чуть что, скакалкой по ногам, скакалкой! А то сдачу не принес из магазина, так я его собачьим поводком по ногам, по жопе, куда попадет. У меня ходил шелковый. Ты его испортила! Теперь в тюрьму сядет.

И поделом. Все ты, все твои методы.

Ираида нервно толкнула дверь, клацнула защелка, и в комнате наступила тишина. Голубь, осматривавший платяной шкаф, вдруг тихо произнес:

– Ух ты…

Он вынул прозрачный пластиковый ящик, доверху наполненный лекарственными препаратами, поставил его на письменный стол и спросил:

– Это чье?

Ираида, поглядев на коробку, пожала плечами:

– Матвея, разумеется. Тут от простуды, от расстройства желудка, витамины. Он очень болезненный мальчик, болеет постоянно.

Мишаня присвистнул и со знанием дела произнес:

– Ни фига себе, аптечный киоск можно открывать.

– Зови понятых, – распорядился следователь.

Лекарства описывали долго. Были тут препараты мочегонные и снотворные, для пищеварения и от диареи, БАДы и антидепрессанты, противовирусные и успокоительные.

– Этими таблетками можно половину города вылечить, а вторую половину успокоить, – подытожил Мишаня.

Понятые с видимым удовольствием расписались в описи и протоколе изъятия.

– Вся семейка такая, вся! – бормотал старик, осторожно выводя подпись. – Что Ираидка, что мать – шлюхи привокзальные. И Мотьку довели до цугундера.

– Яблочко-то от яблони сами знаете, – вздыхала супруга жеребца. – Уж вы не оставьте нас. Они часть нашего балкона к себе пристроили, так вы их привлеките, привлеките.

Бабка Матвея в долгу не оставалась. Подпустив в голос ностальгического елея, она закатывала глаза и вещала из своего кресла:

Помнишь, Васька, как ты меня потыкивал сутки через трое, помнишь? Верка с утра на завод, а этот ко мне шасть. За Веркой лифт еще не закрылся, а ему невтерпеж: звонит. Я халат сдвину, чтоб сиськи выглядывали, иду встречать. Он с порога на меня прыг и давай сношаться. Я ему, ой, Василий Андреевич, что это вы делаете, а сама жопой-то знай подмахиваю. Силен был кобелина, до обморока изматывал! Васька, слышишь, чего говорю. Может, потыкаемся, как молодые, а? Иди сюда, я твоего конька-горбунка приласкаю.

– Чего несешь, лярва! Постыдилась бы людей! – совестила ее соседова жена, с ненавистью глядя на благоверного.

– Не слушай прошмандовку, Верусик, не слушай, – трусливо частил в ответ жеребец. – Не слушайте, товарищи милиция. Она психическая. Из дурки в дурку кочует с короткими остановками.

– Мама, прими таблетки! Прими таблетки! – истерически орала Ираида.

Конуров профессионально игнорировал стенания понятных. Он думал о том, что результаты обыска вряд ли можно считать блестящими. Антидепрессанты, конечно – сильный козырь. Психическую нестабильность подозреваемого запросто можно упаковать в яркую обертку и подать к столу в выгодном свете – это, конечно, плюс. Но плюс с минусом. Косвенный такой плюс, не надежный.

На мгновенье словесный поток из соседней комнаты прекратился.

После короткой паузы старуха спросила:

– А ты чего вперся, молокосос? Потыкаться хочешь? Давай, я готовая.

Конуров заглянул в старухино логово. Хозяйка сидела в любимом кресле, задрав халат, раздвинув толстые непослушные ноги в валенках, и с плотоядной ухмылкой смотрела на Моногарова, который пытался в сумерках разглядеть надпись на белой коробке с красной вертикальной полосой.

– Что это? – спросил Конуров.

Сердце его радостно екнуло в предвкушении сюрприза.

Вместо ответа Моногаров вынул из тумбочки верхний ящик, показал следователю и с восхищением выдохнул:

– Вот это я понимаю – роскошь!

Конуров принял ящик, пробежал глазами по названиям препаратов: клофелин, рисперидон, аминазин… – Это чье? – спросил он Хлорину.

Ираида всплеснула руками:

– Мамы, конечно же! Это не Матвея, это не его!

– Будем описывать, – ответил Конуров.

Нельзя! – завопила Ираида. – У нее нельзя забирать лекарства! Вы же видите, что с ней происходит!

– Ничем не могу помочь, – посочувствовал счастливый Андрей Вячеславович.

Через десять минут обыск закончился.

Уехал довольный следователь, и с ним – опера. Получившие заверения в содействии по делу о захвате балкона, удалились соседи. Старуха все глубже погружалась в эротический бред. Хлорина металась по дому в поисках запасов нейролептиков.