Дорога на Голгофу, серия «Фемидизм Кандинского»

– Да какое это ДТП! – вскричал Сергей Викторович. – Вы опять про ДТП! Не было никакого ДТП! Старуха, значит самое, перебегала дорогу и упала! Какое же тут ДТП?!

– Сергей Викторович, я понимаю ваш гнев, но ДТП было, – припечатал Кандинский. – И если вы заявите, что виновна старушка, которой почти девяносто, потому что слишком быстро перебегала дорогу, суд не будет на вашей стороне. У судьи будет две версии: ваша и потерпевшей. Суд примет сторону потерпевшей, установит факт ДТП и лишит вас прав. С этого момента ваша вина будет считаться доказанной, и уголовный суд уже ничего не станет разбирать, а только вынесет приговор. И чем сильнее вы будете упорствовать, тем приговор будет суровее. Не исключено, что по статье, за которую обычно дают условное наказание, поедете в колонию-поселение на пару лет.

Кандинский сделала паузу, чтобы Сергей Викторович усвоил новую информацию.

Погодите, – медленно проговорил Зарубин. – Минутку… Что-то вы меня совсем, значит самое, огорошили. Какая колония, почему… Я же просто помог старушке. Может быть, я могу что-то сделать? Ну, найду свидетелей, там много домов, офисы. Может быть, кто-нибудь видел и может подтвердить? Если я найду свидетелей, мне поверят, а?

– Эта стадия называет торгом, – с удовольствием сообщил Кандинский. – Отвечаю на ваш вопрос: нет, это не сработает. Надежным свидетелем станет тот, кто видел все происшествие от начала до конца. То есть человек, который сможет аргументированно и убедительно показать в суде, что старушка упала сама до того, как вы появились на перекрестке, что вы подъехали, когда она уже лежала на дороге, а вы ей только помогали. Но ведь это ложь, не так ли? На самом деле вы стали виновником дорожно-транспортного происшествия, в результате которого пешеход получил травму.

– А прекратить дело по согласию сторон? – безнадежно спросил Сергей Викторович. – Я слышал, мне говорили, что можно решить, не доводя до суда…

– Можно не доводить до суда, – подтвердил Кандинский. – Но для этого должно быть согласие потерпевшей. Насколько я понимаю, она уже озвучила свои условия, и вы на них не согласны. Если бы вы сразу обратились ко мне, возможно, удалось бы записать разговор с родственниками на диктофон и припугнуть преследованием за вымогательство. Способ ненадежный, но иногда работает. Сейчас уже поздно.

– Бред какой-то…– жалобно вякнул посетитель, устало прикрыл глаза и беззвучно пошевелил губами.

– Отчаяние, – усмехнувшись, пробормотал Кандинский.

Он переждал приступ грусти клиента и добавил:

– На суде молиться будете, а здесь нет смысла.

– Что мне надо сделать? – сдавленным голосом спросил Сергей Викторович.

– Вот, наконец, и принятие, – с облегчение сказал адвокат. – Делать будем вот что. Во-первых, на административном суде вы полностью признаете вину, ибо отрицать ее нет смысла. Вы ведь в самом деле покинули место ДТП, хотя правила предписывают вам остановиться, включить аварийные огни, выставить знак аварийной остановки, вызвать сотрудников ДПС, ну и прочее. Когда вам предоставят слово, вы объясните судье, что покинули место происшествия не по злому умыслу, а совсем наоборот, руководствуясь добрыми побуждениями, и попросите не судить вас строго. Я, в свою очередь, тоже скажу пару слов того же смысла и содержания, но облеку их в форму благопристойных юридических силлогизмов. Таким образом, вы сможете расположить к себе судью, и он назначит минимальное наказание, а именно лишение прав сроком на один год.

– Что дальше? – загрустил Сергей Викторович.

– Дальше будет уголовный суд, который определит степень вашей общественной опасности и назначит соответствующее наказание. Чтобы суд увидел, что общественной опасности вы не представляете, я внесу ходатайство об особом порядке рассмотрения дела.

– Что это значит?

– Это значит, что вы полностью признаете свою вину и вручаете судьбу в руки правосудия. Как только мы заявим ходатайство, судья полюбит вас как родного. Не будет допроса свидетелей, исследования письменных материалов дела и прочих утомительных телодвижений. Если судья примет ходатайство, а он его примет, ваше наказание не будет превышать двух третей от максимально возможной меры. Это значит, что, если по вашей статье максимальный срок семь лет, то получите не более… – Кандинский нахмурил брови и закрыл глаза, мысленно проводя операцию с дробями, – четырех лет восьми месяцев.

– Неужели мне может грозить реальный срок? – с мольбой произнес Сергей Викторович.

– Это вряд ли, – махнул рукой Кандинский. – Реальный срок по вашей статье вообще большая редкость. Чтобы отправиться в колонию, вам придется очень сильно взбесить судью, прокурора и меня. Но вы никого бесить не станете, а совсем наоборот. Вы раскаетесь, принесете потерпевшим самые искренние извинения, и вам присудят два года условно, а истцам…

– Миллион? – робко спросил Сергей Викторович.

– Хрен без соли, – заявил адвокат. – Лечение у нас в стране бесплатное, так что все затраты ваши составят стоимость подгузников да кресла-каталки для потерпевшей. Короче, размер компенсации вымогателей сильно разочарует. Я не могу сейчас назвать точную сумму, но полагаю, что все ваши расходы не превысят десятой части от того, что потребовала с вас противная сторона. На этом ваши мытарства закончатся.

Он замолчал. Зарубин, надув губы, уставился на солонку с перечницей. Кандинский дал ему пару секунд, чтобы свыкнуться с новым положением и спросил:

– У вас еще есть вопросы?

Н-нет… Нет вопросов, – неуверенно промямлил Сергей Викторович, но тут же встрепенулся. – Ой, простите, есть вопрос. Сколько стоит ваша консультация?

– Консультация оплачена, – ответил адвокат. – Надумаете, приходите. Буду спасать вас от колонии.

– Ладно, – произнес Сергей Викторович уныло. – Я подумаю.

– О чем? – поинтересовался Кандинский.

– Ну, о вот этом, что вы мне сказали, – пояснил Зарубин.

– О душе подумайте! – внезапно рявкнул адвокат. – Я тут для чего распинаюсь битых три часа – чтобы вам было о чем подумать?

– Ну знаете! – вспыхнул Зарубин. – Вы вообще странный какой-то! Могли бы проявить участие, посочувствовать как-то.

– Кому посочувствовать, вам? – удивился Кандинский. – Нет, это даже интересно! Сбил старушку на пешеходном переходе, отправил бедолагу на больничную койку, с которой она вряд ли встанет, и требует сочувствия! Недурно.

– Знаете, что, Гордей Александрович… – начал Зарубин.

– Алессандрович, без «ка», – поправил его Кандинский. – Идите думайте о своем поведении. И не забывайте, что петух тоже думал, да в суп попал.

– Дурдом, – резюмировал Зарубин.

Он встал и не прощаясь двинулся к выходу.

Проводив взглядом несостоявшегося клиента, адвокат подпер кулаком подбородок и призадумался. Случайное хамство в адрес судьи, грозившее серьезными неприятностями; тяжба по разделу имущества, напомнившая ему собственный бракоразводный процесс; длительное отсутствие интересных и перспективных дел практически обнулили индикатор настроения. С барного стеллажа на адвоката значительно взирал Джаспер Дэниел.

Кандинский показал ему средний палец.

Серия 2

Больше всего на свете адвокат Гордей Алессандрович Кандинский ненавидел спертый душный воздух казенных заведений, и потому, войдя в свой офис, первым делом раздвинул жалюзи и распахнул настежь два окна. Майский ветер ворвался в кабинет, нарушил устоявшийся порядок, сбил со стола пластиковый стаканчик, забытый вчерашним посетителем. Адвокат легко наклонился, поднял стаканчик и, с ненавистью смяв, отправил в мусорную корзину: он терпеть не мог пластиковую посуду.

Обстановка кабинета говорила об изрядном достатке и хорошем вкусе владельца, а также о его любви к комфорту, граничащему с гедонизмом. Прекрасный рабочий стол красного дерева украшало пресс-папье в виде Хохочущего Будды. Кресло адвоката, угловой диван и журнальный столик, книжные шкафы и кофейная зона с встроенным холодильником – все говорило посетителю о том, что он попал в надежные руки.

Избавившись от пластикового мусора и обретя душевное равновесие, Гордей Алессандрович с удовольствием зевнул, расправил плечи и направился к кофемашине. Он поставил в нишу аппарата изящную чашку, поместил в приемник капсулу эспрессо и нажал пуск. В воздухе поплыл кофейный аромат, а в дверь постучали.

Стук был робким, словно с другой стороны стоял школьник, опоздавший на урок к строгому учителю. Дверь приоткрылась, в образовавшуюся брешь заглянули испуганные глаза, а дрожащий голос полувопросительно произнес чистым девичьим дискантом:

– Простите, адвокат Кандинский?

– Нет, – мгновенно ответил Гордей Алессандрович, не повернув головы.

– Простите, – пискнул голос и пропал за дверью.

Чашка наполнилась, Гордей Алессандрович аккуратно поставил ее на блюдце.

Простите, – снова возник голосок из-за двери, – тут написано «Г. А. Кандинский, адвокат».

Гордей Алессандрович развернулся к двери. На пороге стоял блондин лет пятнадцати с тонкими чертами лица и такой белокожий, что, казалось, в его жилах течет не кровь, а материнское молоко.

Гордей Алессандрович согласно кивнул:

– Написано. И что же?

– Дело в том… – произнес юноша. – Дело в том, что меня как бы обвиняют в убийстве.

Возникла немая сцена, во время которой адвокат склонил голову набок, а юноша сделал глотательное движение, словно пытался прогнать подступивший приступ тошноты. При этом карий глаз адвоката потемнел, а в синем загорелся холодный огонь профессионального любопытства.

– Так, – произнес Гордей Алессандрович. – Так… Позвольте спросить, кто вас обвиняет?

– То есть я хотел сказать… В смысле… Пока не обвиняют, но скоро… – пояснил юноша.

– Что же вы в дверях стоите? – радушно упрекнул нового клиента Гордей Алессандрович. – Проходите, присаживайтесь. Кофе хотите?

Неожиданный гость аккуратно прикрыл за собой дверь. Он был невысоким, худым, очень серьезным и несчастным. Кандинский мгновенно составил словесный портрет: волосы светлые, зачесаны назад, лоб обычный чистый, нос прямой острый, глаза серые, щеки впалые, губы тонкие бледные, на подбородке ямочка. Особые приметы: таковых не оказалось. Эмоциональное состояние: подавлен, обескуражен, выбит из колеи, а судя по красноватым белкам глаз и натертому носу, здорово расстроен.

Гость все еще топтался на пороге, не решаясь войти. Из-под коротких штанин выглядывали голые щиколотки, бежевая куртка наброшена поверх бирюзового поло, на бортах туманно-синих лоферов заметны подсохшие следы грязи.

– Присаживайтесь, – повторил Гордей, указав на диван.

Гость огляделся.

– Куда?

– А где вам будет удобнее? – Не знаю…

– Тогда прошу на диван.

Гость энергично кивнул и с готовностью выполнил распоряжение. «Слабоволен, легко подчиняется чужому влиянию», – отметил Кандинский, усаживаясь в кресло напротив.

– Итак, вас обвиняют в убийстве, – произнес он полувопросительно.

– Н-нет. Пока нет, но могут. Наверное, – не слишком убедительно ответил гость.

– Интересно, – улыбнулся адвокат. – Что ж, давайте знакомиться. Мое имя вам известно. Было бы любопытно узнать ваше.

– Матвей, – назвался гость. – Матвей Хлорин.

Квакнул мессенджер, гость оживился, полез в карман куртки.

– Извините, я сейчас… – пробормотал он, набирая сообщение. —

Это мама, надо ответить. Минуту…

Гость завершил манипуляции с телефоном и положил его на стол.

– Стало быть, Матвей Хлорин, – серьезно произнес Кандинский. – Очень рад. Простите, Матвей, но я должен уточнить, сколько вам полных лет. Видите ли, если вам нет восемнадцати, то…

– Мне девятнадцать, – торопливо заверил адвоката гость. – Через месяц будет как бы двадцать.

– Превосходно, – кивнул Кандинский. – Какой кофе вы предпочитаете в это время суток?

– Не знаю…

– Может быть, капучино? – Да, если можно… – Отчего же нет.

Гордей Алессандрович поставил на стол свою чашку, и проследовал к кофемашине. Он выбрал нужную капсулу, вставил ее в отсек, нажал кнопку пуска.

«Интересный паренек, – думал Гордей, пока машина готовила капучино. – Как будто постоянно ожидает окрика. Боится, что его отчитают, как ребенка, накажут, оставят без сладкого. Кстати, о сладком…»

– Сахар добавить? – полюбопытствовал Гордей Алессандрович и тут же уточнил: – Почему вы решили обратиться ко мне?

– Да, одну ложку, пожалуйста, если можно, – ответил Хлорин.

Кандинский с удовольствием отметил, что незатейливая бытовая возня немного успокоила гостя. Он расслабился, облокотился на спинку дивана, голос его стал звучать увереннее.

– Да, в общем… Это вышло как бы случайно, – объяснил Матвей. – Понимаете, она утром не пришла в универ.

– А должна была? – осведомился Кандинский.

Да, у нее как бы в десять была запланирована встреча, а потом весь день расписан по минутам. К тому же она как бы никогда не опаздывает.

Адвокат подал гостю стеклянный бокал, тот принял, благодарно кивнул:

– Спасибо большое.

– Продолжайте, – отозвался Кандинский.

– Да… Так вот, в десять ее нет. Я стал звонить, она как бы не отвечает. Люди ждали, которые в десять… Ну, не важно, я их выпроводил. Но дальше должны быть как бы серьезные переговоры, а ее нет. Я уже не знал, что делать, что отвечать. А потом… Ну, как бы знаете, пошел слух, и сообщения в лентах… – Сообщения?

– Да… – Матвей запнулся, – Что ее нашли мертвой. Дома. Я сначала как бы не понял, а потом понял, что обвинят меня, потому что я у нее был в пятницу. Значит, могут подумать на меня. То есть как бы обязательно подумают на меня, потому что, может быть, это даже я. То есть не совсем я. О господи…

Хлорин отставил бокал, закрыл лицо ладонями.

– Ну, ну, – ободряюще произнес Кандинский. – Унывать рано, да и не стоит. Уныние – смертный грех.

Тут Хлорин открыл лицо, всхлипнул и жалобно вымолвил:

– Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший, да? Я нормальный, просто…

– Просто вы в отчаянии, – участливо закончил Кандинский вместо него.

Хлорин согласно кивнул.

– Что вы сделали, когда узнали о ее смерти?

– Ничего. Ушел, гулял где-то, случайно пришел сюда. Увидел вывеску на фасаде. Знаете, мне как бы подали знак, как будто Вселенная подсказала. Понимаете?

– Отлично понимаю, – подтвердил Кандинский. – Хорошо, это мы прояснили. Теперь я должен задать вопрос чрезвычайной важности, Матвей. Я жду прямого честного ответа. Готовы?

Хлорин посмотрел на адвоката и подтвердил, впрочем, без особой уверенности:

– Да… Готов.

Кандинский, пристально глядя гостю в глаза, спросил:

– Это вы ее убили?

Лицо Хлорина сморщилось, стало маленьким и некрасивым.

– Нет, – ответил он чуть не плача. – Я ее не убивал, но мне кажется, что я как бы виноват. Если бы не я, то…

Кандинский подал гостю салфетку. Тот пробурчал «спасибо», вытер раскрасневшийся нос.

– Матвей, вы должны кое-что знать обо мне. – Гордей Алессандрович поймал взгляд Хлорина. – Я не отмазываю виновных. Это ясно?

– Да… – протянул Хлорин.

– Но за невиновного буду биться до конца, чего бы мне это ни стоило. Слышите меня?

Хлорин кивнул:

– Слышу.

– Если вы не виновны, то я ваш верный друг и союзник. Договор?

Он протянул гостю открытую ладонь. Хлорин осторожно принял рукопожатие, слабо улыбнулся и уронил еле слышно:

– Спасибо.

– Теперь вам надо собраться и ответить на несколько вопросов.

С этими словами Кандинский придвинул гостю бокал с остывшим кофе. Тот помотал головой:

– Нет, не хочу. Спрашивайте, я готов.

– Хорошо. Вопрос первый: о ком мы с вами говорим уже четверть часа?

– В смысле… Разве я не сказал? – Хлорин сокрушенно тряхнул светлыми волосами. – Простите, я что-то совсем… Это как бы ректор моего универа Антонина Жулина… э… Павловна!

– Жулина Антонина Павловна, – повторил Кандинский. – Хорошо, Матвей. Продолжайте и не обращайте внимания, я вас внимательно слушаю и все слышу.

С этими словами адвокат взял со стола планшет, забил в поиск «Жулина». Поисковик тут вывалил дюжину ссылок на статьи желтых сайтов, сообщавших примерно одно и то же: сегодня ректор подмосковного университета «Ноосфера», известный общественный деятель и благотворитель Антонина Жулина была найдена мертвой в своем доме. Источники не исключают, что смерть может носить насильственный характер. Решается вопрос о возбуждении уголовного дела.

Ага, ситуация проясняется. Кандинский кликнул по ярлыку «картинки».

Монитор заполнили изображения эффектной бизнес-леди. Жулина оказалась высокой, слегка полноватой женщиной лет сорока. Впрочем, на снимках, носивших неофициальный характер, настоящий возраст проявлялся более отчетливо: длинные каштановые волосы уже не могли скрыть оплывший овал лица, веки угрожающе припухли, кожа на лбу разглажена инъекциями ботокса. Однако, невзирая на неизбежные изменения, Жулину вполне можно было назвать привлекательной дамой. Мужчины определенного типа западают на таких женщин по счету «раз».

Когда Кандинский углубился в планшет, Матвей замолчал и обратился к телефону. Он хотел поставить свой бокал на стол, но что-то его смутило. Он замешкался, засуетился и в конце концов определил бокал на пол, словно хотел укрыть от посторонних глаз свидетельство своей неуклюжести.

– Я слушаю вас, Матвей! – напомнил адвокат. – Самое время перейти к сути вашего визита. Что вас связывало с Жулиной и почему вы решили, что полиция обвинит вас?

– Да, да… Сейчас… Надо ответить, – пробормотал Хлорин и приложил телефон к уху. – Да, мамочка…

Из трубки грянул словесный поток такой силы, что Матвей вздрогнул и отвел руку в сторону. Трубка стреляла в него вопросами, на которые не требовалось ответа, тем не менее бедняга пытался вести диалог:

– Мам… Мама… Я… Нет, я просто… Я как бы… Да, мамочка… – Однако, – неслышно выдохнул Кандинский.

Он еще раз пробежал глазами по снимкам Жулиной и отметил, что у покойной был хороший вкус. Строгие деловые костюмы, которым она отдавала предпочтение, сменялись джинсами, вечерние наряды уступали место коктейльным платьям, но каждый она оживляла образ стильными аксессуарами, ювелирными украшениями или бижутерией. И не было изображения, где она не прикрыла бы шею палантином, шарфом или шейным платком. Очевидно, с эстетической точки зрения, шея была ее слабым местом.

К этой минуте Хлорин, приняв как неизбежное тщетность своих усилий, умолк и просто пережидал вербальное извержение материнской заботы. Наконец он произнес:

– Да, да, мамочка, я здесь. Жду. Да.

После этого дал отбой, бросил на Кандинского смущенный взгляд и пояснил:

– Извините, она как бы волнуется. Сердится, что я сразу ей не сказал, а пошел к вам.

– Ничего, – ответил Гордей Алессандрович, – ничего. Ваша мама, видимо, едет сюда?

– Да, я дал адрес.

– Отлично, – сказал Кандинский, – Вернемся к нашему делу.

– Да, давайте вернемся, – без всякого энтузиазма согласился Хлорин. – Что мне… ах да. Что меня связывало… Я был как бы ее личным секретарем. После первого курса она предложила мне работу и перевела на заочное отделение. Я согласился. И еще…

Он умолк, посмотрел на Кандинского с тревогой и просительно вымолвил:

– Это же все как бы…

– Абсолютно конфиденциально, – закончил Гордей вместо него. – Все, что вы мне расскажете, не выйдет за пределы этого кабинета. А если выйдет, то исключительно с вашего согласия и в ваших собственных интересах. Никто на свете не имеет права требовать от адвоката раскрытия информации, касающейся клиента.

– Хорошо… – сказал Хлорин медленно и, видимо, преодолев сомнения, разом выпалил: – Мы были любовниками.

На короткий миг он преобразился. В его облике промелькнули гордость, сила, уверенность. Он сделал паузу, дабы собеседник имел время вникнуть, оценить сообщение, понять значение и важность того, что он услышал. Впрочем, длилось это долю секунды. Вспышка угасла, и герой-любовник вновь обратился напуганным мальчишкой.

– Это не преступление, – Кандинский позволил себе улыбнуться. – Я бы квалифицировал это как нарушение профессиональной этики с ее стороны, но вашей вины в данной конкретной ситуации совершенно точно нет.

– Что? Нет, я не об этом. Это я понимаю… На сайтах пишут, что ее обнаружили как бы сегодня утром, а я был у нее в пятницу вечером. Мы занимались любовью…

– Снова не вижу ничего криминального, – прокомментировал Кандинский.

– Но там же мои отпечатки… И еще она как бы запрещала пользоваться контрацептивами, и, наверное, они найдут следы… Ну, мои следы. Вы понимаете? Поэтому я думаю, может быть, мне надо самому пойти в полицию и все рассказать?

При этих словах у Кандинского дернулось правое веко, а на лице отобразилось такое удивление, что Хлорин стушевался:

– Что, это как бы не самая лучшая мысль, да?

Кандинский прокашлялся.

– Мысль, как минимум, оригинальная, – заверил он клиента. – Свежая мысль. Позвольте узнать, что именно вы намерены рассказать полиции?

– Ну, как бы … Вот это, что и вам…

– Так. И почему вы думаете, что полиции это будет интересно?

– Разве… То есть, я хочу сказать, что если приду сам, то как бы сниму с себя подозрение.

Кандинский мысленно досчитал до десяти и, призвав весь дар убеждения, отпущенный природой, ответил:

– Матвей, как ваш адвокат я категорически не рекомендую вам идти в полицию. Объясняю почему. Во-первых, уголовное дело еще не возбуждено, а это значит, что причины смерти госпожи Жулиной пока не установлены. Иными словами, мы элементарно не знаем, от чего она умерла. Да, ее могли убить, но с ненулевой вероятностью она могла поскользнуться в ванной или отравиться грибами, у нее мог случиться инсульт, инфаркт, оторваться тромб или лопнуть аневризма. Люди, как вы, конечно, знаете, не просто смертны, но внезапно смертны.

– Не знаю… – вякнул Хлорин.

– Теперь знаете! – повысил голос Кандинский. – Но если следствие установит, что смерть Жулиной носит криминальный характер, то, явившись в полицию, вы дадите следствию первого подозреваемого.

– Кого? – спросил Хлорин

– Себя, разумеется, – ответил Кандинский.

Хлорин попытался что-то сказать, но Кандинский не позволил:

– Запомните: тот, кто придет в полицию, станет подозреваемым.

Это ясно?

Хлорин кивнул.

– Во-вторых, ваш визит в полицию лишен практического смысла, ибо вы не сможете дать никакой полезной информации, кроме точного времени своего ухода. Но это вы скажете позже, когда вас станут опрашивать как свидетеля.

– Они же все равно будут меня как бы подозревать! – попытался парировать Хлорин. – Там мои отпечатки и как бы сперма!

– Вы часто бывали в ее доме? – спросил Кандинский.

– Нет… То есть два раза в неделю. По понедельникам и пятницам.

– Это можно проверить?

– Не знаю… Наверное, можно.

– Значит нет ничего удивительного в том, что в доме будут ваши отпечатки. В какое время вы ушли?

– В девять. Ровно в девять. Я запомнил, потому что как бы мама позвонила.

– Итак, вы ушли в девять вечера пятницы. С момента вашего ухода прошло почти трое суток. Нет ни одной причины думать, что вы последний, кто видел ее живой. Вообще, с какой пьяной радости вы решили, что она умерла в пятницу? Может быть, ее убила домработница этим утром. Наконец, вы не имеете ни малейшего понятия, как она провела выходные. Вы же не думаете, что были единственным ее любовником?

– Нет… Не знаю.

– Вот видите! Если она встречалась с разными мужчинами, то уж, наверное, соблюдала элементарные правила личной гигиены, и совершенно точно не хранила в себе ваш биоматериал по семьдесят два часа кряду.

Хлорин выдохнул с облегчением.

– Итак, Матвей. Слушайте меня внимательно. Первое: вы не имеете никакого отношения к смерти Антонины Жулиной.

Хлорин кивнул.

– Второе: если будет установлен криминальный характер ее смерти, полиция сама вас найдет. Вы секретарь, доверенное лицо. Следствию непременно потребуются ваши показания. И вы…

Кандинский не договорил, потому что сначала из холла донесся зычный голос, о чем-то вопрошавший консьержа, а через секунду на дверь обрушился удар чудовищной силы.

– На себя! – яростно заорал Кандинский. – На себя!

Он вскочил и бросился к двери, однако очередной посетитель уже исправил ошибку. Тяжелая дверь вылетела створом наружу, и на пороге возник небольшой ураган в виде женщины средних лет, одетой в атласный кремовый плащ. При небольшом росте она возвышалась над присутствовавшими мужчинами благодаря туфлям на шпильках немыслимой высоты. Под плащом сияло и струилось что-то воздушное, свободное, белоснежное.

– Здравс… – успел произнести Кандинский.

Не обратив на него никакого внимания, женщина надрывно крикнула:

– Мотенька!

И ринулась к Матвею. Она обогнула диван, пнула бокал, оставленный Матвеем на полу.