Пьяный мастер: дорога сна

Юрий Новиков

Пьяный мастер: дорога сна

От автора

Дорогой друг, в твоих руках заключительная часть дилогии «Пьяный мастер».

Эта книга подарила мне целый мир, наполненный древними тайнами. С каждой написанной главой я вместе с Росом находил ответы на вопросы, которые зародились в наших душах во время его первого приключения.

На страницах этой книги ты найдешь новых друзей, чья история не менее захватывающая и интересная. Желая найти ответы, я осознал, что Ци наполняет не только мир Мастера Ро, но и наш с тобой. Все вокруг пропитано этой волшебной силой.

В этой книге я приоткрыл дверь, к которой не решался подступиться раньше, опасаясь, что за ней пусто. Но, как оказалось, белизна, которая проявлялась – это не пустота, а яркий свет огромного мира. Мир набрал силу и расширился, сделав шаг навстречу к нам.

Рос смог увидеть этот свет, показав его и мне. И я всем сердцем полюбил Эрию, Сонный остров и Великое море Зорг.

Приглашаю тебя, мой друг, ступить за порог маленького сельского домика, который укрылся в весеннем вишневом саду. Нужно лишь открыть глаза, чтобы увидеть прекрасный мир,

Я хотел бы посвятить эту книгу тем, кто был со мной. Без их поддержки я бы не решился продолжить историю Пьяного Мастера. Образы этих людей я сохранил в любви к персонажам дилогии. Надеюсь, что ты тоже их полюбишь.

С уважением, Юрий Новиков.

Краматорск, 2024 год

Глава 1. Она

Всепоглощающая тьма пыталась обуять неестественный ослепляющий свет одинокой свечи, стоящей на простом деревянном столе. Все остальное пространство подчинялось ей, а эта свеча, этот островок противного ей света, посмела возражать и не принимать веление госпожи. Сопротивлялась. Свеча дрожала, но не поддавалась. Как и тот, кто, не отрываясь, смотрел на ее пламя.

Мужчина в монашеской кашае сидел на каменном полу, погруженный в свои размышления. Его лицо, испещренное морщинами, застыло в одухотворенной улыбке.

Где-то рядом шел дождь. Он барабанил по крыше, стучался в окна. Но в комнате не было ни крыши, ни окон. Была только темнота, которая играла со своим пленником, вызывая у него неземные галлюцинации, разрушая остатки здравого рассудка.

Тьма не была холодна – она была тьмой. В ней не было ничего, лишь бесконечность вечности. Ведь времени в ней тоже не существовало. Оно боялось ее, изначальной и вечной. Той, что практически смирилась с протестом свечи и растеклась по миру, занимая все пространство вокруг дрожащего островка света, уснула, окутав собой пленника.

Тьма вдруг встрепенулась и прислушалась. Шаги! Они тут! Они реальны! Звуки эти не были созданы ею для игры со своим пленником. Тихие, но в то же время оглушающие, созданные более сильными, потусторонними силами. Теми, что посмели посягнуть на ее господство, вытеснив из мира, оставив лишь ночь, в которой огня становилось все больше и больше.

Тьма потянула свои черные щупальца, пытаясь схватить за ноги нежданного гостя, который прервал ее сон. Но безуспешно. Наглый гость шел по ступеням, с каждым шагом приближаясь к сокровищнице, к ее собственности, желая посягнуть на права вечной тьмы. Права на того, с кем тьма любила играть, рисуя в отблесках свечи то волшебные манящие узоры иных миров, то пугающие картины древности.

Монах неподвижно сидел и смотрел на скромный танец дрожащей свечи. Его тело и душу поглотила тьма, но в глазах еще плясали искорки огня. О чем думал пленник неведомо было даже его тюремщице. Как ни старалась, она не могла подчинить себе его пламенный взор. Тысячи щупалец оплели его руки, ноги, грудь и шею, но боялись подняться выше, к испещренному морщинами лицу старика. Мужчина улыбался, глядя в спасительный свет. Он не осознавал, где находится, как попал сюда и что ждет его впереди.

Тьма склонилась над стариком, ласково проведя дымчатой рукой по сгорбленной спине, поцеловала иссохшие пальцы и замерла, прислушиваясь к далеким шагам. Казалось, что незваный гость остановился, затаившись там, за дверью, не решаясь войти. А может, он принес с собой свет? Мерзкий свет синих кристаллов, что росли у ее порога.

Тишина. Тьма любила свою сестру, но и презирала, ведь та не боялась Врага. Тишине были не страшны ни темнота, ни яркий свет, что вечно воевали между собой. Вот и теперь, предательски укрыв чужака от острого слуха тьмы, она беззвучно смеялась над сестрой.

Легкая улыбка скользнула по сухим губам узника, подобно искорке, которая тухнет, не успев разгореться.

– О чем ты думаешь, старик? – закричала тьма.

Ответа не было. Пленник нем, как и всегда. Давно, очень давно он лишил себя голоса, не в силах побороть тьму криком.

– Ты меня слышишь? – не унималась хозяйка.

Но он не слышал, ведь звенящая темнота давно оглушила его. Мало кто из смертных мог выдержать ее пение. Вот и он не смог.

Тюремщица задрожала, подобно той одинокой свечи, которая не подчинялась ей. Страх сковал щупальца. Тьма обратилась в слух, пытаясь расслышать хоть что-то, кроме этого ужасного треска сгорающего воска, который от сотворения мира был рядом.

– Он пошевелился? Он вздрогнул? Да! Но как? Пленник принадлежит мне! – сотни маленьких черных мотыльков ринулись к огню, исчезая в слабом пламени.

Шорох. Гость там, за дверью. Он тихий, но опасный. Подобно затаившемуся зверю, чего-то ждет. Выбирает момент, когда напасть, озарив ее покои ужасным светом, уничтожая мир вечного сна. Но, она готова его встретить, поглотив каждую искорку ненавистного света.

– Свет? Почему враг явился без него? Где ненавистные отблески? Где жадные языки огня или мерзкие лучи синих кристаллов? Этот глупец явился безоружным? Или скрывает разящий клинок в тесных ножнах, ожидая, когда я дам слабину? Что он задумал? – вопросы наполняли гудящую тьму.

Немного успокоившись, она вновь прислушалась. Тихо. Лишь редкие звуки падающих с потолка капель да потрескивание огня свечи. Тьма вновь вернулась к своему пленнику, стараясь лишить его этого гадкого света. Обнять, как сына или любовника. Слиться с ним, с тем, кто принадлежал ей всегда.

Ее руки обняли дряблые плечи, уста коснулись груди, целуя истерзанную шрамами кожу. Он принадлежал ей, но не любил. Ей осталось так мало, чтобы овладеть им полностью, но она не могла этого добиться. Губительный свет плясал на щеках и губах, а главное – в глазах. Тьма мечтала посмотреть ему в глаза. Как тогда, давно, в далеком детстве старика, взглянуть из колодца. Уловить страх и интерес в бездонных карих глазах под тихую песнь свирели. Но не могла. Не смела.

За дверью раздался тихий шорох, нарушив их извечную церемонию. Вновь не позволив ей коснуться своего мужчины. Огонь тоже услышал гостя, встрепенувшись набрался силы, отвоевывая шею, сбрасывая с нее оковы темных щупалец. Но через миг вновь вернулась тишина, и госпожа вернула себе господство, коснувшись ласковой рукой мочки уха пленника.

– Кто ты? – закричала тьма.

Но он молчал, скрываясь за гранью, оставаясь неузнанным. Щупальца потянулись к двери, готовые распахнуть и впустить того, кто так долго беспокоит покой хозяйки подземелья. Тьма коснулась ледяного металла, в попытках провернуть ручку, но та не поддалась. Хозяйка заперта тут не по своей воле. В этом подземелье ее вотчина, ее храм, ее мир, но и ее тюрьма. А надзиратель там, в центре пустого зала, на простом деревянном столе.

Пленник шевельнулся. Тьма была уверена, что видела, как он слегка повернул голову в сторону запертой двери, но сейчас, глядя на старика в упор, она сомневалась. Неужели кошмары, что насылала на него, вернулись к ней?

Старик, не моргая, всматривался в пламя свечи. Тьма не понимала, как он может настолько долго смотреть на свет, ведь она так любила смотреть в его глаза, темные и бездонные.

Скрежет разорвал ее задумчивую настороженность. Ужасный лязгающий звук металла о металл. Серебряный ключ с таким звуком поворачивается в замочной скважине, когда тот, кто запер ее тут, возвращался вновь.

Тьма сжалась, подобно пружине, готовясь вырваться за пределы тюремного зала, чтобы заполнить собой все вокруг, окутав мир своими нежными объятиями. Она ждала, как и множество раз до этого. И, каждый раз частичка ее прорывалась за дверь, но теряла связь с первозданной тьмой, с матерью.

– Ну же, чего ты ждешь? Чего не открываешь эту проклятую дверь? – тьма металась, подобно зверю в клетке.

Казалось, что она забыла и о пленнике, и о надзирателе, почувствовав пьянящий запах свободы. Дверь же оставалась мертвой и неподвижной.

– Эй, монах, хочешь я освобожу тебя? Хочешь вновь увидеть солнце? Хочешь пройтись босиком по нескошенной траве? Тебе только и надо, что загасить это жалкое пламя, принять меня и… И открыть эту чертову дверь!

Но старик молчал, как и всегда. Казалось, что он не замечает кромешную тьму, видя только свет, растворяясь в нем.

– Я ненавижу тебя, глупец! Презираю настолько сильно, что не могу без тебя! Ответь мне! – стонала тьма, не в силах защититься от того, кто стоял около ее двери.

Как вдруг, дверь распахнулась, и яркий белый свет ударил из проема, озарив зал, заставив тьму сжаться в самом дальнем углу бесконечной камеры.

Я открыл глаза. Холодный пот ручьями стекал на подушку, напоминая о недавнем кошмаре. Резко поднявшись, я закричал от нестерпимой боли в груди и вновь рухнул на подушку. Мир закружился в диком танце, отказываясь хоть на миг замереть. Закрыв веки, я глубоко задышал, стараясь заглушить боль и остановить мир хоть на мгновенье. Когда пляска улеглась, я прислушался, пытаясь понять, привлек ли я к себе внимание хозяев. Подобно монаху из ночного кошмара, я не понимал, где нахожусь и как давно.

Повторив попытку, я медленно открыл глаза и слегка приподнялся. Грудь перебинтована белой тканью, руки и ноги покрывали ссадины, как будто я скатился с горы. Воспоминания ускользали, оставляя меня наедине с туманной неизвестностью.

Оглядевшись, понял, что нахожусь в маленьком покосившемся деревянном доме. Центр комнаты занимал большой, накрытый белоснежной скатертью, дубовый стол, по центру которого стояла высокая ваза, заполненная полевыми цветами, наполняющими небогатый дом приятным ароматом утреннего луга. У стола хозяева расположили две длинные лавки, бережно застелив их льняными вышитыми полотенцами. Моя кровать стояла около огромной белоснежной деревенской печи, расписанной голубыми узорами. Я вспомнил, что в родительском доме тоже была печь, но значительно меньшего размера. Подле нее, на небольшом столике, аккуратно расположилась вымытая глиняная посуда. Казалось, что если по ней провести рукой, то раздастся знакомый приятный скрип чистоты.

Стены, хоть и не могли похвастаться ровностью, были выбелены и расписаны разнообразными узорами. Я мог поклясться, что различаю в замысловатых сплетениях образы драконов, морских змеев, животных и людей. Но, присмотревшись повнимательней, понял, что это лишь игра моего воображения.

В дальнем правом углу, у самого потолка, висела какая-то картина. Рисунок на потемневшей деревянной табличке разглядеть было сложно. Я еще больше приподнялся, опершись рукой о кровать. Собрав силы в кулак, подавляя боль в груди, встал, касаясь голыми ступнями теплого глиняного пола. Мой взгляд не отрывался от странной таблички. Она манила меня к себе.

Я, опираясь руками сначала о кровать, потом о печь, а потом и о стол, подошел к картине, накрытой вышитым полотенцем. На полочке под ней стояла лампада, плошка с солью и две нераскуренные палочки благовоний.

– Возможно, это место молитвы местным богам? – едва открывая губы, произнес я.

Образы и письмена на картине были мне неизвестны. Это говорило о том, насколько далеко я был от дома. Все тут было настолько непонятно и чуждо мне. Но это не пугало, а наоборот привлекало.

– Где я? – вопрос сам собой сорвался с губ.

Я не ждал ответа, ведь кроме меня в доме никого не было. Через аккуратные белые окошки, украшенные вышитыми занавесками, в комнату с улицы лился дневной свет и доносились детские голоса.

– Проснулся? – раздалось за спиной.

Я повернулся настолько быстро, насколько мог, то есть очень медленно. И тут же мой взгляд встретился с карими смеющимися глазами добродушной сельской женщины.

Глава 2. Завтрак для бродяги

Я стоял и смотрел в ее теплые большие глаза, не в силах отвернуться. Незнакомку окружал аромат луговых цветов и свежего хлеба. Ее каштановые волосы были аккуратно заплетены в косу, а голова покрыта белоснежным платком. На вид женщине было лет сорок, но сельская жизнь могла накинуть год-другой к ее возрасту.

Длинное льняное платье, подпоясанное бечевкой, подчеркивало ее женственность. А удивительный фартук, накинутый поверх, был сшит из множества маленьких, ярких, разноцветных лоскутков. Я бы не смог найти двух одинаковых ни по форме, ни по цвету. Казалось, что они были пропитаны непонятной магией, скользя и перемешиваясь, оставаясь неподвижными. Или это просто у меня еще кружилась голова от слабости.

Женщина молча стояла напротив меня и ласково улыбалась, но при этом ее глаза быстро оценивали мое состояние.

– Простите, пожалуйста, но совсем не помню, как я к Вам попал. Вообще мало чего помню. Что это за место? – я медленно и осторожно задал один из вопросов, что мучил меня с момента пробуждения в неизвестном доме.

Ее улыбка стала еще теплее, а нежная ладонь коснулась моей щеки. От этого прикосновения голова закружилась, и я слегка покачнулся, едва устояв на ногах.

– Ты, наверное, голоден? – спросила незнакомка, проигнорировав мой вопрос.

В ее словах звучала легкая, еле заметная, но от того и более прочная нотка стали. С ней невозможно было спорить, как и с любой женщиной и матерью, когда дело касалось распорядка дня. Я вновь ощутил себя ребенком и тут же согласно кивнул.

– Тогда, пока я накрою на стол, пойди умойся, – она рукой указала на деревянную кадушку с хрустально чистой водой.

– Простите, пожалуйста, а где моя одежда? – смущаясь, спросил я, только сейчас осознав, что стою перед хозяйкой в бинтах на груди и льняной повязке на бедрах, что заменяла мне белье.

– Ах да, – звонко рассмеялась женщина.

Я потупил взгляд, подобно ребенку, который был настолько невнимателен, что забыл, где лежит его одежда.

– Твоя одежда давно в выгребной яме. Этим лохмотьям там самое место. Как ты вообще их носил? Все в дырках. Ткань плывет под иглой. Ужас, одним словом.

Я смотрел ей в глаза, пытаясь понять, ругает она меня или жалеет. Голос был нежным и сочувствующим, но та самая стальная нить, которую и раньше было слышно, напоминала про мою безответственность по отношению к одежде.

– Возьми на полке рубаху и штаны моего мужа. Он не будет против, – женщина слегка улыбнулась, но глаза были наполнены странной грустью.

Поймав ее взгляд, я задумался. Неужели она сама, без мужа, растит детей? В том, что у нее есть дети, я не сомневался, ведь своими ушами слышал их смех с улицы. Но та грусть, что промелькнула в ее глазах, не похожа на боль вдовы.

– Очень странная женщина, – подумал я, подходя к бадье.

Несмотря на то, что в доме было очень тепло, вода оказалась ледяной. На дне лежало с десяток черных крупных голышей. Наверно, это именно они сохраняют воду холодной.

Умывшись, я выпрямился, и протянул руку к расшитому полотенцу, но тут же замер. Из отполированного овального листа металла, что заменяло семье зеркало, на меня смотрел косматый черноволосый мужчина.

– Не понимаю, как я не обратил внимание на длину волос, они же ниспадали до плеч? А борода? – мысли забили тревогу.

Стоял и смотрел на незнакомца, не узнавая в нем себя. Темные длинные волосы, густая седая борода, обветренное морщинистое лицо, тело, покрытое старыми и свежими шрамами. Это не мог быть я. Но, это был я – бродяга, бездомный скиталец, которого приютили чужие люди. Они меня выходили, дали кров, а сейчас накормят.

– Чего застыл, горемычный? Или вспомнил чего? – ее приятный, слегка строгий голос, вывел меня из ступора.

– Скорее, забыл, – буркнул я себе под нос.

Я взял белоснежную рубаху и синие шаровары, которые, аккуратно сложенные, лежали на полке у кровати, где я проснулся. Ткань благоухала чистотой и свежестью. С моей стороны, было бы кощунством, марать ее своим несвежим потным телом.

Заметив мою заминку, женщина понимающе улыбнулась, сказав, что купаться мне еще нельзя.

– Раны еще свежие. Повязку лучше не снимать. А одежду я постираю, не переживай, – ее слова успокоили мою возмущенную совесть.

Натянув рубаху и штаны, я оглядел себя, удивляясь, насколько подошел размер и фасон непривычной для меня одежды.

На столе уже стояли глиняная тарелка с супом, большая синяя луковица и несколько кусочков свежего хлеба, которые с интересом изучал белоснежный, но абсолютно лысый кот, расположившийся на лавке.

– Шась, – прикрикнула женщина, когда маленькая лапка, выпустив острые коготки, потянулась к столу.

Это ничуть не смутило воришку. Он лишь демонстративно выгнул спину, потянулся, с вызовом глянув на меня голубыми, как небо, глазами, и, подняв тонкий крысиный хвост, гордо отправился на улицу.

– Какой у Вас умный кот, – попробовал я поддержать беседу.

– Умный? Нет. Скорее – хитрый. Приблудился недавно. Детям он так понравился, что мы с мужем не смогли его выпроводить. Вот и живет, хозяин, – звон ее голоса был подобен первому весеннему ручью.

Через открытую дверь просунулись три веснушчатых детских лица, с любопытством наблюдая за мной.

– А ну! Кыш во двор. Наш гость еще слишком слаб, чтобы играть с вами, – хозяюшка выпроводила малышей на улицу, плотно затворив дверь.

– Ваши? – я улыбнулся, пытаясь показать, что подобное внимание меня совсем не напрягает.

– Младшие, – ответила женщина, вытирая руки о фартук.

Иса сказала это с такой гордостью, не оставляя сомнения, что она самая счастливая женщина в мире. Она – мама. И это простое слово характеризовало ее наилучшим способом.

– Хватит болтать. Пора завтракать, – и спорить с ней не было ни сил, ни желания.

Я аккуратно сел на лавку, сразу ощутив боль от ран, что бережно прикрывала плотная льняная повязка. Память скрывала от меня все, что было связано с ними. Мою голову затянул густой туман забвения.

– Ты спрашивал, как к нам попал? – начала хозяйка, когда первая ложка вкуснейшего супа коснулась моих губ.

Я лишь кивнул, не в силах оторваться от потрясающего яства. В этот миг, все вопросы ушли на задний план, уступив пространство аромату свежей еды.

– Меня зовут Иса, а моего мужа – Грох. Он рыбак и часто уходит в долгое плаванье, а я остаюсь с ребятней, ожидая его возвращения. Иногда, муж выходит в море на месяцы, выслеживая особо крупную рыбу Катрис, что водиться у наших берегов. Суп из этой рыбы ты сейчас ешь, – начала женщина.

– Уха неподражаема. Никогда такой вкусной не ел, – честно ответил я.

Иса вновь улыбнулась, одарив меня добрым взглядом, хоть и тронутым легкой вуалью грусти.

– Так вот, однажды, Грох принес не улов, а грязного, окровавленного бродягу, одетого в лохмотья, заросшего, как Дэв с попойки, – ее глаза наполнились укором.

– Так понимаю, что этот бродяга… – потупив взгляд в полупустую миску, тихо произнес я.

– Верно, – она звонко рассмеялась.

Я ошарашено поднял глаза, меньше всего ожидая такой реакции от строгой женщины. Она же, не обратив внимания на меня, продолжила свое повествование.

– Грох рассказал, что нашел тебя на берегу в луже крови, когда они утром высадились в порту. Твое тело было покрыто порезами и ссадинами, а в груди зияла открытая рана, как будто ее проткнули деревянным колом. Казалось, что ты был мертв и не дышал. Но, когда мой муж склонился над тобой, чтобы убедиться в этом, ты выплюнул ему в лицо струю морской воды, принявшись неистово кашлять.

Я замер с ложкой в руке, не в силах не то что продолжить завтрак, даже пошевелиться.

– Я умер? – лишь смог выдавить из себя.

– Я бы сказала, что ожил. Мертвые не лопают с таким удовольствием мою уху, – как ни в чем не бывало пошутила Иса.

– Но, перед тем я умер, – подытожил я настолько тихо, что женщина этого не услышала и спокойно продолжила свой рассказ.

– Он перевязал тебя своей рубахой, изорвав ее полосками. Тем самым спас тебе жизнь. Но, я думаю, что мы не в силах ни дать, ни забрать жизнь, если нет на то воли судьбы. Тебе суждено было выжить, а моему мужу – тебя найти.

– Вы говорите о судьбе, как о живой. Как будто уверены в ее существовании. А может, встречались с ней? Там, откуда я родом, всем повелевают боги.

– Про богов я не скажу, ведь никого из них я не видела. А вот с судьбой знакома лично, – ее глаза вновь прикрыла вуаль грусти.

– Лично?

– Да. Когда дашь жизни стольким детям, как я, а еще больше потеряешь, то поймешь, что у каждого своя судьба, своя дорога.

– Простите, я не хотел потревожить Ваши раны, – мне стало очень неловко, когда затронул настолько личную и горестную тему.

– Не переживай о тех, кто ушел, помни о тех, кто рядом, – невзначай проронила она.

Но, в ее словах было столько мудрости, что я задался вопросами: «Сколько веков она живет на этой земле? Сколько поколений детей вышло из этого покосившегося маленького домика?».

– В то утро, я ждала Гроха у ворот, чувствуя, что наша жизнь уже изменилась. Не понимая, откуда взялось такое чувство, но зная, что это Ее воля. Едва завидев его, несущего на спине тебя, я все поняла, не став противиться судьбе.

– Я создал Вам столько неудобств, – осознание накрыло меня, как те прибрежные волны, в которых я лежал, готовясь принять смерть.

– У меня много помощников. Вчера мы помогли тебе, а завтра ты поможешь нам, – и с этим невозможно было поспорить.

Я готов был хоть сейчас сделать все для этой семьи, все, что они попросят. Даже сорвать луну с неба, если бы мне намекнули, что так нужно.

– Долго я был без сознания?

– Девять дней.

– Девять? Но как?

– Да, девять. Ведь Грох неделю назад вышел в море, а до этого два дня он пытался разузнать в порту про тебя. Но ничего. Никто не знает, кто ты, и откуда пришел.

– Девять дней, – эта цифра крепко зависла в моем сознании.

– Так кто ты? Как тебя звать? Откуда ты? Что с тобой произошло на берегу? Кто напал на тебя? – град вопросов посыпался на меня от спокойной и рассудительной, как мне казалось, женщины.

Но я лишь пожимал плечами. Ни на один вопрос у меня не было ответа. Я не знал, кто я и откуда, не помнил, как попал на тот берег, и уж тем более что там произошло. Моя память была покрыта белым льдом забвенья, с алыми и черными прожилками.

– Ты все вспомнишь, если на то будет Ее воля. А если нет, то напишешь свою жизнь с чистого листа.

Моя тарелка опустела, а голова заполнилась вопросами, которые не только не были озвучены, но и не были придуманы.

Глава 3. Корабли

В доме воцарилась тягучая, гнетущая тишина. Иса смотрела на меня, надеясь получить ответы, а я – на нее, боясь спросить.

– Мама, мама, а Кир сказал, что… – в дом вбежала миловидная девочка с заплаканными глазами и замерла в дверях, поймав строгий взгляд матери.

– Коко, я же просила погулять во дворе, пока мы с нашим гостем поговорим – она замялась.

– Рос. Меня зовут Рос, – вспоминал я имя, которое дали мне родители при рождении.

Женщина снисходительно улыбнулась мне, получив ответ хотя бы на один из вопросов. Она понимала, что это большее из того, что я способен сейчас дать.

Черноволосая девчушка, шмыгнув носом, выбежала из дома. Иса сохраняла видимость спокойствия, хотя я ощущал, что ее сердце взволновано.

– Вам нужно поговорить с дочерью, – вежливо кивнул я, показывая, что считаю это правильным.

Женщина молча поднялась, вытерла руки фартуком и направилась к выходу.

– Мы еще поговорим, Рос. Всему свое время. Память вернется. Такое бывает, – не поворачиваясь, тихо произнесла Иса.

Складывалось ощущение, что сказала она это не мне, а себе, как бы в оправдание. Постояв на пороге, она вышла во двор.

– Коко! Коко, ты где? – услышал я ее мелодичный голос.

Я же, оглядевшись, не зная, зачем, приподнял рубаху, осматривая слегка порыжевшие бинты. Меня так и подмывало сорвать их, чтобы посмотреть, насколько серьезна моя рана. Поймав команду этого желания, забинтованное тело принялось зудеть, испытывая мою силу воли. Безумно сложно было сдержаться. Руки сами собой принялись почесывать кожу, приближаясь к запретной зоне.

– Вдох-выдох, Рос, вдох-выдох, – принялся я успокаивать себя.

Десяток повторений, и напряжение стало спадать, а зуд затих. Тело вернулось под мой контроль, наполняясь умиротворением и спокойствием. Вдохнув и задержав дыхание, я приказал себе выкинуть из головы те вопросы, ответы на которые я не имел.