При свете тьмы

– Могла бы, если бы мы с ним спали, – засмеялась графиня: – Впрочем, это все дела давние. Расскажи мне, Ги, что ты узнал.

– Меня как гостя не пускают в большинство зданий ордена, особенно лаборатории. Однако я слышу иногда крики оттуда. Они говорят, что там сумасшедшие: ведьмы, которые не смогли исцелиться благодаря огню и магии ордена, которые потеряны для мира. Вот только… Там плачут дети.

– Ты не ошибся? – графиня пристально посмотрела на Ангеррана: – Может быть, это был ветер, кошки или просто кто-то плакал?

– Нет, – Ангерран задумчиво покрутил прядь волос: – Я подобрался ночью достаточно близко, там – дети.

– Даже так, Ги? Не один ребенок?

– Мама, это странно. Там нет служанок…

– А значит дети те от женщин, которые якобы на излечении…

Изабелла встала и прошлась по комнате. Долго смотрела в окно. Затем решилась.

– Ко мне недавно пришла одна особа. Старая знакомая, еще из детства. Мы росли вместе. Ее звали Аннет, – графиня повернулась к сыну, ее глаза блеснули от гнева, а кулаки сжались: – Аннет должна была быть мертва уже как 20 лет, сын. За ней явился орден в пору ее созревания. Они сказали, что моя детская подруга – ведьма. Потом пришло известие, что Аннет умерла, что дьявол не отпустил ее. И каково же было мое удивление, когда я обнаружила в конюшне нищенку, старую и дряхлую, которая оказалась Аннет. Сын, она выглядела на 90 лет! Она беспрерывно звала кого-то, говорила о каких-то детях и плакала, и даже перед смертью она не пришла в себя, уйдя на Небеса в ужасе того, что с ней сотворили. Я видела ее тело, когда мы обмывали ее перед похоронами. Ее истязали… Я не уверена, что орден спасает женщин, сын. Кажется, за их стенами творится большое зло.

– Мама… – Аргерран остановился, потом выдохнул: – Зло творится везде, и даже ты сама его совершаешь и будешь совершать в Византии и Испании. Ты собираешься играть жизнями людей и целыми королевствами! Почему же тебе не все равно в этом случае? Не из-за старой же подруги…

Изабелла вздохнула.

– Твоя сестра, Ги. Недавно она исцелила ягненка…– Ангерран вздрогнул: – Колесо года[6]вращается, и сила пришла к ней как раз на зимнее солнцестояние. Я не хотела верить… Теперь не заметить сложно. К летнему солнцестоянию она станет привлекать к себе слишком много внимания. Я возьму ее с собой, подальше от ордена.

– Но поближе к Инквизиции, мама, – выдохнул Ангерран: – Они подобных ей просто сжигают!

– Для Фуко я буду проезжать через Византию, сын. Там стоят норманнские дружины. На севере давно снова обратились в язычество и защищают своих носительниц силы…

– А на самом деле? – Изабелла улыбнулась и промолчала, а Ангерран не стал настаивать на вопросе: – Мама, Фуко и орден знают обо мне. Меня учат.

Изабелла усмехнулась:

– Это хорошо, сын. Надеюсь, ты прилежен в том, чтобы показывать незнание. Как же ты выдал себя?

– Очень продуманно, сударыня. Очень. Однако, если орден ослабеет, это не сыграет нам на руку. Халифат захватит нас, ведь нам нечего будет им противопоставить!

– Это если в мире останется магия, сын, – Изабелла де Ре усмехнулась и добавила: – Или если власть останется у мужчин.

– Мама, – Ангерран запнулся на секунду: – Я ведь тоже мужчина.

Изабелла внимательно и долго разглядывала сына.

– Кажется, ты не хотел власти до того, мой дорогой.

– Вот только я не хотел и того, чтобы быть карманным мужем.

– О, милый, мы попробуем что-нибудь придумать, чтобы такого не случилось.

– Мы? Кто эти мы, мама? – Ангерран не скрывал удивления, а потом ему стало не по себе, когда Изабелла де Ре, пережившая трех мужей и многих поклонников, любовница короля, лишь улыбнулась и ничего ему не ответила. Никогда до того она не скрывала от него так много, и это было страшно.

[1]Куаферы – парикмахеры

[2]Последний магистр тамплиеров, запытанный и казненный.

[3]Реконкиста – военные походы против мусульман, длившиеся в течение XI – XIII вв. Их главной целью было освобождение Испании и Португалии от мусульман. Закончилась в 1492 году, когда короли Фердинанд II Арагонский и Изабелла I Кастильская изгнали последнего мусульманского властителя с Иберийского полуострова. Тут употребляется в значение отвоевания земель. Реконкисты в привычном понимании в летописи нашей истории не было, как уже стало понятно). Тут другая история.

[4]Клуатр – внутренний дворик в католических монастырях.

[5]Отсылка к Библии. В ветхозаветной Книге пророка Даниила – слова, начертанные таинственной рукой на стене во время пира царя Валтасара незадолго до падения Вавилона.

[6]Колесо года – годовой цикл языческих праздников.

Брат Ансельм

Все бабы были нечестивыми, но ему выпало самое мерзкое из заданий. Он-то надеялся поехать в Новгород, где создал бы с братьями северный оплот ордена и выкорчевывал ересь из темных смердов, а магию из баб их дьявольских пустил на благое дело. Но нет! Задание ему было дано четкое и ясное. Он отправится приглядывать за этой королевской подстилкой Изабеллой. Щеки брата Ансельма покраснели от воспоминаний о ней. По коже под черной простой одеждой из грубого льна даже в страшной духоте прошел озноб и тут же стало жарко-жарко в паху, когда память услужливо подсунула картинку, как вздымалась грудь негодующей графини, как блестели ее глаза и влажно розовели губы. Ансельм вцепился зубами во внутреннюю поверхность щек, почувствовал вкус крови, но наваждение не проходило. Он упал на соломенный тюфяк в своей келье и застонал, уже зная, что придется делать. Блаженный Августин[1]писал, что человеческая природа справедливо стыдится своей похоти. Конечно, брат знал тех, кто реализовывал свои желания при малейшей надобности, тем более, что в ордене не было целибата, но его самого стыд доводил до исступления.

Деревянными от возбуждения руками он сорвал с себя одежду, схватил плеть и начал охаживать себя по обнаженной спине, то с одной, то с другой стороны. Застонал от боли, но, читая молитву, возрадовался: послушный наказанию орган перестал беспокоить его, даже когда он представил себе Изабеллу и вовсе без одежды.

Наконец Ансельм повалился на холодный пол и закрыл глаза, благодаря за то, как боль дергает его кожу, нервы, как она разносится по всему телу. Лежал он долго, даже задремал, вот только неловко повернулся и проснулся от резкого крика. Своего. Пошевелив руками, брат Ансельм тяжело оперся и встал.

Был он высок, и если бы не бледность и худоба его изможденного постоянными побоями и голодом тела, то наверняка уже бы чуть оброс жирком и перестал бы быть похожим на живой анатомический муляж. Кожа его была исполосована свежими и уже затянувшимися шрамами. Не обратив на них внимания и ничем не смазав, юноша надел грубую одежду, даже не поморщившись. Размашисто перекрестившись, он вышел из кельи. Пора было работать – помогать братьям в святая святых – лаборатории, где именем великого Гермеса Трисмегиста[2]они творили магию.

Брат Ансельм попал в Орден Уробороса, когда ему было всего 5 лет. Свою мать-ведьму он почти не помнил, хотя все еще иногда просыпался в слезах, чувствуя, как большие натруженные руки гладят его по голове. Всплывал в воспоминаниях домик где-то в лесу, тепло очага, крик младенца. Однажды они ходили в большое село на ярмарку, а потом мать исчезла, и он сидел один и слушал его, слушал, слушал, пока за ними не пришли братья, и он не оказался среди них. Почему – он узнал позже. Его мать была ведьмой и не пережила процедуры очищения от магии. В бытность глупым ребенком он плакал и звал ее, но его за это били. Это помогло, он перестал рыдать и взял себя в руки. Плетью он наказывал себя и сегодня, с благодарностью вспоминая науку старших братьев, и то, что нашли в нем талант и воспитали как равного себе. Он – колдун, это ли не милость Гермеса? Он любил то, что делал, и магия давалась ему легко. У него, в отличие от других, был дар – редкий для мужчин небольшой источник силы, греховное наследие матери-знахарки. Он не гордился, но был рад. Другие братья всегда были вынуждены черпать силу из философского камня, постоянно пополняя его. Он рано узнал как: когда попал в святая святых – Гинекей, то есть женскую закрытую часть на территории ордена. Именно там очищали ведьм от магии, которая открылась им по дьявольскому наущению для творения зла.

Инквизиторы таких жгли. Где-то в глубине души брат Ансельм одобрял это, думая, что нет ничего более правильного, чем избавление мира от всего нечестивого. Но в ордене нашли способ преобразовывать зло в добро, создавая источники силы для колдунов. Так братья творили историю, создавая все то, чем пользовался просвещенный мир, даже Запад, хотя эти отступники и решили, что магия должна встать на службу науке.

Гинекей… Именно туда сейчас и шел брат Ансельм. С ним было многое связано. Опыты, которые ставили братья и благодаря чему создавали артефакты и формулы заклинаний для продления жизни, возвращения здоровья, вызова дождя и поиска воды в этой бесплодной земле, для сражений и для строительства. Многое стало подвластно колдунам, когда злая магия выходила из женщин и превращалась в созидающую. Не все отродья сатаны, эти отвратительные пособницы ада, выживали при этом, не все сохраняли разум, но он был им и не нужен. Они становились сосудами – честь и почет для таких жалких грешниц. В отдельном чистом и закрытом помещении содержались те, кто еще мог рожать для ордена продолжателей дела и другие сосуды.

Туда же ходил и сам Ансельм, ненавидя и желая этих встреч с покорными грешницами, которые лишь тихо плакали, когда он заходил к ним. Он не знал, понесла ли хоть одна от него или нет. К ним ходили все братья ордена, как обязывал их долг. Женщин с даром магии становилось в мире все меньше. И с одной стороны это было хорошо, значит, очистили братья землю от греха, а с другой – своей магии в мужчинах почти не было: то ли наказал Трисмегист их, то ли охранил от дьявола… Вот и получалось: природные источники силы исчерпали себя еще века назад, а магии требовалось все больше. В пятнадцатом веке алхимики тамплиеров изобрели философский камень, способный черпать силу из ее носителей, и теперь братья вынуждены были жить в постоянном поиске ведьм и даже оставлять кого-то из них при себе. Рожденные такими сосудами мальчики становились братьями, а девочки при наличии магии – источниками. Если же они появлялись на свет без нее… Без нее они были не нужны.

Ансельм знал братьев, кто с большим удовольствием ходил в Гинекей и не отказывал себе в проститутках, якобы выискивая и там источники, но сам он был уверен – это грех! Пользовать этих тварей можно и нужно было лишь с одной целью – рождения детей, оттого и бичевал он себя за развратные мысли и за наслаждение, которое испытывал от походов к женщинам.

Несколько лет назад он встретил в Гинекее свою сестру. Его сестра была таким же источником адских сил, как их общая мать. Он с ужасом смотрел на эту бесноватую ведьму в обносках. Ансельм почти забыл о ней, она была пищащим комком, когда за ними пришли, и лишь их с ним схожесть подсказала ему, кто она. Когда она кинулась на прутья клетки, как дикая бешенная тварь, Ансельм отшатнулся и уронил кусок пирога, что украл с кухни. Грязной худой рукой без ногтей она подтянула еду к себе, чуть не вывернув суставы, когда протискивала плечо через прутья, и с чавканьем сожрала принесенное. Как животное, как адский демон.

Ансельм долго еще видел во снах это существо, не похожее на человека. Чуть позже он выпытал у братьев информацию о ней, хотя и был наказан за любопытство. Девочку сначала отдали женщинам, которые выкармливали своих детей, а потом заперли отдельно, чтобы посмотреть, как магия будет проявляться, если изолировать женщину и оставить в дикости. Это был эксперимент – один из многих, что ставили над ведьмами, желая понять источник их силы и найти похожий в природе.

– Она лишь рычит и визжит, как мартышка, – сказал Ансельм учителю, с ужасом понимая, что даже не помнит, как звали его сестру или мать, более того, не помнит, какое имя было у него самого.

– Ее не коснулась благодать. Это суть дьявольской силы. Все ведьмы такие же, просто они надевают маску, подражая людям, а ей некому было подражать, так что мы видим ад, который она ничем не прикрывает. Он прорывается сквозь нее, – спокойно объяснил старший брат, и Ансельм принял это. Ведь он сам видел ее свирепость. Кстати, и магия у нее была такой. Она оборонялась ею, даже не понимая, что делает, пока ее не усыпили и не выкачали достаточно, чтобы она была безопасна для окружающих.

Он приходил в Гинекей еще несколько раз, чтобы посмотреть на сестру, и в один из дней она больше не кидалась на прутья. Опыт закончился, магии ее лишили полностью и научили покорности, сделав сосудом. Теперь она жалась в углу большой чистой светлой комнаты и плакала, баюкая свой огромный беременный живот. Ее впавшие глаза сверкали на грязном лице, когда она по привычке скалилась на него, а патлы закрывали почти все тело, мало прикрытое обветшавшей одеждой. Ансельм никак не мог понять, кто же был тем смельчаком, который смог усмирить эту злобную тварь, пока однажды не увидел комнату с разными приспособлениями для фиксации непокорного подопытного ремнями, железными скобами и даже антимагическим металлом электрумом. На секунду ему стало жаль бедную дикарку, вот только цель ордена была превыше всего – тем более превыше страданий одной отдельно взятой особи.

Ансельм кинул через прутья еду, и сестра с рычанием приблизилась и схватила объедки. Странно, но выглядела она намного старше него… И вот что до сих пор мучало юношу, показалось ли ему тогда или правда мелькнули в ее глазах узнавание и тоска…

Потом сестра исчезла, как когда-то его мать. Женщина в камере по соседству за кусок хлеба рассказала ему, что после родов она не хотела отдавать ребенка, и ее убили.

– Ребенок? – безразлично спросил Ансельм, хотя глубоко внутри кто-то незнакомый ему тоненько заскулил. Женщина лишь пожала плечами. Как выяснилось чуть позже, дитя выжило, и это была девочка. Ансельм с ужасом поморщился от того, что его полоумная сестра передала свою адскую силу, но был и благодарен за это. Куда дели младенца, Ансельм догадывался, однако узнавать не стал. Ему ее силы точно не отдадут – только опытным уже братьям и то через несколько лет. О себе придется заботиться самому.

Ансельм прошел в лабораторию. Брат Куприян вытер руки от крови и обернулся к нему, улыбаясь гнилыми зубами.

– Опять? – удивился Ансельм.

– Нишефо шкофо воффтановлю, шильную фетьму прифели, – прошамкал Куприян, которому постоянно не везло. Магии в нем не было, но в своих опытах по выведению растений, которые не боятся жары Святого королевства, он так усердствовал, что тело не выдерживало, выжимая из него те естественные силы, что есть в любом человеке. Молодой еще человек, он был уже с бельмом на глазу, лыс, ногти его поломались, а теперь вот начались проблемы с зубами: – А ты ш пофольстфом етешь?

Брат Ансельм кивнул, снова поморщившись от напоминания об этом, и, чтобы забыться, надел нарукавники, фартук и принялся доставать ингредиенты и капсулы с очищенной концентрированной магией. На уже пустом столе для опытов остались разводы крови, но брат Куприян усердно оттирал их тряпкой.

– Шдохла, кофда кожу шрежал, – спокойно сказал он, хотя Ансельм ни о чем не спрашивал.

Предстоял трудный день. Сегодня он планировал завершить эксперимент по преобразованию песка в золото. Смелое предположение Ансельма встретили с одобрением. Из свинца золото в братстве давно уже создавали, но не в таком количестве, сколько требовалось ордену. В том числе и потому, что исходный материал тоже надо было откуда-то брать. Песка же вокруг было много!

Хорошо, что в этот раз в расписании хотя бы не стояло занятий с отпрыском этой высокородной блудницы – Ангерраном. Как его угораздило при абсолютно магически неодаренной матери оказаться источником силы? Ансельм уже говорил старшим братьям, что там всю семейку стоит проверить, но те лишь кривились. Однажды один из членов круга на него даже накричал, напомнив о щедрости графини и том, кто за ней стоит. Так и прекратили ненужные разговоры. Впрочем, услышал тогда он и кое-что согревшее его сердце: дескать, недолго еще это продлится, как и дни короля.

Брат Ансельм увлекся работой, забыв о ненужном и не обращая внимания на уже привычные ему крики, которые доносились из другого конца крыла, где очищали ведьм. Именем Гермеса Трисмегиста он, высунув от усердия язык, призывал силу, рисовал формулы и фигуры вокруг горелки и реторт, готовых к использованию. Закончив все по правилам и перепроверив себя несколько раз, Ансельм встал в центр сигила и вскинул руки, бормоча заклятия, что пришли к ним из свитков Древнего Египта. Осторожно начал переливать кислоты, нейтрализуя их, а потом смешивая, то с ртутью, то с жидкими металлами, то с месячной кровью ведьм, то с частями их кожи, то с кусочками запечатанных и заговоренных древних пергаментов, пока не дошел до самого главного. Теперь полученное нужно было сжечь магией вместе с песком в печи, которая вся была изрисована знаками и формулами, недопускающими силы ада в мир. Ансельм судорожно сглотнул, вытер пот нарукавником и осторожно приступил.

Взрыва не было. Лишь моргнули и снова включились магические светильники в лаборатории, да легкий хлопок и дым с запахом разлагающейся плоти подсказали ему, что эксперимент снова не удался, и в ту же секунду, как он это осознал, услышал Ансельм позади себя шорох одежд. Юнец резко развернулся на своих стоптанных каблуках и вздрогнул. За ним наблюдал сам магистр Иерусалима Бенедикт в богатой шелковой одежде белого цвета с вышитыми на груди красным крестом тамплиеров и уроборосом алхимиков. За ним маячила тенью фигура Гийома де Монфора. Был он в привычных для храмовников шерстяных, несмотря на жару, коричневых брюках, заправленных в высокие сапоги, рубахе и тунике белого цвета, и длинном плаще. Одна рука покоится на мече, другая опирается на стену. Хоть сейчас ваяй статую гордого рыцаря.

– Опять не вышло, сын мой? – участливо спросил магистр, и брат Ансельм рухнул на колени: – Ну-ну, какие твои годы, еще успеешь создать новое.

Один из самых могущественных людей в мире подошел к ветхому стулу в этой убогой и маленькой лаборатории и сел, разглядывая Ансельма. Тамплиер все так же маячил за ним, презрительно разглядывая и убранство комнатки, и самого юношу.

– Ваше высокопреосвященное высочество, – пробормотал Ансельм, и, перебирая коленями, подполз к магистру чтобы поцеловать подставленную ему руку. Милость!

– Встань, сын мой, у нас с тобой будет разговор.

Брат Ансельм начал подниматься, зацепил одну из свежих ран на спине и покачнулся. Магистр понимающе взглянул на него.

– Ты слишком истязаешь себя, сын мой. Слишком несправедлив ты к себе. И это есть грех, – Ансельм покорно кивал головой: – Да, я знаю, что ты скажешь, что грех есть и получать удовольствие. Однако нам, слугам великого Гермеса, носителям божьего знания и умения, и разрешено многое. Ибо, не зная греха, не изведав его, как можем мы отречься от него и презреть его, как результат совершая дозволенное без удовольствия, только для дела? Понимаешь ли ты, о чем я?

Ансельм кивнул, хоть и не очень понял, о чем говорит магистр и почему избрал его собеседником. Бенедикт вздохнул.

– Ладно, не будет о том. Твоя молодость и твоя преданность делу виной тому, но скоро ты осознаешь, что грех – неотъемлемая часть жизни и покаяние за него тоже. Широта взглядов даст тебе куда большее понимание магии…

Ансельм сам не заметил, как возразил:

– Чем же тогда мы будем отличаться от злобных дьявольских тварей, наделенных силой?

– Пониманием, для чего нужна магия, сын мой, великой миссией покорения и подчинения всех земель мира во славу Божию силами Гермеса Трисмегиста, кто помогает нам в наших поисках, – Ансельм открыл уже было рот, но магистр опередил его: – Знаю, спросишь ты, почему же не дал он нам сил, почему же рождаются с магией в крови только эти нечестивые сосуды греха и похоти, женщины. Но разве ты не знаешь ответа? Знаешь, конечно. Ибо свершилось великое предательство… И даже не одно! Впрочем, не будем сейчас рассказывать предания, которые известны каждому члену нашего братства. Я пришел к тебе за другим. Ты едешь в посольство как член ордена, который обязательно должен сопровождать каждую миссию за пределы нашего Святого королевства.

Ансельм кивнул, не поднимая глаз. В голове снова мелькнул образ Изабеллы де Ре и лишь усилием воли, он избавился от него.

– Мы едем в Кастилию через два месяца, – пробормотал брат Ансельм и тут же внутренне выругался на себя, ну зачем он говорит очевидное, зачем он повторяет то, что магистру уж точно известно.

– Сын мой, у тебя будет куда более важное задание, чем посещать братства в разных городах и докладывать нам о том, что там происходит, нет ли каких ненужных сношений со светскими властителями, нет ли злоупотребления магией. Важнее гораздо присмотреть за графиней де Ре и ее дочерью.

Ансельм поднял голову и уставился в лицо магистру, забыв о почтительности. Неужели у него задание, которое поможет свергнуть эту блудницу? Внешне спокойный, Ансельм благочестиво поинтересовался:

– Разве не она глава этого посольства?

– Да, а еще она приближенная короля и этого мерзкого шпика Антуана де Фуко, так что несмотря на очевидность ее греховной жизни, ни мы, ни наши братья от Инквизиции, – магистр чуть заметно запнулся, но тонкий слух Ансельма уловил эту заминку, ибо ожидал ее. Уроборос и Инквизиция всегда не ладили, и лишь последнее время начали взаимодействовать: – Не можем призвать ее к ответу. Наблюдай за ней тщательно, фиксируй каждый ее шаг и докладывай.

– Чего я должен ожидать?

– Ничего. Но любое изменение маршрута или неожиданные встречи описывай и отправляй почтой Уробороса. А если будет происходить что-то из ряда вон, то вызывай подкрепление.

– Да как же я пойму, из ряда это или нет? – забывшись, воскликнул Ансельм и тут же потупился под грозным взглядом рыцаря.

– И правда… – насмешка мелькнула в тоне магистра, – однако дослушав меня, не перебивая, ты бы узнал о том, – храмовник сделал несколько шагов к Ансельму и, размахнувшись, ударил его по щеке – аж слезы брызнули и из носа пошла кровь. Тяжелая была рука у того, кто с детства привык упражняться с мечом, но за дело получил, за дело…

– Теперь, когда восстановлено внимание, я продолжу. Дан тебе будет перстень, показав который в любом из подразделений братства, ты получишь помощь. Стало нам известно, что планируется в Венеции Великий Шабаш на языческий мерзкий праздник – либо Самайн, либо Йоль.

Магистр замолчал, как бы ожидая вопроса Ансельма, но тот усвоил науку. Щека болела зверски, и кажется, зубом он распорол себе щеку и язык. Бенедикт разочарованно продолжил:

– Графиня имеет любовь к ничего не значащим перепискам с дамами из высшего света в разных уголках известного нам мира. И, кажется, в ее письмах нет ничего особенного, лишь бабские глупости. Вот только я давно знаю ее сиятельство и не преуменьшаю цепкость ее ума и склонность к интригам. Лишь глупцы считают Изабеллу де Ре легкомысленной женщиной, которая порхает из постели в постель. Так вот, если паче чаяния, вы вдруг окажетесь в Венеции, где не должны были бы, то вызывай местное подкрепление, а они уже пришлют Охотника. Но будь внимателен и осторожен! То сила, мощи которой хватит уничтожить город.

Магистр Бенедикт Иерусалимский встал и пошел к дверям. Задержался.

– Ты подумаешь, а зачем же дано тебе, скромному брату, такое важное поручение? Почему не кто-то куда более взрослый и сведущий в политике поедет с посольством графини, да вот хотя бы брат Гийом? Я отвечу на этот незаданный вопрос. Там будут и куда более опытные члены братства и тамплиеры, они присмотрят за тобой, но… К сожалению, выбора у нас нет. В тебе из всех братьев больше всего магии, а значит концентрацию силы ты почувствуешь лучше всех, ты сильнее восприимчив к ней. Так что, брат Ансельм, не подведи нас, сын мой… И еще… Если ты увидишь, что Инквизиция тоже поняла, где будет Шабаш, скажи опытным братьям. Они предупредят опасность… А главное, следи за небом. Там, где ведьмы, там Ловчая, и только такой как ты сможет ее увидеть… Докладывай о том немедленно!

Магистр вышел, а брат Ансельм тихо осел на пол под тяжестью бремени, которое взвалили на его тощие плечи. Как они предупредят такую опасность? Почему не арестуют всех сейчас, если уже знают о ней? Еще и Инквизиция…

В голове был сумбур, и все узнанное стоило разложить по полочкам и осмыслить.

Магистр Бенедикт Иерусалимский шел к своим покоям. Войдя, он сел в куда более удобное кресло, чем стул бедного брата. Удобно разложив под поясницу и пухлый зад зеленые и синие бархатные подушки, он улыбнулся.

– Что скажешь, Гийом?

– Тощий фанатичный дурачок, зачем он вам, ваше высокопреосвященное высочество?

– Его фанатизм дарит мне уверенность в том, что он будет верным псом выполнять задание. Кроме того, о Ловчей я не соврал, а она нужна нашему высокопреосвященному величеству.