При свете тьмы

– Мама. Фуко и орден знают обо мне. Меня учат.

Изабелла усмехнулась:

– Это хорошо, сын. Надеюсь, ты прилежен в том, чтобы показывать незнание. Как же ты выдал себя?

– Очень продуманно, мама. Очень. Однако, если орден ослабеет, это не сыграет нам на руку. Халифат захватит нас, ведь нам нечего будет им противопоставить!

– Это если в мире останется магия, сын, – Изабелла де Ре усмехнулась и добавила, – или если власть останется у мужчин.

– Мама, – Ангерран запнулся на секунду, – Но я ведь тоже мужчина.

Изабелла внимательно и долго разглядывала сына.

– Кажется, ты не хотел власти до того, мой дорогой.

– Вот только я не хотел и того, чтобы быть карманным мужем.

– О, милый, мы попробуем что-то придумать, чтобы такого не случилось.

– Мы? Кто эти мы, мама? – Ангерран не скрывал удивления, а потом ему стало не по себе, ведь Изабелла де Ре, пережившая трех мужей и многих поклонников, любовница короля, лишь улыбнулась и ничего ему не ответила.

[1]Последний магистр тамплиеров, запытанный и казненный.

[2]Реконкиста – военные походы против мусульман, длившиеся в течение XI – XIII вв. Их главной целью было освобождение Испании и Португалии от мусульман. Закончилась в 1492 году, когда короли Фердинанд II Арагонский и Изабелла I Кастильская изгнали последнего мусульманского властителя с Иберийского полуострова. Тут употребляется в значение отвоевания земель. Реконкисты в привычном понимании в летописи нашей истории не было, как уже стало понятно). Тут другая история.

[3]Клуатр – внутренний дворик в католических монастырях.

[4]Отсылка к Библии. В ветхозаветной Книге пророка Даниила – слова, начертанные таинственной рукой на стене во время пира царя Валтасара незадолго до падения Вавилона.

[5]Колесо года – годовой цикл языческих праздников.

Брат Ансельм

Все бабы были нечестивыми, но ему выпало самое мерзкое из заданий. Он-то надеялся поехать в Новгород, где создал бы с братьями северный оплот ордена и выкорчевывал ересь из темных смердов, а магию из баб их дьявольских пустил на благое дело. Но нет! Задание ему было дано четкое и ясное. Он отправится приглядывать за этой мерзкой шлюхой, королевской подстилкой Изабеллой. Щеки брата Ансельма покраснели от воспоминаний о ней. По коже под черной простой одеждой из грубого льна при страшной духоте прошел озноб и тут же стало жарко-жарко в паху, когда память услужливо подсунула картинку, как вздымалась грудь негодующей графини, как блестели ее глаза и влажно розовели губы. Ансельм вцепился зубами во внутреннюю поверхность щек, почувствовал вкус крови, но наваждение не проходило. Он упал на соломенный тюфяк в своей келье и застонал, уже зная, что придется делать. Блаженный Августин[1]писал, что человеческая природа справедливо стыдится своей похоти. Конечно, брат знал тех, кто реализовывал свои желания при малейшей надобности, но его стыд доводил до исступления.

Деревянными руками он сорвал с себя одежду, схватил плеть и начал охаживать себя по обнаженной спине, то с одной, то с другой стороны. Застонал от боли, но читая молитву возрадовался: послушный наказанию орган перестал беспокоить его, даже когда он представил себе Изабеллу и вовсе без одежды.

Наконец Ансельм повалился на холодный пол и закрыл глаза, благодаря за то, как боль дергает его кожу, нервы, как она разносится по всему телу. Лежал он долго, даже задремал, вот только неловко пошевелился и проснулся от резкого крика. Своего. Пошевелив руками, брат Ансельм тяжело оперся и встал.

Был он высок, и если бы не бледность и худоба его изможденного постоянными побоями и голодом тела, то наверняка уже бы чуть оброс жирком и перестал бы быть похожим на живой анатомический муляж. Кожа его была исполосована свежими и уже затянувшимися шрамами. Не обращая на них внимания и даже ничем не смазав, брат Ансельм надел грубую одежду, не поморщившись, и перекрестившись вышел из кельи. Пора было работать – помогать братьям в святая святых – лаборатории, где именем великого Гермеса Трисмегиста[2]они творили магию.

Брат Ансельм попал в Орден Уробороса, когда ему было всего 5 лет. Свою мать-ведьму он почти не помнил, хотя все еще иногда просыпался в слезах, чувствуя, как большие натруженные руки гладят его по голове. Всплывал в воспоминаниях домик где-то в лесу, тепло очага, да крик младенца. Однажды они ходили в село на ярмарку, а потом мать исчезла, и он сидел один и слушал его, слушал, слушал, пока не оказался среди братьев. Почему – он узнал позже. Его мать была ведьмой и не пережила процедуры очищения от магии. В бытность глупым ребенком он плакал и звал ее, а его за это били. Это он хорошо помнил. Плетью он наказывал себя и сегодня с благодарностью вспоминая науку старших братьев и то, что нашли в нем талант и воспитали как равного себе. Он – колдун, это ли не милость Гермеса? Он любил то, что делал, и магия давалась ему легко. У него даже был дар – редкий для мужчин небольшой источник силы, греховное наследие матери-ведьмы. И все же внутренне он был рад ему. Другие братья вынуждены были всегда черпать силу из других, и он рано узнал откуда, когда попал в святая святых – Гинекей, то есть закрытую женскую часть на территории ордена. Именно там очищали женщин от магии, которая досталась им по дьявольскому наущению для творения зла. Инквизиторы таких жгли. Где-то в глубине души брат Ансельм одобрял это, думая, что нет ничего более правильного, чем избавление мира от всего нечестивого. Но в ордене нашли способ преобразовывать зло в добро, создавая источники силы для колдунов. Так братья творили историю, создавая все то, чем пользовался просвещенный мир, даже Запад, хотя эти отступники и решили, что магия должны встать на службу науке.

Гинекей… Именно туда сейчас и шел брат Ансельм. С ним было многое связано. Опыты, которые ставили братья и благодаря чему создавали артефакты для продления жизни, возвращения здоровья, вызова дождя и поиска воды в этой бесплодной земле, для сражений и для строительства. Многое было подвластно колдунам… И все, когда злая магия выходила из женщин и становилась созидающей. Не все отродья сатаны, эти мерзкие бабы, выживали при этом, не все сохраняли разум, но он был им и не нужен. Они становились сосудами. Честь и почет для таких жалких грешниц. В отдельном чистом и закрытом поиещении содержались те, кто еще мог рожать во славу ордена детей, которые наследовали магию от своих матерей.

Туда же ходил и сам Ансельм, ненавидя и желая этих встреч с покорными грешницами, которые лишь тихо плакали, когда он заходил к ним. Он не знал, понесла ли хоть одна от него или нет. К ним ходили все братья Ордена, то был их долг. Женщин с даром магии становилось в мире все меньше и меньше. И с одной стороны это было хорошо, значит очистили братья от греха землю, а вот с другой – своей магии в мужчинах почти не было. То ли наказал Трисмегист их, то ли охранил от дьявола… Только магия была нужна, так что братья вынуждены были оставлять кого-то из ведьм, чтобы те рожали. Мальчики становились братьями, а девочки при наличии магии источниками, а без нее… Без нее они были не нужны.

Ансельм знал братьев, кто с большим удовольствием ходил в Гинекей, не отказывал себе и в проститутках, якобы выискивая и там источники, но сам он был уверен – это грех! Пользовать этих грешниц можно и нужно было лишь с одной целью – рождения детей, оттого и бичевал он себя за развратные мысли и за наслаждение, которое испытывал от походов к женщинам.

Несколько лет назад он встретил там свою сестру. Ансельм почти забыл о ней, она была лишь пищащим комком, когда за ними пришли, и лишь схожесть с его чертами ее лица подсказали ему, что они – родственники. Ансельм выпытал у братьев информацию, хотя и был наказан за любопытство.

Его сестра была таким же источником адских сил, как их общая мать. Он с ужасом смотрел на свою родственницу, бесноватую ведьму в обносках, отшатнулся от нее, когда она кинулась на прутья клетки, как дикая бешенная тварь, и уронил кусок пирога, что украл с кухни. Грязной худой рукой без ногтей она подтянула еду к себе, чуть не вывернув суставы, когда протискивала плечо через прутья, и с чавканьем сожрала принесенное.

Ансельм долго еще видел во снах это существо, не похожее на человека. Несмотря на побои, он узнал, что девочку сначала отдали женщинам, которые там выкармливали своих ублюдков, а потом заперли отдельно, чтобы посмотреть, как магия будет проявляться, если оставить женщину дикой. Это был эксперимент – один из многих, что ставили над ведьмами, желая понять источник их силы и найти похожий в природе.

– Он лишь рычит и визжит, как мартышка. Неужели она ничего не помнит? – спросил Ансельм учителя.

– Ее не коснулась благодать. Это суть дьявольской силы. Все эти ведьмы такие же, просто они надевают маску, подражая людям, а ей некому было подражать, так что мы видим ад, который она ничем не прикрывает, – спокойно ответил учитель, и Ансельм принял это. Ведь он сам видел ее свирепость. Кстати, и магия у нее была такой. Она оборонялась ею, даже не понимая, что делает, пока ее не усыпили и не выкачали достаточно, чтобы она была безопасна для окружающих.

Он приходил в Гинекей еще несколько раз, чтобы посмотреть на сестру, и в один из дней она больше не кидалась на прутья. Опыт закончился, магии ее лишили полностью и научили покорности, сделав сосудом. Теперь она жалась в углу большой чистой светлой комнаты и плакала, баюкая свой огромный беременный живот. Ее впавшие глаза на грязном лице сверкали, когда она иногда скалилась на него, а патлы закрывали почти все тело, мало прикрытое обветшалой одеждой. Ансельм никак не мог понять, кто же был тем смельчаком, который смог усмирить эту злобную тварь, пока однажды не увидел комнату с разными приспособлениями для фиксации непокорного подопытного ремнями, железными скобами и даже антимагическим металлом электрумом. На секунду ему стало жаль бедную дикарку, вот только цель ордена была превыше всего – тем более страданий одной отдельно взятой особи.

Ансельм кинул через прутья еду, и сестра с рычанием приблизилась и схватила объедки. Странно, но выглядела она намного старше него, хотя ей было вероятно не больше пятнадцати. И вот, что до сих пор мучало юношу, показалось ли ему тогда или правда мелькнуло в ее глазах узнавание и тоска…

Потом сестра исчезла, как когда-то его мать. Женщина в камере по соседству за кусок хлеба рассказала ему, что она умерла во время родов.

– Ребенок? – безразлично спросил Ансельм, хотя где-то внутри кто-то незнакомый ему тоненько заскулил. Женщина лишь пожала плечами. Как выяснилось чуть позже, дитя выжило, и это была девочка. Ансельм с ужасом поморщился от того, что его полоумная сестра передала свою адскую силу, но был и благодарен за это. Куда дели младенца, Ансельм догадывался, но узнавать не стал. Ему ее силы точно не отдадут – только старшим братьям и то через несколько лет. О себе придется заботиться самому.

Ансельм прошел в лабораторию. Брат Куприян вытер руки от крови и обернулся к нему, улыбаясь гнилыми зубами.

– Опять? – удивился Ансельм.

– Нишефо шкофо воффтановлю, шильную фетьму прифели, – прошамкал Куприян, которому постоянно не везло. Магии в нем не было, но в своих опытах по выведению растений, которые не боятся жары Святого королевства, он так усердствовал, что тело не выдерживало, выжимая из него те естественные силы, что есть в любом человеке. Молодой еще человек, он был уже с бельмом на глазу, лыс, ногти его поломались, а теперь вот начались проблемы с зубами. – А ты ш пофольстфом етешь?

Брат Ансельм кивнул, снова поморщившись от напоминания об этом, и, чтобы забыться, надел нарукавники, фартук и принялся доставать ингридиенты и капсулы с магией. На уже пустом столе для опытов оставались разводы крови, но брат Куприян усердно избавлялся от них.

– Шдохла, кофда кошу шрежал, – спокойно сказал он, хотя Ансельм ни о чем не спрашивал.

Предстоял трудный день. Сегодня он планировал завершить эксперимент по преобразованию песка в золото. Со свинцом же получилось… Смелое предположение, что куда лучше для этого песок, встретили с одобрением. Его было много, а из свинца золото они все же создавали не в таком количестве, сколько требовалось ордену, в том числе и потому, что исходный материал тоже надо было откуда-то брать. Хорошо, что в этот раз хотя бы в расписании не стояло занятий с отпрыском этой шлюхи – Ангерраном. Как его угораздило при абсолютно магически неодаренной матери оказаться источником силы? Ансельм уже говорил старшим братьям, что там всю семейку стоит проверить, но те лишь кривились. Однажды на него даже накричал один из круга, напомнив о щедрости графини и том, кто стоит за ней. Так и прекратили ненужные разговоры. Впрочем, услышал тогда он и кое-что согревшее его сердце, дескать, недолго еще это продлится, как и дни короля.

Брат Ансельм увлекся работой, забыв о ненужном и не обращая внимания на уже привычные ему крики, которые доносились из другого конца крыла, где очищали ведьм. Именем Гермеса Трисмегиста он, высунув от усердия язык, рисовал формулы и фигуры вокруг горелки и реторт, готовых к использованию. Закончив все по правилам и перепроверив себя несколько раз, Ансельм встал в центр пентаграммы и вскинул руки, бормоча заклятия, что пришли к ним из свитков Древнего Египта. Осторожно начал переливать кислоты, нейтрализуя их, а потом смешивая, то с ртутью, то с жидкими металлами, то с месячной кровью ведьмы, то с частями их плоти, то с заговоренными и запечатанными пергаментами, пока не дошел до самого главного. Теперь именем Гермеса и магией полученное нужно было сжечь в огне печи, которая вся была обложена знаками и формулами, недопускающими силы ада в мир, вместе с песком. Ансельм судорожно сглотнул, вытер пот нарукавником и осторожно приступил.

Взрыва не было. Лишь моргнули и снова включились магические светильники в лаборатории, да легкий хлопок и дым с запахом разлагающейся плоти подсказали ему, что эксперимент снова не удался, и в ту же секунду, как он это осознал, услышал брат Ансельм позади себя шорох одежд. Он резко развернулся на своих стоптанных каблуках и вздрогнул. За ним наблюдал сам магистр Иерусалима Бенедикт в богатой шелковой одежде белого цвета с вышитыми красным крестом тамплиеров и уроборосом алхимиков на груди. За ним маячила тенью фигура рыцаря Гийома де Монфора. Был он в привычных для храмовников шерстяных, несмотря на жару, коричневых брюках, заправленных в высокие сапоги, рубахе и тунике белого цвета, и длинном плаще. Одна рука покоится на мече, другая опирается на стену. Хоть сейчас ваяй статую гордого рыцаря.

– Опять не вышло, сын мой? – участливо спросил магистр, и брат Ансельм рухнул на колени, – ну-ну, какие твои годы, еще успеешь создать новое.

Один из самых могущественных людей в мире подошел к ветхому стулу в самой убогой и маленький из лабораторий и сел на него, разглядывая Ансельма. Тамплиер все так же маячил за ним, презрительно разглядывая и убранство комнатки, и самого юношу.

– Ваше высокопреосвященное высочество, – пробормотал Ансельм, перебирая коленями, подполз к магистру и поцеловал подставленную ему руку. Милость!

– Встань, сын мой, у нас будет с тобой разговор.

Брат Ансельм начал подниматься, зацепил одну из свежих ран на спине и покачнулся. Магистр понимающе взглянул на него.

– Ты слишком истязаешь себя, сын мой. Слишком несправедлив ты к себе. И это есть грех, – Ансельм покорно кивал головой, – да, я знаю, что ты скажешь, что грех есть и получать удовольствие. Однако нам, слугам великого Гермеса, носителям божьего знания и умения, и разрешено многое, ибо, не зная греха, не изведав его, как можем мы отречься от него и презреть его, совершая дозволенное без удовольствия, только для дела. Понимаешь ли ты?

Ансельм кивнул, хоть и не очень понял, о чем говорит магистр и почему избрал его собеседником. Бенедикт вздохнул.

– Ладно, не будет о том. Твоя молодость и твоя преданность делу виной тому, но скоро ты осознаешь, что грех – неотъемлемая чать жизни и покаяние за него тоже. Широта взглядов даст тебе куда большее понимание магии…

Ансельм сам не заметил, как возразил:

– Чем же тогда мы будем отличаться от злобных дьявольских тварей, наделенных силой?

– Пониманием, для чего нужна магия, сын мой, великой миссией покорения и подчинения всех земель мира во славу Божию силами Гермеса Трисмегиста, кто помогает нам в наших поисках, – Ансельм открыл уже было рот, но магистр опередил его, – знаю, спросишь ты, почему же не дал он нам сил, почему же рождаются с магией в крови только эти нечестивые сосуды греха и похоти, женщины. Но разве ты не знаешь ответа? Знаешь, конечно. Ибо было великое предательство… Но не будем сейчас рассказывать предания, которые известны каждому члену нашего братства. Я пришел к тебе за другим. Ты едешь в посольство как член ордена, который обязательно должен сопровождать каждую миссию за пределы нашего Святого королевства.

Ансельм кивнул, не поднимая глаз. В голове снова мелькнул образ Изабеллы де Ре и погас усилием воли.

– Мы едем в Кастилию через два месяца, – пробормотал брат Ансельм и тут же внутренне выругался на себя, ну зачем он говорит очевидное, зачем он повторяет то, что магистру уж точно известно.

– Сын мой, у тебя будет куда более важное задание, чем посещать братства в разных городах и докладывать нам о том, что там происходит, нет ли каких ненужных сношений со светскими властителями, нет ли злоупотребления магией. Важнее гораздо присмотреть за графиней де Ре и ее дочерью.

Ансельм поднял голову и уставился в лицо магистру, забыв о почтительности. Неужели у него задание, которое поможет свергнуть эту шлюху? При этом внешне спокойный, Ансельм благочестиво поинтересовался.

– Разве не она глава этого посольства?

– Да, а еще она приближенная короля и этого мерзкого шпика Антуана де Фуко, так что несмотря на очевидность ее греховной жизни, ни мы, ни наши братья от Инквизиции, – магистр чуть заметно запнулся, но тонкий слух Ансельма уловил эту заминку, ибо ожидал ее. Уроборос и Инквизиция всегда не ладили, и лишь последнее время начали взаимодействовать: – Не можем призвать ее к ответу. Наблюдай за ней тщательно, фиксируй каждый ее шаг и докладывай.

– Чего я должен ожидать?

– Ничего. Но любое изменение маршрута или неожиданные встречи описывай и отправляй почтой Уробороса. А если будет происходить что-то из ряда вон, то вызывай подкрепление.

– Да как же я пойму, из ряда это или нет? – забывшись, воскликнул Ансельм и тут же потупился под грозным взглядом рыцаря.

– И правда… – насмешка мелькнула в тоне магистра, – однако дослушав меня, не перебивая, ты бы узнал о том, – храмовник сделал несколько шагов к Ансельму и, размахнувшись, ударил его по щеке аж слезы брызнули и из носа пошла кровь. Тяжелая была рука у того, кто с детства привык упражняться с мечом, но за дело, получил, за дело…– Теперь, когда восстановлено внимание, я продолжу. Дан тебе будет перстень, показав который в любом из подразделений братства, ты получишь помощь, а еще артефакт для вызова Дикой Охоты. Стало нам известно, что планируется в Венеции Великий Шабаш на языческий мерзкий праздник либо Самайн, либо Йоль.

Магистр замолчал, как бы ожидаяя вопроса Ансельма, но тот молчал, усвоив науку. Щека болела зверски, и кажется, зубом он распорол себе щеку и язык. Бенедикт разочарованно продолжил:

– Графиня имеет любовь к ничего не значащим перепискам с разными дамами из высшего света в разных уголках известного нам мира. И, кажется, в тех письмах нет ничего особенного, лишь бабские глупости, вот только я давно знаю ее сиятельство и не преуменьшаю цепкость ее ума и склонность к интригам. Лишь глупцы считают ее легкомысленной женщиной, которая порхает из постели в постель. Так вот, если паче чаяния, вдруг вы окажетесь в Венеции, где и не должны были бы, то не спускай глаз с графини и в случае, если узнаешь о Шабаше, вызывай Охотника. Ни в каком ином! Даже если твоей жизни будет угрожать опасность! То сила, мощи которой хватит уничтожить город.

Магистр Бенедикт Иерусалимский встал и пошел к дверям. Задержался.

– Ты подумаешь, а зачем же дано тебе, скромному брату, такое важное поручение? Почему не кто-то куда более взрослый и сведущий в политике поедет с посольством графини, да вот хотя бы брат Гийом? Я отвечу на этот незаданный вопрос. Там будут и куда более опытные члены братства, будут тамплиеры, они присмотрят за тобой, но… К сожалению, выбора у нас нет. В тебе из всех членов ордена больше всего магии, а значит концентрацию силы ты почувствуешь лучше всех, ты сильнее восприимчив к ней. Так что, брат Ансельм, не подведи нас, сын мой… И еще… Если ты увидишь, что Инквизиция тоже поняла, где будет Шабаш, скажи опытным братьям. Они предупредят опасность…

С тем магистр вышел, а брат Ансельм тихо осел на пол под тяжестью бремени, которое взвалили на его тощие плечи. Как они предупредят опасность? Какую? Почему не сейчас, если уже знают о ней? Что именно будет выслеживать Инквизиция и зачем? В голове был сумбур, и все узнанное стоило разложить по полочкам и осмыслить.

Магистр Бенедикт Иерусалимский шел к своим покоям. Войдя, он сел в куда более удобное кресло, чем стул бедного брата. Удобно разложив под поясницу и пухлый зад зеленые и синие бархатные подушки, он улыбнулся.

– Что скажешь, Гийом?

– Тощий фанатичный дурачок, зачем он вам, ваше высокопреосвященное высочество?

– Его фанатизм дарит мне уверенность в том, что он будет верным псом выполнять задание.

– Он привлечет к себе внимание и Изабеллы, и Инквизиции, – сказал тамплиер, и тут же протянул, – аааа, понял. За ним и будут наблюдать.

– И не будут за тем, кто действительно имеет значение, – усмехнулся магистр: – впрочем, сила в нем и правда есть. Может быть, заметит что-то раньше, чем сможет наш человек. Тоже неплохо. Но ты уверен в донесениях из замка де Ре?

– Конечно, – усмехнулся Гийом, – графиня переоценивает свою чувственность и красоту. И ради дочери она сделает все, что угодно…

– Ее дочь – ценный товар.

– Только можно ли ее контролировать?

– Есть способы, – магистр встал и подошел к столу. Он налил вина в два бокала. Прошептал над ними несколько слов на древнем языке Месопотамии, но вино не изменило цвета. Только тогда он сделал глоток и второй бокал протянул Монфору. Тот с благодарностью взял его, несколько капель пролилось на белую накидку с красным крестом, но Гийом не обратил на это внимания. Магистр понимающе улыбнулся и подлил ему еще, не забыв снова проверить на яды.

– Какое же задание дашь ты мне, своему брату, – Гийом сел в другое кресло и потянулся, – убить несносного ублюдка короля?

– Нет, – магистр сел напротив, – наблюдай. Надо понять, таков ли он как его мать или простак в своего королевского отца. Лаура де Помпадур, дочь от второго брака королевской шлюхи – ценная девочка, но даже с магией внутри, она всего лишь графская дочь. Ее можно выгодно выдать замуж, связав цепью обязательств и страхов. А вот Ангерран де Куси – как ни крути, сын короля, и когда Балдуин отправится в мир иной, он пригодится нам. Пусть король думает, что тот едет обрюхатить княжну Анну. На самом деле он уезжает, чтобы в нужный момент не прийти на помощь своему отцу. И то, что Изабелла сама вызвалась в посольство – подарок. Глупая курица, – магистр хрипло рассмеялся, – скоро все изменился, мой брат. Скоро мы встанем во главе всего мира, но пока нам нужны послушные марионетки.

Гийом де Монфор отсалютовал своему брату кубком и допил вино. Пролитые красные капли горели на его белой тунике как кровь.

[1]Блаженный Августин – Аврелий Августин, Отец Церкви. Святой. Написал много трактатов о сексе (вкратце, секс – это плохо, но в браке сойдет). Автор первой автобиографии в мире – «Исповедь».

[2]Гермес Трисмегист – один из богов, кто соединил в себе сразу нескольких, древнегреческого Гермеса и древнеегипетского Тота. Считался основателем алхимии, якобы написал алхимические трактаты, с его именем было связано множество опытов и попыток найти философский камень.