Первые искры

Он не бежит к следующему "гнезду". Он помогает этому огню разгореться, осторожно поддувая на него. Лиа и Гром делают то же самое со своими "гнездами". Их задача – не зажечь много, а зажечь надежно.

Когда все три очага уверенно занялись, они отступили. Сначала это были лишь три ярких костра посреди ночи. Но сильный ночной ветер… тут же нашел их. Он раздул пламя, соединил три очага в один бушующий центр, а затем погнал его вширь и вперед. Огонь побежал по верхушкам сухой травы, как хищник по спинам стада. Маленькие огоньки слились в единый, ревущий фронт. Стена травы вспыхнула с оглушительным, сухим треском, словно проснулся древний, голодный бог. Вспыхнула не просто огнем, а ревом. Оглушительный, сухой треск, словно ломались кости самой земли, ударил по ушам. Вслед за ним их накрыла волна сухого, обжигающего жара, который заставил их отшатнуться еще дальше. Едкий, удушливый дым ударил в ноздри, заставляя давиться сухим кашлем и невольно слезиться глазам.

Огромный огненный вал, высотой в несколько человеческих ростов, с ревом понесся по саванне. Но стихия была капризна. Внезапный порыв бокового ветра швырнул стену пламени на несколько шагов влево, заставив их в панике отскочить назад, когда огонь мгновенно пожрал куст, за которым они только что прятались. На мгновение Зору показалось, что они сами сейчас окажутся в ловушке, отрезанные от пути к отступлению. Его сердце ухнуло вниз. Но основной ветер тут же выровнял фронт огня и снова погнал его вперед, на лагерь «Чужих». Они были на волосок от гибели, и этот момент ледяного ужаса напомнил им, что они не повелевают огнем, а лишь отчаянно пытаются направить его ярость.

Из вражеского лагеря донеслись новые звуки. Сначала – удивленные, гортанные крики. Затем – нарастающий рев паники и животного ужаса. Они не понимали, что происходит. Для них это была слепая, сверхъестественная ярость природы, огненный дух саванны, обрушившийся на них из темноты по неведомой причине.

Зор, Лиа и Гром, уже отбежавшие на безопасное расстояние, остановились на вершине холма и смотрели на дело своих рук. В их глазах не было триумфа. Лишь благоговейный ужас перед той могучей, разрушительной силой, которую они посмели разбудить и направить. План приведен в исполнение. Теперь начиналась вторая, еще более опасная часть – шаг в самое сердце хаоса.

Глава 88: Шёпот в Темноте

Огненный вал, исполнив свою задачу, унесся дальше в ночь, оставляя за собой черную, дымящуюся землю. Зор, Лиа и Гром стояли на вершине холма, и перед ними раскинулась сюрреалистическая, адская картина. С одной стороны саванна все еще полыхала, освещая горизонт зловещим, пульсирующим багрянцем. С другой – лагерь «Чужих», вырванный из темноты этим заревом, был погружен в полный хаос. Воздух дрожал от треска горящих деревьев на окраине долины, от рева обезумевших от страха врагов и от едкой, удушливой вони гари, которая першила в горле и заставляла слезиться глаза.

Зор сделал короткий, резкий жест. Пора.

Они начали спуск в долину. Но не с той стороны, где бушевал огонь, а с противоположной, неохраняемой, погруженной в глубокую, спасительную тень.

Их путь лежал по границе света и тьмы. Слева от них, за рекой мрака, полыхал ад, отбрасывая на скалы дикие, пляшущие тени. Справа была их союзница – ночь. Они передвигались короткими, быстрыми перебежками от одного большого валуна к другому, от одного колючего куста к следующему. Их движения, отточенные часами подготовки, были слаженны и почти беззвучны. Лиа, как ночной зверек, указывала путь, ее глаза, привыкшие к полумраку, видели каждую ямку, каждый предательский камень. Гром шел последним, его голова постоянно вращалась, уши ловили малейший подозрительный шорох. Зор был между ними – мозг операции, постоянно оценивающий меняющуюся обстановку.

Они видели силуэты «Чужих», мечущихся на фоне огня. Враги были полностью дезориентированы. Одни пытались тушить пламя, забивая его шкурами, другие просто бегали туда-сюда, издавая панические, гортанные крики. Все их внимание было приковано к огненной стене. Их тыл, их спина, была полностью открыта.

Наконец они достигли окраины лагеря. Это было самое опасное место. Они замерли, прячась за огромной кучей мусора – объедков, сломанных костей и гниющих остатков шкур, от которой несло невыносимой, тошнотворной вонью. В нескольких шагах от них, тяжело дыша, пробежал один из «Чужих». Его лицо в свете далекого пламени было искажено первобытным ужасом. Он не смотрел по сторонам, его единственной целью было убежать от огня. Он пронесся мимо, не заметив трех теней, которые на мгновение стали частью грязной, вонючей кучи. Они видели вблизи отвратительный беспорядок лагеря, небрежно брошенное оружие, куски недоеденного мяса, уже покрытые мухами. Все подтверждало их первые впечатления о дикости и беспечности врага.

Зор подал знак двигаться дальше, вглубь. Их логика была проста: пленника, как ценность или обузу, должны были держать где-то в центре, у главного костра, который сейчас был почти заброшен. Они скользили от тени одного неуклюжего заслона от ветра к другому – те были сделаны из кое-как набросанных друг на друга веток и старых, гниющих шкур.

Центр лагеря оказался на удивление пустым. Почти все «Чужие» сбежались к краю долины, чтобы бороться с огнем или просто в панике наблюдать за ним. Здесь, в сердце вражеского логова, царила жуткая, неестественная тишина, нарушаемая лишь далеким ревом и треском пламени. Они начали методично, шаг за шагом, осматривать темные углы, заглядывать за груды хлама. Сердце каждого стучало так громко, что, казалось, его стук должен был услышать весь мир. Где он? Что, если его здесь нет? Что, если его убили еще до пожара?

Зор жестом указал на группу шалашей у подножия скалы – логичное место. Но Лиа замерла. Она посмотрела в другую сторону, на самую темную, грязную и безнадежную часть лагеря – зловонную кучу мусора и гниющих шкур. Логика говорила, что там не может быть никого живого. Но что-то внутри, неясное и сильное, как тянущая боль, тянуло ее именно туда. Это было не знание, а чувство, слепой материнский инстинкт. Она коснулась руки Зора и указала в темноту. Он на мгновение заколебался, но во взгляде Лии была такая непреклонная уверенность, что он кивнул.

Она подползла вплотную и осторожно, кончиками пальцев, коснулась плеча неподвижной фигуры.

Силуэт судорожно вздрогнул и издал тихий, испуганный, похожий на писк стон. Он отпрянул, вжимаясь в стену, его глаза обезумели от ужаса. Он не видел в Лие спасительницу, он видел еще одну угрозу, еще одного мучителя, пришедшего из темноты.

Лиа замерла, убирая руку. Она не стала хватать его. Она медленно, очень медленно, поднесла ладонь к своему лицу и издала тихий, уникальный, щебечущий звук – тот самый, которым она подзывала своего Малыша. Звук, который Кай слышал тысячи раз с самого детства.

Мальчик на мгновение замер. Его дикий, животный страх столкнулся с чем-то глубоким, смутно знакомым. Звук пробился сквозь пелену ужаса, но лицо, которое он видел, все еще было лицом врага, пришедшего из темноты. Он не перестал дрожать, его глаза продолжали метаться по сторонам, ища путь к бегству. Он не доверял. Память о жестокости была сильнее памяти о нежности.

Лиа не двигалась. Она повторила звук еще раз, тише, мягче. Она не протягивала рук, не пыталась приблизиться. Она просто сидела и смотрела на него с той безграничной, терпеливой тревогой, которую он видел в ее глазах тысячи раз, когда падал или болел. И именно этот взгляд, а не звук, в конце концов пробился к нему. Он увидел не угрозу. Он увидел дом.

И тогда, сквозь пелену ужаса, пришло узнавание. Он медленно повернул голову. В полумраке, освещенном лишь далеким адским заревом, Лиа увидела два огромных, все еще полных страха, но уже осмысленных глаза и знакомые, хоть и исхудавшие и перепачканные, черты.

Они нашли его. Но самая трудная часть – выбраться отсюда живыми – еще только начиналась.

Глава 89: В Логове Врага

Узнавание, пробившееся сквозь пелену ужаса, не принесло Каю облегчения. Оно лишь сменило один страх на другой. Он смотрел на знакомое лицо Лии, на темные фигуры Зора и Грома за ее спиной, и его истощенное тело била неудержимая дрожь. Он попытался что-то сказать, позвать, но из его пересохшего горла вырвался лишь тихий, хриплый, похожий на предсмертный хрип кашель.

Лиа тут же приложила палец к своим губам, ее жест был резким и повелительным. Она быстро, но бережно осмотрела его. Кожа да кости, покрытые слоем грязи, запекшейся крови и свежими ссадинами. Его руки были стянуты за спиной грубыми, неровными путами из плохо обработанных сухожилий, которые не столько держали, сколько впивались в его худые запястья, превратив их в кровоточащие язвы. Он дрожал не от ночного холода, а от глубокого, внутреннего озноба – от шока и крайнего истощения. Зор и Гром беззвучно подползли ближе. Одного взгляда Зору было достаточно, чтобы понять: Кай не сможет бежать. Он едва ли сможет идти.

Началась быстрая, тихая, отточенная до автоматизма операция. Гром, не теряя ни секунды, достал из-за пояса не просто осколок, а свой лучший, самый острый кремневый нож – маленький, но с лезвием, отточенным до бритвенной остроты. Он не стал рубить. Прижав палец к натянутым путам из сухожилий, чтобы создать напряжение, он начал делать быстрые, пилящие движения. Сухие, жесткие волокна поддавались с трудом, с неприятным, скрежещущим звуком. Это заняло несколько драгоценных, бесконечных мгновений, прежде чем путы с сухим треском лопнули. Лиа тут же взяла освобожденные, безвольные руки мальчика, ее прикосновение было не только поддержкой, но и безмолвным приказом не издавать ни звука. Зор в это время, как хищник в засаде, контролировал обстановку, его взгляд сканировал тени вокруг. Далекие крики «Чужих» становились громче и злее. В них уже не было одной лишь паники. Появились нотки ярости и растерянности – они, похоже, начинали понимать, что огонь не был случайностью. Время утекало, как кровь из раны.

– Поднимай, – прошептал жест Зора.

Они попытались поставить Кая на ноги. Но как только его вес переместился на ступни, ноги подкосились, словно были сделаны не из костей, а из мокрой травы. Он беззвучно осел бы на землю, если бы Зор и Гром не подхватили его под руки. Долгие дни плена, голод и постоянный страх выпили из его мышц всю силу. Он не мог идти сам.

Им пришлось практически волочить его за собой. Их скорость резко упала. Но хаос был их союзником. "Чужие" не действовали сообща. Они были толпой, а не племенем. Одни, обезумев от страха, просто бежали прочь от огня, не глядя по сторонам. Другие, более агрессивные, сбивались в небольшие группы и с яростными криками бросались на пламя, пытаясь забить его шкурами, создавая еще больше суматохи. Их вожак ревел в центре, пытаясь навести порядок, но его никто не слушал. Каждый спасал себя сам.

Именно в этих коридорах паники, между мечущимися группами врагов, Зор и вел свой маленький отряд, используя мгновения, когда внимание всех было отвлечено.

Они пересекали небольшую поляну, освещенную далеким заревом. В этот момент несколько «Чужих», оставив бесполезную борьбу с огнем, возможно, в поисках воды или просто в панике, возвращались к главному костру. Возможно, их вожак, придя в себя от первого шока, послал их за оружием или проверить, все ли в порядке. Группа Зора рухнула в глубокую тень, отбрасываемую огромным валуном. Враги прошли всего в нескольких шагах от них. Они неслись быстро, не глядя по сторонам.

Но один из них, самый крупный, вдруг остановился. Он замер, как охотничий пес, и медленно повернул свою тяжелую голову, принюхиваясь. Его взгляд скользнул по тени, где затаились беглецы. Лиа почувствовала, как ее сердце перестало биться. Она видела его пустые, лишенные мысли глаза, которые, казалось, смотрят прямо на нее. Но в этот момент со стороны пожарища донесся новый, яростный рев, и «Чужой», словно очнувшись, отвлекся и поспешил к своим. Опасность на мгновение миновала, оставив после себя ледяной пот на спинах.

Зор понял, что медлить больше нельзя. Еще одна такая случайность – и им конец. Он принял решение. Он встретился взглядом с Громом.

Не было времени на сложные планы. Зор быстро указал на Кая, затем на выход, его жест был резким и однозначным: «Берем и уходим. Сейчас же».

Но в этот момент со стороны пожарища донеслись новые, яростные крики – крики не паники, а гнева. Их обнаружили. Гром посмотрел на медленно ковыляющую группу, на огни погони, которые начали собираться на холме. Он не колебался. Он ткнул себя пальцем в грудь, а затем резко указал в сторону, в каменистые россыпи, в противоположную от их пути отступления. Его взгляд говорил яснее любых слов: «Я отведу их».

Зор на секунду замер. Потерять Грома было невыносимо. Но он видел, что другого выхода нет. Это был их единственный шанс. Он коротко, с болью, которая свела ему челюсти, кивнул. «Да».

Гром кивнул, осторожно передал свою сторону Кая Лие и, взяв в руку короткий дротик, бесшумно растворился в тенях, уходя в другом направлении. Он стал приманкой, готовой отвлечь на себя погоню, если она начнется.

Зор и Лиа, теперь вдвоем, почти несли Кая между собой. Они больше не прятались. Они быстро, насколько это было возможно, спотыкаясь в темноте, двигались к спасительной границе лагеря.

Они переваливаются через последнюю грязную кучу мусора и погружаются в глубокую, спасительную ночь саванны. Они вырвались. Но за их спинами раздались новые, яростные крики – крики не паники, а гнева.

В центре вражеского лагеря один из «Чужих», возможно, посланный вожаком проверить пленника, добежал до грязного закутка за кучей шкур. Он замер, вглядываясь в пустоту. Место, где должен был лежать Кай, было пустым. На земле, в пыли, валялись перерезанные путы из сухожилий – ровный срез от острого кремня был очевиден. Это не был побег. Это было вторжение. Осознание ударило его, как удар копьем. Он запрокинул голову и издал пронзительный, яростный крик – крик не страха перед огнем, а бешенства от обнаруженной пропажи. Этот звук, как сигнал, прорезал общий шум. Другие «Чужие» услышали его и поняли. Их обманули. Их обокрали. Их унизили.

Глава 90: Побег

Как только они покинули освещенный заревом круг вражеского лагеря, тьма саванны сомкнулась вокруг них. Но она не принесла облегчения. Зор и Лиа почти бежали, спотыкаясь о невидимые корни и камни, таща между собой обмякшее, почти бесчувственное тело Кая. Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Мышцы горели от напряжения, в легких не хватало воздуха. За их спинами яростные крики в лагере «Чужих» быстро сменялись с панических на гневные и организованные. Они слышали пронзительный, властный рев их вожака, который, наконец, сумел собрать вокруг себя отряд. Погоня началась.

Зор, тяжело дыша, на мгновение оглянулся. Сердце ухнуло вниз. На вершине холма, у края покинутого лагеря, один за другим вспыхнули огни. «Чужие» схватили горящие головни из своего костра и, как стая огненных демонов, начали прочесывать местность, спускаясь в долину. Пляшущие огни, словно глаза хищников, рыскали по земле, двигаясь по их следу. Преследователей было много, и они, свободные от ноши, были быстры. Зор понял с ужасающей ясностью: с Каем им не уйти. Их найдут в считанные минуты. Их хитрый план рухнет в самом конце, и они погибнут здесь, в нескольких полетах копья от спасения. Они были обречены.

В тот самый момент, когда надежда почти иссякла, из тени ближайшей акации беззвучно возникла третья фигура. Гром. Он не ушел далеко. Он следовал за ними, как тень, оценивая ситуацию. Он видел огни погони, видел, как медленно и неуклюже движется их маленькая группа. Он посмотрел на Зора, и в его глазах, привыкших смотреть в лицо смерти, не было страха. Лишь холодный, трезвый расчет.

Он не произнес ни звука. Одним быстрым движением он указал на себя. Затем – в сторону, в каменистые россыпи, в противоположную от их пути отступления. После этого он поднял с земли камень размером с кулак и с силой метнул его в заросли терновника вдалеке. Раздался громкий, трескучий шум. Его жест, его действие – это был целый план, родившийся в одно мгновение: "Я уведу их. Вы – бегите".

Зор на секунду заколебался. Потерять еще одного воина, самого быстрого и умного из охотников, было невыносимо. Но он видел, что другого выхода нет. Это был их единственный шанс. Он коротко, с болью, которая свела ему челюсти, кивнул.

Гром не стал ждать. Он набрал в грудь воздуха и издал громкий, вызывающий, полный боли крик – крик раненого, но не сломленного зверя. Огни на склоне тут же замерли, а затем, как один, изменили направление и устремились на звук. Погоня клюнула на приманку. Начинался смертельный танец.

Он не просто убегал. Он вел их. Его главной задачей было не столько сражаться, сколько выжить и отвлечь. Он не подставлялся под удары, а использовал каждую уловку, чтобы избежать их. Тем не менее, несколько раз он был на грани. Один раз, спасаясь от летящего копья, он рухнул на камни, и острый край глубоко распорол ему мышцу на бедре. В другой раз, продираясь сквозь терновник, он оставил на колючках клочья шерсти и кожи. Его тело превращалось в сеть из множества болезненных, но не смертельных ран, каждая из которых отнимала силы и замедляла его.

Позже, когда он уже начал выдыхаться, погоня снова настигла его в узкой лощине, заполненной остатками дыма от пожара. Он почти ничего не видел. Зная, что враги будут метать камни вслепую в любую движущуюся тень, он не побежал через центр. Он прижался к шершавой поверхности скалы, став на мгновение ее частью, и лишь когда услышал глухой удар камня о землю в нескольких шагах впереди, сделал отчаянный рывок. Он вырвался из лощины, тяжело дыша, его легкие горели от дыма и напряжения. Он понимал, что ведет смертельный танец, где каждый следующий шаг может стать последним. Но каждый его шаг, купленный опытом и инстинктом, давал драгоценное время тем, кто был у него за спиной.

Пока Гром вел за собой смерть, Зор и Лиа использовали драгоценные мгновения. Но нести Кая было нечеловечески тяжело. Сначала Зор взвалил его на спину, но через несколько сотен шагов его ноги подкосились, и он рухнул на колени, тяжело дыша. Лиа помогла ему подняться. Тогда они попробовали тащить ослабевшего мальчика вдвоем, но это было слишком медленно. Зор снова взвалил его на спину, используя кусок лианы как примитивную перевязь, чтобы хоть как-то распределить вес. Это была не героическая пробежка, а отчаянная, мучительная череда рывков, падений и коротких, судорожных передышек.

Они достигли знакомых холмов, когда силы были уже на исходе. Расщелина была совсем близко. Но Зор, сделав еще несколько шагов, снова упал, на этот раз окончательно. Он не мог больше идти. Лиа, сама едва стоявшая на ногах, попыталась его поднять, но тщетно. Они были на пределе. Именно это физическое бессилие, а не только тактический расчет, заставило их искать немедленное укрытие. Они нашли небольшую, скрытую от посторонних глаз ложбину, всего в нескольких сотнях шагов от дома. Там, прижавшись друг к другу для тепла и опустив обессиленного Кая на землю между собой, они замерли в тягостном ожидании рассвета. Они были так близко к дому, но все еще во враждебной тьме, вслушиваясь в каждый шорох и молясь, чтобы ночь поскорее закончилась.

Последний Рывок

Глава 91: Возвращение Героев

Холод был не только в воздухе, который становился особенно промозглым и влажным перед рассветом. Холод исходил от остывающих камней, от почти погасшего костра, превратившегося в горстку серого пепла, и, что самое страшное, – от сердец, скованных ледяным ожиданием. Племя не спало. Сбившись в плотную, дрожащую массу, они сидели в почти полной темноте, и тишина была оглушительной. Она была тяжелее, чем рев «Чужих», страшнее, чем грохот камнепада. Это была тишина пустоты, тишина возможной, окончательной потери.

Дозорные, расставленные Зором, стояли неподвижными, темными изваяниями на вершинах скал, их фигуры едва угадывались на фоне иссиня-черного ночного неба. Их глаза впивались в темноту, пытаясь пронзить завесу, за которой скрылась судьба их соплеменников. Старая Гыр, чья собственная дочь много лет назад была унесена гиенами, сидела, крепко прижимая к себе спящего Малыша Лии. Она взяла его на попечение, когда его мать ушла во тьму, и теперь качала его с той же безнадежной нежностью, с какой когда-то качала своего потерянного ребенка. Ее взгляд, полный застарелой боли, был прикован ко входу в расщелину. В центре этого застывшего горя сидела Уна. Она больше не плакала и не раскачивалась. Она превратилась в камень, в изваяние, высеченное из материнской муки, ее лицо было безжизненной маской, обращенной во тьму.

Внезапно один из дозорных, самый зоркий, напрягся всем телом. Он издал тихий, вопросительный звук, похожий на крик ночной птицы – не сигнал тревоги, а призыв к вниманию. В одно мгновение все племя замерло, как стадо, почуявшее ветер. Десятки голов повернулись в одну сторону. Там, где черная линия холмов встречалась с предрассветным, пепельным небом, что-то изменилось. Появились три темные, нечеткие фигуры. Они двигались медленно, неуклюже, словно призраки, восставшие из-под земли.

Надежда, острая, как кремневый осколок, вонзилась в сердце племени. Никто не издал ни звука, боясь спугнуть видение. Фигуры спускались по тропе, становясь четче с каждым мучительным шагом. Теперь их можно было узнать.

Первым шел Зор. Вернее, он брел, а не шел, его спина была согнута под неестественной тяжестью. На ней, как мешок, висело безвольное тело. Рядом, спотыкаясь от усталости, но тут же выпрямляясь, шла Лиа. Оба были покрыты слоем сажи и грязи, их шерсть спуталась, а движения были медленными, вымученными. Племя расступилось, безмолвно образуя живой коридор. Они видели не просто трех соплеменников. Они видели живое свидетельство цены, уплаченной за спасение, и очевидную, неоспоримую победу разума, который повел их по этому пути.

Зор дошел до центра лагеря и остановился перед Уной. Очень осторожно, словно это была величайшая драгоценность, он опустил свою ношу на землю. Это был Кай. Истощенный, грязный, в полузабытьи, но живой. Он дышал.

Каменное изваяние матери ожило. Уна медленно, словно не веря своим глазам, протянула дрожащую руку и коснулась щеки сына. Затем она провела пальцами по его спутанным волосам, по худой руке, по плечу. Она не закричала. Из ее груди вырвался один-единственный, глубокий, рвущий душу звук – нечто среднее между стоном, вздохом и рыданием. Это был звук возвращающейся в иссохшее русло жизни. Она рухнула на колени, обняла сына, прижимая его к себе, вдыхая его запах, и вся боль, все отчаяние последних дней нашли выход в этом беззвучном, судорожном объятии.

Радостный, облегченный гул прокатился по племени. Они сделали это. Они победили. Но гул тут же захлебнулся. Один из старых охотников, обведя взглядом вернувшихся, поднял три пальца, а затем ткнул четвертым в пустое место рядом с ними. Его немой вопрос был острее копья: «Где четвертый?». Радость мгновенно сменилась ледяной тревогой. Все взгляды снова обратились к тропе, но теперь в них была лишь слабая, почти угасшая надежда.

Солнце уже коснулось верхушек скал, заливая расщелину золотым светом, когда на тропе снова появилась фигура. Одна. Она не шла, а волочилась, переставляя ноги в последнем, отчаянном усилии. Это был Гром. Но это было не тело, которое шло. Тело давно сдалось, оно было лишь мешком из боли и ран, который двигался вперед. Это шла чистая, упрямая воля – воля охотника, который не мог позволить себе умереть, не доведя дело до конца. Каждый шаг был не движением мышц, а актом неповиновения самой смерти.

Он дошел до края лагеря, его ноги подкосились, и он рухнул на колени, а затем завалился на бок, тяжело, хрипло дыша. Он выжил.

Несколько охотников, его товарищей, с гортанными возгласами бросились к нему. Они помогли ему сесть, принесли воды. Они смотрели в его глаза и видели там не только смертельную усталость, но и дикий, первобытный триумф воина, перехитрившего смерть. В его взгляде, несмотря на муку, горел упрямый, животный огонь, который отказывался гаснуть. Его тело было сломлено, но не сломлен был он сам. Его возвращение было второй, не менее важной волной победы. Это был триумф не только хитрости, но и невероятной отваги и самопожертвования.

А затем все племя воссоединилось со своими спасенными. Кай, однако, не участвовал в этом. Он лежал у костра, все еще находясь в полубессознательном состоянии, его глаза были закрыты, а дыхание – поверхностным и слабым. Уна сидела рядом, не отходя ни на шаг, и по капле поила его водой из сложенных чашей ладоней. Его возвращение было чудом, но его исцеление, как и исцеление всего племени, обещало быть долгим и трудным.

Пока все племя окружало своих героев, чествуя живых и спасенных, в тени скалы сидел Торк. Он был один, изолированный от общего ликования. Его раненое плечо пульсировало болью, но она была ничем по сравнению с тем, что творилось внутри.