Первые искры

Племя выстроилось в заданном порядке. Зор, стоявший во главе, на мгновение обернулся. Он увидел за своей спиной длинную, молчаливую вереницу своих соплеменников – испуганных, но послушных. Он увидел их лица, полные надежды и страха. Он увидел Торка, замыкающего шествие, могучего и мрачного, как скала. Он сделал глубокий вдох и сделал первый шаг из расщелины на открытую, враждебную землю. За ним, как ручей, вытекающий из пещеры, потянулось все племя. Они не оглядывались. Смотреть назад было слишком больно.

Путь оказался тяжелее, чем они представляли. Саванна, которая казалась знакомой из расщелины, вблизи оказалась чужой и полной угроз. Они пересекали открытые, выжженные солнцем пространства, где не было тени, и ноги вязли в горячей пыли. Маленькие дети, не привыкшие к таким переходам, быстро устали и начали плакать. Старики задыхались и отставали, их приходилось поддерживать. Раненые стонали от боли при каждом неловком шаге. Сумки с припасами, поначалу легкие, теперь казались невыносимо тяжелыми. Каждый шорох в высокой траве заставлял их вздрагивать, каждый далекий крик птицы звучал как сигнал тревоги.

Торк и его охотники шли на расстоянии от основной группы, замыкая шествие. Их движения были неторопливыми, но полными звериного напряжения. Они постоянно останавливались, прислушиваясь, принюхиваясь, внимательно изучая следы на земле. Их задача была не только отразить атаку, но и заметить ее приближение, дать остальным драгоценные мгновения для бегства. Их путь был монотонным и тревожным, каждый шорох в траве заставлял напрягаться, но видимых угроз пока не было. Тишина была их временным союзником и одновременно источником беспокойства.

К вечеру, когда солнце начало окрашивать небо в багровые тона, они нашли временное укрытие среди нескольких больших валунов. Племя без сил рухнуло на землю. Они были измучены, напуганы, их скудные припасы уже заметно поубавились. Зор, стоя на вершине валуна, смотрел вперед, в темнеющую, полную неизвестности саванну. Затем он обернулся. Он посмотрел назад. Расщелина, их старый дом, казалось, все еще была видна вдалеке, как темная рана на теле саванны. Они шли целый день, от рассвета до заката, но почти не сдвинулись с места. А впереди, как он знал из карты Курра, лежали сотни таких же мучительных, медленных переходов. От этого осознания масштаба их задачи у него похолодело внутри.

Торк, расположившись у подножия, смотрел назад, на пройденный путь, охраняя беспокойный сон своего племени.

Великий Переход только начался, и он уже потребовал от них всего, что у них было.

Глава 97: Смерть Старейшины

Великий Переход был не дорогой, а испытанием. На третий день пути саванна, казалось, решила выжечь из них последние силы. Солнце висело в белесой, раскаленной дымке, и воздух дрожал от зноя. Племя двигалось медленно, превратившись в длинную, измученную вереницу теней на выжженной земле.

В самом центре этой движущейся колонны, там, где были собраны самые слабые, несли Курра. Его тело, иссохшее и невесомое, покоилось на импровизированных носилках из двух копий и переплетенных шкур. Его несли по очереди самые сильные охотники, и даже Торк, молча и сосредоточенно, подставлял свое могучее плечо под эту ношу. Старейшина лежал неподвижно, его глаза были закрыты, а грудь едва заметно вздымалась. Его дыхание стало тихим, прерывистым, похожим на шелест последних осенних листьев, которые вот-вот сорвет ветер. Племя инстинктивно чувствовало, что конец близок. Те, кто проходил мимо носилок, невольно замедляли шаг, бросая на старейшину быстрый, полный уважения и первобытной жалости взгляд. Он был живой реликвией, последней нитью, связывающей их с далеким, почти забытым прошлым.

Зор, шедший впереди, почувствовал изменение в ритме движения племени. Он обернулся и увидел, как замедлилась центральная группа. Он посмотрел на носилки, на неподвижное тело, и все понял. Он поднял руку, останавливая авангард, и указал на скудную тень под одинокой, раскидистой акацией. Это была не просто остановка для отдыха. Это была остановка для прощания.

Носилки осторожно опустили на потрескавшуюся землю. Вокруг Курра образовался неформальный, молчаливый круг – Зор, Торк, Лиа, несколько старейших самок. Никто не пытался его кормить или поить. Все понимали, что его тело больше не принимает этот мир. Они просто сидели рядом, их молчаливое присутствие было последним долгом, последней данью уважения тому, кто так долго вел их предков.

Курр на мгновение открыл глаза. Его взгляд был мутным, нефокусирующимся. Он не видел никого конкретно. Казалось, он смотрит сквозь них, на залитую солнцем саванну, на дрожащее марево у горизонта, на безжалостное, слепящее небо – на мир, который он вот-вот должен был покинуть. Его грудь поднялась в последнем, неглубоком, едва заметном вздохе… и больше не опустилась. Движение прекратилось. В наступившей тишине было слышно лишь жужжание мух и шелест ветра. Лиа, сидевшая ближе всех, медленно, почти не дыша, протянула руку и осторожно коснулась его груди. Она не почувствовала ничего. Ни биения сердца, ни тепла. Она медленно подняла глаза на Зора и так же медленно покачала головой.

В этот самый момент порыв горячего ветра пронесся над ними, сорвал с акации несколько сухих, скрюченных стручков, и они с тихим, шуршащим звуком упали на землю рядом с телом. Природа принимала своего сына обратно.

Весть о смерти распространилась по племени без единого звука. Не было громких рыданий или причитаний. Вместо этого на лагерь опустилась глубокая, тяжелая, почти осязаемая тишина. Племя медленно сбилось в плотную группу вокруг тела. Они смотрели на неподвижную, иссохшую фигуру того, кто был их вождем, их памятью, их прошлым. В их глазах была не столько скорбь в нашем понимании, сколько смесь священного трепета, животного страха перед тайной смерти и смутного, щемящего чувства сиротства. Эпоха закончилась. Теперь они остались одни, ведомые лишь силой и разумом своих новых лидеров.

Оставить тело здесь, на съедение гиенам, казалось неправильным, кощунственным. Зор и Торк, действуя в полном, инстинктивном согласии, подняли легкое, почти невесомое тело Курра. Они отнесли его к невысоким скальным выходам неподалеку и нашли неглубокую, защищенную от ветра расщелину. Они не хоронили его в земле – у них не было для этого ни инструментов, ни традиции. Они просто уложили его в это естественное каменное укрытие, как ребенка в колыбель.

Затем Торк, молча, принялся за работу. Он находил большие, плоские камни и один за другим укладывал их у входа в расщелину, создавая прочный барьер, который должен был защитить тело от падальщиков. Это был жест его силы, но теперь направленной на защиту даже после смерти.

Когда он закончил, подошел Зор. В руках он держал старую, отполированную тысячами прикосновений палку Курра – символ его власти и мудрости. Зор не оставил ее себе. Он осторожно положил ее на камни, которыми Торк заложил вход. Это был жест уважения к памяти и к переданному знанию.

Все племя молча стояло у импровизированной могилы. Они не знали молитв, но их молчание было самой искренней молитвой. Они прощались не просто со старым самцом. Они прощались со своим прошлым.

Постояв так несколько долгих мгновений, Зор повернулся к племени. Он не произнес ни звука. Он просто поднял руку и указал вперед, по пути их исхода. Переход должен был продолжаться.

Племя медленно, неохотно, тронулось с места. Но теперь они шли в будущее совсем другими. Немного более одинокими. И немного более сильными.

Глава 98: Тень Погони

Прошло несколько дней мучительного, однообразного пути. Племя шло вперед, ведомое упрямой надеждой и страхом, который гнал их прочь от руин старой жизни. Ландшафт медленно менялся: выжженная саванна уступала место каменистым плато, поросшим колючим кустарником. Но что-то было не так. В воздухе висело едва уловимое напряжение, которое чувствовали не только люди, но и звери.

Птицы срывались с места без видимой причины, их тревожные крики эхом отдавались в неподвижном воздухе. Стадо антилоп, которое они заметили вдалеке, внезапно, словно по невидимой команде, сорвалось с места и унеслось прочь, хотя племя Зора находилось с подветренной стороны и не могло их напугать.

Зор, шедший в авангарде, замечал эти аномалии. Его охватывало глухое, необъяснимое беспокойство. Он стал останавливать племя чаще, чем обычно, одним резким жестом заставляя всех замирать и прислушиваться. Но они не слышали ничего, кроме свиста ветра в камнях и монотонного стрекота насекомых. Угрозы не было видно, но ее присутствие ощущалось, как холодное дыхание на затылке.

В то же самое время, на расстоянии двух мучительных переходов позади, к месту, где племя Зора ночевало две ночи назад, подошла группа темных, сутулых фигур. Это были «Чужие». Их было меньше, чем в долине, но те, кто выжил, были самыми сильными и злыми. Унижение и жажда мести гнали их вперед, заставляя забыть о ранах и голоде. К тому же, эта саванна была их охотничьими угодьями. Они знали каждую ложбину, каждый источник, каждый короткий путь. Они не просто шли по следу – они срезали путь, предсказывая движение своей добычи с дьявольской точностью. Их вожак, огромный самец с уродливым шрамом от ожога, который стягивал кожу на половине его лица, опустился на корточки у остывшего кострища.

Он зачерпнул горсть пепла и растер его в ладонях, словно пытаясь прочитать в нем историю. Он поднял с земли маленький, гладкий камешек, который обронил Кай, и поднес его к лицу. Его ноздри хищно раздулись, он вдыхал оставшийся, едва уловимый запах врага. В его глазах не было ничего, кроме одержимости. Он не просто преследовал. Он нес возмездие. Он поднял голову и издал короткий, гортанный, лающий рык. Его отряд ответил ему таким же злобным, нетерпеливым хором. Они нашли след.

Вечером того же дня, когда племя Зора расположилось на ночлег в неглубокой, защищенной от ветра лощине, Торк сделал то, что делал всегда. Он оставил свой арьергард на страже, а сам отправился назад по их собственным следам, чтобы убедиться, что за ними никто не идет. Ведомый тем же беспокойством, что и Зор, он зашел дальше обычного.

У пересохшего ручья, на участке мягкой, пыльной почвы, он увидел это.

Он увидел один нечеткий, смазанный отпечаток рядом с их следами. Он нахмурился, присел на корточки, вглядываясь. Затем он увидел второй, более четкий. И третий. Он медленно провел пальцами по краю одного из отпечатков, чувствуя свежую, еще не высохшую землю, выдавленную тяжестью чужой стопы. И в этот момент он замер. Его дыхание прервалось, застряв где-то в горле. Камера могла бы сфокусироваться на его глазах, в которых отразилось не просто осознание, а ледяной, первобытный ужас. Он медленно, очень медленно, поднял голову, не как человек, а как загнанный зверь, который только что почуял запах охотника на своем следу. Воздух вокруг, казалось, стал плотным и холодным.

Он не запаниковал. Ярость и страх сменились в нем холодной, смертельной концентрацией. Он медленно, очень осторожно, попятился назад, стараясь не оставлять новых следов на предательской почве, а затем, пригнувшись, бесшумно побежал обратно к племени.

Он нашел Зора, когда тот как раз распределял ночные дозоры. Торк не стал кричать или издавать тревожных звуков, чтобы не сеять панику среди уставших соплеменников. Он просто подошел, взял Зора за руку и молча отвёл в сторону от остальных.

Там, в сгущающихся сумерках, он нагнулся и начертил на земле их след – цепочку маленьких отпечатков. А затем поверх них, с силой вдавливая палец в землю, он нарисовал другие – более крупные, глубокие. Он указал на них и несколько раз ткнул в землю пальцами, показывая количество – много. Его лицо в полумраке было мрачной и суровой маской.

Зор смотрел на этот простой и страшный рисунок, и его худшие опасения подтвердились. Вой на холмах был не просто выражением горя. Это была клятва, и теперь «Чужие» пришли, чтобы исполнить ее. На его лице на мгновение отразилось отчаяние, но он тут же взял себя в руки.

Новость распространилась по лагерю не через слова, а через действия лидеров. Зор молча подошел и удвоил дозоры на всех направлениях. Торк лично обошел периметр, останавливаясь у каждого стража и одним взглядом проверяя его готовность. Самкам был отдан безмолвный приказ – засыпать костер землей, оставив лишь крошечный, едва тлеющий уголек, чтобы их не было видно издалека. Племя поняло все без объяснений.

Этой ночью никто не спал. Все сидели в напряженной, гнетущей тишине, прижавшись друг к другу, вслушиваясь в каждый шорох ночи. Дети, чувствуя ужас взрослых, не плакали, а лишь тихо всхлипывали, пряча лица в шерсти матерей. Они бежали от врага, но враг оказался быстрее. Теперь это был не просто переход. Это была гонка на выживание.

И они проигрывали. Тень погони накрыла их с головой.

Глава 99: У Врат Надежды

Погоня превратилась в лихорадочный, изматывающий бег на грани человеческих возможностей. Племя больше не шло – оно спотыкалось, падало и снова поднималось, движимое лишь животным ужасом. Они почти не останавливались на отдых, пили последнюю теплую воду из бурдюков, жевали жесткие, безвкусные коренья. Ночь больше не приносила покоя. Каждую ночь они видели на горизонте, позади себя, далекие, зловещие отсветы факелов «Чужих». Днем Торк и его арьергард постоянно замечали на гребнях холмов темные силуэты преследователей. Гонка подходила к концу.

Племя было на пределе. Дети больше не плакали – у них не осталось на это сил, они лишь тихо хныкали во сне, который урывками находил на них в короткие минуты привала. Лиа и другие самки осунулись, их глаза ввалились и горели лихорадочным огнем на фоне исхудавших лиц. Даже Зор, который вел их, сверяясь с мысленной картой Курра, начал сомневаться. А что, если старик ошибся? Что, если все это было лишь предсмертной фантазией, и они бегут к миражу, в то время как смерть настигает их сзади?

И вот, в полдень очередного мучительного дня, их авангард вышел к последнему рубежу, начертанному на карте памяти. К реке.

Но это был не спокойный ручей. Это был бурный, холодный поток, с ревом несущийся между скользких, покрытых зеленым налетом валунов. Для истощенного племени это была почти непреодолимая преграда. Паника, до этого глухо тлевшая внутри, грозила вырваться наружу. Сзади – враг. Впереди – ревущая вода. Они в ловушке.

Но в этот момент Зор и Торк снова стали единым целым. Торк, как самый сильный и тяжелый, без колебаний первым вошел в ледяную воду. Течение тут же вцепилось в его ноги, пытаясь сбить, но он устоял, втыкая в дно свое копье, как якорь. Он нашел брод, где было не так глубоко. Затем он и другие сильные охотники, войдя в воду, образовали живую цепь, крепко держась за руки и борясь с напором потока.

Началась долгая, опасная и леденящая душу переправа. От одного к другому, из рук в руки, они передавали детей, которые кричали от страха и холода. Они поддерживали стариков и раненых, которые едва держались на ногах. Именно в этот момент случилась беда. Один из старейшин, чьи ноги ослабли от долгого пути, оступился на скользком камне. Ледяной поток мгновенно вырвал его из рук соплеменника и потащил вниз. Раздался коллективный крик ужаса. Не раздумывая ни секунды, Торк разорвал цепь. Он взревел, бросаясь за уносимым течением телом, и его рывок был настолько яростным, что едва не сбил с ног остальных. Он догнал старика, схватил его за шкуру, но течение вцепилось в них обоих, пытаясь утянуть на дно. С нечеловеческим усилием, упираясь ногами в дно и борясь с рекой, Торк вытащил полуживого, захлебывающегося старика на берег. Он был спасен, но племя видело цену этого спасения: один из драгоценных бурдюков, сорванный с плеча старика, был навсегда поглощен рекой. Наконец, все племя, мокрое, замерзшее и окончательно измученное, собралось на другом берегу.

Они обернулись. И вовремя. На противоположном берегу, там, где они только что были, начали появляться фигуры «Чужих». Их вожак, увидев, что их отделяет вода, издал яростный, полный бессильной злобы рев. Преследователи не стали ждать. Они тут же начали двигаться вдоль берега, выискивая более безопасное место для переправы. Времени почти не осталось.

И в этот момент Зор, вглядываясь вперед, увидел их.

Точно как на карте Курра. Высоко над плато, на фоне слепящего неба, возвышались три огромные, острые скалы. Их силуэты действительно напоминали клыки гигантского хищника, впившиеся в плоть небес. Легенда оживала на глазах. Надежда, почти угасшая, вспыхнула с новой, неистовой силой. Зор поднял дрожащую руку и указал на скалы. По рядам племени пронесся вздох облегчения и благоговения. Курр не обманул. Спасение было близко.

Сделав последний, отчаянный рывок, они добрались до подножия огромной, отвесной горы, на которую указывали скалы-клыки. Но где же вход? Они бежали вдоль каменной стены, но видели лишь сплошной, неприступный монолит. Отчаяние снова начало подступать. Неужели они пришли сюда, чтобы умереть в тупике, прижатыми к скале?

Лиа, чья наблюдательность, отточенная годами поиска съедобных мелочей, была ее главной силой, заметила это. Не пещеру. А странный, неестественный на вид завал из камней у самого подножия, который выглядел иначе, чем остальная порода. Это был древний обвал, где огромные, но неустойчивые валуны держались на честном слове, образуя хрупкую преграду перед темной пустотой. И над ними, если присмотреться, была видна едва заметная темная щель, из которой тянуло слабым, почти неразличимым сквозняком – запахом сырости, глубины и вечного покоя. Она подбежала к Зору, схватила его за руку и с силой потянула, указывая на это место.

Торк и другие охотники, не дожидаясь приказа, навалились на камни, преграждающие вход. Камни, покрытые мхом и спрессованные временем, поддавались с трудом. Но вот один, самый большой, сдвинулся с места, потом второй. За ними открылся темный, широкий проход, из которого повеяло прохладой и безопасностью. Это был он. Вход в «Великое Убежище».

Племя, не веря своему счастью, одно за другим начало входить в спасительную темноту пещеры. Зор пропускал всех вперед, пересчитывая их по головам. Последним, пятясь, как зверь, защищающий свое логово, входил Торк. Он до последнего мгновения следил за приближающимися преследователями. Когда и он скрылся в пещере, на плато уже показались первые фигуры «Чужих».

Они увидели, как их добыча, которую они гнали столько дней, исчезает в скале. Их яростный, полный разочарования рев эхом разнесся по ущелью, но племя его уже почти не слышало. Они были в безопасности. Они были дома.

Но они были в ловушке.

Глава 100: Осада

Они достигли входа в «Великое Убежище» в тот самый момент, когда последние силы были готовы их покинуть. Снаружи, на плато, уже слышались приближающиеся, торжествующие крики «Чужих». Они были близко. Слишком близко.

«Быстрее!» – жест Зора был резким и отчаянным. Он стоял у темного зева пещеры, подгоняя последних, его глаза лихорадочно пересчитывали тени, скользящие мимо него в спасительный мрак. Он видел, как Лиа буквально заталкивает внутрь испуганных, упирающихся детей, как охотники помогают ослабевшим старикам перебраться через порог. Каждый миг был на вес жизни.

Последним, пятясь и выставив вперед копье, как разъяренный дикобраз, в пещеру отступал Торк. Его взгляд был прикован к плато, где на фоне угасающего неба уже появились первые темные фигуры преследователей.

Как только могучая спина Торка скрылась в темноте, он и другие охотники, не сговариваясь, навалились на завал. Но они не пытались двигать все камни. Их взгляды были прикованы к одному, ключевому валуну, который, казалось, подпирал остальные, как клин. Упираясь ногами в каменистый пол и используя копья как рычаги, они давили на него. Под рычание, вырывающееся из напряженных глоток, под стоны нечеловеческого усилия, они толкали, упираясь ногами в каменистый пол. Огромный валун качнулся, а затем с оглушительным, окончательным скрежетом рухнул на место, увлекая за собой другие камни. Это был звук, которого они никогда не слышали прежде – тяжелый, чужой, звук камня, стирающего камень. Он отрезал их от мира и запер во тьме.

Почти. Последний узкий луч сумеречного света исчез. Племя погрузилось в почти полную, оглушающую темноту. Этот звук – скрежет камня о камень – был звуком захлопнувшейся двери их темницы. Но там, вверху, под самым сводом, где скала имела изгиб, осталась узкая черная щель, сквозь которую едва мог бы протиснуться ящер, – их единственный, незамеченный врагами, контакт с внешним миром.

Осада началась.

Дыхание Камня

Глава 101: Первый Вдох в Клетке

Грохот был окончательным. Звук, с которым последний, самый большой валун со скрежетом встал на свое место, был звуком захлопнувшейся пасти, звуком конца мира. Он поглотил последний узкий луч сумеречного света и погрузил племя в абсолютную, непроницаемую, оглушающую темноту. Пыль, поднятая движением камней, густым, удушливым облаком повисла в воздухе, забивая ноздри и легкие.

В наступившем мраке на несколько долгих ударов сердца воцарилась тишина. Это была не тишина покоя, а тишина шока. Единственными звуками были тяжелое, сбившееся дыхание десятков измученных грудей и одинокий, тонкий, испуганный плач одного из детей, тут же приглушенный материнской ладонью.

Племя замерло, сбившись в дрожащую, невидимую группу. Адреналин, который гнал их через саванну, через ледяную реку, отступил. Бешеный бег закончился. Силы, что гнали их вперед, иссякли, оставив после себя лишь дрожь в ногах и огромную, тяжелую усталость.

Торк, чьи мышцы все еще дрожали от нечеловеческого усилия, привалился плечом к холодному, шершавому камню, который только что помог водрузить на место. Он был жив. Рядом с ним, не в силах стоять, на землю опустилась Лиа, инстинктивно прижимая к груди глиняное «гнездо» с драгоценными углями. Она защищала его, как своего собственного детеныша. Уна, найдя в темноте своего сына Кая, обняла его так крепко, что он тихо пискнул. Ее тело сотрясала крупная, беззвучная дрожь. Они выжили. Эта одна-единственная, ослепительная мысль пульсировала в их головах, вытесняя все остальное.

Но холод пещеры начал пробираться сквозь спутанную шерсть, касаясь влажной от пота кожи. Мрак больше не казался спасительным укрытием, он был холодным и враждебным. Тогда Зор, двигаясь медленно и осторожно, на ощупь нашел Лию. Он издал тихий, гортанный звук, и она, поняв его, протянула ему глиняную чашу.

Все племя, как по команде, замерло, их невидимые лица повернулись к тому месту, где должен был быть Зор. В полной темноте они увидели, как в глубине «гнезда» слабо, по-лисьи, блеснуло несколько рубиновых точек. Зор поднес к ним заранее приготовленный пучок самого сухого мха. Он дул на угли – не сильно, а мягко, размеренно, словно вдыхая в них жизнь. Сначала появилась тонкая, едкая струйка дыма, щекочущая ноздри. Затем, когда одна из искр нашла свою цель, мох вспыхнул.

Робкое, дрожащее пламя родилось на конце факела, который Зор держал в руке. Оно вырвало из темноты круг реальности. Огромные, гротескные тени заплясали на стенах, делая незнакомое пространство еще более чужим и опасным. Свет был безжалостен. Он показал им не героев, а измученных, грязных беглецов с ввалившимися, горящими лихорадочным огнем глазами. Он осветил влажные, поблескивающие стены, которые, казалось, сочились холодом и уходили в бесконечную, зияющую черноту позади них. И самое главное – он показал им их спасение и их тюрьму: гигантские, неподвижные валуны, намертво запечатавшие выход.

В этот самый момент снаружи раздался звук. Сначала это был лишь далекий крик, но он быстро приблизился, перерастая в торжествующий, злобный вой. Это были «Чужие». Они пришли.

Вой сменился глухими, тяжелыми ударами. Тук. Тук. Тук. Враги били по камням копьями и дубинами. Каждый удар отдавался вибрацией в полу пещеры и гулко отзывался в костях каждого члена племени. К ударам присоединился издевательский, полный ненависти рев. «Чужие» не просто атаковали – они праздновали, упиваясь тем, что их добыча заперта.

Все племя окаменело. Чувство безопасности, такое хрупкое и недолгое, лопнуло, как пузырь на воде. Дети, слыша эти звуки, закричали уже в полный голос, их плач был полон настоящего ужаса. Охотники инстинктивно сжали свои копья, но тут же поняли всю бесполезность этого жеста.

Торк оттолкнулся от стены и подошел к завалу. Он прижался ухом к холодному камню, и его лицо превратилось в суровую, мрачную маску. Он слышал их. Он чувствовал их ярость через камень, и его собственная, бессильная ярость закипала в ответ.

Зор стоял в центре освещенного круга, держа дрожащий факел. Его взгляд метался от заваленного входа, откуда доносились звуки угрозы, к черной, бездонной пасти пещеры за спинами его соплеменников. Вперед пути не было. Что ждало их позади – неизвестно. Он посмотрел на лица своего племени, освещенные неровным светом огня. В их глазах он больше не видел облегчения. Он видел то же, что чувствовал сам: ледяное, гнетущее осознание.