Сквозь Вечность: обреченный на жизнь

– Слышу нотки надежды, – немедленно отозвался Велгор. – Не приятно, конечно, ты знаешь… я, между прочим, лучше шизофрении.

Он демонстративно надулся, затем добавил с наигранной обидой:

– Вот и начинай после этого дружить с людьми. Вечно сравнивают тебя с какой-то неврологической хренью. Лучше бы сравнили с Карлосоном. Тот, по крайней мере, был обаятельным и с мотором.

Артем молчал. Но в груди будто что-то сдвинулось. Не страх – осознание. Его больше не рассматривают как врага. Но и не принимают. Он пока – загадка.

И загадку будут разгадывать.

– Подожди-ка, – произнес Артем, чуть приподняв бровь. – А откуда ты вообще знаешь, кто такой Карлосон? Что ты вообще знаешь о моем времени?

Велгор, не теряя ленивого вида, прищурился и с нажимом произнес:

– Родное чувствуешь, да? А это ведь звоночек. Значит, цепляет. А ты уж прости, не могу раскрывать все карты сразу. Где же тогда место для чудес, паранойи и великого сомнения?

Он довольно щелкнул пальцами – с искрой, как от кремня:

– Считай, что у меня очень… разветвленные источники информации. Или хорошая библиотека. Или ты действительно лежишь где-то в лесу. С пеной. В окружении обеспокоенных друзей. Кто знает?

Артем закатил глаза, затем медленно поднялся и подошел к выходу из хижины. Шкура на входе колыхалась от легкого ветра. Он не стал ее поднимать – просто прислушивался.

Снаружи слышались голоса, редкий лай, треск хвороста. Жизнь племени текла за стенами, как далекая река. Он еще не был частью ее течения – только лежал у берега.

Вернувшись к шкурам, он начал осматривать хижину. Примитивная, но не убогая. Все здесь было устроено с целью: каменные ниши, подвесы из веревок, кости, высушенные травы.

На стене, в глине, были вдавлены отпечатки пальцев. Большие, детские, длинные – чьи-то метки. Он провел по ним рукой, будто пробуя понять язык, забытый им самим.

– Что ж, магистр исторических наук, – пробормотал Артем. – Добро пожаловать в живую экспедицию. Без GPS, без переводчика, и, похоже, с демоном в комплекте.

Он сел на корточки, ощупывая неровности глиняной стены, вглядываясь в следы, как в текст. Кто оставлял их? Для чего? Это было послание? Украшение? Или просто детская игра, ускользнувшая от смысла в вечность?

Артем провел рукой по пыльной поверхности пола, нащупал мелкие кости, обломки угля, высохшие цветы. Его пальцы дрожали, но не от страха – от нарастающего напряжения. Все это было слишком реальным, слишком целенаправленным, чтобы быть бредом.

Он сел обратно на шкуру и закрыл глаза. Где он? Когда он? Что вообще стало основой этого мира?

Снова шорох – не за дверью, а внутри. Он открыл глаза – Велгор лежал, вытянувшись на боку прямо на воздухе, словно на невидимом ложе, и читал, нечто напоминающее выдранный кусок пергамента.

– Если ты пытаешься воссоздать культурный контекст – советую начать с приема пищи, – лениво протянул демон, не поднимая взгляда. – Или, может, наконец попробуешь поговорить с ними. Ты ведь язык быстро хватаешь, не так ли?

Артем фыркнул и обернулся.

– Лепешка, глиняные стены, оседлая хижина… – перечислял он вслух. – Так вы не просто дикари в шкурах. Значит, у вас уже оседлый быт. Землю возделывают, возможно, даже запасы хранят. Это не охотники-собиратели, это уже зачатки цивилизации.

Он прищурился, глядя в сторону Велгора.

– Когда мы? – спросил он. – В каком веке, тысячелетии? Или хотя бы… на какой стадии человечества?

Велгор сложил пергамент пополам, не поднимая глаз, и ответил с ленцой:

– Ну вот, пошли неудобные вопросы. А ведь только начал наслаждаться твоей благостной растерянностью.

Он потянулся, зевнул с преувеличенной ленцой и продолжил:

– Скажу тебе дату – и все пропадет. Загуглить не сможешь, учебников под рукой нет. А так – романтика, тайна, саспенс. Все, как ты любишь.

Он сделал вид, будто размышляет:

– Допустим, скажу: «Ты в восьмом тысячелетии до новой эры». И что? Ближе не стало. Проще? Сомневаюсь. Интересней? Ха. – Он подмигнул. – А пока живи, смотри, думай. Собери свои версии. Это, как ни странно, и есть твоя работа. В этом мире ты – теперь единственный эксперт по его прошлому. Поздравляю, магистр.

Он хотел что-то возразить, но язык будто примерз к небу. Все это действительно походило на иронию в чистом виде: историк, оказавшийся в прошлом, но не знающий, в каком именно.

Артем тихо выдохнул и провел рукой по виску.

– Значит, сам догадайся, да? – пробормотал он. – Без опор, без даты, без карты. Отличная работа, мой темный спутник… А польза от тебя вообще есть, или ты просто паразит?

– Вот обидно сейчас было, – немедленно отозвался Велгор откуда-то сбоку. – Я, между прочим, стараюсь, сопровождаю, поддерживаю атмосферу. А ты все – паразит, паразит… Как будто у тебя есть более надежные попутчики.

Артем фыркнул, но не стал спорить. В словах Велгора – как всегда – больше насмешки, чем ответа, но за всем этим маячила неприятная правда: он и вправду здесь один, демона, тень или что это к нему прицепилось, можно не брать в расчет.

Артем поднялся, снова подошел к выходу и приоткрыл шкуру.

Солнце клонилось к горизонту. Воздух стал прохладнее, но в нем по-прежнему витал запах дыма, жареного мяса и чего-то травяного. У входа в хижину сидел кто-то – женщина, плетущая веревку. Она мельком взглянула на Артема, но не сказала ни слова. Лишь слегка склонила голову, как будто признавала его существование – и тут же вернулась к своему занятию.

Он сделал шаг наружу. Почти инстинктивно – просто чтобы почувствовать землю под ногами. Глина и трава, теплая пыль, камни. Все настоящее.

За пределами лагеря раскинулись холмы, кое-где изрытые – словно от старых пожаров или оползней. Вдалеке виднелась река, извивавшаяся среди деревьев, как лента.

Велгор шагал рядом – босиком, но ни пыль, ни мелкие камни не оставляли на нем следов.

– Видишь, – сказал он, глядя вдаль, – первобытность с человеческим лицом. Не совсем звери. Но еще не люди.

– И я теперь среди них, – пробормотал Артем.

– Не просто среди. Ты – их головоломка. Их ошибка или знак. А может – ответ.

– Я не знаю ни их языка, ни культуры, ни правил.

– Узнаешь, – отмахнулся Велгор. – Ты же, в конце концов, человек. Самый гибкий паразит во вселенной. Приспособишься.

Артем долго молчал, разглядывая закат. Потом тихо сказал:

– Я ведь уже умер. И, наверное, не один раз умру еще. Но если это мой путь – я хочу знать, куда он ведет.

– Слишком рано для пафоса, – фыркнул Велгор. – Дай миру обжечь тебя немного сильнее. Потом, может, и пророчества подтянутся.

– Но если я здесь, – произнес Артем в пустоту, – то зачем?

Велгор не ответил. Он исчез – как и всегда, когда разговор становился слишком серьезным.

Артем задержал взгляд на горизонте еще несколько секунд, затем неспешно направился к ручью. Вода была холодной, но чистой, прозрачной. Он опустился на колени и начал аккуратно стирать свою майку. Кровь, копоть, грязь – все уходило медленно, оставляя алые разводы на поверхности.

Когда майка стала хотя бы условно чистой, он отжал ее и повесил на ближайшую ветку. Сам умылся, провел руками по лицу, по затылку, по шее. Холод оживлял лучше слов.

Спустя пару минут он поднялся, взял одежду и пошел обратно в хижину.

Когда он вернулся внутрь, хижина встретила его тем же полумраком и запахом трав. Артем повесил майку на деревянный колышек у стены, сел на шкуру и только собрался перевести дух, как шкура на входе вновь откинулась.

В проеме появились женщины.

Сначала вошла старуха – высокая, сухоплотная, с копной седых волос, собранной в тугой узел. Черты ее лица были резкими, как выдолбленные в камне. Она двигалась уверенно, с достоинством, и остановилась напротив Артема. В глазах – сосредоточенность и тяжесть, не страх, не отвращение. В ней ощущалась власть и опыт, но не было слабости.

За ней, чуть задержавшись, вошла молодая женщина, та самая, которая вела его к хижине шамана в первую встречу с жителями этого места. Сейчас Артем смог лучше рассмотреть ее— лет двадцати пяти, может чуть старше. Темные волосы заплетены в сложные косы, кожа светлее, чем у большинства в племени, глаза – внимательные, умные. Она остановилась за спиной старухи, но смотрела не на нее, а прямо на Артема. В этом взгляде не было враждебности – лишь любопытство, и что-то еще, почти неуловимое.

Старуха что-то сказала – короткую, рубленую фразу. Молодая женщина кивнула и сделала шаг вперед. Атмосфера в хижине изменилась – будто воздух стал плотнее.

Артем поднялся с лежанки, выпрямился, стараясь выглядеть спокойным, хотя сердце вновь заколотилось быстрее. Он не знал, что именно означал этот визит – приговор или знакомство. Но почувствовал, что это нечто важное.

Старуха подошла ближе, окинула его взглядом, словно оценивая не человека, а орудие или жертвенное животное. Ее пальцы дрогнули – почти незаметный жест, и молодая женщина двинулась вперед, остановившись перед Артемом.

Она заговорила – голос негромкий, но уверенный, с мягкими, певучими интонациями. Он не понял слов, но в них не было угрозы. Скорее – вопрос. Или приветствие.

Артем кивнул в ответ, положил руку на грудь – интуитивно, пытаясь показать, что не враждебен. Молодая женщина повторила его жест, и уголки ее губ чуть дрогнули – почти улыбка.

– Вот это уже интереснее, – прошептал Велгор. – Кажется, тебя официально признали обезьяной, достойной изучения. А может, и приручения. Поздравляю, может, даже миску выделят.

Женщина не отводила взгляда, будто пытаясь что-то вычитать в его лице. Затем снова заговорила – чуть тише, как будто уже не к нему, а сама себе. Старуха в это время обошла их по кругу, осматривая Артема с другого ракурса, хмыкнула тихо, словно осталась чем-то недовольна, и кивнула молодой.

Та вновь подошла ближе – теперь совсем рядом. Артем ощущал ее дыхание, теплое, с запахом трав и дыма. Она протянула руку и осторожно коснулась его груди, чуть выше сердца. Не больно – скорее, как проверка. Он не отпрянул.

– Не бойся, – пробормотал Велгор, – если бы хотели убить – уже бы потрошили. А это, похоже, ритуал признания. Или знакомства. Или… – он зевнул. – Ну, у всех свои причуды.

Молодая женщина отняла ладонь, посмотрела ему в глаза и произнесла еще одну короткую фразу. Затем – кивок. Старуха кивнула в ответ, что-то приказала. Молодая вышла из хижины, оставив Артема и старую женщину наедине.

– Если бы ты лучше знал работы своих коллег, – пробормотал Велгор, – возможно, и догадался бы, кто она. Матриархат, Артем. Здесь за главную – вот эта бабушка. Но нет… Историки вечно спорят: «Патриархат? Матриархат?». Никто не спрашивает самих бабушек.

– А как их спросить? – фыркнул Артем. – Они же все умерли.

– А некроманты вам на что? – отозвался Велгор с невозмутимым видом.

Артем уставился на него:

– Хотя… – протянул он и поежился, – мне, наверное, лучше не знать.

В это время старая женщина, та самая, которую Велгор назвал матриархом, словно что-то почувствовала. Она смотрела сначала на Артема, затем – перевела взгляд чуть в сторону, туда, где сидел демон. Глаза ее сузились.

Велгор застыл. Медленно повернулся в ее сторону, приподняв бровь:

– Не может быть…

Но бабушка ничего не сказала. Лишь произнесла короткое слово, как приговор, развернулась и исчезла за пологом.

– Ладно, – пробормотал Велгор, – показалось. Наверное.

Артем остался один в полумраке, и лишь тонкий запах дыма напоминал, что все это – не сон. Он сел обратно, оперся спиной о глиняную стену и тихо выдохнул. Его путь только начинался, но он уже чувствовал – обратной дороги нет.

В хижине вновь повисла тишина, но теперь она звучала иначе. Не как ожидание, а как признание. Его приняли. Или, по крайней мере, решили пока не убивать.

Где-то снаружи затявкал пес. Вдалеке звенел голос ребенка. А внутри сидел человек, который умер – и остался.

Пока что.

Глава 5

Ночь опустилась на селение. Звезды высыпали на черное небо резкими, холодными искрами. У костров мерцали тени, племя стихало, замирало. Но в одном из кругов, ближе к краю холма, горел особый огонь.

Вокруг него сидели пятеро: старая матриарх, молодая женщина с косами – ее преемница, шаман с посохом, украшенным перьями и костью, и двое мужчин – старшие охотники. Их лица были мрачны, как земля после дождя. Между ними – тишина, натянутая, будто струна, которую вот-вот тронут.

Первая заговорила матриарх. Голос ее был негромким, но веским.

– Он пришел не случайно, – сказала она. – Возможно, это послание. Или проверка. Я чувствую – он не один. Что-то идет с ним. Или за ним.

Молодая женщина с косами кивнула.

– Но он живой. У него сердце, дыхание. И страх. Это не демон.

Один из охотников усмехнулся:

– Страх может быть и у демона. А если это обман? Он восстал из огня. Мы отдали его пламени, как положено. Но тело не обуглилось. Ни капли. Кожа чиста. Даже раны – исчезли. Он вернулся, как будто сам огонь его отверг. Это… плохо. Это значит, он чужой не только нам. Даже огонь не взял его.

Второй охотник качнул головой:

– Но он не напал. Не говорил. Не угрожал. Может, он просто… другой. Только… в тот день, он сказал странное. Говорил, что "кровь нужна" или что-то в этом роде. Как будто… не он один говорил. Или не он один хотел.

Шаман все это время молчал, глядя в пламя. Его лицо не отражало эмоций, только морщины шевелились, как волны на воде.

– Это может быть знак, – продолжала матриарх. – Может быть, он из тех, о ком говорили старые песни. Или из тех, кого изгнали не мы.

– Или тех, кто возвращается, – добавила молодая женщина.

Охотники заворчали. Один сжал кулак:

– Мы должны защитить племя. Если дух – изгнать. Если человек – пусть докажет, что не враг.

Шаман поднял руку. Тишина. Он заговорил впервые. Его голос был хриплым, тягучим:

– Мои сны неспокойны. В них – кровь и свет. Башня и птица. И он. Не враг, но и не брат. Он – ключ. Или дверь. И то, и другое открывает путь.

Молчание повисло над костром.

– Что делать? – спросила молодая женщина.

– Смотреть, – ответила матриарх. – Не вмешиваться, пока не станет ясно. Он еще не наш и не чужой.

Спор продолжился, но голоса уже не были такими острыми. И когда матриарх ударила посохом по земле, все замолчали. Решение не принято. Но ясно было одно: теперь за чужаком следят. И каждый ждет, чем он станет – бедой, благом или ответом.

…

Ночью шаман остался один.

Он сидел в шалаше из костей и шкур, у курящегося очага. Перед ним – сосуд с травами. Он бросал их по одной, приговаривая. Дым клубился, становился густым, вязким. Он вдохнул глубже. Раз, другой. Мир поплыл. Звуки затихли.

Глаза закрылись.

Сначала пришли символы – огонь, кровь, круг. Потом – лицо чужака. Оно растворилось в пепле. Потом – птица. Черная. В небе два солнца. Одно горит, второе затухает. Башня рушится. Голоса без ртов шепчут.

И потом – он.

Высокий силуэт, будто вытянутый вверх, неестественный. Контуры дрожат, как отражение в озере, но черты становятся все четче: лицо вытянутое, будто вытесанное из тени, глаза без зрачков, и улыбка – слишком широкая, слишком неподвижная.

Не образ. Присутствие. Леденящее. Мир треснул – как хрупкий горшок. Воздух сгустился. В шалаше стало тесно.

Он не вошел. Он просто был. Высокий, невозможный, как нарисованный на чьей-то памяти. Улыбка не изменилась, но в ней теперь не было веселья. Только голод.

Шаман попытался заговорить, но голос пропал. Он дотронулся до горла – пусто. Словно Велгор вытянул звук пальцами.

– Видишь? – произнес демон. Голос был беззвучным внутри головы. – Ты звал. Я пришел.

Он приблизился. Улыбка стала шире, но в ней не было тепла.

Он протянул руку и коснулся лба шамана. Тот вздрогнул. Прикосновение будто ожог. Пульсирующий, словно дышит в такт с сердцем.

– Не лезь в то, что не для тебя, – прошептал ночной гость. – Смотри. Но не касайся. Понимай. Но не спрашивай. И если помешаешь – я вернусь за тобой, и тогда смерть покажется подарком. – А сейчас, – сказал он, – я у тебя кое-что одолжу.

С этими словами он схватил шамана за запястье. Прикосновение длилось всего мгновение – но кожа под пальцами демона вспухла и потемнела. На ней проступил ожог, тонкий и резкий, как выжженный клеймо. Шаман в панике вырвался, но было поздно – след остался.

Велгор развернулся, и с ним исчезло все – видение, дым, огонь. Шаман упал на пол, дрожа. Рука тянулась к посоху, но пальцы не слушались. Он пытался что-то сказать – лишь шипение.

Ожег на руке болел, не давая сосредоточится.

И в тишине шалаш начал пахнуть серой.

…

Теплая рука касалась его плеча. Не грубо – осторожно, будто проверяя, не рассыплется ли он под пальцами.

– Пей, – прошептал чей-то голос. Женский. Тихий.

Он приоткрыл глаза. Над ним склонилось лицо – незнакомое, покрытое угольными знаками. Но губы, что шевелились, казались знакомыми.

И он… понял.– Пей, воды, – повторила она.

Каждое слово, каждый звук – ясный, как будто не услышанный, а вынырнувший изнутри. Он знал, что это значит. Знал, что его просят. И впервые не почувствовал себя чужим.

Голос хрипел, но звучал уже не на русском, не на чем-то чужом. Словно кто-то внутри переставил знаки.Артем хотел что-то сказать. Язык запутался.

– Ты… кто? – выдохнул он. Но спросил не на своем – на их языке. И понял это только потом.

– Пользуйся, пока работает. А там посмотрим, кого ты поймешь первым – их или себя.Где-то глубже, на грани сознания, Велгор рассмеялся. – Ну вот и заговорил. Язык крови, как они его зовут. Хотя я бы сказал – бонусный пакет "разговаривай с дикарями". Подгон от меня. Голос был ленивым и обволакивающим, словно клуб дыма, что змеей скользит по коже, но не обжигает.

Он попытался пошевелиться, и тут же пожалел: все тело отозвалось глухой, вязкой болью, как будто он провалялся не ночь, а целый век. Но ощущение было живым. Настоящим.

В хижине было тихо, только потрескивал уголь в очаге. Запах дыма, сухих трав, чуть-чуть животного – все это было непривычным, но не отталкивающим. Скорее… первобытным.

Девушка, что его будила, все еще сидела рядом. Она смотрела с осторожностью и легкой настороженностью, как на дикое животное, которое вроде бы не укусит, но все равно лучше держать на виду.

– Все хорошо, – прохрипел Артем. – Просто… я привык спать подольше.

Он сам удивился, как легко слова сложились. Никакого барьера. Никаких мучительных попыток вспомнить, как это звучит. Как будто он всегда это знал.

Девушка моргнула. Уголки ее губ дрогнули – то ли от удивления, то ли от сдержанной улыбки.

– Долго, – повторила она. – Солнце высоко. Мы думали… ты снова ушел в землю.

– Не-не, все норм, – поспешил он. – Просто спал. Это… нормально у нас. У моих.

Она нахмурилась, не поняв, но не стала переспрашивать. Просто кивнула, поднялась и вышла из хижины, оставив за собой шлейф теплого воздуха с запахом свежих трав.

Артем остался один. Несколько мгновений он лежал, вглядываясь в потолок хижины – ветви, глина, пучки сушеной травы. Все здесь было настоящее, сделанное руками, без гвоздей, без пластика, без следов времени, которое он знал.

Он медленно сел, прислушиваясь к ощущениям в теле и заодно – к внутреннему состоянию. Боль была, но она стала фоном. А вот в голове пульсировал вопрос:

Где он? Когда он?

Он подошел к выходу. Завеса из звериных шкур и плетеных трав оказалась тяжелой, но податливой. Он отдернул ее и шагнул наружу.

Мир был ослепительно ярким.

Низкое утреннее солнце жгло глаза. Просторная равнина раскинулась перед ним, с редкими деревьями, холмами и дымком от костров вдалеке. Воздух был густой, наполненный ароматами трав, дыма и чего-то… дикого.

Он стоял босиком на земле и чувствовал, какая она теплая. Живая. И в этом было что-то такое, чего не было в его жизни прежде.

– Хорошо, – прошептал он. – Надо понять, где это. И когда. Пока не поздно.

Он сделал несколько шагов вперед, щурясь на свет и оглядываясь. Перед ним простиралась равнина, но не пустая – пейзаж был живым, детальным. Невысокие холмы поросли травами и отдельными кустами. Вдали, словно пятна на выжженной коже земли, темнели рощицы – редкие, но настоящие деревья. Их было немного, но достаточно, чтобы в них могли укрываться звери или люди. Именно такой лес он помнил… хотя теперь понимал, что тот, в котором он бегал в первый день, был лишь отблеском этих древних рощ.

Местность казалась одновременно чужой и до боли знакомой. Артем чувствовал, что может узнать ее, если присмотрится. Почва под ногами – плотная, местами покрытая песком, с растрескавшимися пятнами и клочьями ковыльной травы – напоминала юг. Местами земля тянулась в отмели, где уже копошились какие-то насекомые.

А где-то за горизонтом, если он не ошибался, должно было быть море.

Он втянул носом воздух – солоноватость была, но слабая. Море еще далеко или оно… совсем другое?

Артем замер, но не надолго. Что толку стоять? Впереди рассыпались хижины, обтянутые шкурами и плетеным тростником или чем-то схожим. Между ними ходили люди: женщины в простых повязках, дети с растрепанными волосами, старики, похожие на сухие корни, вцепившиеся в землю. Кто-то нес воду, кто-то ворошил пепел в костре. Никто не подходил, но на него бросали взгляды – скрытые, искоса.

Артем двинулся вперед, стараясь не спешить. Просто идти, как будто так и надо. Как будто он не чужой. Песок прилипал к ногам. Прохладный утренний ветер тянул за волосы.

Недалеко от костра стояла женщина. В высокой прическе были вплетены кости и перья, лицо – раскрашено не хуже маски, одежда – из плотного войлока и шкур, украшенная бусинами и раковинами. Она была недвижна, словно тотем, и в ее взгляде не было страха – только оценка.

Он подошел ближе, чуть склонил голову, как видел у других.

– Доброе утро, – сказал он, и тут же поправился: – Солнце высоко.

Ее бровь чуть дрогнула. Потом она кивнула.

– Ты говоришь. Лучше, чем многие из наших.

Артем усмехнулся.

– Я быстро учусь.

– Посмотрим.

Она отвернулась, давая ему понять, что разговор окончен.

Артем не спешил уходить. Он стоял рядом, словно пытаясь уловить еще хоть одно движение, один знак – понять, как с ней говорить дальше. Она была центром этого мира, его координатой, неподвижной осью, вокруг которой все вращалось. Уважение к ней чувствовалось во взглядах окружающих, в том, как к ней не приближались без нужды.

Он перевел взгляд на племя. Хижины стояли в полукруге, оставляя в центре просторную площадь, на которой тлели угли от ночного костра. Тут же сушилась рыба, расстеленные шкуры, клочья шерсти, мотки сухих трав. На жердях висели пучки кореньев, кости, плетеные подвески – возможно, обереги. Все было функциональным, но наполненным символами. Каждый предмет словно имел свою роль, свое место, как и каждый человек.

Дети играли у окраины, но тихо, без визга. Охотники сидели в тени, затачивали копья. Женщины плели что-то из трав и волокон. Все двигалось, дышало, но без суеты. Он чувствовал – жизнь здесь текла по кругу, не по часам. И ему нужно было войти в этот круг.

Артем снова посмотрел на женщину. Та будто почувствовала взгляд – обернулась и бросила короткое:

– Иди. Шаман звал тебя. Он сказал – когда проснешься, пусть придешь.

Артем кивнул.

– Где он?

Она кивнула подбородком в сторону хижины, выделяющейся из остальных – из темной глины, с черепами над входом и кучей перьев, развешанных на прутьях.

– Не заблудишься.

– Постараюсь, – буркнул он, и впервые – с легкой иронией.

И пошел.

Хижина шамана действительно не позволяла себя спутать. Она казалась древней не по возрасту, а по самой своей сути – будто стояла тут всегда, и все вокруг менялось, а она оставалась. У входа на палках качались связки птичьих черепов, перьев и копченых трав. Земля перед ней была утоптана – сюда приходили часто.

Он остановился на пороге, внезапно почувствовав, как утихли все звуки. Как будто ветер замер, птицы перестали кричать, даже пепел в костре, казалось, затаился.

Артем приподнял занавес из звериных шкур и вошел внутрь.

Темнота встретила его сразу. Глаза не успели привыкнуть, и он сперва видел только контуры. В центре горел низкий, вонючий костер, больше дымящий, чем греющий. По стенам висели связки корней, плоские камни с выцарапанными знаками, шкурки животных. Запах был терпким, пряным, почти пьянящим.

Шаман сидел у огня, спиной к нему. Он не повернулся, но заговорил. Нет – прохрипел, будто голос вырывался из глубины через рваную ткань. Он звучал как шорох ветра в камышах, как скрип старого дерева:

– Проснулся… и уже говоришь?.. Быстро. Это… хорошо.

– Да, – ответил Артем, хрипло. – Говорят, ты звал.