Римские вакации

– Ты их что, продавать привёл? – обратился один из недорослей к Валерию, и они снова покатились со смеху.

– Я тебе счас продам! – резко рявкнул Серёга, скроив зверскую гримасу, и в подкрепление своих слов наполовину вырвал штык-нож из ножен и с лязгом задвинул его обратно.

Юнцы смутились и отшатнулись.

– Пойдём, они дикие… – пробормотал один из них, и они поспешили нас покинуть.

Валерий покашлял и счёл необходимым пояснить:

– Это сынки сенаторов… С ними осторожней надо…

– Ничего, нас за так не купишь! – несколько двусмысленно проронил Боба.

Мы прошли дальше и увидели следующую сценку.

Покупатель – загорелый с жилистыми руками мужик, похоже, сам из ремесленников – деловито заставлял раба – крепкого и кроткого на вид – спрыгивать с помоста, затем снова на него взбираться и снова спрыгивать.

– Чего это он измывается над бедолагой? – гневно спросил Боба.

– Выносливость проверяет, – равнодушно пояснил Валерий.

Мужик, наконец, остановил раба и согласно кивнул продавцу. Тот шустро выудил откуда-то бронзовые весы и протянул их покупателю. Мужик вытащил из кожаного кошелька, прикреплённого к поясу, серебряную монету, стукнул ею о чашу весов и важно произнёс:

– Я, Авл Корнелий Прим, римский гражданин, заявляю, что этот раб по праву квиритов принадлежит мне, и что я купил его этой монетой и этими весами.

– Это чего ж, всего за одну монетку себе раба прикупить можно? – изумился Раис и готовно забренчал в кармане наличностью.

– Да нет, это по закону так положено сказать, – огорчил коллегу Валерий. – А раб намного больше стоит.

В подтверждение его слов покупатель начал отсчитывать из кошеля приличное количество монет.

– А чего это за право такое? – спросил Боба.

– Квиритское право. Квиритами в старые времена членов римской общины называли, – пояснил Валерий не совсем уверенно. – Это то, на что только мы, римские граждане, право имеем.

– А чего ж, если мы не римские граждане, то и не сможем, что ли, вот так монеткой постучать да рабыньку себе какую-нибудь прикупить? – спросил с некоторой обидою в голосе Раис.

– Да сможете, – обрадовал его Валерий. – Это раньше, давным-давно, чужестранцы не могли себе в Риме дома и рабов покупать. А сейчас уже многое изменилось. У нас даже некоторые рабы своих рабов имеют. Скопят деньги и купят. Такие рабы рабов викариями называются.

– Как это скопят? – удивился Боба. – А хозяева что, не отнимают?

– Обычно не отнимают, – ответил Валерий. – У нас рабам тоже своё имущество иметь дозволено. Его "пекулием" называют. Считается, что плох тот раб, который пекулий не имеет. А многие рабы деньги на свой выкуп копят.

– Ишь ты! – покачал головой Джон. – Какие вы ушлые. Сначала раб на вас пашет в полный рост, а потом ещё и выкуп платить должен…

– Может и не платить, – равнодушно сказал Валерий.

– А тогда что? – поинтересовался Боба.

– Ну, или его хозяин вольноотпущенником сделает, но это редко происходит, или сбежит, или на остров Эскулапа попадёт.

– На чей остров? – спросил Серёга.

– Не чей, а кого, – нравоучительно поправил Лёлик. – Эскулап – это их бог врачевания.

– Ну да, – подтвердил Валерий. – На Тибре этот остров. Там храм Эскулапа стоит. Туда и отвозят тех рабов, которые старые или больные и уже работать не могут. Там их и оставляют. Вверяют, так сказать, покровительству Эскулапа. Чтоб он их лечил… – Валерий криво ухмыльнулся.

– И часто выздоравливают? – наивно спросил Боба.

– Да что-то ни разу не слышал… – пожал плечами наш гид и хмыкнул.

– Гуманные вы… – откомментировал Джон.

Мы прошли дальше. Отчего-то между выставленными рабами представительниц пригожего пола не наблюдалось.

– А чего тут одних мужиков продают? – возмущённо спросил Раис.

– Ну так тут рабы для работ всяких простых продаются: мешки таскать, в мастерских помогать, так что рабыни тут редко бывают, – пояснил Валерий.

– А вон, глянь, девка! – воскликнул вдруг Серёга.

– Где?! – в унисон вскричали Раис с Джоном.

– Да вон, – указал Серёга и заторопился.

Мы прошли за ним и узрели коренастую бабёнку в длинной изрядно грязной тунике, мрачно стоявшую на одном из помостов в полном одиночестве. Выглядела она совсем неженственно, отчего ранее и не привлекла нашего особого внимания.

Торговец, плешивый мужичок невнятных лет, поначалу разглядывал нас, открыв рот, а затем, узрев наш интерес, с шустростью голодного сутенёра подбежал к нам и стал скрипучим голосом выводить рулады в честь покладистого характера и вопиющей работоспособности своего товара. Бабёнка шумно зашмыгала и стала косолапо топтаться.

– А мы, любезный, женщин уважаем и от работы бережем, – заявил Джон.

– Так что нам женщины не поломойки там всякие нужны, а для услады духа и прочего организма, – торопливо развил мысль Раис.

– Так я и говорю! – воскликнул находчиво торговец. – Ты только глянь! Фигура как у нимфы! – после чего вскочил на помост, пристроился к бабёнке позади и живо спустил ей тунику до пояса, явив мятую и обвисшую грудь, которую тут же ловко подпёр снизу, имитируя девичий задор и упругость.

Рабыня глупо заулыбалась, широко раскрывая щербатый рот.

Всё было ясно; один Раис, зачарованно уставившись на обманные перси, потребовал показать нижнюю часть. Торгаш, умудряясь одной рукою соблюдать заданную форму бюста, другою задрал рабыне подол. Ноги оказались короткие и имели ту форму, которая, вполне возможно, и послужила прообразом колеса.

Раис негодующе фыркнул и погрозил обманщику пальцем.

Мы пошли дальше.

– Эй, эй! – в отчаянье крикнул нам вслед торговец. – Уступлю. За сто денариев отдам.

Портик закончился, а с тем и наши надежды посмотреть на хорошеньких рабынь.

– Слышь, Валера, – спросил приунывший Джон. – А где ж посмотреть можно… ну-у… не для работы?…

– На Священной улице можно, – стал рассказывать наш гид. – Там есть лавки, где имеется штучный товар. Рабы изысканные!… Мальчики прелестные, нежные… – Валерий зажмурился и аж причмокнул.

– Нам мальчиков не надо! – веско сказал Джон. – Мы люди простые, потому нам девочек подавай.

– Ну и рабыни есть, – продолжил Валерий. – Красавицы всевозможные из разных стран, обученные штучкам этаким… Дорого только. Говорят, Цезарь недавно купил там одну такую. Бешеные деньжищи отдал. Целых сто тысяч сестерциев! – в голосе римлянина перемешались и зависть, и негодование, и восхищение.

– Кругом дороговизна!… – сокрушённо посетовал Джон.

Валерий задумался, а потом хлопнул себя по лбу и оживлённо воскликнул:

– Ах, как я забыл-то! Сегодня же нундины!…

– Чего? – озадаченно справился Раис.

– Нундины. Это у нас так последний день недели называется, – разъяснил Валерий. – А каждые нундины у Торания аукцион проходит.

– Что проходит? – спросил Серёга.

– У кого проходит? – уточнил Лёлик.

– У Торания. Это работорговец крупный, – пояснил Валерий. – А проходит аукцион по продаже рабов. Он продаёт рабов хоть и не изысканных, но не всяких. Бывают у него и премиленькие…

– Ну так пойдём! – воскликнул нетерпеливо Джон и даже подтолкнул Валерия в спину.

Тот без промедления повёл нас очередными закоулками и задворками.

– Слышь… – тихонько спросил меня Серёга. – А почему у них последний день недели не "воскресенье" называется как у людей?

– Потому что Христос ещё не воскрес, – пояснил я.

– А почему? – искренне озадачился Серёга.

– Потому что ещё не родился, – ответил я.

Серёга недоумённо потряс головой, но далее в тему углубляться не стал.

Донёсся до нас приглушённый и равномерный стук барабана.

– Ага, слышите!… – радостно воскликнул Валерий. – Как раз начинается!…

Вскоре мы вышли на небольшую площадь перед двухэтажным домом крепкого вида. К дому примыкал обширный далеко выдававшийся вперёд портик с белёными колоннами. В тени портика имелось несколько рядов каменных скамеек, тесно заполненных публикой, отличавшейся богатыми одеждами. За скамьями толпился прочий народ, в одеждах попроще. В конце портика, у дома, находился то ли капитальный помост, то ли высокое крыльцо, куда выходило несколько дверей. На помосте лохматый подросток со всей дури лупил палкой в барабан.

Мы подошли поближе и ненавязчиво ввинтились в толпу, притормозив у самых скамеек.

Одна из дверей распахнулась. Вышел на помост раб, вынес стул с длинной далеко откинутой спинкой, поставил его в сторонке. Появился короткий даже по местным меркам тип, напоминавший сложением бочонок. Облачение типа состояло из голубой туники с золотым шитьём и белой тоги с пышными складками; на его жирных запястьях красовались массивные золотые браслеты.

– Это вот и есть Тораний, – вполголоса пояснил Валерий и добавил: – Наш человек!…

– Это в каком смысле? – спросил Джон.

– Мой патрон со своими друзьями ему покровительствует, – пояснил Валерий. – Ну а тот почтение своё выражает. Когда есть экземпляры особо интересные, сначала моему патрону предъявляет… – Валерий весело хохотнул, словно вспомнил что-то интересное, и продолжил: – В прошлом году у Торания появились два мальчика смазливеньких. Из разных мест. Один из Сирии, а другой из Испании. Но похожи друг на дружку как две песчинки. Мой патрон предложил кого-нибудь обдурить. Сказать, что близнецы. Тораний мальчишек Марку Антонию предложил. Надул его и содрал денег как за сто рабов! Антоний мальчишек в дом привёл, а они, бац, на разных языках разговаривают!… – Валерий мелко захихикал и даже от восторга зажмурился.

– Ну а дальше чего? – спросил с интересом Раис.

– Антоний к Торанию прибежал, скандалить начал. А Тораний кого хочешь уболтает, не то что этого солдафона тупого. Сказал, что такая игра природы ещё дороже стоит, и он даже продешевил. Антоний и поверил!… – Валерий вновь зашёлся смехом.

Тем временем Тораний сел на стул и махнул рукой барабанщику. Тот с довольным видом закончил своё громкое дело и убрался в дом.

Взамен вышел тщательно разжиревший негр в узкой куцей тунике, походивший на необъятную снежную бабу, облитую шоколадом. Он привалился к стенке и, показалось, тут же задремал. Следом появился какой-то вертлявый сутулый субъект с огромным орлиным носом и вороватым сорочьим взором. Он подошёл к краю помоста, осклабился и потёр ладошками с видом записного шута.

В толпе одобрительно зашумели.

– Итак, дорогие граждане Рима, – хорошо поставленным по громкости баритоном возвестил субъект. – Стараниями нашего достопочтенного господина Торания, да не минует его милость богов, мы начинаем аукцион. Сегодня будут греки для домашних дел, силач из Нумидии, каппадокийцы-носильщики, рабы и рабыни, конфискованные указом Цезаря у Помпея, а так же одна рабыня для деликатных упражнений, которую выставил на торги один гражданин, пожелавший хранить инкогнито!…

– Ух ты! – восторженно воскликнул Раис.

Джон же сладко прищурился.

Двое римлян, стоявших впереди нас, заговорили вполголоса про эту рабыню – один рассказал другому, что её у кого-то там забрали за долги, и что она рыжая, на что другой смачно заявил, что он страсть как любит рыжих.

Аукционист, закончив вводную, хлопнул в ладоши. Жирный негр встрепенулся, скрылся за дверью и вывел какого-то доходягу с грустными глазами.

– Учёный грек, – объявил аукционист. – Знает наизусть Гомера и Вергилия. Может быть домашним учителем. Дешевле чем за пять тысяч денариев отдать не можем.

Грека тут же вызвались купить. После небольшой торговли сошлись в цене, и покупатель протолкался к самому помосту. Я пригляделся и увидел там сидевшего за столом лысого старичка, который принял у покупателя деньги и стал их пересчитывать. Купленный грек сам по боковым ступенькам спустился к столу.

Жирный негр вывел следующего раба, также африканской национальности. Раб был коренастый, широкоплечий, в одной лишь набедренной повязке, кое-как прикрывавшей срам; чёрная кожа его имела какой-то нездоровый синеватый оттенок – как у священного жука скарабея, более известного нам под именем навозного. На вид раб был чуть-чуть добродушнее небезызвестного боксёра Тайсона.

– Перед вами житель знойной Нумидии! – торжественно запричитал аукционист. – Силён и, вынослив как бык, ест мало, работает больше всех, и цена смешная: всего восемьсот денариев!

После недолгих торгов на понижение нумидийца купил задёшево какой-то патриций, громогласно заявивший, что посадит раба на цепь при входе пугать посетителей.

Торг продолжался в неснижаемом темпе. На помост выводили всё новых рабов сильного пола; всячески упражнявшийся в красноречии аукционист после некоторых рекламных отступлений назначал цену, после чего шла торговля.

Стоявший подле меня Раис вёл себя совершенно нервозно и беспокойно: он то и дело нетерпеливо подпрыгивал и подозрительно переминался. Наконец терпение его лопнуло: он подпрыгнул особенно высоко и утробным басом рявкнул из-за всех сил:

– А ну, бабцов давай!… Рыжую!!…

Крик его души многократно перекрыл все звуки. Римляне с изумлением уставились на побагровевшего коллегу, отчего тот тут же решил при помощи втягивания головы в шею показаться совсем маленьким и незаметным. Аукционист поперхнулся на полуслове и замолчал. Сидевший доселе молча Тораний что-то ему сказал. Аукционист заагакал понятливо и, сбыв очередного раба, с плавной грацией махнул рукою своему шоколадному помощнику. Тот обернулся мигом, выведя из недр дома юную девицу с густой гривой роскошных каштановых с медным отливом волос, свободно прикрывавших хозяйке то место, откуда начинается талия. Девица была наряжена в длинную мешковатую тунику словно бы с чужого плеча, которая не позволяла оценить достоинства её фигуры.

– А вот всегда пожалуйста по заказу публики! – заорал ярмарочно аукционист, схватил девчонку за бока, начал вертеть лихо как куклу, отчего её шевелюра взвилась весьма живописным образом.

– Девица хоть куда, хоть сюда, а хоть туда! – начал рекламную акцию аукционист. – Покладиста, мила и аппетитна. Фигура как у Венеры. Сам Юпитер бы не устоял. Так что меньше трёх тысяч денариев просить будет неуважительно.

– Ну и цены! – недовольно процедил Джон.

– А что здесь так дорого? – спросил Лёлик у Валерия. – Там, где перед этим были, дешевле намного.

– Ну, так там для работы, а здесь для удовольствия, – философски пояснил Валерий.

Начался оживлённый торг на повышение, так как желающих приобщиться оказалось предостаточно. Раис, нервно дёргаясь и звеня в кармане монетами, всё порывался что-то выкрикнуть, но Джон вовремя выписывал ему укорот путём тычков по бокам, отчего вожделевший коллега захлёбывался на полуслове и лишь кряхтел страдальчески.

– Эй, раздень её! – крикнул кто-то из толпы начальственно.

Вертлявый аукционист захихикал, потёр ладошками и махнул негру. Тот, переваливаясь как утка, подошёл к рабыне и единым ловким хватом содрал с неё одежонку. Раис ахнул; путаясь лихорадочно в застёжках, освободил фотокамеру и принялся пулемётно изводить кадры. Находившиеся подле римляне, покосившись опасливо, на всякий случай отодвинулись подальше.

А девчонка и в самом деле была неплоха. Поначалу она пыталась прикрыть руками самые интересные места, но негр тут же пресёк эти целомудренные поползновения, схватив рабыню за локти и заломив руки за спину не хуже эсэсовца. От этого упражнения её круглые как мячики грудки с розовыми пупырышками сосков самым интересным образом выкатились вперёд; девушка низко склонила голову и задышала часто. Её шея и плечи были покрыты золотистым загаром; остальное же тело светилось млечной белизной, на фоне которой рыжий бархатистый островок внизу живота выглядел весьма пикантно и вызывал примерно те же эмоции, что и яблочко на мишени.

Наконец, какой-то сухопарый старик, напоминавший видом своим незабвенного Кису, девицу приобрёл, предложив самую высокую цену. Рабыне позволили одеться и свели вниз.

– Ну вот! – с обидою произнёс Раис, словно ещё немного, и барышню вручили бы нам в подарок.

– Ну ладно, посмотрели и хватит, а то смотрелки лопнут… – буркнул Джон. – Пошли отсюда…

Мы выбрались из толпы и остановились поодаль.

– Фу-у! Ну и жара! – произнёс Раис, отдуваясь. – Аж взмок весь.

Солнце хоть уж и давно миновало зенит, но палило нещадно; воздух был жарок и душен.

– Пора уж в баню, – сказал Валерий.

– Точно! – обрадовался Боба. – В баню в самый раз!

– Ага! – воскликнул Серёга, улыбаясь до ушей. – Это хорошо, что у вас сегодня банный день!

– Да мы каждый день в баню ходим, – с недоумением сказал Валерий.

Серёга мигом перестал улыбаться и отвернулся.

– Пошли что ли, а то от жары лопнем! – капризно поторопил Раис.

– Точно, – вполголоса заметил Лёлик. – Кто-то жирком-то истечет…

– Надо сначала решить: куда пойдём, – сказал Валерий. – Тут рядом есть термы городские, дёшево там, квадрант с человека…

– Это сколько? – уточнил Раис.

– Четверть асса, – пояснил Валерий и замолчал многозначительно.

– Ну так пойдём! – недоумённо сказал Раис.

– Да там всё по-простому, сквозняки кругом, воду плохо греют. Туда одна голытьба ходит, – сообщил Валерий.

– Ну и?… – настойчиво осведомился Джон.

– А недавно Деметрий, отпущенник Помпея, дом-то у которого рухнул, у Марсова поля термы выстроил, – затараторил Валерий. – Изрядно красивы и просторны, а вода там самая горячая во всём Риме.

– Так и пошли туда, – предложил Боба.

– А там дорого. Сестерций с каждого. А я чего-то деньги дома забыл… – скучно сказал Валерий.

– Не боись, угощаем! – задушевно сказал Боба.

Валерий тут же преисполнился энтузиазмом и гостеприимно пригласил нас следовать за ним. Он снова повёл нас кривыми переулками и неприглядными дворами.

Было жарко; усталость поборола новизну впечатлений, и постепенно начинало казаться, что в этом городе и в этой исторической эпохе мы находимся достаточно долго для того, чтобы всё это уже стало надоедать. Впрочем, местный колорит иногда давал о себе знать занятными сценками.

Между двумя домами обнаружился небольшой тупичок. В нём устроен был навес из досок, укреплённый на деревянных столбах. Под навесом на неуклюжих табуретках сидели дети с восковыми табличками в руках и старательно царапали по ним острыми палочками. Перед детьми на высоком стуле картинно восседал худой субъект с выкаченными глазами, похожий на истеричного интеллигента и бывший, по всему, учителем. Он заунывно повторял одну и ту же фразу:

– Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына… Грозный, который ахейцам тысячи бедствий соделал…

В руке педагог держал трость, которой постукивал по полу в такт своим словам. Другой рукой он опирался на стоявший подле трёхногий круглый столик, на котором беспорядочным образом лежали свитки.

– Никак диктант пишут, – уважительно сказал Боба.

Учитель повернул голову, увидел нас, сдавленно крякнул и замолчал на полуслове. Дети оторвались от своих записок, быстро обнаружили наше присутствие и оживлённо загалдели.

Серёга, не любивший учителей чуть больше стоматологов, но чуть меньше милиционеров, скорчил педагогу дикую и бессмысленную гримасу. Тот ещё больше выпучил глаза и ошалело замотал головой, словно норовил избавиться от столь мерзкого зрелища.

Сидевший впереди мальчишка заливисто засмеялся. Учитель резко вскочил и врезал ему по спине своей палкой. Паренёк жалобно завопил.

– Ты чего дитё тиранишь!? – гневно гаркнул Боба и стал энергично грозить садисту внушительным кулаком.

Тот мгновенно побледнел, отпрыгнул назад, повалив с грохотом свой столик. Дети затряслись от смеха, тщательно пытаясь его скрыть.

– Пошли, пошли отсюда!… – прошипел Лёлик.

Мы вышли на небольшую площадь с фонтаном, где утолили жажду и освежились.

– Фу-у! – проворчал Серёга. – Сейчас не в баню идти, а в холодную водицу окунуться…

– Так в бане есть отделение с бассейном, там вода холодная. Фригидарий называется, – обнадёжил Валерий.

– А парная есть? – заинтересованно спросил Боба.

– Это как? – спросил Валерий.

– Ну, попариться, кости погреть, – пояснил Боба.

– А-а! – понятливо протянул Валерий. – Есть и такое. Кальдарий называется. Там жарко. Потеем там. А потом моемся.

– Ну ладно… Посмотрим… – проворчал Серёга.

Пошли дальше. Встречавшиеся редкие прохожие при виде нашей компании изумлялись и обходили нас по стеночке, поскольку шли мы вольготно и привольно, уже подзабыв о разделении улицы на пешеходную и проезжую часть.

– Слушай, Валера! – спросил, тяжко отдуваясь, Раис. – А чего тут у вас никаких повозок не ездит?… А то раз, сел и поехал…

– Цезарь своим эдиктом запретил, – сказал Валерий. – От рассвета до заката никакому конному транспорту нельзя по городу ездить… Только тем повозкам можно, которые перевозят грузы для нужд общественных. Например, материалы для строительства храмов. Или кто мусор возит.

– А чего так? – спросил Лёлик.

– Да раньше все кому не лень ездили, – стал объяснять Валерий. – На улицах такое творилось!… Постоянно разъехаться не могли, на прохожих наезжали. А один раз на Гончарной улице две повозки столкнулись, на одной брёвна везли здоровенные, а на другой масло оливковое в амфорах. Ну и всё посыпалось. Брёвнами народу подавило с десяток, амфоры вдребезги, масло разлилось. Потом там месяц ходить невозможно было – скользко…

– Надо ГАИ придумать, – глубокомысленно изрёк Боба.

– Что?… – не понял Валерий.

– А вот мы видели: тут у вас на носилках носят, – сказал Раис.

– Да, – подтвердил Валерий. – Богатые себе носилки заводят. Залез туда и делай, что хочешь – рабы несут.

– Так я и говорю: надо общественный транспорт устроить, – с напором посоветовал Раис.

– Это как? – снова не понял Валерий.

– Короче, рабы с носилками носят всех, кто заплатит… – начал растолковывать Раис. – Сказал, куда надо, денежку дал и поехал себе.

– Или можно маршрутные носилки организовать! – поддержал идею Боба. – Скажем, с Форума на … этот самый…

– На Палатин, – подсказал Лёлик.

– Точно, на Палатин, – согласился Боба.

– Какая интересная идея!… – воскликнул Валерий и задумался.

Попалась нам навстречу семейная пара: плюгавый затюканный муж тащил корзину, сварливо понукаемый дородной женой, не лишённой приятности лица и некоторых выпуклостей. Увидев нас, они шустро отпрянули к стене. Жена стала властно шипеть что-то в ухо мужу.

Тот закряхтел и, вжав в голову в плечи, робко окликнул Валерия:

– Эй, друг… А что, Рим уже варвары захватили?

– Нет, – сказал наш гид. – Это союзники.

– Ишь ты! – успокоился тот и льстиво заметил: – Какие здоровенные!…

Джон по-гусарски посмотрел на матрону и залихватски произнёс:

– Здорово, милашка!…

Та ахнула, заалела и кокетливо захихикала.

Какая-то старуха вышла нам навстречу из дома, ворча под нос и глядя под ноги. Она чуть не наткнулась на впереди идущего Раиса.

– Куда прёшь, бабка! – гаркнул тот победительно.

Старуха, вскинула голову, на миг обомлела, потом завизжала и кинулась бежать обратно, потеряв сандалию.

Инсулы сменились какими-то мрачного вида кирпичными лабазами; открылся вид на Капитолий. Улица закончилась; осталась просто дорога, которая изогнулась резко и пошла вдоль скалистого бока Капитолийского холма. Слева раскинулась просторная зеленая долина, расположенная в излучине реки, широко изгибавшейся блестящей лентой. Голубое небо раскинулось привольно. Ослепительный солнечный диск щедро обрушивал потоки зноя. Но при том с реки дул свежий ветерок, давший возможность вздохнуть свободней.

– Это Марсово поле. Тут у нас смотр войск проводится, народ гуляет. А это Тибр, – объяснил Валерий.

Долину пересекало несколько дорог, упиравшихся в мосты, перекинутые через реку. На том берегу возвышались холмы, поросшие деревьями, между которыми виднелись крыши каких-то построек.

По левую сторону на Марсовом поле имелся комплекс нестандартных архитектурных форм. Ближе к нам стояло немалых габаритов строение, напоминавшее сильно вытянутый стадион. Дальше размещалось высокое красивое здание в виде полукруга. Его стены устроены были в виде аркад, в арках которых торчали скульптуры, напоминавшие самоубийц, медлящих с последним шагом.

К зданию примыкал длинный четырехугольный портик с крышей из красной черепицы, опиравшейся на стройные колонны, между которыми виднелись статуи. В обширном внутреннем дворике располагался сад с яркими пятнами фигурных цветников. В саду прогуливались люди.

– Это чего тут? – поинтересовался Джон.

Валерий важно откашлялся и, показав на вытянутый стадион, ответил:

– Это вот цирк. Консул Фламиний выстроил. Двести лет назад.

– Цирк? – заинтересованно спросил Серёга. – И клоуны есть?

– Сам ты клоун… – осадил его Джон.

– Гонки на колесницах у нас в Цирке Максимусе проводятся, – продолжал рассказывать Валерий. – А этот цирк поменьше. Здесь кулачные бойцы выступают, борцы, гладиаторы, травлю зверей показывают…