Ничья в крови

Я медленно поднял голову. Генри стоял, держа за волосы Лору. Она была вся в слезах, в грязи, ее лицо распухло от страха. Он с силой швырнул ее на землю, прямо перед нами, рядом с телом Эвэрли. Лора ударилась о траву, закашлялась, попыталась подняться, но он пнул ее сапогом в бок, заставляя снова рухнуть.

– Это ты убила ее! – Генри не кричал. Он изрыгал слова, и каждый из них был как плевок яда. Слюна вылетала из углов его рта, его лицо, обычно такое холодное и собранное, было багровым от прилива крови, жилы на шее надулись, как канаты. – А еще ты убила моего ангела....

Прозвище матери Эмили прозвучало в воздухе, как хлопок. Я замер. Лора в ужасе отпрянула, поползла назад, но Генри был неумолим. Он наклонился над ней, его тень накрыла ее.

– Ты думала, я не узнаю? – его голос снизился до опасного, змеиного шепота, но от этого он стал лишь страшнее. – Все эти годы… все эти годы я думал, что это Уильям… Я искал виноватых везде, а ты была так близко! Под самым моим носом!

Он схватил ее снова, встряхнул так, что у нее затрещала шея.

– Ты любила его? Любила ее мужа? – он фыркнул, и это звучало как предсмертный хрип. – Это не любовь! Это болезнь! Грязь! Ты убила ее из-за своей больной, убогой ревности! Самую красивую, самую яркую… Ты отняла ее… У меня!

Последние слова он выкрикнул, и в них прорвалось что-то настоящее, не наиграное. Не просто ярость тирана. Что-то сломленное, почти… человеческое. Оскорбленное, растоптанное чувство. Ненависть, выросшая из боли, которую он десятилетиями лелеял в себе, как драгоценность.

– Я любил ее! – проревел он, и его голос сорвался на самой высокой ноте. – Я был одержим ею! Каждый день без нее был пыткой! А ты… ты… насекомое… отняла ее у меня! И теперь… теперь ты прикончила и ее дочь! Закончила дело!

Он отпустил ее, и Лора рухнула в траву, рыдая беззвучно, ее тело билось в конвульсиях страха. Генри стоял над ней, тяжело дыша, его руки сжимались и разжимались. Он был похож на быка перед убийственным ударом. В его глазах бушевало безумие, настоящая, неприкрытая боль, смешанная с жаждой уничтожения.

И в этот момент я понял. Его одержимость Айрин, его ненависть к отцу Эмили, вся эта извращенная жестокость, которую он вымещал на нас… все это коренилось в этом. В невыносимой, съедающей его изнутри боли от потери. И Лора, своим признанием или каким-то найденным доказательством, сорвала с этой раны все струпья. Он не просто мстил. Он был раненым зверем, которого снова ткнули мордой в его самое большое горе.

Это не оправдывало его. Но это делало его… понятным. И от этого становилось еще страшнее. Потому что самая чудовищная жестокость всегда рождается из самой настоящей, непереносимой человеческой боли.

Он поднял пистолет. Выстрел оглушил тишину. Лора рухнула рядом с Эвэрли, ее рука беспомощно потянулась к сестре и замерла. Кайл лишь сильнее сжал Эвэрли, не глядя на нее.

Я поднялся. Медленно. Вся боль, вся ярость, все отчаяние сфокусировались в одной точке. В нем. В Генри.

– Это ты, – мой голос был тихим, но он резал воздух, как лезвие. – Все это. Ты.

Я швырнул ему под ноги голову Ллойда. Он даже не вздрогнул, лишь скривился в отвращении.

И тогда из тени вышел Дэмиен. Его лицо было мокрым от слез.

– Отец… – его голос срывался. – Что ты с нами сделал? Со моими сыновьями? Ты стравил их… ты сделал из них монстров… Лукас… он убил моего сына! Своего брата!

Воздух пах порохом, кровью и ледяной свежестью смерти. Мой взгляд был прикован к Генри. Он стоял, тяжело дыша, пистолет все еще в его руке. Но его ярость, казалось, испарилась, уступив место чему-то другому. Чему-то худшему.

Он медленно повернулся ко мне. Его глаза, всего секунду назад полные безумного гнева, теперь были пустыми и… удовлетворенными. Как у мастера, завершившего свою главную работу. Он сделал шаг ко мне, его сапог с хрустом наступил на заледеневшую травинку. Он остановился так близко, что я чувствовал его затхлое дыхание, смешанное с запахом дорогого виски и крови.

– Сынок… – его голос был не громким. Он был тихим, хриплым, проникающим под кожу, как лезвие холодного скальпеля. Он наклонился чуть ближе, и его слова прозвучали лишь для меня одного, ядовитым шепотом, предназначенным просочиться прямо в мозг. – Теперь ты станешь мной.

Я не пошевелился. Не отпрянул. Пустота внутри была слишком всепоглощающей.

Он видел это. Видел мое оцепенение, мою сломленность. И его губы растянулись в улыбке. Не торжествующей. А… гордой.

– Она была твоим проклятием, – прошипел он, кивая в сторону Эмили на моих руках. – Этим клочком света, что делал тебя слабым. Заставлял сомневаться. Чувствовать. Страдать по-настоящему. А не так, как я тебя учил.

Он сделал паузу, давая каждому слову вонзиться в меня, как игла.

– И это… это даже лучше, чем я планировал. Ллойд со своей игрой… это было мелко. Детские забавы. А это… это искусство. – Его взгляд скользнул по отрезанной голове его внука, валявшейся в траве, без тени сожаления. – Ты убил своего брата. Ты уничтожил все, что связывало тебя со старым миром. Ты остался один. Совершенно один. С этой дырой в груди, которую ничем не заполнить. Кроме меня.

Он выпрямился, смотря на меня свысока, как на свое величайшее творение.

– Ты думал, ты сражался со мной? Ты становился мной. С каждым ударом. С каждым выстрелом. С каждой каплей пролитой крови. Ты отрезал голову не только Ллойду. Ты отрезал ее тому мальчишке, которым когда-то был. Той тени, что цеплялась за эту девчонку.

Его рука с пистолетом повернулась, и ствол уперся мне в грудь, прямо над сердцем. Не чтобы выстрелить. А чтобы указать.

– Теперь здесь ничего нет. Только холод. Только ярость. Только сила. Добро пожаловать домой, Лукас. Ты наконец-то стал настоящим Грэнхолмом. Чистым. Идеальным. Безжалостным зверем. Таким, как я. Таким, каким я всегда хотел тебя видеть.

Он отнял ствол.

– Монстром.

И в тишине, последовавшей за его словами, я понял, что он прав. Боль сменила ледяная, абсолютная пустота. Та самая, что была в его глазах. Я смотрел на него, и видел не Генри. Видел свое отражение в черном, бездонном зеркале.

Эмили была мертва. И все, что она во мне построила, рухнуло, похоронив под обломками последние остатки того, кого она называла человеком.

Дэмиен смотрел на отрезанную голову Ллойда. На меня, своего старшего сына – окровавленного, обезумевшего монстра, которым я стал. В его глазах был ужас, отчаяние и… понимание. Я не сбежал, как он. Я остался. И я уничтожил всех. Ради нее.

Я поднял ее на руки. Ее тело было легким, как перо, и холодным, как смерть. Я понес ее прочь. Прочь от этого дома смерти. Прочь от трупов моей семьи. Прочь от самого себя. Я был всего лишь пустой оболочкой, наполненной кровью и невыносимой болью. И я нес на руках свое сердце. Холодное и разбитое.

Слова автора и благодарность

Когда я начала писать эту историю, мир вокруг был похож на выцвевший акварельный эскиз. Депрессия – жестокая художница: она рисует все в оттенках свинца. И тогда в тишине моего упадка родился Лукас. Он пришел не как персонаж, а как тень моей собственной тьмы – холодный, одержимый, опасный. Его пальцы сжимали не шею Эмили, а мое сердце, шепча: «Расскажи. Не бойся. Препарируй душу до последнего шрама»

Каждый персонаж здесь – кусочек моей боли, превращенный в искусство:

Эмили – та часть, бегущая сквозь кошмар с криком «Я еще жива!» в горле.

Лора – та часть , готовая сжечь себя ради мести прошлому.

Миссис Майлз – та часть, что верит: даже в аду можно найти огонек тепла.

Генри… о, он – эхо всех, кто когда-либо ломал нас во имя «любви».

Я не оправдываю их. Я понимаю. Потому что зло здесь не рождается из пустоты – оно вырастает из ран, которые никто не зашил. Из криков, которые никто не услышал. Из любви, которую превратили в оружие.

О стокгольмском синдроме, который стал ключом.

Когда я писала сцены между Эмили и Лукасом, мои пальцы иногда замирали над клавиатурой. «Неужели кто-то поймёт это? Не осудит?» – шептали сомнения. Но я шла дальше – потому что хотела показать не оправдание, а механизм выживания души, попавшей в клетку.

Стокгольмский синдром здесь – не диагноз. Это:

Язык боли, который учатся понимать оба:

Эмили – чтобы не сойти с ума,

Лукас – чтобы впервые почувствовать что-то кроме ярости.

Мост через пропасть: Их насилие – крик о помощи. Их страсть – молитва о спасении друг от друга.

Отражение самой страшной правды: Иногда цепляешься за палача, потому что он – единственное, что осталось реальным в рухнувшем мире.

Почему это стало центральной нитью? Потому что я верю:

«Самые тёмные лабиринты человеческой психики стоит исследовать без фонарей. Только так найдёшь выход»

В моей книге вы увидите:

Голую психологию – как травма ломает и пересобирает личность,

Жестокую поэзию – где зависимость становится оружием против системы,

Шанс – даже для монстров. Особенно для монстров.

Дорогой читатель, если ты:

Узнаёшь в Эмили свои попытки «договориться» с болью,

Чувствуешь парадокс Лукаса («ненавижу, что нуждаюсь»),

Задаёшься вопросом «А есть ли во мне это?»…

…значит, мы уже говорим на одном языке.

Я не дам ответов. Я дам зеркало. Посмотри в него без страха. Возможно, то, что ты увидишь… станет твоим первым шагом к свободе.

Моя просьба к вам, дорогие читатели:

Не ищите здесь классических «героев». Ищите отражения. Свои. Чужие. Узнаваемые до мурашек.

Эта книга – мой крик в бездну. Но также и письмо надежды :

Даже когда тьма кажется абсолютной, даже если вы задыхаетесь в петле собственных демонов – пишите. Рисуйте. Пойте. Творите из боли нечто прекрасное. Потому что именно так мы побеждаем.

Если эта история хоть одним абзацем заставит вас сказать: «Боже, это же про меня»– я выполнила свою миссию.

И теперь – моя благодарность. Не просто слова, а выдох облегчения из самой глубины души. Эта книга родилась не в вакууме; она выросла в тепле ваших сердец и в огне наших споров.

Я бесконечно благодарна каждому, кто шел со мной плечом к плечу по этому темному лабиринту. Всем, кто не испугался заглянуть в него еще на стадии черновика, чьи глаза видели сырые, незализанные шрамы текста и чьи честные отзывы стали компасом, ведущим к истине. Ваша смелость – мой топливо.

Моя Валерия. Ты – та самая волшебница, что зажгла первый факел в этой тьме. Благодарю тебя за то, что не просто поддержала мою идею, а увидела в ней искру. За наши бесконечные диалоги, из которых выкристаллизовались души этих персонажей. Ты не отвергла мою темную сторону, а приняла ее, обняла и помогла ей родить Лукаса – во всей его пугающей, первозданной силе. Это наше общее творение.

Моя Леся. Мой самый строгий и самый преданный критик. Ты – мое чистилище. Благодарю тебя за бесценный дар твоего времени, за то, что ты читала ВСЕ, что я скидывала с пометкой «посмотри, пожалуйста». Твои честные, порой безжалостные, но всегда конструктивные отзывы по каждой главе были тем алмазным резцом, который отсекал все лишнее, оставляя лишь суть. А наша совместная астрологическая алхимия? Ты наделила этих персонажей не просто знаками, а космической судьбой. Ты помогла мне понять, почему Лукас – это Овен, а не Скорпион, и почему Генри не мог быть никем иным, кроме Козерога. Это придало истории еще один, сокровенный, пласт глубины.

Моему ангелу. Тому, кто стал моими ушами в те самые бессонные ночи, когда слова на экране уплывали и теряли смысл. Ты не любишь читать, но ты подарила мне нечто большее – звук своей души. Спасибо за то, что ты слушала. Не просто молчала, а вслушивалась. С искренними эмоциями, с реакцией, которая была моим первым и самым честным барометром. Твой смех, твое затаенное дыхание в напряженных моментах, твои вопросы – все это было живой водой для этих сухих букв. Ты слышала ритм моего сердца в каждом прочитанном мною вслух отрывке, и в этом ритме история оживала.

Моя соседка из маленького города, моя Софья. Твой восторг был тем самым глотком свежего воздуха, когда я задыхалась в дымке собственных сомнений. Твои теплые, искренние слова поддержки приходили именно в те моменты, когда вера в себя была на исходе. Спасибо за твою веру. Она согревала.

Мой Н. Ты дал мне тот самый мощный толчок, ту самую встряску, что выбивает почву из-под ног, чтобы заставить падать – и лететь. Спасибо за то, что считал мои идеи безумными. Ибо только безумцы способны изменить мир. Твое непонимание стало для меня вызовом, тем самым криком: «А смогу ли я? Докажу?». И я смогла. И я доказала. Себе.

Пролог: Небесная карта судеб

Прежде чем погрузиться в пучину, взгляните на небо. На ту карту, что была начертана звездами в час рождения этих душ. Их знак Зодиака – не просто черта характера. Это кодовый замок на двери их подсознания, ключ к их демонам и ангелам, к их способу любить и разрушать.

Лукас – Овен. Огненный баран, бросающийся на врага с рогами наперевес. Его жестокость – прямолинейна, его ярость – мгновенна и всепоглощающа. Он не злопамятен, он – взрывчатка. Он не строит козни, он рубит с плеча. Он первопроходец в аду, который он сам и создал. Его стихия – действие, а не размышление. Он завоеватель, и Эмили – его территория.

Генри – Козерог. Холодная, непоколебимая гора. Его жестокость – не огонь, а лед. Он не ломает, он давит тяжестью своего авторитета, ожиданий, традиций. Он строит тюрьму из долга и называет ее любовью. Его знак – знак управителя, и он уверен, что имеет право диктовать правила чужой жизни.

Ллойд – Рак. Его панцирь – его защита от мира, который его ранил. Он чувствителен, интуитивен и до болезненности предан тому, кого считает «семьей». Но клешни Рака могут не только защищать, но и безжалостно сжимать, удерживая любимых в душной, но безопасной близости. Его мотивы всегда запутаны в паутине эмоций.

Миссис Майлз – Рыбы. Она живет в океане чужих чувств, как губка впитывая боль и радость окружающих. Ее доброта – безгранична, потому что она видит божественную искру даже в самом падшем. Она – жертва и спасительница одновременно, готовая раствориться в другом, лишь бы принести ему утешение. Ее реальность зыбка, как сон.

Эмили – Стрелец. Ее душа – это птица, созданная для полета. Даже в самой тесной клетке она будет искать щель, через которую виден клочок неба. Ее оптимизм – не глупость, а форма сопротивления. Она ищет смысл, истину, высшую справедливость даже в аду. Ее вера в лучшее – то, что сводит с ума Лукаса и в то же время манит его, как недостижимый идеал.

Уильям – Дева. Аналитик. Критик. Перфекционист. Он верит, что мир можно исправить, если разложить его по полочкам, проанализировать и очистить от недочетов. Его холодность – это маска, под которой скрывается болезненное желание порядка в хаосе. Он видит все трещины, все изъяны системы и каждой души.

Эвэрли – Близнецы. Двуликая, изменчивая, непредсказуемая. Она говорит на всех языках, легко адаптируется к любой ситуации, но ее истинное «я» ускользает, как ртуть. Она – мастер информации, игры и иллюзий. Ее опасность в том, что никогда не знаешь, какая из ее масок настоящая.

Кайл и Шидзука – Львы. Король и Королева. Им нужна сцена, поклонение, внимание. Их сила – в харизме, в умении вести за собой. Их трагедия – в гордыне. Они сгорят ярко, ослепительно, но пламя может поглотить и их самих, если они забудут, что истинная сила – в милосердии.

Юри – Скорпион. Глубина. Страсть. Тотемная смерть и перерождение. Он не признает полутонов – только черное или белое, жизнь или смерть, любовь или ненависть. Его пронзительный взгляд видит насквозь, обнажая самые потайные страхи и желания. Она – разрушитель, который приходит, чтобы очистить место для нового.

Мейсон – Весы. Постоянный поиск баланса в мире, где его нет. Дипломат, судья, эстет. Он ненавидит грубость и хаос, пытаясь все изящно взвесить и примирить. Но весы могут качнуться в любую сторону, а за маской спокойствия может скрываться яд беспристрастного решения.

Джейсон – Телец. Не торопи его. Не пытайся сдвинуть с места, когда он упрется. Его сила – не в порыве, а в несокрушимой, фундаментальной устойчивости. Он – скала, о которую разбиваются чужие бури. Его желания просты и конкретны: вкус, прикосновения, запах, надежность. Он не будет захватывать мир – он будет терпеливо строить свой, камень за камнем, и защищать его с яростью раненого быка. Его месть не будет стремительной – она будет медленной, неотвратимой и тотальной, как оползень.

Айрин – Стрелец. Она – сестра Эмили по огню, но их пламя горит по-разному. Если Эмили ищет небо, чтобы спастись, то Айрин ищет его, потому что не может иначе. Ее свобода – не необходимость, а воздух, которым она дышит. Авантюристка, философ, дикарка с горящим взглядом, устремленным за горизонт. Она говорит прямо, ранит честно и так же искренне заживляет раны. Она не признает клеток, цепей и правил. Она – живое воплощение стрелы, летящей к цели, которой может и не быть.

Демиен – Водолей. Самый непредсказуемый и отстраненный ум в этой истории. Он наблюдает за человеческой драмой как за увлекательным экспериментом, потому что живет не в сердце, а в разуме. Его логика – ледяная, его решения – парадоксальны, его мораль – собственная. Он не злой и не добрый. Он – гений, безумец, революционер. Он может разобрать мир на винтики, чтобы собрать его заново – в более «совершенной» конфигурации, не спросив, хотим ли мы этого. Он придет не с ножом, а с идеей. И это куда опаснее.

Они сошлись – вода, камень, огонь и лед. Их небесная механика была обречена на столкновение. Астрология – не оправдание. Это – судьба.