Ничья в крови

– Иди, – сказала она просто. Твердо. – Спаси ее.

В ее глазах не было сомнений. Только поддержка. И что-то еще… Понимание? Она знала цену спасению.

– Спасибо, – прошептал я, разжимая кулак, переплетая пальцы с ее.

– А пока… – Эвэрли поставила перед Эмили тарелку с яичницей, пытаясь вернуть легкий тон, – …нам явно нужна одежда. Ты, Эмили, ходишь в кофте Лукаса, как в платье для выпускного. А я… – она покраснела, теребя подол огромной футболки Кайла.

– Мы можем поехать на машине – кивнул Кайл, накладывая еду себе. – Ближайший ТЦ недалеко.

– Согласны? – я спросил, глядя на Эмили и Эвэрли. – Примете душ у Эми, соберете что нужно? А мы с Кайлом покатаем вас, купим что нужно.

Эмили улыбнулась, откусывая хрустящий бекон.

– Согласна. Но только если ты поможешь мне выбрать платье, – ее взгляд сверкнул игриво.

Я фыркнул, но уголок губ дрогнул. Эвэрли рассмеялась, и даже Кайл выдавил что-то похожее на улыбку. Завтрак продолжился под тихий звон ложек и шелест утренних газет, которые Кайл разложил, но никто не читал. Было странно. Мирно. Почти… по-семейному. Но под этой оболочкой зрела готовность к бою. Кайл ловил мой взгляд, и в его глазах читалось: Готов. Когда скажешь. Эмили прижималась ногой к моей под столом – ее молчаливая поддержка.

Я допивал кофе, солнце светило ярко. Но тени от вековых деревьев были длинными и густыми. Как предчувствие. Скоро мы погрузимся в одну из них. За Мишель . За искуплением отца. За еще одним обломком прошлого. Зверь внутри поскребся, почуяв охоту. Но теперь рядом была она. Мой якорь. Мой свет. Моя Эмили.

Глава 14 Эмили

Мысль о том, что Лукас собирается купить мне платье в качестве извинений, вызывала странную смесь удивления и горькой иронии. Кроме отца, мне никто и никогда не покупал платьев. Отец… его «подарки» всегда были с оттенком сделки, инвестицией в мой образ, который должен был приносить ему выгоду. А тут – Лукас. Монстр с руками, привыкшими к крови, а не к выбору платья. Утром, собирая остатки своей одежды, я с содроганием рассматривала последствия его страсти. Одежда в которой я приехала, была безнадежно испорчена – тонкая ткань разорвана в нескольких местах, будто ее атаковал дикий зверь. Даже мои стринги пали жертвой этой бурной ночи. Я смотрела на новые синяки на запястьях, поверх старых следов от веревок, на свежие отпечатки его пальцев на бедрах. Он не хотел причинить боль, это было ясно. Это было… неконтролируемо. Дико. И жаловаться на следы обладания было бы лицемерием, ведь я добровольно полюбила это чудовище. Свое чудовище.

Эвэрли, обычно такая ершистая и независимая, прошлой ночью была удивительно покладистой. Кайл, со своим мрачным мастерством, вил из нее веревки, а она не просто позволяла, а, казалось, жаждала этого подчинения. В этом была какая-то темная, тревожная магия.

Вернувшись в мой дом, я первым делом бросилась в душ, смывая с себя остатки ночи и нервное напряжение. Вода была почти обжигающе горячей, но она не могла смыть ощущение рук на коже – даже если это были руки Лукаса. Я быстро собрала сумку на три дня, с запасом, по привычке, выработанной за месяцы бегства. Эвэрли уже стояла у двери с чемоданом, ее лицо было бледным и замкнутым.

Пока я наносила легкий макияж перед зеркалом в спальне, пытаясь вернуть себе хоть каплю уверенности, дверь тихо приоткрылась. Эвэрли вошла и без лишних слов плюхнулась на кровать рядом со мной. Пудра и тени подпрыгнули от толчка.

– Прости, – пробормотала она, автоматически поправляя разбросанные баночки. Она выглядела потерянной, совсем ребенком.

– Эмили… – голос ее дрогнул, и она опустила голову, пряча лицо в ладонях. – Кайл… он не отпустит меня? – слова вырвались шепотом, полным слез.

Я отложила кисть и повернулась к ней, положив руку на ее вздрагивающее плечо.

– Ты хочешь, чтобы он отпустил? – спросила я мягко.

– Я… я не знаю, – из-под ее пальцев потекли крупные, тяжелые слезы, оставляя мокрые следы на веснушчатых щеках. – Эмили, я боюсь его. Так же, как боюсь всю эту семейку Грэнхолмов. Они же убили твоего отца!

Ее слова вонзились в грудь острой, знакомой болью. Да, они убили его. Но отец сам полез в пасть к волку, ослепленный азартом и глупостью. Я смахнула ее слезы большим пальцем.

– Эвэрли, я могу погововаривать с Лукасом. И тогда Кайл больше никогда даже не посмотрит в твою сторону. Ты хочешь этого?

– Нет! – она выдохнула резко, испуганно. – Я не знаю. Эмили… – она понизила голос до едва слышного шепота, втягивая меня в свой страх, – я думаю, что влюблена в него.

Ее голос сорвался, будто слезы снова готовы были хлынуть потоком. Я не стала ничего говорить, просто молча обняла ее, чувствуя, как ее тело сотрясается от подавленных рыданий. Это была влюбленность, замешанная на страхе, боли и какой-то токсичной зависимости. Я понимала это слишком хорошо.

Торговый центр оглушил нас ярким светом, изобилием голосов и навязчивой музыкой. Лукас вел себя как телохранитель на задании – его взгляд сканировал толпу, плечи были напряжены, он держал меня за локоть, будто боялся, что меня унесет поток людей. Кайл и Эвэрли шли чуть позади, в странном, натянутом молчании.

Лукас без лишних слов направил меня в самый дорогой бутик, мимо рядов с масс-маркетом.

– На тебе должно сидеть только лучшее, – бросил он, его голос не допускал возражений. Консультанты, завидя его, засуетились, почуяв деньги.

Примерочная была огромной, с мягким ковром и приглушенным светом. Лукас вошел вслед за мной, закрыл за собой дверь и прислонился к ней, скрестив руки на груди. Его присутствие заполнило все пространство.

– Примеряй, – приказал он, но в его глазах горел не потребительский интерес, а что-то более темное, хищное.

Я примеряла платье за платьем под его пристальным, тяжелым взглядом. Шелк, атлас, кружево – все скользило по коже, а его глаза следили за каждым движением ткани, за каждым изгибом моего тела. Когда я надела облегающее черное платье с глубоким вырезом на спине, я увидела, как его зрачки расширились. Он не шевелился, но напряжение в нем росло, становилось почти осязаемым. Я повернулась к зеркалу, делая вид, что проверяю, как сидит платье на спине, и краем глаза увидела, как он слегка изменил позу, пытаясь скрыть очевидную реакцию своего тела. Жар пробежал по моей коже.

Он подошел сзади так близко, что я почувствовала тепло его груди через тонкую ткань. Его губы почти коснулись моего уха, голос низкий, вибрирующий от сдерживаемого желания:

– Знаешь, Эмили как я хочу тебя? Прямо здесь, в этой кабинке. Прижать к этой стене, задрать это чертово платье и заставить кричать так, чтобы услышали все в этом проклятом магазине.

Его слова были обжигающими. Мое дыхание перехватило, колени ослабели.

– Но, – он откусил слово, будто пересиливая себя, и его пальцы впились мне в бедра, – у нас нет времени. Но я запомнил. И я обязательно отыграюсь на тебе позже. Каждую секунду этого ожидания.

Он отступил, оставив меня дрожать перед зеркалом, с пылающими щеками и бешено колотящимся сердцем. Мы купили то самое черное платье. И еще теплую пижаму для холодных вечеров в его доме. Кайл, тем временем, молча купил Эвэрли просторный, уютный свитер и мягкие спортивные штаны – жест заботы, странно контрастирующий с его суровым видом.

Потом была еда – мы набрали целую гору продуктов, и фаст-фуда, я упросила Лукаса заехать ко мне за бутылкой хорошего красного вина – для глинтвейна. Он выполнил просьбу без вопросов, его мысли уже были явно там, где им предстояло быть.

Дом Кайла и Лукаса поразил своей… пустотой. Он был большим, но бездушным. Холодный воздух витал даже несмотря на работающее отопление. Пока мужчины собирались, перешептываясь о маршруте и оружии, я принялась накрывать на стол, пытаясь внести хоть каплю уюта в это стерильное пространство. Эвэрли молча помогала, ее глаза постоянно возвращались к Кайлу, который проверял обоймы с сосредоточенным видом убийцы.

Я подошла к Лукасу, пока он осматривал внушительный арсенал, разложенный на большом дубовом столе.

– Научи меня стрелять, – попросила я тихо. – Для моей же безопасности.

Он обернулся, его взгляд был тяжелым, оценивающим.

– Научу. Обязательно. Но не сейчас. Сейчас тебе нужно быть здесь. В безопасности. – Он положил руку мне на затылок, на мгновение притянул к себе, и его лоб коснулся моего. Это был жест, полный невысказанной тревоги. – Звони каждый день в четыре. По этому телефону, – он кивнул на стационарный аппарат на тумбе. – Если ты не позвонишь … я вернусь. Обещаю..

Я кивнула, глотая комок в горле.

Обед прошел в напряженном молчании. Мы ели купленную в ресторанах быстрого питания еду, и тишину нарушал только стук бокалов. И тут дверь открылась.

Вошел он. Дэмиен.

Все замерли. Я никогда его не видела, только слышала истории – сначала как о призраке, потом как о предателе, а теперь… Эвэрли застыла на полпути ко рту. Кайл медленно встал, его рука непроизвольно потянулась к кобуре у пояса. Лукас отложил вилку и поднялся. Его лицо было каменным, но в глазах бушевала буря.

Они смотрели друг на друга секунду, показавшуюся вечностью. Потом Лукас сделал шаг вперед. И еще один. И… обнял его. Обнял своего отца. Не как незнакомца, а как родного человека, в объятиях которого – годы боли, гнева и недосказанности. Дэмиен ответил тем же, его руки сжали плечи сына с такой силой, что кости Лукаса хрустнули.

Потом Дэмиен отстранился, его взгляд упал на меня. Он был уставшим, иссеченным морщинами, но в его глазах, таких же, как у Лукаса, светился живой ум и какая-то бесконечная печаль.

– Лукас, – его голос был низким и немного хриплым, – она у тебя красавица. – Он подошел ко мне, и я невольно выпрямилась под его изучающим взглядом. – Твоя мать… – он замолчал, глотнув воздух, и боль мелькнула в его взгляде, – …она была бы счастлива, увидев вас вместе. Вы… подходите друг другу.

Лукас стоял рядом, его лицо было напряженным маской. Он выдавил что-то похожее на улыбку, но она была скорее гримасой боли. Говорить о матери для него всегда было пыткой.

Потом они уселись за стол, и Дэмиен заговорил о Мишель. Его голос срывался, когда он рассказывал, как ее продали, как издевались над ней. Слова падали, как камни: «дважды беременна», «дети умирали внутри нее». Воздух в комнате стал густым от ярости и бессилия. Дэмиен беспокоился о Генри и Ллойде, но Лукас твердо сказал: «Среди нас нет предателей. Никто ничего не узнает».

Выходя из дома Лукас обхватил меня своими большими руками и утопил в объятьях , Кайл же аккуратно гладил Эвэрли пока та не переставая рыдала. Лукас опускал голову вдыхал аромат моих волос, я слышала как его сердце нервно прыгало в груди. Когда они уезжали, вооруженные до зубов, я стояла на пороге и смотрела им вслед, пока черный внедорожник не исчез в ночи. Сердце сжалось от предчувствия.

Вечер мы с Эвэрли пытались скрасить глинтвейном. Я нагревала вино с апельсинами, корицей и гвоздикой на просторной, стерильно-чистой кухне. Аромат специй и вина медленно наполнял холодный дом, пытаясь прогнать тревогу. Мы болтали о пустяках, сидя на огромном кожаном диване в гостиной перед камином, в который Кайл, уезжая, все-таки затопил.

– Он купил мне пижаму, – сказала Эвэрли, закутавшись в свой новый свитер. – Думал, я замерзну тут без него.

– Лукас тоже, – улыбнулась я. – Хотя, кажется, он просто хотел, чтобы мне было в чем бегать по его холодным коридорам.

Мы пили горячий, согревающий глинтвейн, и разговор невольно вернулся к мужчинам.

– Он жестокий, Эмили, – прошептала Эвэрли, глядя в огонь. – Когда он бил меня у Грэнхолмов… мне казалось, я умру. Но сейчас… сейчас, когда он смотрит на меня, в его глазах… я не знаю. Раскаяние? Страх, что я уйду?

– Он дал слово Лукасу, – сказала я увереннее, чем чувствовала сама. – И Кайл… он не из тех, кто бросает слова на ветер. Особенно при Лукасе. Он не тронет тебя.

В этот момент зазвонил мой телефон. Джейсон. Его голос, такой обычный и солнечный, резанул по контрасту с нашей мрачной реальностью.

– Эми, привет! Где ты? С Эвэрли все окей? Вы в городе?

Я сделала глубокий вдох, заставляя голос звучать непринужденно:

– Да, все хорошо, Джей! Просто… свалили на несколько дней, спонтанно. Отдохнуть. Все отлично!

Он что-то пробормотал про то, чтобы мы были осторожны, и мы закончили разговор. Ложь оставила горький привкус во рту. Потом зазвонил телефон Эвэрли. Лора. Они говорили минут десять, Эвэрли смеялась, рассказывая что-то забавное про ТЦ, и я расслабилась. Пока она не положила трубку.

– Лора спрашивала, где мы, – сказала Эвэрли, улыбаясь. – Говорит, соскучилась.

Ледяная рука сжала мое сердце.

– Ты… ты сказала ей? – спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Ну… она же моя сестра, Эмили! Конечно, сказала. Она волновалась.

– Ты не должна была! – мой голос сорвался на крик. Я вскочила с дивана. – Эвэрли, об этом месте никто не должен был знать! Никто! Ты же понимаешь.

Эвэрли смотрела на меня с испугом и обидой.

– Но это Лора… Она не…

– Нет! – я почти кричала, охваченная внезапной паникой.

Мы просидели еще несколько минут, утонув в густом, колючем молчании, которое давило на виски. Тревога, словно едкий дым, уже успела отравить собой каждый уголок вечера, превратив его в хрупкую, ядовитую скорлупу. Эвэрли сорвалась первой, ее уход был не просто уходом – это был акт немого обвинения, подчеркнутый оглушительным, раскатистым хлопком двери, от которого содрогнулись стены.

Я добралась до спальни, до этого убежища, где всего лишь утром тепло наших спящих тел отгоняло утренний холод простыней. Теперь же комната казалась огромной и пустынной. Я рухнула на постель и натянула одеяло на голову, пытаясь построить кокон, укрыться от мира. Глубокий вдох принес лишь запах от новой пижамы – стерильный, чужой, бесполезный. Он не мог согреть. Дрожь шла изнутри, отчаянная, леденящая тревога за Лукаса сжимала сердце стальными тисками, и каждый его удар был криком о помощи в тишине.

Тогда я потянулась к стулу, где висела его кофта – серая, мягкая, простая. Натянула ее на себя, и ткань, слишком большая для меня, поглотила мое тело целиком. И тогда это случилось. Неслышный щелчок. Его запах – не призрак, а реальный, осязаемый – обволок меня: терпковатый шлейф дорогого парфюма, едва уловимая нота кожи, теплый отголосок его табака, что он курил. Это был не просто аромат, это был портал. Мое тело, еще секунду назад сжавшееся в ледяной комок, растворилось в этой ткани и в этом запахе. Я утонула в нем, как в объятиях, позволяя знакомой ауре смыть остроту страха и хоть на миг вернуть ощущение, что он здесь, что я в безопасности. Это был единственный якорь в бушующем море ночи. Позже, уже ночью, лежа в постели, я долго ворочалась, прислушиваясь к каждому шороху в огромном, пустом доме. Предчувствие беды сжимало горло.

Оно сбылось утром, ближе к обеду.

Я проснулась от странного звука – скрежета ключа в замке? Шага? Сердце ушло в пятки. Я метнулась к двери, приоткрыла ее. В темноте коридора мелькнули тени. И тихий, знакомый, сладковатый голос Лоры:

– Они здесь. В той комнате.

Потом – низкий смех Ллойда.

У меня перехватило дыхание. Предательство ударило, как нож в спину. Я попыталась захлопнуть дверь, но она с грохотом распахнулась, и могучая рука охранника втянула меня в коридор. Эвэрли вытащили из соседней комнаты с криком. Лора стояла чуть поодаль, ее лицо было бледным, но на нем читалось какое-то странное, самодовольное удовлетворение.

– Сестра! – закричала Эвэрли, пытаясь вырваться. – Что ты наделала?!

Лора отвела взгляд.

Нас затолкали в черный джип. Дорога до поместья Грэнхолмов промелькнула, как кошмарный сон. И вот мы снова здесь. В этом проклятом месте, от которого бежали.

Генри встретил нас в большом зале. Он сидел в своем кресле, как паук, и его лицо расплылось в улыбке, полной злорадного торжества.

– Какая неожиданная радость, – прошипел он, и его голос, масляный и скользкий, словно обволакивал комнату ядовитой пленкой. Он не встал с кресла, лишь откинулся на спинку, сцепив пальцы на животе. В его глазах – холодное, хищное удовольствие кошки, которая не просто поймала мышь, а та забежала к ней в лапы сама. – Добыча сама плывет в руки. Мои охранники, признаться, соскучались по… работе. – Он сделал театральную паузу, наслаждаясь бледностью наших лиц, тем, как Эвэрли бессознательно прижалась ко мне, а я выпрямила спину, пытаясь найти хоть каплю стойкости в этом море ужаса. – Думаю, они будут вне себя от счастья. Пустят вас по кругу. Обеих.

От этих слов, произнесенных с леденящей душу небрежностью, воздух словно вышибло из легких. По телу пробежала волна тошноты, горло сжал спазм. «Пустят по кругу». Каждое слово – как плевок в душу, как удар по лицу. Это не просто угроза. Это приговор. Это подробное, унизительное описание того ада, что нас ждет.

Охранники, грубые руки которых впились в наши плечи, оживились. Я почувствовала, как пальцы одного из них сжали меня чуть сильнее, услышала его сдавленное, похотливое сопение где-то у себя над ухом. Другой уже тянул Эвэрли к выходу из зала. Она плакала беззвучно, крупные слезы катились по щекам и падали на дорогой паркет.

И тут, когда нас уже почти выволокли в коридор, Генри подал голос, бросив нам вдогонку удар по больному, точно рассчитанный укол:

– О, и я обязательно передам привет моему милому внуку! – его голос прозвучал слащаво-ядовито. – Как там поживает наш Лукас? Я вижу, вы теперь делите на двоих не только секреты, но и гардероб. Очень… экономно.

Его взгляд, тяжелый и насмешливый, скользнул по моей фигуре, по просторной кофте Лукаса в которой я была похожа на потерявшегося ребенка. Он знал. Знал, что это задевает. Знал, что это унижает. Его смех, фальшивый и резкий, гулко прокатился по залу и преследовал нас, даже когда массивная дверь захлопнулась, отсекая этот сияющий, пропитанный злом мир от мрака коридоров, ведущих вниз, в подвал.

Нас бросили в ту самую комнату где были Эвэрли и Лора. Холодную, сырую, с голыми каменными стенами. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела на сером бетонном полу темные, ржавые пятна. Кровь. Эвэрли, увидев их, издала сдавленный стон и рухнула на колени.

– Это… это моя кровь, – прошептала она, тыча пальцем в одно пятно. – И… и Лоры. – Она подняла на меня заплаканное лицо, искаженное болью и предательством. – Она предала нас, Эмили! Родную сестру!

Я стояла, прислонившись к холодной стене, охваченная леденящим ужасом. Лукас вернется слишком поздно. Он даже не поймет, где мы. Нас убьют. Или того хуже…

Дверь со скрипом открылась. Вошел Ллойд. Его глаза блестели в полумраке, как у хищника.

– Ну что, куколки, – его голос был сладким, как яд. – Скучали?

Он медленно подошел ко мне. Я попыталась отступить, но за спиной была стена.

– Ну как тебе, жилось без меня ? – он ударил меня по лицу. Голова с треском ударилась о стену, в глазах потемнело. Потом последовали удары. В живот, в грудь, по ребрам. Я пыталась закрыться, но он был сильнее. Где-то рядом кричала Эвэрли – с ней «работал» один из охранников Ллойда, грубый, молчаливый детина. Ее крики сливались с моими хрипами.

Лора… Лоры нигде не было. Она ушла. Не смогла смотреть на последствия своего предательства.

В какой-то момент боль стала расплывчатой, далекой. Я скользила вниз по стене, оставляя кровавый след на шероховатом камне. Последнее, что я увидела перед тем, как сознание уплыло в черноту, – это сапоги Ллойда перед моим лицом и его довольную ухмылку.

Сознание возвращалось ко мне медленно, пробиваясь сквозь густой туман боли. Первым ощущением стало тяжелое, прерывистое дыхание прямо у моего лица. Что-то теплое и липкое капало на мою щеку. Я застонала, пытаясь отдернуться, но тело не слушалось, словно его налили свинцом.

– Эмили… просыпайся… пожалуйста…

Голос Эвэрли был хриплым, полным слез и паники. Я ощутила легкие, но настойчивые шлепки по моим щекам. С каждым прикосновением боль в висках взрывалась новыми звездочками. Я с трудом разлепила веки. Ее лицо, расплывчатое и залитое кровью из носа, склонилось надо мной. Ее глаза, огромные от животного страха и боли, смотрели на меня, не моргая.

– Ты… жива? – ее пальцы впились в мои плечи.

Я попыталась кивнуть, но вместо этого закашлялась, и по телу пронзила острая боль в ребрах. Я отползла от нее, опираясь на локоть, и мир поплыл перед глазами. Комната, холодная и серая, с каменными стенами и запахом плесени и старой крови, медленно вставала на свое место.

– Твоя бровь… – прошептала Эвэрли, ее взгляд был прикован к моему лицу с жуткой концентрацией. – Это… это надо зашивать.

Дрожащими, почти нечувствительными пальцами я дотронулась до правой брови. Кожа подушечек скользнула по чему-то влажному и липкому. А потом я нащупала его – глубокое, зияющее углубление, рассекавшее дугу брови пополам. Боль, до этого тупая и разлитая, вдруг сфокусировалась в одной точке, стала яркой и невыносимой. Все мое лицо горело, будто его долго держали над огнем. Я не могла понять масштабов повреждений – все тело ныло, гудело, каждое движение отзывалось новой волной тошноты.

Четыре часа. Мысль пронеслась, как спасительная соломинка. Позвонить Лукасу. Но взгляд, брошенный на решетку на двери, на толстые стены, вернул в реальность.

Рыдания Эвэрли, тихие и безутешные, стали фоном для моего отчаяния. И вдруг они сменились странным, прерывистым бормотанием. Ее психика, сломленная травмой, дала сбой.

– Он… он ведь теперь не захочет меня, правда? – она смотрела в пустоту, ее глаза были стеклянными. – Кайл… когда узнает, что меня… что меня тут вся охрана… отымеет…

Она произнесла это вслух. Тихо, бесстрастно, словно констатируя факт. И от этих слов, таких откровенных и ужасных, по моей спине пробежала ледяная дрожь. Это не была просто угроза. Это было предзнаменование. Генри никогда не бросал слов на ветер. В моей голове вспыхнул образ Лукаса. Что он сделает? Что будет с ним, когда он узнает? Я только-только научилась хоть как-то сдерживать того зверя, что жил в нем, находить к нему подход. А это… это сорвет все предохранители. Выпустит монстра на волю, и на этот раз его уже ничто не остановит. Мысль была одновременно пугающей и… дающей какую-то искорку надежды. Может, он успеет? Может, этот монстр сметет всех на своем пути?

Внезапно у двери послышался шорох. Мы обе вздрогнули, инстинктивно прижавшись друг к другу. За решеткой мелькнуло знакомое лицо, изможденное и бледное от горя. Миссис Майлз. Ее добрые глаза, обычно такие теплые, были полны ужаса.

– Детки… мои девочки… – ее голос дрожал, пробиваясь сквозь прутья.

– Убирайся! – прорычал кто-то из охраны из-за угла коридора.

Но она не ушла. Ее тонкие, старческие пальцы с проступающими синими венами просунулись сквозь решетку, беспомощно цепляясь за холодный металл. Тот самый жест, который когда-то сделала Эвэрли, пытаясь дотянуться до свободы.

Боль отступила на второй план, уступив место жгучему стыду. Стыду, что она видит нас такими – избитыми, униженными, затравленными. Я с нечеловеческим усилием поднялась на ноги, шатаясь, подошла к двери. Каждый шаг отдавался огнем в боку. Я обхватила ее холодные, дрожащие пальцы своими окровавленными руками.

– Все… все будет хорошо, миссис Майлз, – прошептала я, стараясь, чтобы голос не сорвался.– … мы справимся.

Ее взгляд упал на мою рассеченную бровь, на кровь, запекшуюся на щеке. Ужас в ее глазах сменился немой тоской. Она ахнула, беззвучно шевеля губами, и слезы покатились по ее морщинистым щекам.

– Простите… я так бессильна… – ее пальцы слабо сжали мои.

– Убрать ее! – раздался новый окрик, и послышались тяжелые шаги.

Она выдернула руку, бросив на нас последний полный отчаяния взгляд, и исчезла в темноте коридора, гонимая охранниками. Ее уход оставил после себя вакуум, еще более горький, чем одиночество.

Время тянулось мучительно медленно. Мы сидели, прижавшись друг к другу, пытаясь согреться. Боль стала привычным, фоновым гулом. Страх превратился в оцепеняющее ожидание. И оно прервалось примерно в полночь. Дверь с грохотом открылась. Вошли двое охранников. В их глазах не было ни злобы, ни злорадства. Была лишь привычная, будничная жестокость. И предвкушение.

– Подъем, шлюхи. Вас ждут.

Сердце упало в пятки. Эвэрли издала тихий, похожий на визг животного звук и вцепилась в мою руку. Это был тот самый момент. Самый страшный. Нас повели по знакомым коридорам, но на этот раз не вниз, а вверх, в кабинет Генри.

Он сидел за своим массивным столом, Ллойд развалился в кресле напротив, с наслаждением потягивая коньяк. Его взгляд, скользнувший по нам, был полным презрительного удовольствия.

– Ну что, мои птички, – начал Генри, его голос был мягким, почти ласковым, что было страшнее любого крика. – Отдохнули? Пришли в себя? Может, теперь вы готовы проявить благоразумие и рассказать, где в данный момент находится мой внук и его заблудший телохранитель ?