Дьявольские угодья

– Присаживайтесь, где хотите! – Анастасия Вячеславовна жестом указала на лавки.

Ребята переглянулись. Обычно они бы уже кинулись к еде, но сейчас их что-то сдерживало – может, странность этого места, а может, просто усталость.

– Ну что, чего ждем-то? – первым нарушил молчание Султан, плюхаясь на лавку и тут же хватая кусок хлеба.

Остальные последовали его примеру.

– Вы, наверное, устали с дороги, – заговорила Анастасия Вячеславовна, разливая по кружкам медовуху. – Но не переживайте, у нас здесь тихо, спокойно. Никто вас не потревожит. А с завтрашнего дня, у вас будет полно забот, да забав!

– А что это за место вообще? – спросила Гюрза, отодвигая от себя кубок. – Вы сказали, что это лагерь, но он больше похож на…

– На древнерусскую деревню? – Анастасия Вячеславовна улыбнулась. – Так и есть. Мы воссоздаем быт наших предков. Здесь все настоящее: дома построены по старинным технологиям, еда готовится по древним рецептам, даже одежда… – Она провела рукой по своей рубахе. – Все, как было сотни лет назад.

– А почему у нас не работают телефоны? – вдруг спросила Олеся.

Тишина.

Анастасия Вячеславовна на секунду замерла, затем рассмеялась.

– Ох, милая, да у нас тут и электричества-то нет! Мы живем так, как жили наши прадеды. Без гаджетов, без суеты… – Она наклонилась вперед, и в ее глазах мелькнуло что-то теплое, почти материнское. – Разве это плохо? Хотя бы на пару дней забыть про весь шум городской суеты?

Лера вдруг фыркнула:

– Ну, если честно, я уже соскучилась по мемчикам.

Все засмеялись, напряжение немного спало.

Еда оказалась неожиданно вкусной. Похлебка с диким чесноком, томленая в печи, таяла во рту, медовая коврижка хрустела, а медовуха согревала изнутри, оставляя сладкое послевкусие.

– Вы что, сами все это готовите? – удивился Виталик, облизывая пальцы.

– Конечно, – кивнула Анастасия Вячеславовна. – У нас тут все свое: и огород, и пасека, и скотина.

– А что за колокольня у вас на поляне? – вдруг спросил Костя.

Легкая тень пробежала по лицу хозяйки, но тут же исчезла.

– Это наша… традиция. Каждый вечер звоним, чтобы отогнать нечисть. – Она засмеялась, будто шутила, но в ее глазах не было смеха.

Света вдруг поставила кружку на стол с глухим стуком.

– А куда делся Павел?

Тишина.

Анастасия Вячеславовна медленно подняла брови.

– Кто?

– Наш водитель. Он шел за нами, но так и не пришел.

– Ах, тот мужчина, что привез вас! – Хозяйка махнула рукой. – Вы сказали, он пошел искать помощь, да? Наверное, задержался. Не волнуйтесь, наши люди его найдут. Или он сам по утру объявится.

Неожиданно заговорила Ольга:

– А наша классная? Наша учительница Светлана Степановна. Она должны была приехать раньше нас, на своей машине.

Анастасия Вячеславовна тяжело вздохнула и ответила:

– Не было такой. Ребята, не переживайте. Если вам от этого станет легче, я завтра же отправлю кого-нибудь все разузнать. В любом случае, нужна помощь с вашим автобусом и пока вы здесь мы займемся этим. Вы же всего на два дня, так? Так не терзайтесь дурными мыслями. Этого времени нам хватит, чтобы все исправить.

Ольга молчала. Молчали и остальные.

– Ладно, – нарушила молчание Сафронова и подняла-таки свой кубок, – нам реально больше ничего не остается кроме как ждать и надеяться на вашу помощь. Ну что, черти? Оторвемся?

– Да, мать вашу! – закричал Султан и подскочил со своим кубком в руках, но под укоризненным взглядом Гюрзы, резко сел на место.

– Извините.. В смысле..это.. давайте веселиться что ли?

Неожиданно все засмеялись. Глядя на растерянный вид Грекова, как будто спало напряжение.

– Ну что, – Анастасия Вячеславовна подняла кубок, – за ваше путешествие! Пусть оно запомнится вам навсегда.

– Урааа!

Нестройный хор голосов, окончательно развеял неуютную тишину.

И пока все пили, Анастасия Вячеславовна лишь пригубила воздух, не отрывая взгляда от ребят.

Глава 6

Алпатов замер в кустах, наблюдая, как последние лучи солнца скользят по острым вершинам частокола. Он уже довольно долго лежал здесь неподвижно, сливаясь с землей. Каждый мускул ныло от напряжения, но он знал – спешка сейчас смерти подобна. Ничего, не впервой. А вот чем эти ребята ему не понравились, монахи, то есть, он все никак не мог понять. Логичнее было бы, просто постучаться и войти, но ему эта деревня очень не нравилась. Его «чуйка», что ни раз выручала на войне, сейчас просто била в набат.

«Слишком натурально всё», – размышлял он, перебирая в памяти детали. Эти монахи – не просто переодетые актеры. Их движения слишком точны, взгляды слишком настороженны. Нет, либо он вконец спятил, либо…ребята реально из прошлого. Да уж, это даже звучит, как бред.

Его пальцы непроизвольно сжали комок земли. Где-то там, за этими бревнами, были студенты. Те самые «взрослые дети», которых он обещал довезти до города живыми и невредимыми. Гюрза с ее колючим нравом, болтливая Лера, даже этот придурок Султан – все они могли быть в опасности. Или нет? Ладно, разведка еще никогда не была лишней. Поглядим, что тут у них за игрища.

Сумерки сгущались, окрашивая деревню в сизые тона. Павел заметил, как из главного терема вышла женщина. Блин, сейчас бы бинокль. Но даже на расстоянии в ней чувствовалась какая-то неестественная грация. Она что-то сказала стоящим у ворот «монахам», и те разошлись по своим постам. Такс, значит вот ты какая – «домомучительница».

«Значит, смена караула», – мысленно отметил Павел. Он знал, что это его шанс – несколько минут, пока идет смена дежурных.

Но лезть напролом было безумием. Нужен другой путь.

Его взгляд упал на старую иву, чьи ветви склонялись прямо над частоколом. Дерево выглядело мертвым, но самые толстые сучья еще могли выдержать вес. «Прям как в старые недобрые», – мысленно ухмыльнулся Павел. Когда-то он уже лез по подобному дереву. Пока ветку не срезало очередью.

Под покровом наступающей темноты Павел бесшумно подобрался к иве. Каждое движение было выверено – сначала проверить опору, потом перенести вес. Кора осыпалась под пальцами, но дерево держало.

С верхних ветвей открылся вид на деревню. То, что он увидел, заставило его затаить дыхание.

За главным теремом, на скрытой от посторонних глаз поляне, горели факелы. В их свете мелькали фигуры в белых рубахах, что-то расставлявшие по кругу. Что именно – разглядеть не удавалось, но в воздухе висело ощущение приготовления к какому-то действу.

«Нет, определённо здесь что-то не так», – пронеслось в голове. И все же, рано делать выводы.

Остаток пути по ветке, прыжок на частокол, мягкое приземление во дворе у какой-то избы – все это Павел проделал автоматически. Теперь он был внутри.

Из приоткрытого окна большого терема, доносились голоса. Чей-то смех, возмущенный возглас и последующий взрыв хохота. Обычные звуки радующихся жизни людей, которые сейчас казались ему неестественными на фоне общей тревожной картины.

Павел прижался к стене, сливаясь с тенями. Ему нужно было подумать. Может все-таки, это часть представления? Готовят интерактив для студентиков. Звучит вполне логично. Тогда что же делать? Просто постучать в их теремок и спросить – угостите водой? А то так есть хочется, даже переночевать негде. Или продолжить разведку до утра, а там уже своими глазами увидеть, развлекать будут «переросликов» или в жертву приносить. И если второе, без родного «калаша» он мало что сможет сделать, против десятка противников. Но, вроде огнестрела и у них нет, так что пободаться можно. А если есть? Да что б тебя, слишком много вопросов. Значит продолжаем разведку.

Где-то в темноте скрипнула дверь. Павел замер, почувствовав, как по спине пробежали мурашки. Кто-то шел. Медленно, но целенаправленно.

Прямо в его сторону.

***

Кирилл застыл, ощущая, как подошвы сапог будто приросли к земле. Перед ним, где только что стоял деревянный идол, теперь колебалась золотистая дымка, принимая очертания человеческой фигуры. Не пламя, но и не плоть – что-то среднее, от чего слезились глаза, но слепоты не наступало.

– Одиннадцать лет звал – теперь жалуешься, что явился? – раздался голос, исходивший не из одной точки, а сразу со всех сторон.

Пальцы Кирилла разжались, и самодельный оберег с солнечным знаком упал в траву.

– Я… не жалуюсь… – выдавил он, чувствуя, как язык прилипает к нёбу.

Дымка колыхнулась, принимая более четкие очертания.

– Твой сосед Семён вчера принес в жертву черного петуха. Его жена плела куклу из волос своей дочери. А та, что живет за рекой… – голос сделал паузу, – сегодня на рассвете закопала под порогом менструальную кровь.

Кирилл ощутил ледяную волну, прокатившуюся по спине. Он знал этих людей. Пил с ними квас. Помогал крыть крышу.

– Зачем ты мне это…

– Они готовятся, – прервало его видение. – К приходу.

Ветер, которого секунду назад не было, вдруг рванул по поляне, заставляя деревья скрипеть, будто от боли.

– Твоя женщина сейчас у колодца.

Кирилл резко обернулся, хотя знал, что отсюда колодец не видно.

– Она не…

– Не верит? – дымка сгустилась, принимая почти человеческие черты. – А что она делает каждое утро, пока ты спишь?

Вспомнилось: холодное пятно на простыне рядом. Тихие шаги во дворе. Вчерашнее – горсть земли, зажатая в кулаке, когда она думала, что он не видит…

– Сегодня ночью ей предложат дар, – продолжил голос. – И она возьмёт.

Кирилл вдруг осознал, что стоит на коленях. Мох под ним был влажным, но не от росы – что-то тёмное проступало между зелёными стеблями.

– Почему я?

Долгая пауза. Где-то вдали прокричала сова – первый звук за всё это время.

– Потому что ты видел и молчал.

Когда Кирилл поднял голову, на месте видения снова стоял обычный идол. Но теперь он разглядел детали – трещины на дереве складывались в узор, похожий на раскрытый рот. А в глазах…

Из леса донесся смех. Женский.

Кирилл рванулся к тропинке, даже не оглянувшись.

***

Трое монахов шли гуськом по узкой тропе, едва различимой среди буреломов. Их темные рясы сливались с сумерками, лишь белые шнуры-пояса мерцали в наступающей темноте как бледные змеи. Старший, широкоплечий, с седой бородой, раздвоенной надвое старым шрамом, шел первым, раздвигая перед собой палкой колючие ветви ольшаника.

Болото начиналось внезапно. Еще минуту назад под ногами хрустел хворост – и вот уже сапоги вязли в черной жиже, издающей тихие пузырящиеся звуки. Воздух стал густым, пропитанным запахом гниющей сердцевины столетних сосен.

– Смотрите под ноги, – прошипел старший, оборачиваясь. Его глаза, глубоко посаженные под нависшими бровями, блестели в темноте как у лесного зверя. – Здесь последний раз Никифор провалился по пояс.

Младший, желтолицый, с нервно подергивающимся веком, крепче сжал в руках сверток, завернутый в бересту. Третий, молчаливый великан с перебитой переносицей, лишь крякнул в ответ и поправил на плече тяжелый мешок.

Храм возник перед ними внезапно – низкое, приземистое строение из почерневших бревен, больше похожее на огромный гроб, чем на место силы. Крыша его поросла мхом и чахлыми березками, будто земля пыталась поглотить постройку. Над входом висел перевернутый крест, вырезанный из мореного дуба – его нижний конец врос в косяк, будто пустил корни.

Старший монах поднял руку, показывая на резной символ над дверью – три переплетенных змеиных тела, образующих круг.

– Помните – ни слова с этого момента.

Дверь скрипнула, открываясь внутрь, словно сама. Воздух из храма ударил в лицо – затхлый, с примесью медного привкуса.

Внутри не было ни икон, ни свечей. Лишь всепоглощающая чернота и пустота. Монахи, быстрым шагом преодолели комнату и замерли в одном из углов. Младший присел, пошарил в темноте рукой и когда ладонь сжалась на холодно кольце, дернул вверх. Свет факелов осветил лестницу, ведущую под пол.

Спустившись по очереди, монахи замерли. Посреди погреба или скорее древнего склепа, стоял каменный жертвенник, покрытый слоем засохшей черной смолы. Стены были испещрены рунами, выжженными так глубоко, что древесина вокруг них почернела.

Старший сбросил рясу, обнажив тощее тело, сплошь покрытое татуировками – те же переплетенные змеи, что и над входом. Младший дрожащими руками развернул берестяной сверток – внутри лежали девять сухих лапок крота, перевязанных черными нитями. Великан вытряхнул из мешка содержимое – горсть детских зубов, поблескивавших как перламутр в слабом свете, проникавшем сквозь щели в стенах.

– Начинаем, – прошептал старший.

Они встали вокруг жертвенника, образуя треугольник. Старший провел ножом по ладони, и черная кровь закапала на камень. Младший зажег пучок сухой белладонны – дым потянулся к потолку, образуя причудливые завитки. Великан начал монотонно бить в барабан, обтянутый чем-то похожим на человеческую кожу.

Снаружи болото вдруг затихло. Даже привычное кваканье лягушек смолкло.

Внизу, в самых недрах земли, что-то зашевелилось.

Сначала тихо, едва слышно. Потом громче – будто десятки когтистых лап заскребли по дереву.

Старший улыбнулся, обнажив острые, неестественно белые зубы.

– Они услышали наш зов, – прошептал он, – Завтра приведем агнца.

Где-то над болотом пролетела сова. Но не ухала, как положено совам. А смеялась.

Глава 7

Алпатов, не был тенью. Он был частью пейзажа. Частью старого, покосившегося сарая на задворках этой треклятой деревни, чьи стены пахли сухой травой и вековой пылью. Он стоял неподвижно уже двадцать минут, слившись с глубокой тенью под навесом крыши. Сейчас ему очень не хватало его камуфляжа, но хоть догадался одеть старую «зеленку» и «берцы», а не джинсы и яркую футболку. Все-таки – опыт не пропьешь. Хотя попытки были. Неоднократные. Особенно, когда только вернулся на «гражданку».

Его дыхание было поверхностным, почти бесшумным. Он не дышал ртом, только носом, мелкими порциями, чтобы пар не выдавал его в прохладном ночном воздухе. Правая рука виделась свободной, пальцы чуть согнуты, готовые в мгновение сомкнуться на рукояти складного ножа в кармане. Гильза калибра «7.62» на груди под одеждой была холодным, успокаивающим артефактом.

Его «чуйка» – тот самый внутренний радар, что не раз спасал ему жизнь в горах и джунглях – вибрировал негромко, но настойчиво. Здесь нечисто.Неочевидно. Неявно. Но нечисто. Он видел монаха. Того самого, с клиновидной бородкой, что встречал студентов у автобуса. Монах вышел почти прямо на него. Движения его были плавными, но быстрыми, экономичными. Павел отметил про себя: тренированный. Бывший спортсмен, сменивший род деятельности? Или брат по оружию? Устал от войны и решил найти свой покой здесь. А что, неплохая идея.

Монах остановился у сарая, за которым, прижавшись к стенке, стоял Павел и достал из складок рясы тяжелый железный ключ, и отпер скрипучую дверь. На мгновение он замер на пороге, оглядывая двор. Его взгляд скользнул по тени, где стоял Павел. Леший не дрогнул. Не отвел глаз. Он знал: смотреть надо не начеловека, а сквозьнего, расфокусированным взглядом, будто созерцая пространство за его спиной. Монах, не заметив угрозы, исчез в черном провале двери.

Павел ждал. Пять медленных вдохов-выдохов. Ни звука изнутри. Тогда он, как жидкость, перетек вдоль стены сарая к узкой щели между криво пригнанными досками. Старый лес, высохший, давал множество естественных глазков. Он прильнул к одному из них.

Внутри было полутемно, освещалось только одним маленьким, зарешеченным окошком под потолком, да факелом, висевшим в скобе на стене. В углу, на груде мешков, сидел человек. Седой. В очках с толстыми линзами, одно стекло треснуто. Его руки были связаны за спиной грубой пеньковой веревкой. Лицо осунувшееся, серое от усталости и страха, но в глазах горела не сломленная ярость и… безумие? Мужчина что-то бормотал себе под нос, бессвязное: «…земля… видите? Молодеет! Не верьте глазам… они… не люди… Женя… беги…» Он дернул связанными руками, но веревки держали крепко. На запястьях были кровавые ссадины.

Павел сжал челюсти. Седой. В очках. Не из деревни. Явный заложник. Не похож он на провинившегося «своего», которого тут заперли в воспитательных целях. Он быстро осмотрел сарай изнутри через щель. Одно помещение. Одна дверь. Одно окно. Монах стоял у двери, спиной к Павлу, наблюдая за пленником. В его позе не было агрессии, только холодное, терпеливое ожидание. Словно паук.

Павел отступил от щели. Нужен план. Взять монаха тихо?Возможно. Но шум может привлечь других. Отвлечь?Чем? Деревня казалась пустынной, все были заняты гостями. Дождаться, когда монах уйдет?А что с пленником? Его могут перевести или… Леший знал цену промедлению. Его пальцы нащупали холодную сталь рукояти ножа в кармане. Проникнуть внутрь, пока монах стоит у двери… нейтрализовать его… быстро…Он мысленно просчитывал траекторию, силу удара, место, куда бить, чтобы не убить, но гарантированно вырубить. Волкодав в свое время вбил в него эту науку и заставил довести до автоматизма.

Он сделал шаг к углу сарая, чтобы подойти к двери с наименее ожидаемой стороны, и в этот момент его затылок пронзила ледяная игла предчувствия. Он замер. Не поворачивая головы, боковым зрением уловил движение в дымке. Второй монах. Высокий, сутулый. Он шел, не спеша по тропинке, ведущей к сараю, его темная ряса сливалась с тенями. Он еще не видел Павла, но его путь пролегал прямо мимо его укрытия.

Павел молниеносно вернулся на прежнее место, вжимаясь в шероховатую древесину. Два.Его мозг работал на пределе. Первый – внутри. Второй – приближается. Шансы резко упали. Отступить?Но тогда он теряет пленника. Атаковать первым?Рискованно. Он затаил дыхание, слушая шаги приближающегося монаха. Шаги были мягкими, почти бесшумными, но Павел улавливал каждый шорох. Годы практики.

Монах поравнялся с углом сарая. Павел видел край его рясы, грубый ботинок. Монах остановился. Повернул голову. Его взгляд скользнул по тени, по стене… и остановился на Павле. Не на месте, где он стоял, а прямо на нем. В глазах монаха не было удивления. Только холодное, безразличное понимание. Как будто он знал, что Алпатов здесь. Знал с самого начала.

Тело среагировало само. Правая рука коротким, отточенным движением ударила в кадык, вторая врезалась в живот, под углом, вышибая из легких весь воздух. Монах осел, словно превратился в мешок с картошкой и из его безвольной руки выпал мешочек. Леший, словно в замедленной съемке, видел, как тот опускается на землю и коснувшись её, лопается, что твой мыльный пузырь.

Облако мелкого желтоватого порошка взметнулось ввысь. Сладковато-приторный, удушающе знакомый запах ударил в ноздри – горькая сладость белладонны и еще чего-то гнилостного, мертвого. Павел инстинктивно задержал дыхание, но мельчайшие частицы уже впивались в слизистую, проникали через кожу. Мир заплясал. Слабость, словно удар тока, пронзила все тело. Колени подкосились. Он рухнул вперед, ударившись лицом о холодную, влажную землю. В ушах зазвенело, зрение заволокла черная пелена с рваными желтыми вспышками. Он услышал чьи-то шаги, скрип двери сарая, приглушенный возглас.

Голос, глухой и безразличный, как скрежет камня, прозвучал прямо над его ухом: Не суетись, десятник. Твой черед еще не пришел.

Последнее, что успел осознать Павел перед тем, как чернота накрыла его с головой, – это острый приступ клаустрофобии, дикий, животный страх перед замкнутым пространством, больницей, запахом гангрены… и холодное пятно гильзы на груди. Потом не стало ничего. Только грязь под щекой и далекий, искаженный голос седого человека из сарая: «…не верьте! Они… не люди!»

***

Утро в деревне началось не с тумана, а с плотной, влажной дымкой, окутавшей строения словно прозрачный саван. Солнце, бледное и холодное, пыталось пробиться сквозь пелену, окрашивая все в серо-жемчужные тона. Ольга Зорина проснулась от знакомого, тянущего жжения в запястье. Четыре тонкие ранки под рукавом свитера пульсировали с монотонной, навязчивой болью. Она села, потянулась, стараясь не думать о странном свете, тоннеле и Алексее. Всё это казалось кошмаром, развеявшимся с рассветом. Рядом, на соседней кровати, Гюрза уже была на ногах. Татьяна Сафронова стояла у крошечного оконца, затянутого мутной бычьей пленкой, спиной к комнате. Ее золотисто-медовые волосы были туго заплетены в косу – практично, без изысков.

– Опять твое запястье? – спросила Гюрза, не оборачиваясь. Голос был низким, без привычной колючей иронии, скорее усталым.

Ольга вздрогнула. Она действительно рассказала ей вчера о своем «трипе», перед ужином, пока переодевались. Рассказывала сбивчиво, стыдясь собственного «бреда» про бесов, Стражей и богов. Гюрза слушала молча, не перебивая, лишь изредка бросая на нее свои странные, горящие при свете лампады зеленые глаза с янтарными искорками.

– Да, – пробормотала Ольга, потирая руку. – Ноет. Как синяк глубокий.

Гюрза наконец повернулась. Ее взгляд скользнул по запястью Ольги, скрытому рукавом.

– Синяки заживают. Глюки – тоже. Главное – не вестись на провокации местных шаманов.

В ее глазах мелькнуло что-то знакомое – не страх, но острая, хищная настороженность. Как будто она сама нутром чуяла неладное, но отказывалась признавать это вслух. Ее коллекция засушенных цветов в тетради осталась там, в городе, вместе с иллюзией контроля. Татьяна даже вздрогнула, внезапно вспомнив об этом своём, тайном увлечении. Раньше оно казалось ей глупым и даже постыдным, но сейчас… Сейчас это воспоминание воспринялось, как мостик между домом и этим местом. Что-то тревожило её. Но что именно, она пока понять не могла.

Дверь открылась с легким скрипом. На пороге стояла Настенька. Та самая девушка в простой белой рубахе с легкой вышивкой по вороту. Она не выглядела пугающей. Скорее… отстраненной. Как человек, выполняющий рутинную работу. Лицо было спокойным, почти безмятежным, но глаза… Глаза смотрели мимо них, куда-то вдаль, будто Настенька видела что-то другое, невидимое для остальных.

– Завтрак подают, – произнесла она ровным, мелодичным голосом, как всегда поклонившись в пояс. – А после – занятия. Анастасия Вячеславовна просит не опаздывать.

Она улыбнулась. Улыбка была вежливой, но без искры, как нарисованная. Затем поклонилась неглубоко и так же бесшумно скользнула прочь, оставив за собой запах свежескошенной травы и чего-то сладковатого, неуловимого.

– Занятия, – фыркнула Гюрза, подбирая свою косуху. – Надеюсь, хоть гончарному делу научат. А то как-то несерьезно.

Завтрак в большом тереме Анастасии Вячеславовны был шумным и, на первый взгляд, беззаботным. После вчерашнего сытного ужина и медовухи напряжение немного спало. Стол ломился от простой, но обильной еды: дымящиеся миски с пшенной кашей на топленом молоке, горы ржаных лепешек с хрустящей корочкой, глиняные крынки с парным молоком, деревянные миски с лесными ягодами. Запах свежеиспеченного хлеба и теплого молока витал в воздухе, смешиваясь с ароматом дымящейся печи.

Султан, от души наворачивая кашу, громко рассказывал, как чуть не подвернул ногу вчера, выходя из автобуса. Лера подхватила тему, вспоминая свои «страдания» в грязи, но уже с долей кокетливого юмора. Виталик и Олеся тихо перешептывались, делясь куском особенно румяной лепешки. Костя Дроздов методично опустошал свою миску, изредка бросая настороженные взгляды на дверь. Света Щепкина сидела рядом с Ольгой, тихо ковыряя ложкой в каше, но на лице у нее была тень вчерашней тревоги. Ольга старалась есть, но жжение в запястье то усиливалось, то стихало, мешая сосредоточиться. Она ловила себя на мысли, что ищет в углах терема тени, движущиеся не так, как должны.

Анастасия Вячеславовна восседала во главе стола. Сегодня на ней была не парадная вышитая рубаха, а более простая, из неотбеленного льна, подпоясанная плетеным шнуром. Волосы были убраны в тугую косу, что придавало ей вид деловитой, но доброжелательной хозяйки. Она улыбалась, подливая молоко в чью-то кружку, кивала в ответ на шуточки Султана (как всегда дебильные), расспрашивала Леру о впечатлениях. Все в ней дышало заботой и гостеприимством.

– Ну что, гости дорогие, – обратилась она ко всем, когда первый голод был утолен. – Ночь дала сил? Отдохнули от дорожной тряски?

– Как в санатории! – крикнул Султан, вызывая негромкий смех.

– Отлично! – Анастасия хлопнула в ладоши. – Тогда сегодня погружаемся в быт наших предков с головой! У нас насыщенная программа! Ее глаза, теплые и приветливые, обвели стол.

– Первым делом – мастер-классы. Разобьемся на группы. Кто хочет попробовать силы на гончарном круге? Или сплести себе настоящий славянский оберег-берестянку? А может, научиться азам ткачества?

Ольга невольно поймала ее взгляд. В глубине этих, казалось бы, добрых глаз мелькнуло что-то… оценивающее. Быстрое, как вспышка. Но Анастасия уже смотрела на Виталика, спрашивая о его предпочтениях.