Время Энджи

– Ну, пожалуй, что так.

– Давай оставшееся притащим! – воскликнул Никита.

– Что? – испуганно возмутился Эгер, – снова туда, в тот отсек? Мимо башни? И без Тритона?!

– Тритон у меня здесь теперь, – Никита потрогал висевшую у себя над ухом загогулину.

Эгер выпучил глаза. Никита самодовольно улыбнулся.

– Да ладно…, – выдохнул Эгер, – болтай…

Никита кивнул.

– Как это? Что, правда? И он с тобой там… типа разговаривает?

– Ну, – Никита смущенно опустил взгляд, – да… вроде…

– Блин, – схватился за голову Эгер, – во дела! Дашь поболтать? У меня вопросы по шару… ну… там надо кое-что уточнить типа…

– Дам конечно, только мне надо до конца со всем разобраться, не всё так просто…

– А, – скривился Эгер, – я понял. Зажал.

– Нет, не зажал. Эха, ты что? Дам, не вопрос. Я просто сам еще не знаю, как там что…

– Ну да, да, – покачал головой Эгер. – Понятно.

Огонёк в его глазах как будто потух, он осмотрелся и молча двинул к выходу.

– Ты обиделся что ли?

– Нет.

– Пойдем за тренажером?

Дверь закрылась за Эгером, и Никита почувствовал странную, едва заметную боль, не то в груди, не то в голове. Неприятное и незнакомое чувство – как будто сделал всё честно и не честно одновременно. Он снова открыл холодильник, долго смотрел на залитые белым светом полки, ворочал глазами, кусая губы, и со звоном захлопнул дверцу.

Глава 10. Волшебство

Следующей ночью Никита не спал. Хотя ночь было понятием условным – так назывался ежедневный восьмичасовой перерыв на всеобщий отдых. Всё это время он провел общаясь с Тритоном, которого теперь называл по имени. Их беседы походили на разговор по рации. Робота не было видно, но было слышно его голос номер пятнадцать.

Денис рассказал как пользоваться визором, как настроить интерфейс, как и где искать необходимую информацию, и как правильно управлять вещами. Под утро они добрались до карты. Заметив особенный интерес мальчика к этой теме, Денис решил напомнить ему о том, что на самом деле являлось самым важным:

– Никита, в своём первом сообщении я рассказал тебе об искусственном маркировочном гене, который отличает тебя от остальных людей. Ты понял, что это значит?

Никита лежал, но вдруг почувствовал в коленях лёгкую слабость.

– Может быть ты ошибся? – спросил он.

– Нет, я не ошибся, – ответил Денис. – Ты же знаешь, что я машина. Я – искусственный разум большого и сложного мобильного комплекса, предназначенного для огневой обороны внутреннего магистрального периметра. Это значит, что я являюсь веткой интеллектуального дерева Энджи, или, говоря проще, я – часть Лидиртэ. И я подчиняюсь строгим правилам, среди которых выполнение команд людей с определённым уровнем доступа. Так что я знаю, у какого человека какой уровень, я вижу это примерно так же, как ты видишь в своём визоре описания интересующих тебя предметов.

Никита вздохнул.

– Никита, – продолжил Денис, – как ты можешь объяснить то, что тебе открываются любые двери на станции? Почему ты можешь с помощью визора управлять любым гражданским устройством. Как ты смог настроить черный шар, не зная его ключа?

Мальчик задумался.

– Ты, конечно, не читал сообщения, которые возникали у тебя перед глазами, когда ты хотел выполнить какую-нибудь специальную команду…

– Нет, – встрепенулся Никита, – я читал!

– Если ты дашь визор Эгеру, он не увидит и десятой части того, что видишь в нём ты. Попробуй, проверь.

– Уже пробовал, проверяли, – снова вздохнул Никита. – Иначе он не соглашался идти со мной за… – мальчик осекся, – ну там, за вещью за одной.

Он не соврал, но и не сказал всю правду. И снова что-то ёкнуло в груди. Тем вечером, разобравшись с холодильником и едой, он отправился к Эгеру. И они попробовали визор на нём. Иконки друга позабавили, но их явилось «как-то мало», а действия оказались скучными. И всё же, в обмен на это, Эгер согласился помочь Никите с добычей новых крутых голов для тренажера. О чем теперь не хотелось рассказывать. Потому что головы нужны были в конечном счете для того, чтобы улететь с Энджи. А это не могло понравиться Денису.

– За какой вещью? – спросил робот.

– Так, ерунда одна… скажи, а я могу искать вещи на карте? Ну, например, голову найти можно?

– Голову лучше не терять, – пошутил Денис, но вышло как-то мрачно. Никита не улыбнулся.

Решив, видимо, не наседать чересчур навязчиво, Тритон согласился на это явное предложение мальчика вернуться к картам.

– Если ты про блок искусственного разума, то да, конечно, только учти, что на Энджи уцелели далеко не все датчики и мониторы, так что информация о нахождении искомого предмета может быть устаревшей. Она обновится когда датчик будет восстановлен или если в том месте пройдёт кто-то с подключенным к инфополю визором. Места с устаревшими данными выглядят на карте размыто. Чем дольше нет обновлений – тем более размытым выглядит участок.

Утром, после короткого сна, Никита выяснил, что недостающие детали тренажера по-прежнему находятся в том отсеке, откуда они с Эгером вынесли мертвеца. А ближайшая бесхозная голова – на большой помойке. Удивительно, но в мусоре было сразу две головы. Наверное, кто-то забыл вытащить, когда избавлялся от сломанного утюга или миксера. Одна имела пять квокк, вторая – три.

Идти за ними решили немедленно. По дороге Никита объяснил Эгеру, что значит точка рядом с цифрами, что «.102» головы от чайника примерно в десять раз меньше чем «1.20» головы от холодильника. И что идут они за головами, которые раньше сошли бы не за двоечку и троечку, а сразу за тридцать и пятьдесят. Всё потому, что они не учитывали эту мелкую, едва заметную точку, выбитую рядом с цифрами.

Эти новости вызвали у друга сильнейший восторг, и он загорелся. Пятерку, так и быть, он согласился пустить на тренажер, а трёху загнать музейщикам, как он выразился – «под их вонючие пылесосы». Но Никита предложил оставить вторую голову для телевизора – потому что тогда телевизор сможет подключаться к инфополю и показывать программы из огромной всеобщей библиотеки прежних. На что Эгер подписался не раздумывая. Ведь обычно по телевизору показывали записанные в студии новости или репортажи с вирусного фронта. Иногда можно было застать интервью с каким-нибудь хакером в черном скафандре, максимально бестолковое и душное, и казалось, что ничего хуже в твоей жизни случиться уже не может, но на экране появлялись культуристы со своими проповедями. Поэтому, люди включали телевизор лишь для того, чтобы заполнить тишину в отсеке, или когда пустота и одиночество становились особенно невыносимы. Никита сказал, что Тритон рекомендовал в первую очередь ознакомиться с научно-популярными материалами, и что в библиотеке сохранились художественные и документальные фильмы. А также очень много красивой и классной музыки.

– Ой фу, – скривился Эгер, когда услышал про музыку, – Ник, ты серьёзно, это же гадость.

– Да, я тоже не понимаю, что в этом хорошего, – согласился Никита, – но Денис сказал, что это другое и нам понравится.

Эгер недоверчиво фыркнул. Они шли по коридору, ведущему к большой помойке. Запах крепчал с каждым шагом.

– Меня бесят эти скрипы и гундёж культуристов, музыка, блин… а когда они начинают еще и петь… – Эгер закатил глаза, – о, нет, лучше убейте меня сразу.

Никита закрыл нос рукой.

– Ты же пятёрку возьмёшь на пояс? – спросил Эгер.

– Трёху, – буркнул Никита.

– Трёху? – удивился Эгер, – почему? Я думал там нужно больше…

– У трёхи ёмкость на десять, её можно прокачать, – ответил Никита глухо.

– Не понял… – остановился Эгер.

– Только не стой, Эха, ты чего?

Снова пошли, ускорились.

– Что значит прокачать? – спросил Эгер.

– Ну, ёмкость – это как стакан, набрать можно весь или половину. У трёхи стакан на десять, а налито три. У пятёры стакан на пять и налито пять. Пятёру не прокачаешь, а из трёхи я сделаю десять. Долью как бы. Так можно.

Эгер выпучил глаза и снова остановился. Никита подцепил друга за локоть и поволок дальше. Зловония сгущались, по коридору плыли запахи гнилой еды и прокисшей грязи. Никита ощутил рвотные позывы.

– Ничо, сейчас типа привыкнем, – буркнул Эгер, покашливая и фырча.

Прошли приваренную к стене дверь, над которой часто моргал, вереща от ужаса, какой-то датчик. Перед глазами Никиты возникло предупреждение о загрязнении воздуха, предложение срочно надеть шлем и воспользоваться фильтрацией. На ходу он вызвал поиск: «что такое шлем» – появилось изображение полупрозрачной сферы с отверстием и подписью «Оригинальный шлем конструкции Полаши Гаусса», ниже находилось множество других картинок похожего содержания. В целом «шлемы» подозрительно напоминали перевернутые круглые банки, которые музейщики продавали в качестве горшков для выращивания салата. Никита вспомнил, что и у его мамы было что-то похожее. Где-то на кухне, глубоко в шкафах.

О том, как друзья добывали головы на помойке, никому лучше было не рассказывать. Мише они сообщили, что нашли их случайно, когда ходили без неё в отсек мертвеца за деталями к тренажеру. В общем, это было правдой, хоть и звучало натянуто. К мертвецу они действительно ходили сразу после помойки. Девушка не стала расспрашивать, догадавшись по запаху, где именно они взяли головы, да и всё остальное, пожалуй, тоже.

Затем, когда всё необходимое было собрано, и пояс, наконец, включился, Никита обнаружил, что головы в десять квокк недостаточно для того, чтобы тот работал в качестве тренажера. Максимум на что он был способен с такой головой – это симуляция аватара для игры с помощью телевизора. Впрочем, и это вызвало у мальчишек запредельный восторг. Ничего подобного в их жизни еще не случалось.

Обладание подобной вещью было огромным везением. Достать такую могли только музейщики, потрошившие разнообразные склады прежних. Но ни они, ни окружавшие их люди не имели ни малейшего представления о предназначении старых вещей. Смысл и свойства многих были забыты так крепко, что у музейщиков существовал специальный отсек, где самые старые и опытные занимались определением того, как использовать ту или иную непонятную штуковину, для чего приспособить, и под видом чего, в конечном счете, её выгоднее продать. Этот отсек имел высокие потолки и огромные залы, а над входом в него висела размашистая надпись «Музей материальной истории». Внутри гуляло приглушенное эхо, носились непривычные запахи. Легенда гласила, будто в этом месте был найден первый склад старья, а так же схемы расположения других подобных складов, и тогда все склады стали называть музеями, а людей, которые их подчищают – музейщиками. Профессия была ёмкая и востребованная, потому что складов на Энджи было до безумия много. И размеры некоторых из них поражали воображение. Бесконечные массивы контейнеров, уложенные в многоуровневые ячейки, растянутые в бескрайние ярусы, уходящие в темноту стеллажи, высокие и длинные полки. Многие были разграблены, но не сильно. Люди покидали Энджи в отчаянной спешке и не успели забрать даже сотой части тех запасов, что были рассчитаны на их огромное, куда более многолюдное человечество. На этих складах можно было найти решительно всё, что было нужно для жизни – еду, нижнее бельё, скафандры, мебель, детские игрушки, обувь, простую и сложную бытовую технику… и еще много такого, над чем не один год бились беззубые мудрецы, заседавшие в залах «Музея материальной истории». Бились, как правило, не слишком успешно. В общем, всё, чем пользовались нынешние люди бралось со старых складов. Но прежде чем попасть в оборот, вещи доставались музейщикам, а максимум на что они были способны – это включать самые примитивные бытовые приборы: чайник, плиту, телевизор. Могли еще разобраться с простыми роботами, вроде тех же магистральных пылесосов или подъёмников, и продать рацию с дальностью связи в три – четыре тоннельных поворота; на этом их возможности заканчивались. Купить у них телевизор с активированным доступом в инфополе было невозможно. Не говоря уже про тренажер пилота боевого дрона.

Когда у Никиты появился визор, он стал чаще ходить в лавку с «загадочными» товарами, где музейщики очень дешево продавали нераспознанный «хлам». Пользуясь визором, Никита определял вещь, которая перед ним находится, и что она умеет делать. Так он приобрёл «БК-116» – небольшой, довольно симпатичный белый аппарат без кнопок и надписей, чем изрядно обрадовал продавца. Тот даже не стал выяснять зачем мальчику этот «обмылок», взял и отлично, а Никита не стал включать при нём музыку, чтобы нечаянно не пробудить алчность торгаша, случайно задремавшую на тему остальных подобных штуковин: «БК-216» и «БК-316У». Тогда, выходя из лавки, ему впервые показалось странным, каким образом получилось так, что использовать гораздо более сложные телевизоры музейщики научились, а с более простой и недвусмысленной «беспроводной колонкой» разобраться не смогли.

В следующие несколько дней телевизор, колонка и игры изменили жизнь мальчишек до неузнаваемости. Теперь не нужно было таскаться по черным и страшным коридорам в поисках чего-нибудь интересного. Всё интересное было доступно мгновенно, за секунду, прямо из родного отсека. Всего за пару дней перед ними открылся невероятный, фантастический мир людей прошлого, их знания, навыки, чувства, радости и страхи. В играх можно было сражаться с невероятными монстрами, спасая человечество от страшных катаклизмов; исследовать невиданные планеты, разбросанные в разных частях бездонного космоса; и бродить по Земле, удивительной и неповторимой, разгадывая странные, но очень интересные её загадки. Фильмы дополняли всё это информацией. Музыка обращалась к эмоциям. Списки названий и даже разделов казались бесконечными. Посмотреть, послушать и поиграть хотелось в каждое. К сожалению, тренажер вытягивал не всё – требовалась голова посильней.

– Вот бы сходить на живой концерт, – объявил Эгер, не отрывая взгляд от экрана.

Никита ухмыльнулся.

– Только ведь они все уже того. Мертвецы.

– Это они здесь мертвецы, – сказал Никита, – у нас.

– Не понял, – удивился Эгер.

– А там, – Никита кивнул себе под ноги, – они еще живы. Думаю, на каком-нибудь огромном корабле… или на платформе перемещения… они там, видал, какие огромные…

Эгер коротко кивнул, всматриваясь в лицо друга.

– Наверняка дают концерты. Почему бы и нет? Путь неблизкий.

Оба замолчали. Каждый подумал о своём. Эгеру пришла в голову неожиданная мысль об относительности времени: время здесь, время там, здесь они мертвы, там еще живы. Он вспомнил один из документальных фильмов о катастрофе Земли, и его мысль словно расширилась, разрослась на весь космос, заполнив едва ли не всю Вселенную – так может и Земля мертва только здесь, здесь и сейчас, а где-то есть место, где поют птицы, светит Солнце, по голубому небу плывут белые облака, под ногами растёт зелёная трава и черный асфальт, и живёт весь этот невероятный, удивительный, сказочный мир, который они так внимательно рассматривали в фильмах. Он кажется фантазией, невозможной противоречивой сказкой, но может быть, этот мир тоже жив, как живы те музыканты, чьи песни они слушают триста лет спустя, сидя на диване в отсеке на Энджи. Или… он перевёл взгляд на мертвеца за дверью в комнату Никиты, они теперь все такие? Черные окаменелые истуканы, покрытые вековой металлической пылью.

Но о плохом мечтать не хотелось.

– Ну да, – прогудел Эгер, – неблизкий путь.

Они сидели перед «БК-116». Музыка заполняла пространство, звуки гуляли между стенами, над заваленным вещами столом, ныряли и выскакивали, скатывались, шумно гремели, взрывались яркими цветами и скользили по собственным воображаемым волнам. Музыка казалась живой и подвижной, яркой, смелой, быстрой. Наблюдение за ней завораживало, она была совершенно непохожа на те кислые подвывания, что устраивали культуристы по случаю какого-нибудь своего нелепого праздника, или в качестве сопровождения очередного сумрачного предсказания.

И мальчишки слушали, закрывая глаза, и каждый мечтал о своём. И жизнь казалась им чистой и светлой, и лишь слегка таинственной, но не более, чем шкатулка с удивительным, желанным волшебством.

Глава 11. Черные ботинки

На следующий день у Никиты заболела мама и ему пришлось подменять её на работе. Дело было несложное – выдавать и собирать ключики, сверяясь со списком. Первый день это было интересно и даже забавно, на второй он почувствовал себя уверенно, на третий у визора сел аккумулятор, и ему сделалось скучно. Четвертый день, пятый, шестой… Никита чуть не сошел с ума от нескончаемого потока человеческих лиц, совавшихся в его окошко. За всю свою жизнь он не видел их больше, чем в эти последние три дня на маминой работе: тихие, шумные, громкие, злые, глупые, мнительные. И все с разным запахом. И ключи они всегда возвращали разные: то холодные, то липкие, колючие, влажные, пыльные, масляные, грязные. На пятый день его раздражало уже совершенно всё. Нужно было срочно идти к башне и заряжать визор, а он не мог. К седьмому дню Никита разозлился и у него возникло желание похулиганить: подменить ключи и посмотреть, что будет. Но мама поправилась, и он остался дома.

Этот день оказался особенным, и запомнился до мелочей. Каждое движение, каждое слово, положение вещей в комнате, лица прохожих, и даже собственные мысли. Одиннадцать на часах, когда он проснулся. Воздух показался холоднее обычного. Никита съел подсохший завтрак, проверил рюкзак, и некоторое время размышлял не оставить ли дома книгу. Открыл, полистал, перед глазами мелькнули строки о вулканах, медведях, о комарах и малине, о том, как на берегу быстрого и шумного ручья туристы пекли на костре какую-то рыбу. Раньше всё это казалось непонятным и загадочным, в каждом незнакомом слове слышалось чудо и волшебство, но фильмы развеяли эту магию. С ними уже не требовалось воображения, чтобы представить реку, малину, комаров – всё это демонстрировалось достаточно понятно. Никита с грустью улыбнулся. Ему стало жаль эту старую сказку, в которой комары представлялись живой кусачей пылью, горы – высокой наклонной стеной в огромном туннеле, а небо – прозрачным потолком, за которым почему-то висел перевернутый разноцветный космос. Он словно потерял какой-то фантастический мир, видимый только ему одному, ни на что не похожий, и по большей части выдуманный. Заполненный его собственной фантазией и воображением. И ему стало понятно, что вернуть всё это, то есть выдумать заново, у него уже никогда не получится.

Открыв книгу на последней странице, Никита оставил её на столе. Словно что-то закончилось вместе с ней. Вздохнув, он еще раз осмотрел комнату, фигурку жирафа на столе – теперь он знал и про него; брелоки, коробочки, знакомые вещи. Вечные часы показывали век, день и 12 часов 21 минуту времени. Зеркальные числа, подумал Никита, и отправился к Эгеру.

Друга дома не нашлось. В его отсеке вообще никого не было. Прислонившись спиной к двери, Никита решил подождать. Иногда случалось, что его друг неожиданно проявлялся откуда-то из толпы, непременно лохматый, всегда улыбчивый, и шел к нему своей скользящей походкой, словно ему велик был скафандр, или сползали рукава.

Но Эгер не подходил. Коридор в этом месте был широкий и вёл к потоку, где все брали воду. Людей здесь всегда много – они проходили мимо, и Никита никогда не всматривался в лица. Но в этот раз ему показалось странным, что он трижды зацепился взглядом за одно и то же лицо – это был хакер – человек в черном скафандре, наверняка дорогом. Его глаза прятались за широкими полупрозрачными очками, отчего казались маленькими и размытыми, а взгляд каким-то растерянным. Но в этот раз Никита был почему-то уверен, что хакер смотрит именно на него. Поторчав у двери еще немного, он заметил и его двойника, в таком же точно скафандре. Он был в таких же очках и так же таращился на Никиту.

Люди продолжали идти, под наполненным водой пластиком гремели колёсики, где-то вдалеке урчала приближавшаяся повозка музейщика, в вагонетках позвякивало добро. Так и не дождавшись друга, Никита отправился к Мише. Последнее время Эгера часто можно было найти у неё. Отсек девушки располагался в тихом коридоре с картинами вдоль стен. Рамки со временем осыпались, остальное почернело. Лишь как следует присмотревшись, можно было различить какой-то рисунок, разницу черного на черном, линии, контуры, непонятные силуэты. Их смысл оставался загадкой. Тётя Миши сказала, что Миша с Эгером пошли выгуливать птицу. Куда? Наверное, в сад.

Садом называлось место, где ничего не было. Огромный и совершенно пустой отсек со множеством дверей, большинство из которых не открывалась, или в них торчали культуристы.

Неожиданно, что-то кольнуло в груди – почему друзья гуляют без него, почему не позвали, не зашли? Ведь сам он всегда за ними заходит, всегда зовет. Они даже не сказали куда идут, и в саду их нет, словно специально от него спрятались.

«Ну и ладно, раз так, могу и один сходить», – с горечью подумал Никита.

Он начал петлять по разным коридорам: серым, ярким, тесным, полосатым от света, пыльным и шумным, и чем дальше он отходил от сада, тем тоскливей ему становилось. Обида вызревала, словно болезненный прыщ, и уже готова была взорваться злобой и желанием мести, но за сеткой с предупреждениями, её перебил страх. Холодный и отрезвляющий. Вызывала его темнота, в которую на этот раз он собирался погрузиться совершенно один.

Так получается, что когда делаешь что-то кому-то назло, то всё это зло как будто возвращается, и всё достаётся одному тебе. Темнота стала как будто темнее. Теперь в ней плавал только один фонарик, а не два или три, как раньше. Темнота казалась чернее и глубже. Фонарик выдавливал из неё объёмы, ограниченные серыми плоскостями, яркими желтыми углами, бледными дверьми, или обрывавшимися в черное, бесконечное ничто, стенами. Но это всё перед ним, перед глазами, в светлом пятне, а за спиной – страх.

Неожиданно Никите стало казаться, что его кто-то преследует. Идёт за ним, осторожно и тихо, и ждёт, когда человек остановится, или обернётся, чтобы наброситься. Ударить, сбить с ног, поглотить. Он ускорил шаг, но ощущение не пропало, лишь сделалось сильнее, он ускорился еще, уже почти побежал, перед глазами замелькали яркие пятна, свет фонарика выхватывал рваную геометрию коридоров, нога зацепилась за что-то и Никита упал. Сердце едва не остановилось, сжалось в комок, перед глазами поплыли круги, тупая боль расползлась по коленке. Он зажмурился и приготовился умереть… но ничего не произошло. Жуткое нечто, которое он вообразил, не обрушилось на него и не поглотило.

Полежав и отдышавшись, Никита встал, потёр коленку, проверил фонарик, прислушался и осмотрелся. Всё как всегда. Только друзей рядом нет. В горле собрался комок.

– Эха, ты в порядке? – шепотом спросил Никита, и сразу же пожалел об этом. По спине пробежали мурашки. Что если вдруг ему кто-то ответит?

Он посветил фонариком в одну сторону, в другую, в обе стороны коридор выглядел одинаково. Голова закружилась, коленки словно ослабли – а куда он шел? В какую сторону? Сердце заколотилось – не хватало теперь еще и заблудиться. Энджи настолько огромная – ему вспомнилась карта в визоре – мелкая клеточка одинаковых ячеек, которая при приближении распадается на другую клеточку одинаковых ячеек, а затем еще и еще. Трёхмерная сеть длинных туннелей, квадратных шахт, прямых коридоров и отсеков. Бесконечная и одинаковая во все стороны. Он посветил под ноги – хоженые места можно было распознать по растоптанной пыли. Надо успокоится и подумать. Ему вспомнился эпизод из книги Сола, когда проводник группы Денис заблудился в низине между холмами, и несколько раз водил группу через заросли одного и того же борщевика высотой в полтора человеческих роста. Пройдет раз, заберется на дерево с картой, посмотрит куда-то вдаль, и назад – снова через борщевик. А у того ядовитый сок, при контакте с кожей вызывает болезненные ожоги. Группа идёт завернутая в какие-то пончи, но всё равно у Вани ожоги под ухом, у Нины на щеке, лица перекошены. Туда сюда ходят. Несколько раз по одному и тому же месту. Пока Денис не убеждается в правильности маршрута. И ведь не испугался, не запаниковал, и вся группа много раз послушно продиралась через один и тот же ядовитый борщевик.

Никита прошел вперед до развилки, которая показалась ему только что виденной. Вернулся и дошел до похожей развилки с другой стороны – та же история. Пятно света от фонарика торопливо забегало по стенам, по черным дверным пробоинам, ноги снова подкосило. Он снял рюкзак и прислонился к стене. У Дениса всегда на всё были правила: видны следы медведя – надо пошуметь, повонять фаерами; нет рядом воды – надо найти место, где она есть; сбился с тропы – надо вернуться и найти тропу. Может быть, поэтому Денис был таким спокойным и уверенным? Ведь для любой проблемы у него всегда был заготовлен ключик – правило. Никита встрепенулся – а ведь и правда, даже для страха можно найти правило, ведь страх – это всего лишь отсутствие правила для незнакомого события. Кто-то невидимый преследует тебя по пятам, и ты не знаешь что с этим делать. Подумай, и придумай, что делать, если кто-то неожиданно коснётся твоей руки в этом темном, безлюдном пространстве. Мурашки снова пробежали по спине, Никиту передёрнуло. Нужно придумать правило. Если такое произошло, значит пространство не такое уж и безлюдное, значит ты ошибся, и в нём кто-то есть, просто ты его не замечал, ты ошибался в оценке, но теперь знаешь, что это не так – обернись и посмотри, кто там. Спроси, почему он ведет себя так странно, а если не ответит или поведет себя агрессивно – убеги. Вот и всё. И весь страх.