Время Энджи

А убежать вообще можно от всего, даже от псевд – тем более, что их обычно слышно издалека.

От таких рассуждений Никите стало спокойней. Он как будто смог договориться со страхом, свёл его до уровня хоть и непредвиденного, но вполне обычного события – мелкой проблемки, решение которой можно предусмотреть заранее. Конечно, нечто могло его убить. Ну что же, если оно его убьёт – тогда он просто умрёт. Чем не правило?

Надел рюкзак, подтянул лямки, двинул по тропинке из стёртой пыли. Впереди сверкнули обломки робота-паука – значит, не ошибся. Прислушался – тихо. По привычке заглянул лежащей машине за спину, не вернулась ли голова. Эгер сказал бы сейчас что-нибудь веселое, что у голов нет ножек, и летать они не умеют. Никита вздохнул. Хоть он и победил страх правилами, но темнота и тишина, как будто не принимали это в расчет. За каждой выбитой дверью ему мерещились огоньки глаз, а в шорохе собственной одежды – чужие движения. Даже шаги казались вызывающе беспечными на фоне мерного гула Энджи, исходящего от стен и пола. От неожиданных теней всё равно леденело сердце, какие правила не выдумывай.

У башни визор начал заряжаться. Никита положил его под основанием, а сам присел у стены напротив, рассматривать вершину, которая слегка дёргалась, попискивая тихим металлическим фальцетом. В голову лезли самые разные мысли и раз за разом почему-то вспоминался эпизод из книги Сола про то, как вся группа, забравшись на край огромного, наполненного водой вулканического кратера, принялась кидать вниз камни; им казалось, что камни можно докинуть до озера, но те не пролетали и трети расстояния – до воды было метров триста. Они бросали еще и еще, пока кто-то не отошел в сторону и не сфотографировал их. Какими крупинками они выглядели на кромке огромного кратера. Никите подумалось, что это очень похоже на него и Энджи: ему казалось раньше, да и сейчас кажется, что если сильно захотеть, то Энджи можно обойти всю. Хотя на самом деле она настолько огромная, что на такой обход у него уйдет много лет, или вся жизнь.

Когда визор зарядился, Никита включил его, закрепив на ухе. Справа вверху моргнул значок нового сообщения. Очень, очень много текста от Тритона. Вздохнув, Никита закрыл его. Зачем столько писать, если можно пообщаться нормально – он выбрал взглядом иконку прямой связи, и тут же получил уведомление, что собеседник недоступен. Такой ответ Никита видел впервые. Что значит недоступен? Он попробовал еще раз – не помогло.

Тогда он открыл сообщение, и мужской голос номер пятнадцать уверенно подхватил текст:

«Приветствую тебя, мой дорогой друг Никита. У меня осталось одно мгновение, но я успею передать тебе всё, что нужно, ведь я же машина. Извини, что только сейчас, что так много, и так сразу, но другой возможности у меня не будет…»

Никита вскочил на ноги, сердце встрепенулось, фонарик забегал по стенам, словно взбесившийся. Что, что всё это значит? Он попробовал вызвать Тритона еще раз, еще и еще. Карта в том месте всегда была размытой, и дорога к Тритону тоже, местами едва различима, он еще ни разу не ходил к роботу с визором. Он вернулся к сообщению, пробежал глазами – действительно большое, но, может быть, в нём объяснение, почему Денис не отвечает.

«… другой возможности у меня не будет. Ты же всегда можешь прослушать моё сообщение с любого места, в удобное время, так что начну с себя. Вы меня спросили однажды кто я, и почему знаю так много о жизни людей, а я ответил, что не всегда был машиной. Вы видели меня в образе Тритона, теперь же я расскажу о том, каким я был человеком…»

Никита осмотрелся, выбрал место куда сесть, выключил фонарик и стал слушать. Это оказался подробный рассказ человека о своей жизни. И больше всего в нём удивляло не то, что Тритон был человеком, а то, какой была его жизнь на Энджи. Денис рассказывал о том, как он ходил в школу, какие у него были родители, как все они жили то в одном отсеке, то в другом, как ходили вместе в театры, зоопарки, на концерты и в планетарий. Это была интересная, но печальная история. Однажды они потеряли маму. Она заболела и умерла. Это событие отозвалось в душе мальчика. Ему было знакомо это щемящее чувство непрерывной боли, возникшее, когда он так же потерял отца.

«… к счастью мои младшие братья были еще маленькие и ничего не поняли. Отец сказал им, что мама уехала, они расстроились, немного поплакали. Они были близнецами и всегда всё делали почти одновременно. Они были похожи друг на друга не только внешне, но и по делам, и даже имена у них были похожи. Но отец переживал больше всех. Сейчас я вспоминаю, как он словно постарел, осунулся, будто из него вынули батарею, питавшую его жизнь. Нам всем было тяжело, но ему особенно…»

Слушая этот рассказ в полной темноте, Никита всё глубже погружался в события старой жизни. Воображение, следуя за голосом Дениса, рисовало ему удивительный мир, в котором люди, несмотря на трудности, живут красиво и гармонично. Никто не бегает по помойкам в поисках подходящих голов. Об этом просто не думают. Роботы настолько точно встроены в жизнь людей, что Денис об этом не рассказывает подробно, лишь вскользь упоминая то о каких-то «квадрокартах», то о «физалотрончиках», не считая нужным пояснять, что это. И вновь желание оказаться в этом старом ушедшем мире завладело Никитой. Ему вновь явилась мечта об удивительном дроне, который мог бы вытащить его прочь из этой пустой, обезлюдившей Энджи.

«И всё у нас после этого стало опять хорошо. Но пришла война. Я в это время как раз заканчивал учиться. Мы встретили новость с оптимизмом – ведь воевать должны были дроны, а нам оставалось лишь наблюдать за тем, как они сражаются. Но ожидание удивительного зрелища превратилось в приглашение от человека в синей форме. Он явился в наш отсек, высокий, крепкий, с ясным, уверенным взглядом на добром лице, и на груди его блестел иероглиф – «Основатели новой Вселенной». Этот человек предложил нам попробовать свои силы в управлении настоящим, боевым дроном. Разумеется удалённо – дрон в космосе, а ты в кресле оператора, в безопасности. Никто из нас не отказался. Все мы начали обучение. Управление дроном оказалось лучшим из всего, что со мной когда либо случалось в жизни. И даже когда нам сказали, что неприятель каким-то загадочным образом отрезал нам возможность удалённого управления боевыми единицами в космосе, и что нам для полёта придётся самим влезать в кабину дрона и воевать, находясь в нём физически – никто не отказался. Мы все пошли…»

От этих слов Никита забылся окончательно. Воображение взорвалось. Он представил себя в этом дроне, в космосе, несущимся сквозь бесконечное пространство мимо замысловатых и невообразимо удивительных кораблей всевозможных пришельцев, и где-то там, глубоко за всем этим, мужской голос номер пятнадцать продолжал говорить о войне. Говорил про ужасы, смерть, потерю товарищей, боль, душевную и физическую, про ранение, после которого его едва собрали. И про то, чем для него все это закончилось – как всё, что от него осталось, поместили в машину. Но Никита слышал не это.

«… и я не мог вспомнить кто я, кто мой отец, где семья, есть ли она вообще…»

Всё это было неважно, хоть он и чувствовал, как словно какой-то жгут соединил его разум с разумом Дениса. И будто бы у них есть что-то общее – потеря близкого человека – но в момент самых ярких фантазий мальчика, Тритон отдалялся, снова становясь чужим – далёким, с затухающим в темноте голосом не то человека, не то робота.

«… от применения лучей часть Энджи разрушилась, началась неразбериха. Они могли бы узнать кто я по физиологическим признакам, но не стали. Оказалось не до этого. Анархия воцарилась в нашем мире. Так я оказался в машине. Я стал Тритоном. Тоже довольно необычное чувство, не сравнимое, конечно с дроном, но сила, власть, воля творить правосудие, сильнейшее желание защищать Энджи и ненависть к врагам…»

Никита снова отвлёкся, лишний звук возник под ногами. Он стал прислушиваться, но останавливать Дениса не хотелось, он переставлял ноги между словами, прислонялся локтем к стене, Денис рассказывал о том, что он пережил в годы гражданских войн и анархии, говорил много непонятных слов, и все они как будто были про насилие, разные его виды. Никита потерял нить, а когда успокоился насчет звуков, Денис уже говорил о чем-то менее странном:

«… и они взорвали западный проход. Я оказался изолирован – ни я к ним, ни они ко мне. Можно сказать, ничья. Тогда я решил, что разберу этот завал, когда с другой его стороны всё уляжется. Но когда там действительно улеглось – делать этого мне уже не хотелось. В инфополе к тому времени осталось так мало сигналов, что мне стало казаться, будто вся Энджи вымерла. Будто люди на ней закончились. И так было очень долго, пока я не понял, что кто-то из людей всё же остался, просто они перестали пользоваться инфополем. Да и сами жители Энджи довольно сильно изменились. Ко мне стали являться незнакомые существа. Многие были настроены агрессивно, мои биодатчики сходили с ума от того, что совалось в мой завал.»

Звук в ногах проявился снова, мягкий упругий удар на границе чувствительности. Ощущение-фантом, оно есть, вроде есть, но так быстро проходит, что ты сомневаешься, было оно на самом деле, или просто показалось.

«… когда наконец ко мне пришли вы. Мне трудно сейчас описать тебе моё состояние, и то вдохновение, которое я испытал, когда вы трое первый раз явились в мой завал. Это означало, что у Энджи есть будущее, вы так сильно похожи на прежних людей, к тому же дети…»

Никита остановил рассказ и прислушался. Включил фонарик. Как будто с фонариком слышалось лучше. Оказалось, что хуже. Выключил. Тихо. Подождал немного, включил голос.

«… готов был рассказать вам всё. Всё что знаю, всё, что помню, и всё, что успел надумать за долгие годы своего одиночества. Но вы так мало спрашивали, и так редко приходили. Помнишь, я показывал вам космос. Ты и сейчас можешь прийти и посмотреть на него, я успел сместиться, чтобы моё тело не заслоняло иллюминатор. Обязательно приди и посмотри на него еще раз, хотя бы один раз. Этот космос принадлежит людям. Он твой. И не думай, что он умер, космос жив и будет жить вечно. Вселенная бесконечна не только в пространстве, но и во времени. Они там в Системе решили, что все звёзды угасли, но это не так. Я оставлю для тебя ссылки на разделы знаний, где ты сможешь убедиться в том, что всё это лишь витрина, большой обман. Когда вырастешь и станешь умней, обязательно вернись к моему сообщению и пройди по ссылкам. Сейчас это делать не надо, ты всё равно ничего не поймёшь. Но потом – обязательно! Это поможет не только тебе, но и всем оставшимся на Энджи людям. Всем этим несчастным потомкам некогда большого и великого человечества. И не забывай, Никита, что ты будущий Капитан, последний из тех, кто может управлять Энджи, и единственный, кто может и должен всех спасти.»

Что-то защемило в груди Никиты. Почему такой тон? Зачем было так много рассказывать о себе? Зачем вообще всё это было рассказывать? Почему с Денисом нет связи? Да что, в конце концов, случилось?

«Здесь я оставлю все ссылки, которые тебе понадобятся. На Энджи сохранился огромный массив данных, но найти его непросто из-за разрушенных конотационных цепочек. Я потратил оставшееся мне время, чтобы собрать их здесь. Я искал их много лет в надежде, что они пригодятся. Так и случилось. Я ухожу с чувством, что всё не напрасно. Я не зря прожил этот долгий и страшный остаток своей жизни.

Прощай, Никита, ты был моим последним другом. Надеюсь, я успел помочь тебе достаточно, и ты станешь хорошим Капитаном.»

Звуки голоса отхлынули и пустоту заполнила тишина. Она зашипела приливами в ушах и загудела под ногами. Никита сидел у башни, словно ушибленный, глядя в одну точку. Он еще раз вызвал Тритона, и долго смотрел, как в темноте пульсирует рыжая надпись «Соединение…». Наконец, он подумал, что тут совсем близко – можно просто дойти до Тритона, как раньше. Тем более, он теперь умеет бороться со страхом. Кругом тихо, никого нет. Никита нащупал висевший на запястье фонарик. Поднял, включил, пятно света разлилось под ногами, на сером металлическом полу коридора, и словно потекло по блестящей протоптанной в пыли дорожке. Но рука его дрогнула, на полу находилось то, чего там не должно было быть – ботинки. Черные. На странной, очень толстой подошве. Не веря тому, что увидел, Никита стал медленно отрывать луч света от пола, следуя за ним взглядом, и словно погружаясь от этого в шумящий, пульсирующий в висках ужас. Его окружали черные головастые глыбы. Тихие, застывшие, и серые как самые древние стены. Они были как будто повсюду, стояли и ходили ходуном, рвались, бились, раскачивались и падали.

Правило… убежать… не успею…

Над головой скрипнула башня, Никита вздрогнул и обмяк.

Глава 12. Второй фонарик

– Как это нет дома? Ну, с нами его тоже ведь нет, – удивился Эгер.

Он едва успевал за мамой Никиты, шагавшей нервно и быстро. Женщина как будто не шла, а проваливалась куда-то. Волосы её растрепались, то и дело она тревожно оглядывалась. В голосе её слышалась злоба и отчаяние.

– С ним такого никогда не было… чтобы он просто ушел… и мне не сказал, и записки не оставил… сколько прошло… Когда вы с ним последний раз виделись?

– Ну… я же говорил уже… – ответил Эгер.

Мама Никиты остановилась и посмотрела на него с какой-то неожиданной свирепостью. Мальчик испугался.

– Не давите на него, – попросила Миша, растягивая слова, чтобы выглядеть спокойно, – мы его тоже ищем. Никита наш друг.

– Друг, – сверкнула глазами женщина.

– Вчера видели, – произнёс Эгер, – утром мы гуляли с Мишей…

– Одни? Без него?

Ребята переглянулись и покраснели. Миша собралась возмутиться, набрала воздух, раздувая грудь, но мама Никиты вновь рванула по коридору. Эгер за ней. Фыркнув, Миша побежала следом.

Ребята шли за мамой Никиты до самого её отсека. Почему-то надеясь, что непременно встретят там своего друга. То, что он пропал, казалось настолько невероятным и невозможным, что в это никак не получалось поверить. Ведь он был дома всегда. То есть, вообще, всё время с самых незапамятных времен, с самого детства.

Мама Никиты распахнула дверь. В комнате никого не оказалось. Всё в ней было как будто на месте, не хватало только Никиты и каких-то его вещей. Эгер догадался каких, но промолчал. У друга было два фонарика, один из них он всегда носил в рюкзаке, пока второй заряжался. Эгер подошел к столу и будто невзначай повертел в руке пустое зарядное устройство. Миша заметила, подняла на друга испуганный взгляд.

– Ну что? – спросила мама Никиты, – куда он мог без вас пойти?

– Может быть… – тихо начала Миша.

– Вообще не знаем, – перебил её Эгер, хватая за руку, и повышая голос, – никак понять по вещам невозможно. Вот это, – он указал на книгу Сола, – он обычно носит с собой. А сейчас не взял, даже не закрыл, значит точно… наверное, недалеко куда-то ушел.

Миша испуганно посмотрела на Эгера, но в этот раз это был другой испуг – «зачем, почему ты врёшь, разве ты не хочешь, чтобы его нашли, вдруг ему нужна помощь».

– А что это? – резким движением женщина подняла со стола книгу, пластиковые страницы едва не разлетелись по комнате, осмотрела, и, закрыв, рассеянно вложила в руки Эгеру.

– Ох, Никита, вот вернись только… ну как же так… – сокрушенно произнесла она и, закрывая рот ладонью, вышла из комнаты. Ребята остались одни.

– Ты чего?! – яростно прошептала Миша.

– Это ты чего?! – прошептал в ответ Эгер, – чуть не проболталась… мы сами за ним сходим… ведь ясно же… оба фонарика… значит он к Тритону зачем-то… куда еще?

Миша нахмурилась, задумалась, за стеной послышались голоса, мама Никиты разговаривала с соседями.

– Только надо прямо сейчас, – процедила шепотом Миша, – может он заблудился…

– Да, – поддержал её Эгер, – с этим своим дурацким визором… не туда куда-нибудь свернул… и всё… у тебя же карта.

– Да!

Ребята замельтешили, осматриваясь.

– Я возьму его книгу? – спросил Эгер.

– А… – удивилась Миша, – ты меня спрашиваешь?.. ну возьми. Зачем? Передать хочешь?

– Да… передать… – неуверенно буркнул Эгер.

Примерно через час они уже стояли напротив сетки с предупреждающими знаками. Эгеру всегда казалось, что таблички выглядели вызывающе, они словно рекламировали лежавшие за ними темноту и тайну. Но в этот раз надписи казались как будто строже и злее. В глубине черных переходов слышался гул, похожий на обычный, но с каким-то странным высоким отзвуком, словно его источник, скрытый прежде на самых темных высотах Энджи, заметно приблизился и поэтому слышался четче.

Пройдя несколько длинных извилистых коридоров, ребята остановились и прислушались. Миша зашелестела картой. Как показалось Эгеру, довольно нервно. Он посветил назад и тут же рядом с ними что-то гулко упало. Испугавшись, он едва не выронил фонарик, дёрнулся в сторону, натолкнулся на Мишу. Её фонарик полетел прочь, ударяясь о стены и заполняя коридор мешаниной обрывочных пятен, осколками света, предательским грохотом и звонкими девчачьими криками. Они упали, начали кричать и возиться, стараясь встать, паника усилилась, звуки отозвались физической болью, слились с ней, всё смешалось и завертелось. Затем они стремительно рванули куда-то, не разбирая пути, по свету одного фонарика, оставляя позади другой.

Отбежав достаточно, Эгер вжался в стену, сердце колотилось, свет дрожал в руках, в голове шумело, ноги гудели, а руку жгла ссадина. Рядом стояла Миша. Она тяжело дышала и тряслась. Её волосы сбились, прилипли ко лбу и щекам, губы распухли, под глазами блестели слёзы. Эгер убрал свет. Гул остался позади и как будто не приближался.

– Что это было? – отдышавшись и немного успокоившись, прошептал Эгер, – На псевд не похоже… Вирусы?.. Так близко… не должно их здесь быть… они с другой стороны…

Посопев, он перекинул фонарик из руки в руку, и продолжил:

– Хотя мы вроде видели там что-то… у башни… помнишь?.. Может всё-таки псевды… просто другие какие-нибудь.

Миша не отзывалась, Эгер затаил дыхание и услышал, что она плачет. Очень тихо плачет. Его рука с фонариком опустилась, он сжал губы. Мысленно вернулся на пару минут назад – грохот, падение, они бегут, она теряет фонарик.

– Да мы найдём его, не переживай…

И вдруг ему захотелось обнять девушку, прижаться к ней, почувствовать её тепло, и голову у себя на груди, и хрупкие плечи с лопатками. Однако, внутри у него словно мерцал крохотный запрещающий огонёк, как беспокойный красный маркер, запрещавший вторжение в её личное пространство. Может быть, из-за него она плачет, и не при чем здесь фонарик.

Эгер вздохнул. А если нет, и всё не так? Он повернулся к Мише и попробовал найти её руки, она тут же вырвалась, и, скрипя рюкзаком, начала ковыряться в вещах. В темноте зашелестели пластиковые листы. Её плачь и всхлипы стали чаще и слышнее. Надрывно хрустнула карта, звякнули застёжки.

– Дай фонарик! Есть запасной?

Эгер включил свет и протянул его Мише. Она вытерла рукавом глаза и, коротко взглянув на карту, рванула вперед. Он едва успел в ускользавшее светлое пятно. Она шла, продолжая едва слышно всхлипывать и Эгеру показалось, что ей сейчас не важно, куда идти. Нужно просто двигаться, перемещаться куда-нибудь, чтобы только не сидеть. Но зловещий гул оставался за спиной, значит они, всё-таки, шли назад, к дому.

Глава 13. Хакеры

На мгновение буквы собирались в слова, приобретая непонятный смысл, а затем распадались на ничего не значащие закорючки, выстроенные рваными рядами от края до края бесконечных страниц. Взгляд то и дело цеплялся за одно и то же короткое предложение.

«На закате грибы словно прятались».

Значение его никак не прояснялось, слова не отзывались ассоциациями из фильмов. Слово «закат» напоминало тележку, что катилась привязанная к полуживому магистральному пылесосу. Внутри громыхал ценный хлам, а колёсики стучали по неровным половым стыкам. Катились… закатывались… «Грибы» оживляли в памяти проповеди культуристов на тему всеобщего равенства, и помощи фронту, призывникам обороны, и ветеранам, столкнувшимся с пугающими проявлениями вирусных метаморфоз. В тех песнопениях было что-то про грибы, которые достаточно прочно ассоциировались с разнообразной дрянью, болезнями, и объёмными черными тенями в туннелях, от которых следовало как можно быстрее бежать. Всё это странно смотрелось в одном предложении, да еще и с положительным эмоциональным контекстом. Воображение тужилось и извивалось, кое-как проглатывало, но дальше становилось еще непонятней.

«На закате грибы словно попрятались. Ветер ослаб, листва потяжелела, шаги стали тише и труднее. Все очень устали, а нам еще искать ручей, рубить дрова, разводить костёр, ставить палатки и отпугивать медведей».

Вздохнув, Эгер отложил книгу. Взял коробку с конфетами. Положил одну в рот, фантик скомкал и сунул в ящик. Осмотрелся. Снял с зарядки фонарик, коснулся выключателя, подвигал свет по стенам, по столу, метнул в дверной проём, вернул на ладонь, задумался. Куда пропал Никита? Когда он вернётся? Что случилось с Мишей? Фонарик застыл в руках, пятно как будто пульсировало, лёжа на пальцах. Белое, маленькое и холодное. И неожиданно вздрогнуло – в отсек постучали.

За дверью было двое, кровь хлынула Эгеру в голову. Черные дорогие скафандры, широкие полупрозрачные очки. От неожиданности он проглотил конфету.

– Здравствуй, Эгер. Ты один дома? – спросил тот, у кого на лице мальчик разглядел едва заметные тонкие черные усики.

– Один, да. Здравствуйте.

Хакеры переглянулись. Эгер отступил в сторону.

– Ну, ничего, всё равно мы пришли к тебе.

– Ко мне? – удивился мальчик, краснея еще сильней.

– Да, к тебе… – произнёс усатый, – меня зовут Пош Самара, моего помощника – Улан, мы представляем Компанию людей по исследованию древнего разума, сокращенно КЛИДР. Скорее всего, ты о нас уже слышал…

Эгер растерянно кивнул, отступая еще дальше. Хакеры зашли в отсек. Усатый едва заметно улыбнулся, а его спутник произнёс, закрывая за собой дверь:

– Не волнуйся, пожалуйста, всё в порядке. Мы хотим задать тебе всего несколько вопросов.

– Да, – подтвердил Пош, неторопливо осматриваясь, – всего несколько, но это зависит от твоих ответов.

Его голос звучал спокойно и мягко, в нём слышалась уверенность, внутренняя сила. Эгер почувствовал, как тяжелеет голова и слабеют ноги. Среди мальчишек ходили диковатые рассказы, один другого страшнее, о проделках подобных людей в черных лоснящихся скафандрах. А также об их загадочном предводителе по имени Пош Самара, которому приписывались довольно странные выходки. Одна из легенд гласила, что у него был не один мозг, как у всех обычных людей, а два, вложенных один в другой. И этот второй мозг был не человеческим, а принадлежал какому-то сверхразумному псевду, который так умело маскировался под обычного человека, что сумел даже обмануть многочисленные датчики периметра. Но Пош Самара ухитрился не только поймать это существо, но и поглотить его мозг своим. После чего предводителю хакеров стало доступно чтение чужих мыслей и дистанционное управление другими людьми, превращавшее тех в покорных роботов. Каковыми, безусловно, и являлись все окружавшие его помощники. Разумеется, у мальчишек было готово и противоядие на случай встречи с этим чудовищем – надо было не думать над тем, о чем тот спрашивал, отвечая невпопад, и стараясь вообще отключить собственный мозг. Тогда Пошу нечем будет манипулировать и управлять.

Вспомнив всё это, Эгер погрузился в суетливые раздумья о том, как «отключить собственный мозг», что это, вообще, значит, и как его затем включить обратно, если отключить всё-таки получится.

– Наверное, ты знаешь чем занимается наша компания, – спросил Пош, и не дожидаясь ответа, продолжил. – Если кратко, мы помогаем людям разобраться с древними устройствами, чтобы, во-первых, мы могли пользоваться ими по назначению и в полном объёме, а во-вторых, чтобы научиться делать подобные устройства самим. На Энджи осталось много заводов, которые могут производить такие вещи, но мы не знаем как эти заводы запустить, и как ими управлять.

– Ведь музеи не бездонны, – добавил Улан, – ты же понимаешь, что когда-нибудь они опустеют. Потому что мы забираем из них вещи, а не кладём их туда на хранение. Твой отец, как нам известно, тоже занимается этим делом. Так что…

– Выходит, что КЛИДР действует и в интересах вашей семьи, и твоего личного благополучия, – продолжил Пош, задерживая взгляд на огромном телевизоре, занимавшем одну из стен едва ли не полностью. – Помогая нам, ты помогаешь всем людям Энджи. От этого зависит наше будущее. И твоё будущее тоже.

«Грибы закатились и слова попрятались» – начал думать Эгер, стараясь отключить мозг. – «Палатки костёр дрова устали рубить ветер шаги листва грибы медведь».

Пош замолчал, всматриваясь в покрасневшего мальчика, и, вздохнув, добавил: