Время Энджи

У башни сделали привал. Никита бросился к визору. Трясущимися от волнения руками приподнял старую шапку – фиолетовый огонёк не горел, зато сам визор отвечал на его прикосновения едва заметными голубоватыми переливами, отчего у мальчишки перехватило дыхание. Ни одна, даже самая дорогая вещь, из всех, что ему прежде доводилось видеть, не производила в нём такого волнения, как эта: чистая, нетронутая, красивая. Настоящее чудо.

– Красиво, – согласился с ним Эгер. Он стоял сбоку и тоже разглядывал инопланетную загогулину. – Как им пользоваться, знаешь?

– Нет, – с внезапной гордостью объявил Никита.

– Отлично, – хмыкнул друг.

– Тритона спросим.

– Тритона? – вскинул брови Эгер и с едкой ухмылкой продолжил, передразнивая монотонный голос робота. – Какого лысого вы докопались до трупа? Человек он и мёртвый человек.

– Ну он же не взорвался, – сказал Никита.

– Еще, – Эгер сделал паузу, обозначая важность этого слова. – Еще не взорвался. Может он у тебя дома бахнет.

– Ага, – улыбнулся Никита, – как раз, когда мама такая заходит, и тут он как даст!

Они снова рассмеялись.

– Не взорвётся, – Никита посветил фонариком на иероглиф. – Эха, ну вот где ты тут видишь взрывчатку? Где ей тут быть?

– Ну, – посмотрел на труп Эгер, – пятьсот костей человека я тут тоже не вижу.

– Не пятьсот, а двести восемь.

– Пофиг. Видно только череп, и то наполовину.

Никита бережно переложил визор в рюкзак. Обернув шапкой, пристроил в отдельном клапане.

Дорога домой заняла намного больше времени. Чтобы скрыться от датчиков и культуристов, они накрыли окаменевшее тело большим куском старого пластика. Выглядело так, будто мальчишки несли домой огромный телевизор. Вот только в комнате Никиты не нашлось достаточно места, чтобы положить мертвеца. Пришлось разместить его у стены за дверью. Дверь открывалась в комнату, а не сдвигалась по стене, как обычно, так что в открытом состоянии дверное полотно надёжно прятало прописавшийся в комнате труп.

Закончив помогать, уставший и злой Эгер уставился на шар. Взгляд показался Никите тревожным. Он узнал это выражение – друг не любил просить.

– Эха, слушай, – с лёгким волнением произнёс Никита, – я сейчас буду этим заниматься, – он кивнул на мертвеца, – ну и визор надо как-то, тоже. Ты не мог бы шаром заняться? А то у меня времени…

– Вообще не вопрос, – глаза друга вспыхнули, он тут же схватил шар.

– Здорово, – улыбнулся Никита, – Спасибо. Только не бросай… а то вдруг разобьётся.

Глава 6. Вирусы?

Содержать птицу оказалось непросто. Ассортимент обычного продуктового магазина состоял из порошков и консервов, свойства которых были изучены, проверены и безопасны для человека. О птицах речи не шло. Другие продукты продавались музейщиками. У этих было много коробочек, бутылочек, баночек и пакетиков с загадочным содержимым, о котором они имели довольно своеобразное представление. Что из этого относилось к еде, а что к бытовой химии, определялось или интуитивно, или по опыту расшифровки стёршихся этикеток, или по отзывам постоянных покупателей. Правда, отзывались люди не часто, а когда съедобное оказывалось невкусным, продавцы объявляли это полезным и поднимали цену. Поэтому, покупать продукты у музейщиков было интересно, но волнительно. К разведенным порошкам и консервам птица была равнодушна, и Миша отчаянно надеялась, что ей как-нибудь повезет, и среди старых баночек и пакетов случайно найдётся что-нибудь особенное, что спасет от голода её птицу. Которая уже начала терять перья, ложилась на живот и часто дышала. Но ничего не находилось. Кислые желейные закорючки под названием «Пипы Сипули» птица только разглядывала, а жгучие треугольнички «Ой-ай» клевала, но перья летели всё равно. Девушка была близка к отчаянию.

У мальчишек дела тоже шли непросто.

Никита долго и осторожно возился с мертвецом. Работать приходилось тайно, пока в отсеке не было мамы. Необходимо было очистить и отделить от тела расходившиеся из пояса стропы. При этом он чувствовал, что их ни в коем случае нельзя рвать. Очищенные от металлической пыли, они оказались гибкими, мягкими и как будто пустыми внутри. Когда пояс был, наконец, снят с черного тела, а сам мертвец окончательно закреплен за дверью, Никита взял в руки этот свой новый трофей, осмотрел его, и с замиранием сердца надел. Застегнул пряжку, подтянул стропы, встал перед зеркалом. И почувствовал себя полным идиотом – ребенком, нацепившим родительские очки. Этим поясом, как и шаром, надо было как-то управлять. Наверное, он и занимался им так старательно, потому что это было доступное дело с понятным результатом, а вот что делать с визором – на этот счет идей не было никаких. Как только он не крутил этот предмет, где только не нажимал, не давил, ни сгибал (загогулина оказалась гибкой), он даже пробовал его покусывать, но кроме солоноватого привкуса на губах – ничего. Визор отзывался голубоватым светом в местах прикосновения и больше не делал ничего. Впрочем, Никита и не знал, что он, вообще, должен делать. Каким образом с его помощью можно было управлять, например, черным шаром?

Чтобы отвлечься, он читал. Большая часть написанного была непонятна, но именно эта непонятность и отгоняла раздражавшие его назойливые мысли о неразрешенных загадках.

«Все его звали Маугли, хотя на мальчика из рассказов Киплинга он походил мало, разве что смуглой кожей. На мой взгляд, он выглядел скорее, как Дерсу Узала. Смуглый, низенький, жилистый мужичок с большой лохматой головой и широкой, беззубой улыбкой. Всегда в зелёных армейских штанах и куртке. Хотя нет, пара зубов у него была, как раз чтобы перекусывать леску. Мне казалось, что он не родился, как все обычные люди, из чрева матери, а вылез из земли прямо здесь, на Камчатке, где-нибудь на опушке леса, как гриб. Или как камень, на склоне горы, где по весне течет быстрая извилистая река, скачет рыба и пасутся медведи. Маугли говорил мало и только по делу. Однажды, мы сплавлялись по реке Быстрая, оказавшись в его лодке. Было жарко, но он сидел в своей бессменной зеленой одежде и в высоких резиновых сапогах. А у нас на ногах были ботинки, которые мы считали непромокаемыми. На тихом течении Маугли поглядывал на них и ухмылялся. Мы поняли почему, когда нас захлестнула первая волна, а затем вторая и третья. Когда мы проходили быстрые места, Маугли кричал то «греби», то «табань». Первая команда означала, что нам надо грести вперед, вторая – назад, то есть тормозить. Скоро мы промокли насквозь, и на лице Маугли засияла улыбка.

– Не промокает только резина, – заявил он, глядя, как мы стучим ботинками по луже на дне лодки.

Мы тоже улыбались, подумаешь ноги промокли – мы все промокли, с ног до головы ни одного сухого места, а Юля из соседней лодки так вообще искупалась. Выпала в реку под веселый смех друзей. Ведь на «ровном же месте». На привале мы уже не боялись воды, и вытаскивали лодку на берег, стоя по колено в потоке, в наших «непромокаемых» ботинках из «дышащего» материала. Маугли всё это время был в своих высоких резиновых сапогах. Я прямо кожей чувствовал, как преют у него в этой резине ноги.

А вечером он присел к костру, снял сапог и, опрокинув его, вылил на землю воду. Довольно много воды. А затем из второго сапога еще больше. Теперь уже был наш черед смеяться: что, Маугли, только резина не промокает?»

– Ник, слушай, – Эгер завалился к Никите без стука, бросил отрешенный взгляд на мертвеца, и продолжил, розовея и покусывая ногти, – а у тебя не было такого, чтобы шар стал… эм… ну, чтобы к нему всё липло?

– Липло? – недоуменно переспросил Никита. – Нет, такого не было.

– Странно, – поскрёб затылок Эгер, – ты уверен?

– Да. А у тебя к нему что-то прилипло?

– Ну… да, – потёр лоб Эгер, глаза его забегали вокруг Никиты.

– Ну так отлепи, – сказал Никита, – а шар вымой. И руки заодно. К ним у тебя, наверное, тоже всё прилипает.

– Да… да… – почесал нос Эгер, – помою, конечно… потом… ну, когда отлеплю.

– Так, а что у тебя к нему прилипло? Пыль?

– Ха ха, как смешно. Хотя, пыль, наверное, тоже.

– А что?

– Многое, – скривился Эгер, – считай всё.

– Что всё? – удивился Никита.

– К нему всё прилипло, – повторил Эгер мрачно, – и не отлепляется. Ты не знаешь, как это можно… ну, то есть у тебя… ну, есть же этот визор… Тритон сказал им же можно как-то… ну… типа управлять…

– Визор-то есть, – вздохнул Никита.

– А ты не мог бы это выяснить? – облизал губы Эгер, – как-нибудь побыстрее… а то у меня родители… ну это… типа волнуются.

– Эха, скажи нормально, что произошло? – забеспокоился Никита, – ты сломал шар?

– Нет, конечно, – замотал головой Эгер, и подумав добавил, – тебе лучше посмотреть.

Пошли смотреть. Эгер жил с родителями в большом отсеке недалеко от потока, так что по пути встречалось много людей с водой – профессиональных водовозов и женщин с большими тяжелыми баками. Их приходилось пропускать. Никите вспомнился эпизод из книги, где описывалась стоянка рядом с ручьем, впадавшем в небольшое озеро на вершине горы. Он задумался, откуда могло браться столько воды там, на Земле? Вспомнил про дождь, когда вода падала прямо с неба, и посмотрел вверх. Над ним был потолок.

Обычно Эгер сопровождал водовозов смешными комментариями, мол у этого колесо в телеге меньше других, у другого вода сейчас прольётся, потому что транспорт разваливается на ходу. Но в этот раз он шел молча, провожая препятствия сердитым взглядом, нетерпеливо сопя и размахивая руками. Пришли. Дверь в комнату Эгера отъехала в сторону.

– Эха, – губы Никиты скривились ухмылкой, – а ты не пробовал убираться? Вещи по местам разложить…

– Ха, ха, – саркастически отозвался Эгер, – дай что-нибудь. Или нет, погоди, – он начал рыться в карманах.

В самом центре комнаты Эгера располагалась гора хлама. Вначале она показалась Никите простой кучей мелких вещей, обычно разбросанных по комнате друга в произвольном порядке, но в этот раз почему-то собранных в одном месте. Однако, присмотревшись, он заметил, что некоторые вещи расположены странно. Например, один карандаш буквально торчал из кучи почти горизонтально.

– Там внутри твой шар, – пропыхтел Эгер, перебирая мелочи из карманов, – вот!

Он поднял перед собой обёртку от чипсов с выцветшей надписью на незнакомом языке и стал отчаянно её комкать. Затем, приблизившись к куче хлама и простреливая Никиту многозначительным взглядом, подкинул её в руке. Обёртка поднялась над ладонью, но вместо того, чтобы вернуться на неё, она, быстро ускоряясь по изогнутой траектории отправилась к куче. Там, коснувшись фигурки солдатика, она остановилась и сплющилась, словно прижимаясь к нему.

Никита отшатнулся.

– Не-е, – распихивая добро по карманам, сказал Эгер, – человеку не опасно… пальцы не прилипают.

– Так ты сними всё, – посоветовал Никита, снова приближаясь к куче.

– Ага, умник! – хмыкнул друг. – Не снимается.

Никита наклонился к куче и попробовал отлепить от солдатика обертку, но та действительно, приклеилась намертво, даже краешек не отгибался. Он дёрнул карандаш, тот сломался.

– Ник, ну блин…

– Извини… – убрал руку Никита.

– Вот, – тяжело вздохнул Эгер, – родители переживают, что я в комнате развёл бардак… сдвинуть его тоже не получается, там в глубине все мои гантели и баночка с припоем.

– А головы? – спросил Никита.

– И головы, – снова вздохнул Эгер, – всё… говорю же.

– Сильно, – почесал за ухом Никита, – а что ты делал с шаром, что он вот так себя повёл?

– Много чего, я уже не помню.

– Эха, – Никита заглянул в глаза друга, – а как же научный подход?.. так же нельзя. Надо всё записывать. А то ведь алхимия какая-то.

Голова Эгера упала на плечи. Уши сделались красными, как огонь. В руках Никиты появилась загогулина визора. Он стал рисовать им в воздухе различные фигуры перед шаром и шептать:

– Ули-гугули, швабра-матабра, шар-прилипар…

Эгер поднял голову, глаза его заблестели, лицо озарилось надеждой.

– Верни Эхе его головы, – продолжил Никита, – фигурки, булавки, коробочки, затиралы и фломики, а так же карандаш, гантели и баночку с припоем…

– И ножик перочинный, – вставил Эгер.

– И ножик перочинный, – повторил Никита, присматриваясь к содержимому кучи, – и козявочницу, и домашние тапки, и валик… и весь пластик, и вообще всё, что к тебе прилипло верни немедленно, а сам вернись в базовое состояние, какое было прежде. Швабра-кадабра, буль-бидубуль, трямс-пампарамс.

Оба рассмеялись.

– Надо идти к Тритону, – отдышавшись, сказал Никита.

Так и сделали. Выждав подходящий момент, пошли втроём. Миша плелась грустная и всё время отставала. Вместо бутербродов у неё были какие-то полезные, но безвкусные сухари, так что с ней пришлось делиться. На привале у башни ели молча, каждый думал о своём. Никита крутил в руках загогулину, которая подмигивала фиолетовым огоньком. Эгер, скомкав обёртку, начал бродить, осматривая расположенные вокруг стены. Некоторые он пробовал толкнуть, у других пытался оттереть обёрткой место, где должен был находиться замок. Такой, чтобы открыть дверь, прижав к нему палец. Но замков не находилось.

– С чего ты решил, что это вообще двери? – неожиданно спросил его Никита.

– А что? – фонарик замер.

– Не знаю, – сказал Никита, – это даже не похоже на двери. И замков там нет.

– И замков там нет, – вздыхая повторил Эгер. – Странное место.

– В этом месте, вообще, всё не так, как везде, – сказал Никита. – Отсеков нет, туннели длинные и круглые.

– Что значит круглые? – оживилась Миша.

– Круглые – это значит, что потолок не ровный.

Два фонарика устремились вверх. Потолок действительно был полукруглый.

– О-о-о, – изумлённо выдохнул Эгер, – а я не замечал.

Он обвёл фонариком своды, которые собирались над башней огромной многогранной каплей.

– Может это окна… – предположила Миша. – и здесь всё из стекла. Раньше было красиво… и блестело.

В темноте послышалось тщательное чесание чьего-то затылка. Эгер начал рыться в рюкзаке:

– Блин, у меня же и ножик засосало… Ник, можно твой?

Никита достал из своего рюкзака ножичек, протянул в пятно света. Взяв его, Эгер ушел к стене и принялся скоблить лезвием металлическую пыль. Наконец, сквозь скрежет и пыхтение пробился резкий визгливый звук. Ребята вздрогнули.

– О! – шепотом вскрикнул Эгер.

Остальные подскочили к стене и принялись разглядывать. Под слоем пыли блестело что-то черное. Эгер потёр еще, расширяя пятно, затем опустился, прислоняя к нему глаз. Сопел, сопел, пока Никита с Мишей «чокали» – что там, ну что, что видно? – потом встал и быстро прислонил к пятну фонарик. Вся дверь словно зажглась, ребята едва не попадали от неожиданности. Мутный серый свет разлился по стене, обходя полукруглые своды, пробираясь на соседние, и словно стекая по капле на башню за их спинами. Эгер повернул голову, ошалело всматриваясь в проступившие из темноты лица Никиты и Миши, сдвинул фонарик и все они снова ухнули в темноту. Вернул фонарик – стены осветились снова, заблестели глаза, а внутри серого света возникло и зашевелилось темное пятно, словно сгусток мрака, неподвластный фонарику. Пятно стало набухать и ворочаться, приближаясь к источнику света. Всё произошло так быстро, что никто не успел даже вскрикнуть – темнота бросилась на свет, гулко ударилась в него с другой стороны и отброшенная на мгновение, замерла, как будто растерявшись, но затем быстро опомнилась, собралась, и снова начала расти.

Никита ударил друга по руке, фонарик выпал, стены погасли, лица утонули в черноте, стекло содрогнулось от нового удара. Стена хрустнула. Трясущимися руками ребята погасили фонарики. Рядом что-то было. Они чувствовали его по вибрациям, гудевшим в стенах и словно кусавших за ноги. Никита услышал, как в ушах его пульсирует сердце. Нечто было за стеной, перемещаясь вокруг них, сверху и снизу, и как будто везде. Потом стихло.

Отдышавшись и немного успокоившись, он спросил самым тихим шепотом, на который был способен:

– Вирусы?

Никто не ответил. Так просидели долго, до тех пор, пока тишина не стала казаться безопасной. Молча проверили рюкзаки и двинули дальше, словно задерживая дыхание. Только в светлых коридорах рядом с Тритоном смогли успокоиться и немного расслабиться. Здесь всё было привычно, по-прежнему, знакомый старый пластик, рваные скафандры, будто родной скелет двухэтажного транспорта, лежащего на боку, изломанные сиденья, точно огромные заклёпки, высыпавшиеся из его разбитого пуза. Знакомое место всегда кажется безопасным. Таким же казался и сам Тритон, хотя был в десять раз больше этого транспорта, имел броню, вооружение, обладал сильным и древним интеллектом.

Он встретил ребят так же, как и всегда:

– Приветствую вас, Эгер, Никита и Миша. С чем пожаловали?

Ребята расселись на привычных местах, и стали переглядываться. Никто не знал, кому и с чего начать. Все находились под впечатлением от произошедшего у башни. Миша, обычно смелая, выглядела подавлено. Эгер сидел хмурый и мрачный, грыз ногти и плевался, собираясь с мыслями. Тогда Никита, облизав пересохшие губы, достал из кармана визор, и, держа его на руке, словно подношение, обратился к Тритону:

– Вот, он кажется зарядился… но у меня нет головы… и тут непонятно как её… – он повертел визор, показывая со всех сторон, – приладить… нет приёмника.

– Этому визору не нужна голова он устроен иначе. Я же говорил, что это импортный визор. Его произвели не на Энджи, – произнёс Тритон, и, сделав небольшую паузу, добавил. – Стильная штучка.

И тут Никита совершил то, о чем ему в дальнейшем пришлось сто раз пожалеть – он достал из рюкзака снятый с мертвеца пояс с аккуратно подвёрнутыми стропами и блестящим иероглифом на пряжке. Положил всё это перед собой, и спросил:

– Как визор может управлять вот этим?

Эгер от изумления даже перестал дышать. На какой-то момент Никите понравился произведенный эффект – он потратил на этот пояс столько сил и времени, не говоря уже о том, что им с Эгером пришлось тащить мертвеца мимо датчиков и сердитых патрулей.

– Вы обещали мне не трогать мёртвого человека, – проскрипела машина.

Никита уставился на изъеденное временем лицо робота и побледнел. Эгер закрыл глаза руками. Миша с интересом посмотрела на пояс.

– Да, – промямлил Никита, – ну он же не взорвался…

Лицо Тритона как будто посерело.

– Да, вы действительно повзрослели, – произнёс он, – теперь я вижу.

Воцарилась тишина. Затем глаза Тритона словно потухли, почернели и стали матовыми, а само лицо втянулось, скрываясь под защитными пластинами. Через секунду перед Никитой мерцала переливами на броне лишь его зеленоватая нога.

– Тритон, – слабым голосом, сквозь неожиданный хрип позвал Никита.

Ничего не произошло.

– Что ты сделал? – спросила Миша. – Что случилось?

– Ник, – вскрикнул Эгер, – ты дурак?!

Он подошел к месту, из которого обычно появлялось интерфейсное лицо Тритона и постучал по чешуе. Броня была холодной и твёрдой, как камень.

– Блин, – раздосадовано произнёс он, – и что нам теперь делать?

Глава 7. Решения проблем

Никита сидел в своей комнате за столом под вечными часами. Перед ним лежала книга Сола, свет бесшумно переливался на гладких пластиковых страницах. Рядом на столе стояла фигурка неизвестного животного из каюты мертвеца. Сам мертвец – сухие кости в скорлупе металлической пыли – покоился за дверью. Иногда Никите казалось, будто он слышит его неровное, призрачное дыхание, хотя, на самом деле, так «дышал» холодильник, что стоял за стеной на кухне. Никита перевел взгляд на фигурку – длинная желтая шея в черных неровных пятнах, короткое тело и длинные ноги. Интересно, каким оно было в реальности. Большим или маленьким? Или это вымышленное существо?

«Мы поставили палатки и стали собирать ветки для костра. Денис взял несколько петард и отправился к ручью отпугивать медведей. Странно, но мне казалось, будто он боится этих зверей больше нас. Один хлопок, второй. Запахло порохом. Мы собрали немного хвороста. Ветки были достаточно сухие, и наш костёр разгорелся быстро. Люда принялась готовить ужин, открыла консервы, перевернула в котелок. От запаха тушенки сделалось уютно и спокойно. Мы с Леной очень устали. Спать хотелось больше, чем есть. Так бы и зарылись в спальники, и черт с ним, с этим ужином, после него еще и миску мыть, и К.Л.М.Н., и придётся идти на ручей, а ноги и так уже отваливаются. Мы прошли сегодня больше двадцати километров. Три раза переходили ручей, едва не промочили ноги. Видели медведицу с медвежонком – Денис начал орать на неё, буквально ругаться, прогоняя. Остальным сказал тоже шуметь.. Мы шумели, хотя всем хотелось рассмотреть медведицу поближе. Но медведь очень опасное животное. От него невозможно убежать. Тем более с рюкзаком на сто литров и весом в двадцать пять килограммов.

Запах костра, наверное, самое приятное, что может быть вечером, на закате, когда сидишь у тамбура уже разложенной палатки, а за спиной лежат сухие, пышные, мягкие спальники. Можно снять ботинки, расправить пальчики на ногах, вытянуть ноги, и вздохнуть, обжимая руками теплую кружку с горячим душистым чаем. Ребята рассказывают истории, мне говорить лень, я слушаю. Солнце село, Ленин визор стал совсем прозрачным…»

Никита не поверил своим глазам, вернулся к строчке, прочитал еще раз:

«… визор стал совсем прозрачным. Сегодня было ясно и пластик хамелеон весь день прятал её глаза. Теперь я их увидел – она тоже устала, и мы…»

Никита задумался, вот она разгадка, совсем близко, он схватился за книгу, за слова, чтобы они случайно не убежали: визор… прозрачный… прятал глаза. Прятал глаза, когда был непрозрачным. Значит… Он достал загогулину и приложил к глазам – нет, слишком тонкая полоска, глаза за такой не спрячешь, но как-то она должна крепиться – может на лоб, на нос… Он принялся елозить загогулиной визора по всему лицу, пока его вдруг не осенило – может быть она цепляется за уши? Он еще раз осмотрел загогулину, повернул и положил за ухо. От неожиданности аж вздрогнул – визор будто ожил, изменил форму, устраиваясь на его ушной раковине, зацепился за неё и точно червяк пополз, удлиняясь, по виску, одним концом под козелок уха, другим, добравшись до надбровной дуги приподнялся и мигнул красным. Всё случилось так быстро, что Никита не успел ни испугаться, ни понять, что происходит. От последовавшего за этим он едва не грохнулся вместе со стулом. Перед ним прямо в воздухе возникли светящиеся буквы, небольшие разноцветные картинки – иконки, какой-то текст мигнул и, собравшись в комок, отъехал в сторону шкафа, превратившись в небольшой восклицательный знак в кружочке. Иконки расползлись по сторонам и стали полупрозрачными, едва заметными. Внизу, прямо над книгой моргнуло и осталось небольшое белое колечко. Никита взмахнул рукой, как будто мог ухватить его, но промахнулся. Зато стоило перевести на колечко взгляд, как оно плавно и быстро раздвинулось в стороны, превращаясь в длинный овал, и в нём возникли другие иконки: точка с расходящимися от неё стрелками, кубик, флажок, монетки, сердечко и стрелка вправо. Он присмотрелся к флажку и всё пространство перед ним покрыла огромная трёхмерная схема. От неожиданности он часто заморгал, и схема быстро вернулась в иконку.

Со стороны могло показаться, что мальчик сидит за столом и двигает глазами, как сумасшедший. Лицо его было белым, рот открыт, пальцы на руках подрагивали, но губы медленно, медленно растягивались в широкую улыбку.

Едва освоившись с интерфейсом, Никита поднялся, прошел на кухню и посмотрел на чайник – чайник начал урчать и греться. Все предметы с головой предлагали ему фиолетовую иконку с галочкой – это значило, что ими можно управлять. Прочие предметы – серый, едва заметный кружочек. Чайник закипел, выключился – издав победоносный крик. Переполненный восторгом и восхищением, Никита рассмеялся.

Обследовав всё, что было вокруг, он вспомнил про Эгера и шар. Сердце забилось чаще – какой будет эффект, друг просто рухнет от изумления! Нос исковыряет насквозь и ногти сгрызёт до основания. Никита поспешил к другу.

Перемещаясь по коридорам, он с удивлением рассматривал фиолетовые галочки чужих вещей и предметов: многие скафандры были оборудованы головами и предлагали на выбор загадочные иконки; магистральные пылесосы, переоборудованные в транспорты, сообщали о чём-то важном, но совершенно непонятном; двери, лифты, подъёмники, информационные стенды и даже висевшая на стене картина – всё это имело разные, загадочные иконки в списке доступных действий. Он немного побаивался их разглядывать, ведь неизвестно, что произойдёт, если на одной из иконок задержать взгляд. Перед ним плелась, громыхая и преграждая путь к двери Эгера, большая самодвижущаяся цистерна. Её пришлось пропускать, и пока он это делал, он выбрал взглядом иконку с жирным крестиком – перед глазами возникло много текста. Какое-то предупреждение, там было что-то про ответственность, последствия, уровни и протоколы… и две иконки с расшифровкой, что увеличивало их важность: «Подтвердить» и «Отменить». Подумав, Никита отменил. Обоз прошел мимо.