Тень ведьмы

К восьми вечера Мила переоделась в простое чёрное платье, накинула плащ и направилась в паб на Лубянке. The Old School Pub оказался таким, каким она его помнила: винтажная мебель, неоновые вывески, шумные столики и мягкий полумрак. Девчонки уже были там.

Марина сидела за столиком, рядышком с ней – Вика, с бокалом сангрии, и Наташка, жующая картошку фри.

– Ну наконец-то! – воскликнула Марина, вставая и обнимая Милу. – Мы уже хотели шампанским тебя звать!

– Поздравляю, – улыбнулась Мила, целуя её в щёку.

Подруги обрушили поздравления, смеялись, болтали, громко радовались повышению Марины, поднимали бокалы и строили планы, как использовать ее новую должность на «общее благо». Все трое – Марина, Наташка и Вика – считали себя ведьмами. Кто-то «по духу», кто-то был уверен, что в роду когда-то точно были колдуньи. Мила никогда не спорила с ними: ей не было нужды доказывать, что магия – не из книжек и блогов. Да и зачем? Их ритуалы были безобидны – свечки, травки, лунные ванны. Кажется, в современном мире это называли викканством. Уютная, красивая практика, но Мила не считала её настоящей магией. Скорее – новой религией с элементами театра.

Сила там не текла – не пробивалась сквозь слова и жесты, не отзывалась в глубине тела, не жгла пальцы. Ритуалы были слишком легкими, словно недопеченный хлеб. Но девчонкам нравилось. И иногда Мила всё же присоединялась – бесшумно, почти по-дружески. Привносила в их обряды крошечную долю настоящей магии – ровно столько, чтобы огонь вспыхнул ярче, чтобы заклинание сработало. Тогда глаза у них сияли от восторга, а рты наполнялись восторженным: «Получилось! Вот она – магия!»

Мила лишь улыбалась. Пусть верят. Это было безвредно. И в какой-то степени – красиво.

Девчонки пили коктейли, заказывали бургеры и обсуждали последние сплетни: кто с кем расстался, у кого какая зарплата и какое видео в интернете всех насмешило – то с котом, то с неудачным свиданием.

Мила же заказала бокал сухого вина и ограничилась легкой закуской. Вино – больше из вежливости, чем из желания. Алкоголь давно уже не действовал на нее так, как на других. Не дурманит, не раскрепощает – только оставляет странное послевкусие в теле, как лёгкое похмелье без веселого вечера. Она просто не видела смысла пить, чтобы потом вычеркивать следующий день из жизни.

Но всё равно она любила эти вечера. Им не были нужны её тайны, её возраст, её тени. Им была нужна Мила – обычная подруга, немного странная, с книжками и тихим голосом. В их компании она ощущала себя живой. Как будто и правда была одной из них – поступала в университет, влюблялась в преподов, страдала от предательств, верила в дружбу до гроба. Всё это у неё было… только не один раз, а десятки. Сотни. Но всё равно: сидеть с ними в баре, смеяться, перекрикивать музыку – это было весело. И в этом веселье было что-то настоящее.

– Мил, ну ты бы тоже могла куда-нибудь устроиться получше, – сказала Наташка, играя коктейльной трубочкой. – С твоей-то внешностью и филологическим образованием! Вон, у нас в агентстве редактор нужен. Зарплата в два раза больше, чем у тебя в библиотеке.

– Я не за зарплатой туда пошла, – спокойно ответила Мила. – Мне там уютно. И книги, знаешь ли, разговаривают не хуже людей.

– Уютно! – фыркнула Вика. – Это ты ещё в нашем офисе не была. Диванчики, кофе из зерна, зелёная комната для медитаций!

Мила рассмеялась.

– Мне достаточно того, что у нас в библиотеке есть читальный зал, где никто не разговаривает. И шкаф с изданиями девятнадцатого века. Это лучше любой зелёной комнаты.

Разговоры текли – про работу, про мужчин, про какие-то внутренние ведьмовские шуточки. Мила смеялась вместе со всеми, но чувствовала себя чуть в стороне. Это было привычное ощущение.

В какой-то момент Мила отошла к барной стойке – захотелось ещё бокал вина. Толпа слегка расступилась, и она увидела его.

Илья. Стоял немного в стороне с двумя друзьями, смеялся, что-то живо рассказывал, активно жестикулируя. Волосы – темные, чуть растрепанные, рубашка расстегнута у ворота, на нём не было очков, и без них он выглядел иначе – проще, легче, ближе. У него было красивое лицо с выразительной волевой челюстью и ясными синими глазами, которые придавали всей внешности неожиданную мягкость. Он не был накачан, но в его телосложении ощущалась сила, а в манере держаться – спокойная уверенность.

Мила невольно улыбнулась. Было что-то странно приятное в том, чтобы увидеть преподавателя из университета в шумном баре. Но потом она вспомнила – пятница. Почему бы и нет.

Она стояла у стойки, дожидаясь вина, когда вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Медленно повернула голову – это был Илья. Он смотрел на неё с лёгким, почти застенчивым удивлением, будто не сразу поверил, что это действительно она. Несколько секунд – просто взгляд, тёплый, цепкий, а потом он, оставив друзей, двинулся к ней. Шёл немного неуверенно, но в его походке чувствовался интерес – не напористый, а скорее осторожный, словно он не хотел спугнуть момент.

– Не ожидал вас тут увидеть, – сказал он, улыбаясь. – Хотел даже спросить, почему вы перестали ходить на лекции.

Мила улыбнулась в ответ, спокойно, но с лёгкой искоркой:

– Я, вообще-то, не студентка. Просто захожу, когда интересная тема.

Он хмыкнул:

– А я уж подумал, вы меня преследуете.

Они оба рассмеялись и невидимая стена между ними на секунду исчезла. За ее спиной послышались знакомые смешки. Она обернулась – Вика и Наташка уже вовсю переглядывались, подталкивали Маринку локтями, играли бровями.

Мила покачала головой и вздохнула:

– Мне пора. Подруги уже обсуждают, куда меня унесло.

– Ещё увидимся? – негромко спросил Илья.

Она не ответила, только чуть улыбнулась – и вернулась к своему столику.

– Милочка, кто это был? – первой выпалила Вика. – Ты чего от нас скрываешь?

– Преподаватель из МГУ. Историк, – спокойно ответила Мила, отпив вина.

– Историк, говоришь, – хмыкнула Наташка. – С такой челюстью? Ну-ну. И много он тебе лекций уже прочитал?

– Ага, и по каким дисциплинам? – добавила Марина с улыбкой. – История флирта в позднесоветский период?

Мила только усмехнулась, но щеки слегка порозовели. Девчонки еще долго подтрунивали, подкидывая шутки, а она, не особо отбиваясь, просто слушала. Было даже приятно – словно снова двадцать с хвостиком, и всё впереди.

Спустя какое-то время Илья подошёл снова. Был он уже явно навеселе, но держался уверенно, взгляд – всё такой же прямой.

– Я знаю, это, может, странно, – начал он, чуть растерянно, – но я хотел ещё на лекции подойти. Обсудить, о чём говорили. Вы тогда так говорили, будто знали больше, чем я.

– О, так вы к нам присоединитесь? – кокетливо встряла Наташка. – А то уже два часа ночи и нам пора по домам. Милу всё равно нужно проводить – она тут недалеко живет и ходит пешком.По ночной-то Москве, представляете?

Илья взглянул на Милу, потом – на девушек:

– Ну раз уж предлагаете… с удовольствием.

Они вышли вместе. Осенний воздух был прохладным, улицы пустели, где-то гремело метро. Мила не торопилась идти – и не возражала, что рядом с ней шаг за шагом идёт человек, от которого должно было начаться что-то очень важное.

Глава 5

XI век, 1012–1018 год

Новгород/Киев

Свадьба была шумной, щедрой, полной смеха и радости. Новгород пел, когда князь Ярослав брал в жёны ту самую девушку, которую встретил случайно – странную, тихую, и почему-то родную с первого взгляда. Анна стояла в венце из полевых цветов, с немного растерянной улыбкой, среди князей, купцов и воинов. Она не верила, что всё это – про неё.

Ярослав смотрел на неё так, как никто до него. Ни как на ведьму, ни как на чужую. Как на женщину, в которую он верил. Они жили в любви. Он был внимателен, порой молчалив, но всегда рядом. А она – расцветала. И когда родился сын, и в зале заплакал младенец, Ярослав только кивнул: «Илья. Сильное имя. Как божий дар». Илья заснул у неё на груди, и в ту ночь Анна впервые подумала, что счастье – это не только свобода, это ещё и дом.

Они оставались в Новгороде, пока над землёй не сгустились тучи. Однажды Ярослав вошёл в дом поздно вечером, молчаливый, с письмом в руке. Почерк Предславы – его сестры. «Отец умер. Святополк в Киеве. Убил Бориса. По Глеба послал. Береги себя, брат». Лицо Ярослава застыло. Он сжал письмо, глядя в огонь.

Анна уже тогда понимала, что значит это письмо. Не просто тревожная весть, не просто смерть старого князя. Это – преддверие войны. Войны, в которой не будет правых. Где победа одной стороны станет утратой для другой. Где брат пойдет на брата. Где кровь будет течь рекой. Где возможно – не останется её самой.

Мысли об этом не давали ей покоя. Она ходила по комнате, как дикая птица в клетке, ловя себя на том, что не помнит – ела ли, спала ли, что говорила. Она часто прислушивалась к тишине, в которой каждый шорох казался вестью – а писем всё не было.

Ярослав готовился. Молча, сосредоточенно, будто знал – назад пути нет. Он собрал дружину, позвал варягов, новгородцев. Его поход на юг был началом чего-то большего, чем борьба за трон. Он шёл за отцовское наследие, за кровь братьев, за справедливость – или то, что казалось ею.

Анна осталась с Ильёй на руках в доме, полном прислуги, и всё же ощущала там пугающую пустоту. Слуги шептались, нянечки крестились слишком часто. Ночи стали длинными, молитвы – громкими. Она молилась и в храме, и по-своему – у кровати, у огня. Иногда шептала к старым богам, тайком, одними губами. Не из богохульства. Из надежды. Просила только об одном: чтобы он вернулся.

И он вернулся. Израненный, с пылью на лице, с тяжестью в глазах. Но живой. Победа была за ним. Киев пал, и теперь он – князь, по праву. И в тот вечер, когда она бросилась ему на шею, прижимаясь к груди, слыша стук его сердца – Анна впервые выдохнула.

Переезд был поспешным, почти как побег. Киев звал. Столица ждала князя.

Анна влюбилась в город сразу. В эти каменные стены, что держали тепло. В гомон на торгах, в гул церковных звонов. В ощущение жизни, кипящей повсюду. Она чувствовала себя нужной здесь. Важной. Живой.

Ярослав тоже изменился. Стал тверже, тише. Его голос стал короче, а движения – увереннее. Люди склоняли головы, и никто не смел усомниться в нём. Он стал князем, подобным скале у берега. И она стояла рядом – как вода, знающая, где обнять, а где разбить.

Но и как ведьма она раскрылась именно здесь. Ко двору приходили всякие – ведуны, травницы, гадалки. В один из дней она заметила женщину – сутулую, с седыми косами, пахнущую хвоей и дымом. Та остановилась, вдохнула воздух – и посмотрела прямо на Анну.

– Чую твою силу, – сказала. – Знаю её.

И с тех пор Анна стала к ней ходить. Тайно. Сначала – просто слушала. А потом – училась. Старуха говорила, что её дар от старых богов. Не благословение – обязанность. Что ее дело – работать с ними. Колдовать.

Она показала Анне старые идолы, рассказала древние истории. Учила, как говорить с ветром, как спрашивать у воды, как прятать и открывать. Как исцелять – и как наказывать. Анна впитывала это, как земля весной впитывает дождь.

Но однажды, когда они сидели у огня, и пламя казалось живым, старуха посмотрела на неё прищуренно:

– Ты сильная, девка. Только сила твоя – половинчатая. Недосказанная. Как будто чего-то не хватает.

Анна замолчала. Потом медленно сказала:

– Мне в детстве одна бабка силу передала. Она сказала, я должна принять…, но не сказала, что это только часть.

Старуха кивнула. В глазах ее мелькнуло что-то древнее, тяжёлое.

– Не знаю я, что за бабка. Но слышала, что есть такие силы, что ещё до креста по земле ходили. Неделимые, непонятные. Может, часть у тебя. Такие истории старые, что даже земля не помнит. Но я скажу тебе одно – если у тебя половина, вторая где-то есть. Найдется ли она: вот в чем вопрос.

Анна ничего не ответила. Но в ту ночь спала плохо.

А утром пришла весть: Святополк возвращается. С ним – Болеслав Храбрый. Польский король. Армия сильная, слаженная. Была собрана в спешке, как буря. И Киев уже слышал её шаги.

Битва была быстрой и жестокой. Киев пал. Ярослав отступил. А в городе начались празднества победителей.

Анна не участвовала в пирах. Она сидела в покоях, прижимая к себе Илью. И слышала, как ликуют внизу. А потом – как хлопают двери. Голоса. Тишина. И шаги. Когда она выглянула из-за занавеси, то увидела, как Болеслав провёл Предславу через зал. Торжественно. Жестоко. Как до, так и после того, как надругался над ней. Он выставил её как трофей, как предупреждение. И Анна сжалась. Сердце ныло. Она знала, что это только начало.

Через день пришёл слух: Болеслав увозит сестёр Ярослава в Польшу. Всех. И Предславу. А может, и её тоже.

Анна не спала. Ветер полз по стенам, в окна бились редкие листья – осень шептала что-то своё, древнее. Она сидела у окна, глядя, как сад тонет в чернильной тишине, и чувствовала, как тревога прорастает в груди тугой лозой. Поднялась, подошла к кроватке, взяла сына – теплого, сонного, с мягким дыханием. Прижала его к себе, гладя по пушистым волосам.

– Ты не останешься здесь, – прошептала. Голос дрогнул. Она знала, что значит остаться – быть чьей-то вещью, тенью, воспоминанием. Ей и одной было страшно. А с ним – невыносимо.

Завернув Илью в одеяло, Анна передала его на руки няне, молча глядя той в глаза. Няня не спрашивала. Только кивнула. И тогда Анна вышла – босиком, в одной накидке, в ночь.

Лес принял её, как давно знакомую. Он шептал ветвями, щелкал сучьями, пах сыростью и прошлогодней листвой. Она шла по знакомой тропе – туда, где раньше часто бывала со старухой. Та поляна, укрытая мхом, окружённая елями, ждала. Воздух дрожал – место помнило.

Сердце билось в горле. Было страшно. Но ещё страшнее – остаться беспомощной. Она встала в центр, опустилась на колени, вдавив ладони в землю.

– О боги, – прошептала она заветные слова. – Я не прошу мести. Я прошу защиты. Ради сына. Ради того, чтобы остаться собой.

Долго не происходило ничего. Только тишина, лес замер, затаился. Но потом земля под ногами чуть дрогнула. Воздух стал гуще. И из тьмы, меж ветвей, начали появляться фигуры.

Сначала Жива – светлая, струящаяся, как весенний поток. Глаза её сияли мягко, но внимательно. За ней Перун – мощный, в тени грома, с пламенем в зрачках. Последней – Лада. С доброй усталостью на лице, с венком из яблоневых цветов и взглядом, как у матери.

Боги встали кругом. Разглядывали её, не приближаясь сразу.

– Сила, что в тебе, – сказала Жива, чуть прищурившись. – Мы её знаем.

– Да, – отозвался Перун. – Нас уже звали этой силой. И не исполнили, что пообещали. Нарушили договор.

– Может, она и есть та, кто должен закончить то, что начато, – подумала Жива вслух.

– Думаешь, справится? – спросил Перун. – Или снова зря?

– Она владеет силой. Сильной, живой. Пусть исполняет. Пора платить по счетам, – сказала Жива, не отводя взгляда.

И тогда Лада сделала шаг вперёд. Её голос был теплым, как солнце на рассвете.

– Вас ради помощи позвали, а вы… – она вздохнула. – Ты, дитя, должна знать: за каждую услугу есть плата. Особенно если зов исходит от силы. А твоя сила древняя, не отпущенная. На ней договор, и он должен быть исполнен.

Перун шагнул вперёд. В голосе его гремел гром.

– Договор заключён моим именем. И никто не посмеет его нарушить. Даже ты, ведьма.

Анна дрожала. Но не от страха – от решимости. Смотрела им в глаза, не отводя взгляда.

– Я выполню всё, что вы скажете. Только защитите моего сына. Дайте ему свободу.

Боги переглянулись. Лада подошла ближе, положила руку на плечо Анны.

– Сила твоя не цельная. Половина её где-то в мире уже давно бродит, зло сеет, чужие пути портит. Ты должна её найти и соединить. Вернуть туда, откуда она была взята.

Жива склонила голову набок, с жалостью глядя на девушку.

– Мало кто может сделать это. И уж точно не за тот короткий срок, что у тебя есть. Люди не вечны, дитя. Но мы можем помочь.

– Мы заберем сына, – подхватила Лада мягко. – Он будет с нами, в безопасности. Ничто не тронет его ни в этом мире, ни в другом. А ты – ты найдешь свою половину. Свой долг. Свою силу.

– Мы дадим тебе жизнь, что не заканчивается, – проговорила Жива. – Молодость, что не вянет. Силу, что растёт с болью и правдой.

Анна замерла. Сердце кольнуло. Но она кивнула. Медленно, решительно.

– А как же я узнаю? Где искать?

– Не нам знать. Много лет прошло. Много сказаний забылось, – произнесла Жива, и в её голосе мелькнуло что-то… сожаление.

Перун же усмехнулся и ударил в ладони, и небо в тот же миг разорвалось громом. Молния сверкнула над деревьями. Лада поцеловала её в лоб. Жива прошептала что-то на своём языке. А потом – всё стихло. Договор был заключен.

Они ушли. Илья исчез вместе с ними. Ни следа, ни голоса.

Когда Ярослав с войском вернулся в Киев после долгой осады и выкуривания чужаков, он искал их: жену, сына. Но комната была пуста. Анна исчезла.

И только в уголке на столе лежал венок из полевых цветов – почти засохший, но все еще пахнущий летом.

Глава 6

XXI век, 20 октября 2018 года

Москва, ул. Знаменка

Он не сразу понял, где находится. Сначала – тишина, тяжелая, как шерстяное одеяло. Затем – лёгкий запах кофе, смешанный с чем-то сладким, едва уловимым. Что-то на грани карамели и тоста. Ноздри дернулись, и Илья медленно перевернулся на бок, не открывая глаз. Было как-то… неправильно. Подушка не та. Одеяло пахло не его стиральным порошком. Где он? Почему… так хреново?

Голова гудела. Не остро – а глухо, будто внутри черепа кувыркался теннисный мяч. Печень затаилась, сердце билось чуть быстрее обычного. Он хотел снова уснуть, провалиться обратно, но запах с кухни становился все отчетливее.

Он приоткрыл один глаз. Прямо перед ним – камин. Не горящий, но чистый, с решёткой, рядом – плетёная корзина с пледами. Стена – тёплого, почти молочного цвета. Над камином – большой телевизор. Не его дом. Это точно.

Память медленно начала возвращаться. Бар. Девушки. Мила. Он пошёл провожать её. А потом…

Илья сел. Осторожно, словно резкое движение может всё испортить. На нём была только тёмно-серая футболка, чуть помятая после сна. Джинсы и рубашка лежали в кресле неподалеку, аккуратно сложены – но как он их снял и сложил туда, он не помнил. Поверх – плед, пахнущий лавандой и каким-то очень домашним мылом.

Мила же проснулась, как обычно, рано. Сначала – привычный момент дезориентации. Потолок, как всегда, белый. Окно открыто. Но… что-то не так. Она встала, накинула халат и пошла на кухню – по пути заглянув в гостиную. На её диване кто-то лежал. Он.

Она хмыкнула. Не то чтобы это было совсем неожиданно – она помнила, как вела его домой, ругая себя за доброту. Но утро с мужчиной на диване было чем-то редким. Почти забытым.

Сначала он храпел. Не громко, но стабильно. Потом – тишина. Мила улыбнулась. Проснулся.

На кухне она поставила кофе, отмерила две порции овсянки и поставила кастрюлю на плиту. Пока она резала яблоко, пришла мысль: принести ему халат и полотенце. Она вытащила из шкафа самый нейтральный – серо-синий, почти новый. Полотенце – тоже свежее. И пошла обратно в гостиную.

– Доброе утро, – сказала она негромко, входя. – Я тут подумала, что может ты захочешь в душ. Полотенце и халат – вот. Ванная в начале коридора, направо.

Илья смотрел на неё, чуть прищурившись, и кивнул:

– Спасибо. Это… очень по-доброму.

– Ну, ты ж не мог в таком виде домой ехать, – усмехнулась Мила.

Он ушёл в ванную, а она тем временем закончила с завтраком. Накрыла на кухне: простые тарелки, чашки, фрукт в центре стола. Всё было как всегда – но и не совсем. Не каждый день у неё в квартире утро начиналось вот так.

Когда он вернулся, немного смущенный, с влажными волосами и запахом её мыла на коже, Мила уже сидела за столом.

– Чувствую себя студентом утром после вечеринки, – сказал он, проходя на кухню. – Спасибо за всё.

– Да не за что.

Он сел напротив. Смущенный, но благодарный. Пару секунд молчания. Он набрался смелости:

– Мы… ничего не… Я имею в виду, я ничего не…?

Мила фыркнула и улыбнулась:

– Успокойся. Ты вёл себя идеально. Секс у меня был последний раз ещё до твоего рождения.

Илья засмеялся, покачал головой:

– Ладно. Шутка принята. Надеюсь, не слишком опозорился?

– Нет. Просто уснул сразу. Как старый ноутбук – перегрелся и вырубился.

Он ел медленно, всё ещё приходя в себя. Каша с яблоками была простой, но вкусной – как будто именно такой и не хватало ему всё это время. Мила спокойно пила кофе, облокотившись локтем на стол.

– А можно тебя кое-что спросить? – Илья посмотрел на неё поверх чашки. – Зачем ты вообще на лекции ходишь, если и так столько знаешь?

Она чуть улыбнулась:

– Просто нравится иногда быть среди студентов. Сидеть в потоке, слушать… Погружаешься в атмосферу – и сама снова двадцатилетняя. Слушаешь не ради знаний, а ради ощущения, что ты все еще учишься.

Он кивнул, задумчиво ковыряя ложкой в тарелке.

– Ты вообще… кем работаешь? Или, может, учишься ещё?

– Работаю. Немного. Иногда. – Она чуть наклонилась вперед, поправляя волосы. – А ты что, допрос устраиваешь?

– Ну, я просто ничего о тебе не знаю. А вчера, мягко говоря, не был в форме для светской беседы.

– Может, оно и к лучшему, – усмехнулась она. – Когда человек говорит слишком много, сразу становится скучно.

Он фыркнул, потом всё же продолжил, осторожно пробуя границы:

– А родом ты откуда?

– Издалека.

– Гм. А семья у тебя есть?

– У всех есть.

Он прищурился:

– Ты вообще собираешься на что-то отвечать по существу?

Мила усмехнулась, не глядя на него, а потом медленно перевела взгляд:

– Когда-нибудь. Но не сегодня.

Пауза. Он вздохнул, сделал глоток кофе – и вдруг улыбнулся:

– Ладно. Тогда твоя очередь. Спрашивай. Я вот на духу всё выложу.

– Правда?

– Абсолютно. Используй момент.

Она посмотрела на него с интересом, отложила чашку и, приподняв бровь, спросила:

– Ну хорошо. Кто ты вообще такой, Илья?

Он откинулся на спинку стула, сцепив пальцы на груди:

– Родился в Питере. В 1990 году. Мама – учительница биологии, папа – инженер. Спокойная такая семья, без катастроф.

– А школа?

– На одни пятёрки. Зануда был жуткий. Олимпиады, книги, шахматы. Учителя меня обожали, а вот одноклассники – не особо.

Мила хмыкнула.

– Потом университет. Филфак. И аспирантура – уже в Москве. Поступил, переехал, и с тех пор тут. Читаю лекции в МГУ. Иногда пишу статьи. Иногда просто живу.

Он посмотрел на неё, весело и немного вызывающе:

– Вот. Всё как на духу. А теперь ты.

Она вздохнула, откинулась на стул и закрутила ложку в чашке:

– Это было красиво. Но боюсь, тебе придётся подождать мою биографию. Я всё ещё в фазе «издалека».

Илья усмехнулся:

– Ты умеешь держать интригу.

Они доели в тишине, но та тишина уже не была неловкой. Напротив – спокойной, как утро выходного дня, когда никуда не нужно торопиться.

– Спасибо за завтрак, – сказал Илья, отодвигая тарелку. – Он был… идеальным.

– Всегда пожалуйста, – ответила Мила мягко.

Он встал, прошелся по комнате, отыскивая куртку. Мила поднялась тоже – проводить его. Они подошли к двери почти одновременно, и в этот момент всё снова сгустилось: тёплый свет, запах кофе, шорох его одежды, когда он нагнулся над кроссовками.

– Ну, я, наверное, пойду, – сказал он, натягивая куртку.

– Конечно, – она чуть улыбнулась, но взгляд неуловимо потускнел. В нём было что-то, что Илья не смог разгадать.

Он собрался выходить, как вдруг заметил на обувнице ручку – обычную шариковую ручку со стёртым логотипом. Задержался на долю секунды, потом сунул руку в карман, нащупал какой-то старый чек и вытащил.

– Слушай… Я не могу просто уйти и оставить всё «издалека».

Она подняла брови, но молчала.

– Вот мой номер. – Он написал цифры торопливым почерком, чуть задевая край комода. – Напиши мне. Скажи, где и когда. Я тебя приглашаю. На ужин. На разговор. На что угодно – ты выбирай. Я буду ждать.

– Это сейчас было похоже на попытку свидания?

– Возможно, – он усмехнулся. – Но всё зависит от тебя. Только, пожалуйста, не «издалека». Хотя бы чуть ближе.

Он протянул бумажку ей, немного смущенный своей импульсивностью.

Мила взяла её. Глянула на почерк, провела пальцем по строчкам. Потом медленно кивнула – чуть-чуть, почти незаметно.

– Хорошо, – только и сказала она.

Илья улыбнулся – по-настоящему, словно в нём что-то оттаяло. Кивнул и вышел.

Дверь за ним мягко закрылась, и в прихожей снова стало тихо. За окном был октябрь. Пахло дождём и кофе. А в руке у неё остался клочок бумаги, который почему-то казался гораздо важнее, чем просто номером телефона.