Три дня после Рождества

– Продолжайте товарищ младший сержант Анастасия, – подбодрил генерал. – Следы на дорожке были?

– Ни единого, снег ночью шёл и всё утро идёт, как сейчас. Я подошла к веранде и сразу поняла, что дело плохо.

– Почему?

– Понимаете, Алексей Семёнович страшный аккуратист. Когда преподавал, все мальчишки, от него рыдали, пока рабочее место не «вылижут», ни за что из мастерской не выпустит. Белым платком столы проверял. Если бы окно случайно разбилось, он бы услышал. Дом маленький, зимой он на первом этаже живёт, экономит на отоплении. Обязательно бы услышал и осколки ни за что бы на веранде не оставил. К нему коты заходят, – девушка произнесла последнюю фразу как самый веский аргумент.

– Ясно, дальше.

– Я позвонила, вызвала наряд и скорую, поднялась на террасу, позвала Алексея Семёновича несколько раз, никто не отозвался. Вошла, а…

– Вы не до чего больше не дотрагивались, даже в перчатках?

– Нет.

– Дальше.

–Вошла, а там, у камина… – она всхлипнула и прижала руки ко рту, словно стараясь удержать рвущийся наружу ужас.

Позднее, когда генерал, поставив задачи и потребовав доклад о первых результатах к двадцати ноль-ноль, отбыл, забрав с собой всех сопровождающих, когда увезли трупы, а храбрая Анастасия тихо плакала, сидя на ступеньках лестницы на второй этаж, они с Игорем смогли спокойно и дотошно осмотреть место происшествия.

Юров не переставал восхищаться стойкостью младшего сержанта полиции. Увидеть такое, сохранить самообладание и не наблевать – это вы меня извините! Сам Герман сдержался с трудом и то потому, что утренний круассан, съеденный в компании с ангелом и демоном, давным давно в организме рассосался … А кто-то, между прочим, не сдержался и похвалился дорогой рыбкой в кухонную раковину…

– Вообщем так, ребята, – таким суровым ни Игорь, ни Герман не видели Каюрова никогда.

– Погоди, – остановил эксперта старший лейтенант. – Настя, можно вас попросить нас во дворе подождать? Я вас провожу немного позже куда скажете, не надо вам больше слушать про все это.

Младший сержант кивнула и, запахнув форменную куртку, вышла на улицу.

– Я скоро! – крикнул ей вслед Костянко.

– Ты закончил в рыцаря играть? Значит так. Я бы сказал, что их пытали. Такого зверства на своём веку ещё не встречал.

День первый. 6

6.

Денис Павлович закурил, что раньше никогда не позволял себе на месте преступления, и вытащив из внутреннего кармана куртки круглую металлическую коробочку, аккуратно стряхнул в неё первый сигаретный пепел.

– Второго мужика, гостя хозяйского, я знаю, вместе рыбачили иногда. Довольно молодой ещё, за сорок слегка, инсульт перенёс год назад и очень трепетно стал к своему здоровью относиться. Странно, что он с этим стариком-трудовиком, выпить собрался. Выпили, правда, мало, всего полбутылки сухого. Может по-соседски с Рождеством?

– Установим, – успокоил Каюрова Игоряша.

– Картина вырисовывалась следующая. Двое мужчин вечером у камина посидели, телевизор включён был… а потом тут же, у камина, на диванчиках и прикорнули. Не легли полностью, а задремали полусидя. На первый взгляд вино нормальное, запах, цвет а там… – как экспертиза покажет.

– Залезть, как видите, любой дурак сможет. И дураков сначала было двое. Хозяин и гость может и услышали шум, но спросонья даже не сопротивлялись. Били, скорее всего, ногами и руками и чем-то вроде клюшки. На руках должны следы остаться, могу идентифицировать, если найдёте этих мерзавцев. Действовали здоровые парни, либо очень тренированные девчонки, но вряд ли девчонки… У жертв ни одной кости целой нет. На каком ударе умер хозяин скажу завтра, полагаю от удара в голову, обе височные кости в хлам, – Каюров затушил сигарету и спрятал окурок в коробочку, запихнул её внутрь куртки.

Лейтенантам страшно хотелось курить, но стрельнуть у эксперта сигаретки и закурить в этой комнате означало увеличить число погибших ровно в два раза… Тем же сухим и безразличным голосом Денис Павлович продолжил:

– Не могу сейчас сказать, досталось гостю больше или нет, но умер он не от избиения, его задушили…хотя долго он бы не протянул, судя по следам на теле, у него многочисленные разрывы внутренних органов. Это же с какой силой надо лупить!

– Время?

– Часов десять назад, имейте ввиду, окно на распашку и в комнате температура к утру стала как на улице, камин-то погас…К вечеру точно скажу.

– Ты сказал «сначала было двое», что ты имел ввиду? Ещё кто-то появился?

– Не просто появился. На трупами поиздевался. Ты заметил, что обе жертвы без глаз, почти без глаз, – поправился эксперт. – Ковырялись в них часа через три-четыре после смерти, точнее позже.

– Стоп, – Костянко подавил непроизвольный рвотный рефлекс при воспоминании о лицах погибших. – Им глаза выбили не двое отморозков, а потом, что ли?

– Именно так. И не выбили, а вытащили и подожгли. Получилось не очень, мерзко. Расстройством психики кто-то страдает. И абсолютно точно этим изысканным делом занималась девушка –  в одной глазнице ноготь накладной потеряла, – Каюров порылся в раскрытом чемоданчике, стоявшем на придиванном столике, и, вытащив пакетик, продемонстрировал находку. Маленький зелёный лепесточек с поблескивающим стразом-капелькой.

– Она одна была? – Герман так долго молчал, что  вопрос он не столько задал, сколько прокаркал. Все присутствующие посмотрели на него с изумлением.

– Трудно сказать, скорее всего нет, отпечатков много, разобраться надо. Да и втихаря в одиночку на такие подвиги не идут, соратник нужен или, как минимум, зритель.

– Палыч, нам бы срочно это все уточнить, сам понимаешь, такая сволота по улицам ходит…

Каюров смотрел на Игоряшу и Герману показалось на минуту, что на них выплеснется ушат таких отборных ругательств, которые им никогда и нигде больше не услышать, но Денис Палыч молча пошёл на выход и лишь на терраске, не оборачиваясь, буркнул:

– В приоритете. Тебя тут барышня заждалась…

День первый. 7

7.

Младший сержант Франкузова вовсю хлюпала носом, то ли никак успокоиться не могла, то ли замёрзла их дожидаючись. Пока Костяныч возвращал девушку в дом, разводил огонь в камине, совершенно напрасно, кстати, Настя категорически отказалась сидеть на диванах, а стоять возле огня как-то глупо, не костёр же пионерский!, Герман, преодолевая не проходящую слабость и тошноту, навёл порядок на кухне – смыл сильной струёй горячей воды остатки блевотины в раковине и поставил греться чайник.

Настя с благодарностью приняла предложение переместиться в более тёплое и подходящее помещение, но пить растворимый кофе из чашек  убитого старика....

– Нет, товарищ младший сержант, это не мародёрство и бегать нам за кофе я вам не позволю! Мы не какие-то посторонние люди, мы расследуем преступление и если бы Алексей Семёнович был жив, он бы сам нас давно чаем-кофием поил!

Игорь был так убедителен, что Анастасия безропотно села обратно на самодельный табурет, а Герман, порывшись в буфете, достал початую пачку печенья «К чаю».

– Давай, Настя, – обратился Костянко без всякого официоза. – Рассказывай, что ты про погибших знаешь. Родственники, знакомые, соседи, кто к нему ходил, с кем дружил, с кем ругался…

– Да я немного знаю, просто помню его как учителя, мой брат старший у него научился железяки разные паять. Мимо прохожу когда дежурю, загляну на минутку, он совсем один живёт, дочка замуж вышла в Польше. Раньше несколько раз в год приезжала, а сейчас…А гостя я совсем не знаю.

– Понятно, информации негусто. Тогда так, греемся этим горячим коричневым кипятком, – Игоряша приподнял чашку. – И идём по соседям. В любом случае опрос возможных свидетелей, хоть и рутина, но обязательное мероприятие…

– Угу, – кивнул Герман, – только мы ещё второй этаж не осмотрели.

– Твою ж....! Извини, Настя! Встали быстро!

По лестнице Юров поднимался первым и делал это так медленно и так осторожно, что старый друг, сослуживец и временный начальник не удержался и возмутился:

– Ты там сдох, что ли? Мне ж в восемь докладывать!

Юров поднялся ещё на пару ступенек. Его взору предстала площадка – полукруглое окно с остатками витража, узкий шкаф с открытыми полками, забитыми всякой всячиной, рядом два продавленных кресла и журнальный столик, брат-близнец того, что внизу…И длинное, от пола до потолка, деревянное панно из тонких белых планок с хаотично размещёнными фигурками-заготовками из дерева и выброшенными морем корягами, заботливо покрытыми лаком. Этакий арт-объект в стиле ИКЕА… «Матрёшка бы заценила», подумалось вдруг Герману.

На столике, аккуратно разложенные, его ожидали шапка и перчатки. То, что это его шапка и перчатки Герман мог поклясться  прям здесь, на ступеньках. Эту шапку он сам нашёл на одном «норвежском» сайте, долго мучился, выбирая цвет, слишком весёленькие все были, не подходили его статусу. Остановился на бордовом, тоже на самый пацанский вариант, но шапка уж больно хороша была. В тонкий рубчик, непродуваемый флис внутри в тон, маленький белый лейбл с боку с надписью «КУСТО» и стилизованный кораблик.

Перчатки покупала жена, автомобильные, совсем тонкие и запредельно дорогие. Матрёшка называла их «негуляльные», на рыбьем меху перчатки, руки в них мёрзли. Зато строчка и кнопки точь-в-точь того же цвета, что и шапка, правда одна кнопка уже облезать начала с краю…

Всю обстановку и своё, так сказать, обмундирование лейтенант Юров увидел и осознал за полсекунды. Ещё несколько мгновений ушло на то, чтобы подавить всколыхнувшийся от пяток до макушки панический ужас. Его сильно замутило, и он вцепился в хлипкие перильца, чтобы не упасть.

– Докладать, говоришь? – Герман сам себе удивлялся, как спокойно все это произнёс. – Тогда давай разделимся, я тут пошуршу, а вы с товарищем младшим сержантом по соседям. Анастасия всех здесь знает, подскажет кто, где, да почём.

– Ладно, давай, только не задерживайся здесь. Отзвонись, как закончишь, мы тебе пару домиков оставим, а то ты скучноват сегодня. С  людьми пообщаешься, взбодришься…Пойдёмте, Настя…

Распустив «павлиний хвост» Костняныч попытался помочь девушке спуститься с узкой лестнице и при этом не свалиться самому. Свесившись через перила Герман удостоверился, что они вышли из дома и ступил на площадку. Быстро спрятал шапку и перчатки за пазуху, а то не дай Бог из кармана торчать будут или, хуже того, выпадут. Друг его, может и лабрадор компанейский, но хватка у него волчья и с головой все в порядке. Точно вспомнит, что Юров плёлся по улице пряча руки в карманы и с красными отмороженными ушами.

Лейтенант плюхнулся в ближайшее кресло, обхватил голову руками и тихонечко завыл…

День первый. 8

Герман сидел, разглядывая панно, и ненавидел каждую прицепленную корягу, зная, что одна из них – вот эта, оранжевая с сохранившимися кусочками коры, изогнутая в виде свернувшейся змейки, – ручка двери в другое время, в полное дерьмо…

Он давно уже прекратил издавать какие-либо звуки, даже шевелиться перестал, сумел бы – перестал бы и дышать. В доме воцарились такое посмертное беззвучие, такая ледяная апатия, будто и дом, и каждая вещь в нём знали, что остались без хозяина и придётся существовать теперь самостоятельно, на свой страх и риск… Юрову на какое-то мгновение почудилось, что кресло, которое ненамеренно занял, тихонько выпихивает его, чтобы не мешал скорбеть, думать как жить дальше…

Сознание Германа словно раздвоилось. Это было совсем как показывают в кино – не обманывают. Одна часть, добропорядочная и кристально честная, сжалась в малюсенький комочек и вопила от ужаса необходимости срочно вызвать всю полицейскую бригаду обратно, в этот дом. Вторая побуждала его к активным действиям. Какой-нибудь доморощенный психолог назвал бы это базовым инстинктом самосохранения, но лейтенант Юров прекрасно осознавал как именно это называется. И с точки зрения людской морали, и в соответствии со статьями Уголовного Кодекса…

Прежде всего он ещё раз проверил надёжно ли спрятаны на груди шапка и перчатки. С трудом вытащил себя из продавленного кресла, оставляя чёткие, уж постарался!, следы на подлокотниках, смазав все возможные предыдущие. Порылся, не стесняясь, на полках, потеребил ручку фрамуги…постоял немного в раздумье и спустился на кухню. После долгих поисков, уже отчаявшись, нашёл два целлофановых пакета и большие перчатки, в которых погибший хозяин убирался иногда, видимо.

При воспоминании о жертвах и ночном происшествии его опять замутило – «все же маловато у него опыта в этом плане» – но он справился и довольно споро поднялся наверх. Времени оставалось в обрез. Сколько просидел, страдая, в кресле, Герман не имел ни малейшего понятия. Надо ускоряться, никто не поверит, что он два часа одну маленькую площадку осматривал.

«Странное рождественское утро у меня получается, только и делаю, что сижу в прострации незнамо сколько».

Закравшаяся посторонняя мысль испугала его – вот опять отвлечётся на простое, человеческое, и конец! Лейтенант полиции натянул на руки стариковские перчатки, поверх пристроил пакеты. Проводить обыск такими «лапами» было совсем не сподручно, но он и не собирался «тотальный шмон», как говаривал их майор, устраивать. Ему лишь надо отпечатки подчистить, да удостовериться, что там, за супер-пупер креативным панно  не осталось случайно его вещей. И где-то же должны быть ключи от Матрёшкиной машины.

День первый. 9

Слегка надавив на деревянную «змейку»-сучок, Герман без усилий сдвинул панно в сторону и остановился рассматривая комнату. Его передёрнуло. В комнате стоял запредельный холод… или это от нахлынувших воспоминаний?

Матовое с простым узором в клетку стекло полукруглого окна пропускало не много света, но вполне достаточно, чтобы удостовериться – все так, как ему вспомнилось.

Обшитые фанерой крашенные стены, сбитая из поддонов низкая кровать с толстым тюфяком, по углам два так же собранных «кресла»-стула, окрашенные в жёлтый и оранжевый цвета. В изголовье кровати все ещё горело бра – тусклая лампочка под металлическим конусом. На смятом стёганном слегка замызганном одеяле лежала девушка, одетая именно так, как задержалось в памяти.

На первый взгляд она словно спала, пристроив голову на вытянутую руку, поджав ноги в винтажных сапогах-чулках на неимоверной платформе …

Но никто не будет спать в таком холоде, даже в длинной дурацкой лохматой шубе с пришитыми в разнобой помпонами и никто не будет спать с открытыми глазами…Только сейчас, при белом свете, Герман увидел, что глаза у неё карие, носик бульбочкой, пухлые губы… так и остались окрашены в яркий зелёный цвет…Осторожно обойдя кровать, он приблизился к вытянутой руке и попытался нащупать пульс через все своё защитно-целлофановое сооружение. Подобрал с полу сдёрнутый и так испугавший вчера парик, тоже весёленькой, зелено-розовой расцветки, пристроил его в стянутый с левой руки пакет. Посмотрел под кроватью, приподнял за самый краешек подушку – вроде ничего.

Осмотрел два «стула» и двинулся к другой стороне кровати, мысленно подготавливая себя к тому, что увидит. Так и есть, никаких сомнений, весь кошмар все же был на самом деле…На полу среди осколков разбитого вдребезги блюдца валялась «лепёшка» глаза, словно ненастоящего, и простенькая прозрачная зажигалка, зелёная, естественно, в тон девушке – «ёлке».

Совершенно обессиленный Герман в сотый раз оглядывал комнату, пытаясь вспомнить всю последовательность событий. Как хохотала эта сумасшедшая, как он бежал за ней по лестнице, как толкнул её, отчего упала и разбилась тарелка и как она своими длинными зелёными ногтями пыталась подцепить упавший глаз…

Ударил он её или нет? Кажется нет…Только толкнул. Она хохотала дрыгая ногами, так что он никак не мог к ней подобраться. На зелёных ногтях раскачивался глаз, а она всё пыталась высечь из зажигалки огонь, дура обкуренная. Очень интриговало её, «какой аромат пойдёт, а то внизу дверь нараспашку, сквозняк, все выветрилось сразу»…Говорят, когда расслабляешься по полной, все самое заветное, самое потаённое из тебя прёт. Вот и вылезло! Господи, зачем он только её подцепил!

Юров дрожал всем телом, вновь плохо соображая. Сквозь красную пелену, как в средней руки ужастике, ему виделось, как схватил пристроенный на «кресле» шприц с какой-то «дизайнерской солью» и воткнул в дёргающуюся перед его лицом ногу. Наверное, он попал в вену… наверное он её убил…

Лейтенант почувствовал, что ему срочно надо выпить, чтобы прийти в себя или, хотя бы, присесть на время. Но та его часть, что отвечала за самосохранение, заглушала своим отравляющим бесконечным скулежом все нормальные человеческие мысли о нормальных человеческих поступках и заставляла шевелиться пошустрее, не тупить.

Нагнувшись, он ещё раз посмотрел под кроватью, нашёл шприц, обрадовавшись, что не придётся двигать труп – эксперт сразу бы почуял, – спрятал находку в пакет с париком, туда же отправил свою импровизированную защиту, что нацепил на руки. Скомкал и засунул пакет в карман как можно глубже. Превозмогая себя дотронулся двумя пальцами до ледяного запястья девушки и быстро отступил к выходу. Похватал обычную круглую ручку с внутренней стороны двери-панно, полапал дверной проём, схватился двумя руками за «змейку» снаружи и, совершенно измождённый, плюхнулся в прежнее кресло.

Пора звонить.

– Денис Палыч, – голос у Юрова хрипел и прерывался. – Тут дело такое, вернуться вам с бригадой надо…

Отстранив трубку от уха и пропустив мимо все, что зло ответил занятой человек, которого отвлекают от неотложных наиважнейших дел, Герман просто сказал:

– Ещё один труп наверху, девушка с зелёными ногтями. В том же доме.

А потом он позвонил Костянычу. Так же отстрешённо выслушав эмоциональные упрёки «бездельнику Манюне» и что-то о «подвижках в деле», Герман позвал:

– Игоряша, приходи срочно, тут жопа полная …Палыча я уже вызвонил…

И отключился.

День первый. 10

– Я ж говорю, нашатырь самой первое средство, мёртвого подымет.

– Ты, Денис Палыч, в морге своём народ так поднимай. Убери, Христа ради, а то и я сейчас рядом с лейтенантом грохнусь!

– Я тебе грохнусь! Что я вам нянькаться тут приехал?

Голоса раздавались словно через вату, тугую, плотную, и очень вонючую вату. Что ж такую вонючую?… Герман открыл глаза, над ним нависали Каюров и Костянко… Костянко и Каюров… их лица опять начали расплываться, но лейтенант постарался сфокусировать взгляд на ком-то одном, на Игоряше.

– Ребята, – проговорил он, растягивая слова как заигранная старая пластинка. – Вы такие смешные.

–Давай-ка его приподнимем и посадим.

– А можно? Говорят лучше не трогать, если упал…

– Да в норме он, глаза не в кучку, языком шевелит, не сломал ничего, башкой не сильно треснулся, я тебе как врач говорю.

– У тебя специализация какая, врач?

Герман почувствовал, что его подхватили под руки и усадили, прислонив к чему-то твёрдому. Голова немного кружилась, но в целом он уже начинал соображать кто он и где он.

– Вы уже видели?

– Видели, – прогудел Костяныч, «вата» в ушах всё ещё глушила звуки.– Ты чего грохнулся в обморок? Девица на так страшна как те внизу.

– Не знаю, как увидел её ногти и слова Палыча вспомнил, так …

– Ты идти сможешь? – оптимистично оценив едва обозначившийся кивок Германа, Игоряша крикнул. – Доктор Каюров, а доктор Каюров, с вашего позволения я болящего вниз спущу, на диванчик ему бы, а то застудится здесь.

– Что ты орёшь все утро, я не пойму, возбуждён ты слишком! – Денис Павлович стоял в дверях, сняв очки и потирая переносицу. – Здесь все просто, наркоша со стажем, и ногти её, она в глазках ковырялась…

– Да, ладно! – Костянко недоверчиво уставился на эксперта. – Один фигурант, получается уже есть и карма сразу сработала! У нас и вторые, между прочим, на подходе, – сообщил он Герману, помогая тому встать.

– Стоп, драгоценные мои! – Каюров вытянул руку вперёд, задерживая лейтенанта. – Ты, голубь мой нервный, за что ручками хватался?

Герман перечислил, запинаясь.

– Молодец! – похвалил Денис Павлович. – Понагадил, где смог!

– Я должен был проверить жива она или нет…

– Ага, вы тут только барышень спасаете, а не работаете.

Юров и Костянко хотели возразить, что «орлы» Каюрова вообще эту комнату не нашли и если бы не доблестный убойный…, но посмотрев друг на друга лишь печально вздохнули, каждый о своём, и осторожненько поползли вниз по лестнице. Костянко осторожничал, потому что боялся уронить нестойкого на ногах Юрова, а Герман осознавал, что упасть для него – раз плюнуть…Он вцепился в друга-соратника как в спасательный круг – не оторвать. И пытался поймать одну единственную мысль, которая болталась у него в черепной коробке, пытался осознать – говорить или ещё не говорить?

День первый . 11

11.

Увидев диваны в комнате внизу, Герман начал надрывно смеяться, переходя на жалкие всхлипы. Он всё силился что-то сказать, но Игоряша, не обращая внимание на его потуги, потащил друга на кухню, матерясь по поводу излишне нежных полицейских барышень, излишне нервных, непротрезвевших лейтенантов, а заодно и  выродков, что творят невесть что.

Не стеснялся, дал себе волю.

На кухне Игоряша взгромоздил безвольного, как тряпичная кукла, лейтенанта на табурет и огляделся, подыскивая, чем бы его подпереть. Не было уверенности, что «Манюня», не свалится на пол. Не найдя ничего подходящего, лишь подтащил  повыше и облокотил на стол. Так Герман и сидел, свесив руки и почти уперевшись щекой в оставленную на столе пачку печенья, пока Костянко мыл забытые ими грязные чашки, включал давно остывший чайник, заваривал кипятком растворимый кофе – по две полных ложки на чашку… вдруг поможет?

Плюхнув чашку рядом с носом Германа, старший лейтенант довольно сурово потребовал:

– Морду от стола оторви уже. Я тебя поить не буду. Всем с бодуна хреново, но это уже не в какие ворота! Ты чем вчера так нагрузился? Ты понимаешь, что пока майора нет, мы с тобой на волоске висим? Генерал лично выпасает! Дел невпроворот, с минуты на минуту уродов этих могут опознать, да задержать и без нас! Ты, вообще, меня понимаешь, нет?

Игоряшу очень пугал серый с голубым оттенком цвет лица Германа, его совершенно остекленевший взгляд, ненормальная дрожь – вон как руки трясутся, по всему столу и куртке кофе расплескал…хрипы эти его дурацкие вместо нормальной речи. Видок – словно из месячного запоя ещё не вышел. Никогда его таким не видел. Может таблеток ему вчера кто подсунул? Шлялся же он с кем-то всю ночь!

Игоряша встал, вытащил из рук Юрова чашку, смотреть на его мучительные попытки донести до рта хоть каплю кофе не было уж никаких сил, да и времени. Влил в Германа остатки ещё горячего напитка, так, что тот чуть не захлебнулся, но дрожать на время перестал. Запихнул ему в рот кусок печенья и попросил:

– Посиди чуток, я быстро!

Герман благодарно прикрыл глаза.

В этот раз старший лейтенант Костянко на стал орать на весь дом, поднялся наверх и, остановившись в дверном проёме «найденной» комнаты, как можно более нежным голосом позвал ощупывающего что-то под матрасом эксперта.

–Ну? – отозвался тот недовольно.

– Я машину твою возьму пока? Лейтенанта до конторы довезти, не дойдёт сам…

– Давай, мы ещё не скоро. Вернуть не забудь.

– Как можно! Девица мутная какая-то! – не удержался от комментария Игоряша, разглядывая укрытое зелёной шубой тело. – Точно она?

– А то! Мутная не то слово. Как она до таких лет дожила, вот вопрос, даже в шею кололась! В карманах такой наборчик экзотический! Тыщ на пятьдесят потянет, – Денис Павлович продемонстрировал упакованный в мешочки «улов».

– Ты думаешь она дилер?

– Мне-то зачем об этом думать? Для думанья ты у нас есть, я факты выдаю, но ребят из наркоотдела я бы в известность поставил.

– ОК. Сообщу. У меня, кстати, просьба личная будет. Как управишься со всем, возьми у Германа кровь на всякий случай, не нравится он мне сегодня. Только без оповещения «на всю Ивановскую» (на всю Европу).

– А если найду что?

– Пока мне скажи, посмотрим там. Вряд ли сам кололся, скорее всего коктейльчик с «вкусняшками» подсунули и, похоже, не пожалели «вкусняшек».

– Лады. Но если, что серьёзное обнаружится, я обязан доложить.

– Ты найди сначала. Ладно, мы погнали…

Запихнув трясущегося Германа на заднее сидение служебной машины, Костянко, едва устроившись впереди, рядом с шофером, схватился за телефон.

– Анастасия, что там? Мы будем через десять минут. Удалось морды опознать? Да ты что! Ты не сержант, а подарок судьбы, честное слово! Какой младший, какой младший?! Ты самый старший, самый наиглавнейший, самый лучший в мире сержант полиции!

Герман, привалившись всем телом к спинке автомобильного сидения и периодически ударяясь затылком о подголовник, едва водитель тормозил или машина тряслась на брусчатке, слушал как произносимые Игоряшей восторженные эпитеты в адрес младшего сержанта Анастасии Франкузовой становились всё более похожими на любовное воркование. Но ни порадоваться за друга, ни слегка понасмешничать над Игорем он в данный момент был не способен.