Три дня после Рождества

Ольга Козырева

Три дня после Рождества

День первый. 1

Герман чувствовал себя очень комфортно, в кое-то веки. Много ли человеку надо? Устроился по удобнее и сразу мысли потекли размеренные, плавные, мечтательные…Кажется, что может быть лучше? Но, ведь как всегда бывает, только достигнешь уровня нирваны, так обязательно кто-нибудь все испоганит. Вот кому он в данную секунду понадобился? Зачем сейчас его дёргать?

– Молодой человек, вы живы? Что с вами? – кто-то очень настырно тормошил его.

Если это опять Матрёшка со своими шалостями, на … её пошлёт, не посмотрит, что жена. Пусть потом целую неделю, всякий раз, когда он возвращается домой, голодный и измотанный, демонстративно и громко рассказывает маме, бабушке, подружкам, старым тёткам, коллегам-бухгалтершам тщательно составленный «подкаст» о своих эмоциях и переживаниях заботящейся о муже, но непонятой им страдалицы жены.

Вообще-то жену его звали Маришка, но он с первого же дня знакомства иначе как «Матрёшка» её про себя не называл, уж больно походила она на знаменитую игрушку и красными щёчками, да общим абрисом. Женился Герман как только перебрался из Питера в балтийский анклав, всего через полгода. Батя его, отставной по состоянию здоровья полицейский полковник, пребывал в глубоком убеждении, что решение сына было поспешным и в целом глупым. А он сам, перспективный лейтенант полиции, Герман Борисович Юров, был уверен, что очень удачное решение принял. По крайней мере, в течение первых двух месяцев был уверен....

– Молодой человек, если вы немедленно не отзовётесь, я скорую вызову! – раздалось у него над ухом. – И полицию!Гав!

Нет, это не Матрёшкин голос, абсолютно точно не её. Герман  с трудом разлепил глаза и тут же прикрыл снова. Сны сегодня странные какие-то, хоть к гадалке иди…

– Не смейте тут вот так сидеть! – низкому настырному голосу вторило не менее раздражающее гавканье и повизгивание.

Делать нечего, а ведь так хорошо было!, Герман собрал волю в кулак, выскреб, можно сказать, остатки, и вновь открыл глаза, теперь по-настоящему. Перед ним, чуть склонившись, стояла тётка, обычная женщина, ничем непримечательная, за исключением своего яркого стёганного пальто и огромного клетчатого шарфа, закрывающего волосы и пол лица. На руках у неё почти уж подвывала упакованная в комбинезончик таксочка.

Лицо у теребившей его дамы было такое милое и участливое, а глазки у собачки такие напуганные, что молодой человек «проглотил» все нецензурные слова, которые он собирался произнести. Не без труда расцепив замёрзшие губы, лишь попросил:

– Пусть она помолчит, голова на части разрывается! – и добавил повежливее. – Со мной всё в порядке!

–Не уверена, что в порядке! – дама отпустила таксочку на волю и та тихо повизгивала где-то у его ног. – Мы с Дуней в парке уже час гуляем, а вы всё не двигаетесь. Заледенели совсем под снегом, настоящий сугроб!Хотите для согрева?

Не интересуясь вовсе его ответом, дама вытащила из кармана обтянутую вязанным футляром фляжку и протянула Герману. Тот попытался поднять руку и понял, что действительно заледенел, ни одна мышца в его теле не собиралась двигаться. Женщина, пробормотав что-то, похожее на ругательство, стащили зубами варежку и споро отвернула крышечку фляжки. Пространство вокруг Германа мгновенно заполнилось пряными ароматами, он даже поводил носом, чтобы лучше принюхаться.

Край фляжки слегка надавил ему на губы и он не мешкая сделал приличный глоток. Что-то горячее, сладкое и очень живое полилось ему в горло. Следующий глоток он сделал уже осмысленно, а затем, вцепившись скрюченными пальцами во фляжку, не мог оторваться от нектара, согревающего каждую клеточку замёрзшего организма .

– Пейте, пейте, – поощряла дама, – у меня заготовки на целую кастрюлю.

Герман смутился и нехотя вернул фляжку.

– Вы, молодой человек, поаккуратнее с отдыхом на скамейке, не май месяц. Домой вам пора, в ванну горячую. Не сидите здесь как забытый рождественский подарок! Сами дойдёте?

Герман кивнул, от чего страшно закружилась голова и он вцепился в край занесённой снегом скамейки.

– Вы не ранены? А то может, все-таки, скорую? Или до полиции вас проводить? Нам с Дуней все равно в ту сторону…

– Спасибо, вы настоящая фея, – прохрипел Герман, без тёткиного живительного нектара он бы и слова не произнёс. – Я сам офицер полиции и со мной всё в порядке.

–Ну-ну, – произнесла она разглядывая отогревающегося молодца, губы порозовели, щеки не такие уж и синие. – Сегодня седьмое число, восемь утра, если вам интересно. Снег идёт с пяти и вы засыпаны им полностью.

Подхватив свою жующую рождественский снег Дуню, любительница вынужденных ранних прогулок с собачкой пошла по еле различимому тротуару прочь, оставляя длинный узкий след на непорочно белой пушистой поверхности. Кроме их скромной компании в парке все ещё никого не было.

Обернулась, оглядев его ещё раз, и прокричала:

– Вы в зеленоградском парке, море там, – и она помахала левой рукой.

Герман чуть не рассмеялся. Его тёща тоже всегда ориентируется «от моря».

День первый. 2

2.

Состояние, конечно, прескверное, но оставаться здесь нет никакого смысла. И правда, не май месяц. Лейтенант Юров поднялся со скамейки лишь со второй попытки, посчитал до пятидесяти, удерживаясь за холодную и скользкую доску спинки. С трудом, но разглядел на фоне заснеженных кустов белую арку выхода из парка… За собой он оставлял такие же следы, как и пожалевшая его дама с собачкой, – серые борозды на кипельно белом мягком покрывале.

В этом городке он уже бывал несколько раз, Матрёшка требовательно относилась к времяпрепровождению в week-end, и если они не ездили к родителям, то обязательно тащила его сюда – покрасоваться на променаде, пожевать раскрашенную кукурузу, солёные крендели с ореховой обсыпкой, выпить глинтвейн, раф…Его слабые попытки убедить изображающую на публику игривую капризную кошечку жену, что эти типичные для общественных мест еда и напитки не гармонируют между собой и даже могут быть вредны для организма, успеха, естественно, не имели…

На дрожащих, затёкших от долгого сидения ногах он медленно брёл по узким старинным переулкам, внимательно вслушиваясь в гул моря – единственную подсказку и ориентир на данный момент. Безлюдный Курортный проспект встретил его той же первозданной чистотой, той же тишиной, что и заснеженный парк. Герман, еле передвигаясь, надеялся достичь вокзала раньше, чем снова начнёт замерзать.

Его трясло от холода, заледенели уши и сводило пальцы на руках. Где он оставил шапку и перчатки офицер полиции не имел никакого представления. Очень хотелось зайти погреться в какое-нибудь уютное место, но многочисленные сувенирные лавочки и «бутики», где днём в каждом можно купить кофе на вынос ещё закрыты, и работать раньше десяти не начнут. А вторую снежную фею с фляжкой горячительного он уже вряд ли встретит…

«Что ж вы, мадам, с такой маленькой фляжкой гуляете, мне только до середины проспекта хватило», подумалось с горечью Герману. Вцепившись в металлический забор, чтобы не упасть, он с тоской глазел на украшавшие узорчатое ограждение фигурки ворон.

Никого!

– Сигаретки не будет?– раздался совсем рядом хрипловатый девичий голос. Юров с трудом повернулся всем телом.

Из-за угла вышел высокий белый ангел с большими лохматыми чуть обтрёпанными крыльями за спиной и в белой пушистой шапке-боярке с плюмажем. Такую, только из чернобурки, с октября по май, не взирая на погодные условия, упорно носила соседка в их питерском доме.

– У меня зажигалка ещё работает, а сигареты кончились, – проговорил белый ангел, небрежно опираясь обеими руками на рукоятку длинного меча. – Ну, так как? Сигареты есть? Я и прикурить могу дать…

– Нет, – тихо проблеял Герман. Он с радостью произнёс бы несколько слов звучно и решительно, но язык не слушался.

– Тебе, похоже, совсем хреново! На вокзал шпилишь? А деньги есть? – приняв молчание вытаращившего глаза замершего чела за утвердительный ответ, ангел пояснил. – У вокзала кафешка есть приличная, круглосуточная, погреться можно и поесть, а потом рванём кому куда. Есть очень хочется, – доверительно сообщил девчачий голос из под низко нахлобученной на лоб пушистой шапки. – Мы вчера поистратились…

– А мне куда? – решился спросить Герман.

– Пока с нами, а дальше сам решай. Леська, да где ты там?! Все равно всё пиво сразу не выйдет! До кафе дотянешь, там туалет есть! Леська, подруга моя, вчера пива перебрала, – пояснил белый «ангел».

Из узенького прохода между старыми немецкими домами появилось новое существо – большое и с крыльями, но чёрными, голову вместо пушистой шапки украшало нечто вроде чёрной балаклавы с маленькими, как у козочки, рожками…

– Ну, погнали, – скомандовал белый «ангел».

И Герман Борисович Юров погнал, опираясь на любезно предложенный «ангелом» меч, как на посох. А что ж не погнать с четырьмя-то крыльями!

День первый .3

3.

Вагон пустовал в этот морозный снежный рождественский день. Никто не проявлял желания путешествовать в такую погоду. Повозившись, Герман поудобнее устроился на мягком сиденье и с наслаждением вытянул ноги. Он расслабился, слушая мерное постукивание колес и его опять стало клонить в сон, как давеча за столиком.

Дианка, так назвала себя «ангел», после первых глотков горячего кофе пришла в возбужденно радостное настроение, рассказывала какие-то дурацкие анекдоты, всех пыталась рассмешить. «Чертёнок» Леся не обращала на шуточки подруги ни малейшего внимания, она очень нервничала, никак не могла дозвониться до сестры, постоянно теребила телефон, то укладывая его на стол экраном вниз, то вновь схватывала, чтобы набрать номер…и была слишком поглощена своими мыслями, чтобы поддерживать беседу.

Лейтенант Юров благодушно засмеялся, вспомнив выражение лица бармена, когда они втроём, «ангел», «чёртик» и явный «нарик», судя по отражению его личика в зеркале туалета, ввалились в пустующее, только что прибранное кафе…

А надо бы не ржать сейчас, надо бы вспомнить, с чего это он вдруг оказался в курортном городке и что бы такого нетривиального втюхать Матрёшке, дабы свести к минимуму нытьё и отвертеться от «извинительного похода» куда-нибудь. Рестораны и клубы «извинительных походов», так же как и перечень «извинительных покупок» у жены строго ранжированы. Ночь вне дома без предупреждения оценивалась, самое малое, в сопровождение разряженной жены в ночной клуб. У него же, Германа Юрова, сегодня силы есть только на то, чтобы добраться до квартиры и закрыть глаза…

Матрёшкины родители оставили им свою двушку на Сельме, переселившись в обустроенный дом на взморье. Молодой семье совсем не докучали, на праздники привечали у себя, – тёща по доброте душевной, тесть – потому что зять у него «не смекалистый, а руки, так и вовсе…ни рыбы засолить, ни самогону сотворить. А жрать покупное, это, знаешь ли, не в нашем уже возрасте!».

Сам себя лейтенант Юров оценивал более позитивно. Дрова нарубить может, шашлык заказать в кулинарии может, мангал хороший купил…А что ещё для комфортной дачной жизни в выходные требуется?

Герман, выбрав в жёны пухленькую, уютненькую с виду девушку, ни секунды не сомневался, что дома его всегда будут ждать комфорт и покой. Он просчитался. Совершенно для себя неожиданно получив в мужья вполне приятного, очень воспитанного, очень начитанного питерца и, понятное дело, очень перспективного (а куда он денется!) лейтенанта полиции, Маришенька смирилась с тем, что «их карьера» начинается не в культурной столице. Так даже лучше, в столицу на высокие должности обычно из регионов попадают.

Но образ молодой изысканной будущей генеральши Мариша примиряла на себя уже сейчас, и всеми силами старалась достичь тех высот, хотя бы, внешне, о которых так красиво и складно распинались дивные модные блогерши, вылезшие «из грязи в князи». Можете ли вы вообразить себе весь ужас положения мужа «пухляшки», стремящейся выглядеть как тонконогая воздушная лань на светском рауте? И все на зарплату лейтенанта? Герман мог бы написать об этом пронизанный горечью роман.

Осознав, что женщине, с которой, говоря высокопарным стилем, делит ложе, он никогда не сможет вывалить правду-матку в полненькое краснощёкое с приплюснутым носиком лицо, Герман кинулся за помощью к тестю и тёще.

«Пусть девочка развлекается, когда ещё, как не в молодости! Вот пойдут детки… вы, кстати, когда нас порадуете?», вопрошала Алина Марковна.

«Да дай ты бабе, что она хочет, тише в доме будет!», рекомендовал тесть.

Юров-старший, к которому Герман тоже попробовал обратиться за советом, был более лаконичен: «Сам дурак!».

Вот и мается теперь Герман Борисович, выкручивается как может. Хорошо, пока учился, подработка всегда была и по воскресеньям детскую группу по плаванию вёл, старого своего тренера подменял. Словом, скопил кое-что. Но это «кое-что» тает на глазах, а потом? Срочно делать Матрёшке ребёнка? Не готов он ещё как-то, не пожил вольготно…Да и, говорят, на детей тоже много денег уходит…

После Рябиновки в вагон ввалились шумные азиаты в рабочих робах. Они дружно переговаривались между собой, кричали что-то в телефоны и тут же сообщали друг другу полученные новости. Глядя на них, лейтенант полиции Юров стал лихорадочно охлопывать все многочисленные карманы своей навороченной зимней кожанки – подарок отца на выпуск – где-то телефон должен же быть. Герман искренне надеялся, что в одном из карманов, а не, действительно, где-то…

Видно очень  он вчера разозлился, раз полностью убрал звук. Миллион и маленькая тележка сообщений от Матрёшки. Голосовые он не стал включать. Вдруг азиаты хорошо по-русски понимают? Прочитал лишь последнее – «где машина урод срочно нужна». Вот как неплохой бухгалтер может так наплевательски относиться к орфографии? А звонила всего два раза!

Герман изменил режим. Аппарат немедленно весело затренькал колоколами и завибрировал во всю силу.

– Трах-тибидох, Манюня! Где тебя черти носят? Десять утра, тебя нигде найти нельзя! Почему не в конторе?! – Костяныч орал в трубку как ненормальный.

– Так, у меня сегодня отгул, – наугад предположил Герман.

– Какой нах…отгул! У нас двойное убийство! Дуй в Зеленоградск на всех парах, адрес скину, припаркуйся там где ни то.

Костяныч, старинный друг, старший лейтенант Костянко Игорь Игоревич, с некоторых пор временно начальствовал в убойном отделе. Это вдохновляющее его на трудовые подвиги событие должно закончиться вот-вот, через три дня, когда вернётся из санатория их «дедушка-майор». В оставшееся же время друг явно решил примерить роль страшного полицейского начальника.

Игоряшу Герман любил. Просто так, ни за что. Любите же вы своего кота, например, хотя не все у вас с ним в жизни гладко, вот так же и с Игорем. Правда старший лейтенант Костянко менее всего походил на кота, скорее на страшно дружелюбного и страшно активного рыжего лабрадора. Некоторые, познакомившись с Игорем поближе, считали, что дружелюбным и активным до надоедливости.

Но Юров никогда не воспринимал Игоряшу надоедливым. Просто Игорь стремился сделать все идеально правильно, но по быстрому, больше темой не заморачиваться, а срочно переходить к новым свершениям. Многие пугались и даже пытались увернуться от Игоряшиных благодеяний, но в конце концов не могли не признать, что «все становилось только лучше».

Даже своим решением оставить университет (два года исканий себя на историческом, год странной жизни на юрфаке) и поступить в школу милиции, своим переездом в «анклавную губернию», где Костянко-старший получил приличную должность, а сын сразу же стал «не чужим мальчиком», Герман Юров тоже обязан исключительно другу.

А на придуманную Игорем кличку Герман давно уже не обижался. Появилась она не со зла или желания поддразнить, а благодаря все той же питерской соседке:

«Спасибо, Гермаша, вы так меня выручили!».

А он-то старался, таскал старой «барышне» по первому требованию то хлеба, то молока, то в аптеку, никогда не отказывал!

Лучший друг, которому и в голову ни разу не пришло переиначить суровое имя Герман, ржал несколько минут, пробуя на все лады другие варианты. Так и появилась «Манюня», но только для личного пользования. Ни одна живая душа ни в школе, ни во дворе об этом не узнала, даже когда они крупно поссорились из-за Катьки, а потом из-за мотоцикла,  …но это старые истории…

И если Игоряша орёт в трубку «Манюня», значит приключилось нечто из ряда вон выходящее. Лейтенант Юров вышел на следующей станции, протоптал новую серую дорожку на ещё неочищенной от снега платформе, в ожидании обратной электрички успел порадоваться, что и причину для Матрёшки теперь сочинять не надо… Уже в тамбуре отправил жене короткое сообщение « не знаю, разберись сама, у нас двойное убийство».

День первый. 4

4.

К одиннадцати часам проспект был уже заполонился праздно гуляющей публикой. На толстые шапки и многослойно намотанные шарфы мягко опускались большие пушистые снежинки. Из приоткрытых дверей магазинчиков слышались простенькие рождественские песенки с обязательным позвякиванием колокольчиков…

Так бы и сидел в кафешке, на мягком диване с самой большой кружкой чего-нибудь уютного, глазел из окна на всё эту милоту…

Но Герман, выбиваясь из последних сил, торопился как мог, лавируя между тепло одетыми довольными жизнью людьми, согревающими руки о высокие стаканы с дымящимся глинтвейном или кофе. Юров свои трясущиеся руки держал в карманах и всю дорогу твердил простенький адрес частного дома, всего в ста метрах от «его» парковой скамейки, это он ещё в электричке по карте посмотрел.

– С Рождеством, болезный, – дружеский удар по спине чуть не отправил Германа в нежелательный «полёт» мордой в снег.– Чего машину так далеко поставил, плетёшься нога за ногу? Там нас целый генерал ждёт, а ты ползёшь как зимняя муха!

«Господи, благодарю тебя!», чуть не воскликнул Герман, так он был рад услышать полный здорового оптимизма голос Костяныча, и схватился за рукав Игоряшиной куртки.

– Видочек у тебя, однако, прям олень Рудольф!

– Почему олень? – обиженно просипел Герман.

Игоряша засмеялся, услышав его голос.

– Личико ваше, сударь, бледненькое, щетинка клочками вылезла и нос большой и красный, разве что не светится. Олень и есть! Тебя где носило, товарищ олень? Маринка твоя мне трезвонила целую ночь, все узнать хотела в каком борделе ты в засаде. Если что, ты в Советске с таможней застрял, не знаю, поверила или нет…Да шевелись ты быстрее! Говорю же, генерал ждёт!

Двигался Костянко так стремительно и резво, что верилось с трудом, будто он не спал всю ночь, отвечая на телефонные звонки. Герман еле поспевал, семеня рядом и не выпуская из мёртвой хватки рукав куртки. Отпусти и друг умчится, как на санях с теми же оленями, а он осядет на заснеженную дорогу, да так и останется никому не нужной кучкой тряпья…

Лейтенант Юров чуть не врезался в столб посреди узкого тротуарчика и задал волновавший его в данную минуту вопрос:

– Генерал зачем приехал?

– Кто ж их, генералов, знает! Чего им не сидится в тёплых кабинетах с кофием да коньяком, чего они по снегу топчутся…Может соскучились по снегу? – стараясь казаться безразличным пошутил Игорь, «вот лось», подумал Герман, «даже не запыхался». – Или нас с тобой выпасать приехали, старик наш только через три дня прибудет. А тут, похоже, жопа серьёзная назревает.

– А случилось-то что?

Ответить Игорь Игоревич не успел. Они выскочили прямиком к месту преступления.

Маленький мощёный булыжниками переулочек, обычно пустовавший в зимнее утро, оказался полностью заставлен тесно прижавшимися к другу другу машинами – медики и полиция прибыли в расширенном составе. Славная девчушка в широкой для неё полицейской куртке и большеватой ушанке с сияющей кокардой бросилась им навстречу, замахав руками, будто разгоняя чаек или голубей.

– Вам нельзя сюда, пройдите, пожалуйста, пройдите!

Герман вытащил дрожащими руками удостоверение и едва не уронил в снег, раскрывая. Девчушка внимательно изучила документ, посмотрела на Юрова, на его трясущиеся руки, покосилась на улыбающегося рядом Костяныча, но ничего не сказала. Лишь махнула в сторону группки очень солидно выглядящих мужчин. Лейтенанты медленно приблизились и встали у одного из них за спиной, стараясь подслушать о чём идёт разговор. Вдруг поможет? Но полностью спрятаться, конечно же не смогли.

– Вот и убойный подтянулся, наконец. Не торопитесь!

– Так точно, – гаркнул старший лейтенант Костянко представившись. – Прибыли как только получили сообщение.

Они стояли навытяжку, особенно старался Юров, но, видимо, вид его не внушал доверия.

– А это кто с вами, старший лейтенант? Эксперта привезли?

– Никак нет, лейтенант убойного отдела Юров.

– Он что, пьян? – брезгливо оглядев измотанного и посиневшего Германа сухо поинтересовался генерал. – Или болен?

– Никак нет, товарищ генерал, я в порядке, – прохрипел Герман, как ему показалось, бодро. – Готов к работе.

– Чёрт знает что! Разболтались без начальника!

Генерал резко развернулся и через открытую настежь калитку, мимо низко подстриженных кустов направился к дому. Остальные гуськом потянулись следом. На маленькую верандочку выходило высокое французское окно, в настоящее время разбитое и распахнутое настежь, совсем рядом, буквально в метре, красовалась новая входная дверь, металлическая, с инкрустацией – одно загляденье.

Старший офицер поднялся на две широкие ступеньки, резко остановился и спросил ни к кому не обращаясь:

– Через какую дверь можно входить?

«Ближайшее окружение» замешкалось, оглядываясь друг на друга, и Юров понял, что не только он, а, собственно говоря, все прибывшие не в курсе события.

– Каюров! Денис Палыч! – гаркнул Костянко таким мощным басом, что господа офицеры дёрнулись от неожиданности.

В проёме французского окна появилась запакованная в белый спецкомбинезон плотненькая фигура.

– Через какую дверь нам можно пройти внутрь? – спокойным интеллигентным голосом поинтересовался старший лейтенант.

– Через входную, – заявила « фигура».– И мог бы не орать, а по телефону позвонить. Если подождёте ещё минут пять-семь, то в комнату вас запустим, заканчиваем уже…

День первый. 5

5.

С высоты двух ступенек товарищ генерал сурово оглядел своё одетое в идеально сидящую полицейскую форму сопровождение, двух «отщепенцев» в штатском из убойного отдела и потребовал:

– Кто доложит? Кто обнаружил тела? Первым кто прибыл?

Пропустив всех вперёд, лейтенант  скромненько притулился у оградки в надежде хоть немного оклематься, прежде чем генерал ещё раз о чем-либо спросит и теперь, не без интереса, наблюдал за старшими товарищами – как следует с умным выражением лица  выкручиваться, когда понятия не имеешь о чем идёт речь…Установившуюся неловкую тишину нарушил девичий голосок откуда-то из-за спины Юрова. Все дружно обернулись.

На тротуаре, за оградой стояла все та же девчушка-полицейский и теребила переброшенную на грудь толстенную русую косу.

Каюров громко хмыкнул и удалился, дел выше крыши, некогда ему в детских шоу участвовать…

Девчушка храбро пробралась через толпящиеся во дворе высокие чины и доложила:

– Младший сержант полиции Анастасия Франкузова. Я возвращалась из парка, мы там всегда в праздники лебедей на пруду проверяем, – чуть застеснявшись, пояснила девушка. – Увидела, что у Алексея Семёновича окно на веранду распахнуто. Здесь трудовик наш живёт, в школе раньше преподавал, потом на пенсию вышел. Он уже старенький, восемьдесят шесть ему. Я подумала, что странно это, не по погоде, дом выстудится. Вошла в калитку…

– Стоп, – сказал генерал, слушавший рассказ очень внимательно. – Что значит вошла в калитку? Вы сами открыли? Распахнута была?

– Её легко открыть, если кто знает, как на щеколду нажать, – девушка вернулась к калитке и продемонстрировала процесс закрывания, накинула и закрепила щеколду, а затем также легко, почти не глядя, смахнула замыкавшую вход металлическую полоску.

Герман, стоящий ближе всех, сосредоточено постигал происходящее. «Любопытно», подумалось ему, «девчонка понимает, что, по идее, автоматически входит в число подозреваемых? Надо будет работу щеколды потом на видео записать…»

– Я в перчатках была, – спокойно продолжила девушка.

– Но сейчас же вы не в перчатках, – поддел её разместившийся на ступеньку ниже генерала полковник.

– Вы тоже вошли без перчаток, – ничуть не смутилась девушка. – Это не страшно, Денис Павлович эту щеколду первым делом обработал.

«Похоже Костяныч влюбился, вон как восхищённо пялится!», лейтенант Юров с удовольствием пялился на восхищённого друга.