Эхо Разлома

– Я думаю, что никто из нас не выйдет оттуда живым, конфетка, – огрызнулся Дрейк. Его голос стал резким, как удар по металлу, а взгляд – ледяным, без тени ухмылки, когда он перевёл его на Эву. – И знаешь, что меня бесит? Не твоё вечное недоверие. А то, как ты сверлишь этого учёного взглядом, будто только и ждёшь, когда он снова облажается.

Он ещё чуть подался вперёд, медленно, угрожающе:

– Так вот. Я бы меньше парился о доверии… и больше – о последствиях. Одна ошибка, Картер, и нас всех размажет по Пустоши. И я, чёрт возьми, не собираюсь становиться удобрением из-за чьих-то грёбаных призраков прошлого.

Кайл почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо – горячая волна гнева застарелой боли и раздражения. Но он сдержался, сделав глубокий вдох. Контроль. Дрейк был провокатором – это стало ясно с первой минуты. И всё же его боевые навыки, судя по отчётам в досье Совета, поражали: выживаемость, реакция, тактическое чутьё. Разломы не прощают слабости и ошибок, и если кто и мог выжить внутри этого первобытного ужаса, что ждал их внутри, так это именно он. Проблема была в другом. Кайл всё острее чувствовал: Дрейк – не просто оружие. Он сам по себе – живая аномалия, непредсказуемая и опасная.

– Я не ищу смерти, Холт, – сказал он, холодно и ровно, но в голосе звенела сталь. – И не охочусь за призраками. Я ищу способ исправить то, что однажды разрушил.

Он сделал шаг вперёд, и его взгляд стал таким же твёрдым, как тон.

– Но если ты продолжишь играть в дешёвые провокации вместо того, чтобы слушать и выполнять приказы – свою смерть ты найдёшь. Быстрее, чем думаешь.

Дрейк рассмеялся – резко, хрипло и неприятно, как лай шакала. Смех был лишён радости, пропитан ядом. Он отложил нож и лениво поднялся. Его фигура нависла над Кайлом, словно хищник, готовый рвануться в атаку. Но Кайл не отступил. Ни на шаг. Глядя ему прямо в глаза. Их взгляды сцепились, напряжение между ними стало почти осязаемым – как гулкий разряд статического электричества перед ударом молнии.

– Хватит! – голос Эвы прорезал пространство между ними, острый и властный. Её тон не терпел возражений. Она шагнула вперёд, встав между мужчинами, и её невысокая фигура неожиданно зазвучала авторитетом, будто за её спиной стоял весь Бастион. – Если мы действительно собираемся выжить в этом аду, – продолжила она, не отводя взгляда, – нам нужно хотя бы сделать вид, что мы команда, а не свора бешеных псов, готовых вцепиться друг другу в глотки. Рейн, у тебя есть план? Или Совет и правда бросил нас на убой, надеясь на чудо?

Кайл глубоко вдохнул, чувствуя, как едкий воздух царапает горло. Достал из кармана свой старый, проверенный нейроинтерфейс, подключил его к потрёпанному проектору на стене склада и вывел трёхмерную карту, составленную дронами. На дрожащей голограмме мерцал Разлом «Эхо-7» – зловещий, пульсирующий в ста километрах к северу от Бастиона, в зоне с особенно нестабильной и изорванной тканью реальности. Светящаяся трещина, окружённая кольцом гравитационных и временных аномалий, напоминала незаживающую, гноящуюся рану на теле изувеченного мира.

– Это наша цель, – указал он на мерцающий центр изображения. – «Эхо-7». Данные показывают, что внутри находится мощный и стабильный энергетический сигнал, который, теоретически, может стать ключом к закрытию Разломов. Но подойти к нему будет нелегко. Дроны фиксируют экстремальные временные искажения, гравитационные ловушки и… что-то ещё. Что-то, что они не смогли классифицировать. То, что уничтожило три из пяти разведывательных зондов до того, как те успели передать данные.

– Тени? – голос Лины дрогнул, а пальцы нервно сжали планшет. – Я слышала истории… от тех, кто вернулся. Говорят, там есть существа, которых не видно, но они движутся. И голоса – шепоты из пустоты. Это правда, доктор Рейн?

Кайл замер, на миг погружаясь в воспоминания. Он видел эти тени – в первые, самые страшные годы после катастрофы, когда мир трещал по швам, а он отчаянно пытался понять, что же произошло, что он породил. Эти существа были как живые осколки разбитого зеркала, их присутствие вызывало первобытный холод, который пробирал до костей и парализовал волю. Он знал, что рассказать Лине сейчас – значит напугать ещё больше, породить страх Её вера, какой бы хрупкой она ни была, могла оказаться сильнее самого ужаса.

– Может быть, – ответил он уклончиво. – Пустошь полна иллюзий, Лина. Наш разум легко обмануть, особенно там. Но наша задача – не изучать эти обманы, а найти источник. Мы идём туда, берём, что нужно, и возвращаемся. Если всё пойдёт по плану, через неделю будем здесь, и, возможно, мир станет хоть немного безопаснее. Если нет… – он не закончил, но смысл был понятен без слов. В Пустоши «если нет» означало только одно.

Дрейк снова хищно ухмыльнулся, глаза блестели каким-то нездоровым, жадным предвкушением. Эва, не отрывая взгляда от карты, крепко сжала руку в кулак, и напряжение будто искрилось в каждом её движении. Лицо же оставалось непроницаемым, словно маска. Лина, напротив, казалась ещё решительнее, хотя руки слегка дрожали, когда она аккуратно убирала планшет в сумку.

– Тогда за работу, – сказал Кайл, выключая проектор. Комната погрузилась в полумрак, лишь тонкий поток тусклого уличного света пробивался через грязные окна, рисуя длинные тени на потрёпанных стенах. – У нас есть ровно три дня на подготовку. Эва, проверь всё оборудование дотошно – каждый винтик, каждый шов, особое внимание экзоскелетам и системам жизнеобеспечения. Лина, собери всё необходимое для оказания первой помощи, и не забудь про средства нейтрализации… ментального воздействия – нам придётся иметь дело с тем, что не всегда можно увидеть или услышать. Дрейк, ты отвечаешь за оружие и боевую готовность. И никаких выходок. Никаких сюрпризов и самодеятельности. Это не игра, и ставки слишком высоки. Всем всё понятно?

Они кивнули, каждый по-своему – кто-то с усталой решимостью, кто-то с хищным блеском в глазах, а кто-то с замешательством и страхом, который не скрыть. Но Кайл видел это всё, и в глубине души чувствовал, как этот хрупкий, наспех сколоченный союз уже начинает трещать по швам. Ему стало ясно: в этом походе никто никому не доверит полностью, и выжить смогут только те, кто сможет заглушить в себе страх и сомнения.

Он повернулся к выходу, стараясь спрятать под маской спокойствия ту тень сомнения, что мелькнула в его глазах. Где-то в самой глубине его истерзанного сознания, за слоями боли, вины и бесконечной усталости – эхом отдавалось детское шептание, таким же нежным и хрупким, как надежда: «Папа, найди нас… ты обещал…» И он знал, что, несмотря на все риски, несмотря на эту разношёрстную и ненадёжную команду, он пойдёт в «Эхо-7». Не только ради спасения мира, не ради славы или науки. А ради них. Ради призрачной, едва ощутимой надежды на невозможное. Ради тех, кто остался там, в тени, и кто ждёт, что он не подведёт…

Глава 3: «На краю пустоты»

2247 год. Город-укрепление «Последний Бастион», зона 7, периметр.

Последние часы перед выходом напоминали затишье перед сокрушительным штормом – тем самым, что бушует в Разломах. Только это затишье было иным: не внешним, а внутренним. Глухим. Тяжёлым. Пронизанным предчувствием. Кайл Рейн стоял у самого края периметра «Последнего Бастиона», на той тонкой грани, где дрожащий, мерцающий защитный купол истончался, а мир за ним превращался в первозданный, иррациональный хаос. Сквозь мутное, искажающее свечение барьера он видел Пустошь – выжженную, истерзанную землю, усеянную остовами старых городов. Зловещие трещины Разломов сияли, как открытые раны, светящиеся ядовитым, пульсирующим светом – будто вены на теле умирающей планеты. Воздух за куполом дрожал от напряжения, буквально вибрировал аномальной энергией. Даже здесь, в относительной, призрачной безопасности, Кайл чувствовал, как кожа покалывает от статического напряжения, а волоски на руках встают дыбом – словно сама реальность предупреждала: «Не ходи». Он знал: стоит им пересечь эту невидимую границу, и пути назад может не быть. Или он будет… совсем не таким, каким они его представляли.

Команда – если это вообще можно было назвать командой – собралась у ангара сектора 7. Скорее это сборище одиночек, объединённых не доверием, а обречённостью. Их ждал «Громовой Коготь» – бронированный транспорт, ржавый, латаный-перелатанный остаток былой военной мощи, переделанный кустарными методами для выживания в условиях Пустоши. Его корпус покрывали глубокие вмятины, следы ожогов, шрамы – как на теле старого вояки, который снова и снова шёл в бой, несмотря ни на что.

Эва Картер, сосредоточенная и по обыкновению немногословная, в последний раз проверяла системы экзоскелетов. Её пальцы – в рубцах и мозолях – двигались с механической точностью по сенсорным панелям. Она не смотрела на Кайла, но он физически ощущал её напряжение – осязаемое, как статическое поле. И дело было не в предстоящей вылазке. Между ними стоял невидимый, но прочный барьер. Прошлое. Ошибки, которые невозможно исправить. Молчаливая вина, что горчила внутри – общая, но так и не озвученная. Они носили её, как ноющий шрам под доспехами. И не смели коснуться.

– Системы на семьдесят процентов, – бросила Эва, не поднимая глаз, Её голос был сух, как песок Пустоши. – Генераторы поля едва дышат. Если накроет серьёзный гравитационный скачок или темпоральная аномалия – эти консервные банки могут не выдержать. Нас просто размажет по обшивке.

Она задержалась на долю секунды, потом добавила, жёстко:

– Ты точно уверен, что дроны Совета не ошиблись с координатами «Эхо-7»? Потому что если мы застрянем в сердце Пустоши – можешь не сомневаться, Рейн, никто за нами не придёт. Нас просто спишут, как очередную неудачную экспедицию.

– Я уверен, – ответил Кайл, хотя внутри уже давно грызло сомнение. Данные дронов были обрывочными, неполными, а сигналы из самого Разлома искажались до неузнаваемости. Но выбора у них не было. Ни другого пути, ни другой зацепки. – Идём по плану. До «Эхо-7» сто километров. Если повезёт, и Пустошь не покажет свои зубы слишком рано, доберёмся за день.

Лина Сайрус, сидевшая на пыльном ящике с медицинскими припасами, подняла голову. Её лицо, и без того бледнее, стало почти прозрачным, как у призрака. Но в широко раскрытых глазах горела какая-то лихорадочная, отчаянная решимость. Она в который раз перебирала аптечки – проверяла ампулы с нейростабилизаторами, инъекторы, портативные сканеры. Словно эти хрупкие инструменты могли защитить от того, что поджидало их впереди – неведомого, пугающего, не поддающегося описанию.

– Я подготовила усиленные нейростабилизаторы, – сказала она тихо. Голос дрогнул, но Лина изо всех сил старалась сохранить самообладание. – Они должны помочь, если… если Разлом начнёт слишком сильно играть с нашими головами. Я читала все доступные отчёты. Люди, которые возвращались… немногие… рассказывали, что видели невозможное. Свои самые потаённые страхи. Кошмары, ожившие прямо перед ними. Нереальные, но… слишком правдоподобные. Некоторые так и не смогли понять, где заканчивается иллюзия и начинается реальность.

Кайл коротко кивнул, но его мысли были где-то далеко, там, в пульсирующем сердце «Эхо-7». Он знал, о чём говорила Лина. Иллюзии. Ментальные ловушки. Разломы не просто ломали физическую реальность – они проникали в разум, как вирус, и вытаскивали из его тёмных глубин всё скрытое: страхи, сожаления, болезненные желания, о которых лучше было бы забыть. Они превращали внутренние раны в оружие – изощрённое, болезненное, безошибочное. Кайл знал это не понаслышке. Каждый раз, когда слышал призрачное эхо её голоса… Эллы… – чувствовал, как что-то внутри трескается, Как будто сам Разлом шепчет ему её словами. Но говорить об этом вслух? Делиться этой своей уязвимостью? Нет. Не сейчас. Не с ними.

Дрейк Холт, как обычно, демонстративно стоял в стороне, небрежно облокотившись на холодную стену ангара, будто и не был частью команды. В руках он с ленивой грацией вертел свой плазменный резак: тусклое свечение лезвия отсвечивало на его пальцах в полумраке, как отблеск чего-то опасного, почти живого. Его взгляд, тяжёлый и нечитаемый, был прикован к Пустоши за дрожащим куполом. Казалось, он видел там нечто, недоступное остальным – или, наоборот, тщетно искал подтверждение своим самым мрачным ожиданиям. А ухмылка, постоянная, как въевшаяся татуировка на его шее, раздражала Кайла сильнее, чем он был готов признать даже самому себе.

– Играть с головами? – Дрейк хмыкнул, его голос звучал с откровенной, издевательской насмешкой. – Да ладно, док, не нагоняй жути. Может, Разлом покажет тебе что-то по-настоящему интересное, – он чуть наклонился вперёд, будто делясь интимной тайной: – Говорят, там можно увидеть мёртвых. Может, и тебе доведётся. Встретишь кого-нибудь… особенно близкого. Например, тех, кого не смогла спасти на операционном столе?

Лина вздрогнула, как от пощёчины. Её пальцы замерли на аптечке, а лицо залила краска – не то от стыда, не то от боли. Кайл почувствовал, как внутри поднимается волна ледяного гнева, но он снова сдержался. Дрейк делал это намеренно. Искал слабые места, пробовал их на прочность, как хищник, методично прощупывающий жертву. Его отвратительная игра. И Кайл в неё играть не собирался.

– Заткнись, Холт, – рявкнул он, шагнув ближе. Голос был низкий, спокойный, но в нём звенела угроза. – Если есть что сказать по делу – говори. Если нет – держи свой грязный рот на замке, пока мы не доберёмся до «Эхо-7». Твои шуточки здесь никому не нужны.

Дрейк лишь громко рассмеялся, поднимая руки в показной сдаче. Но в его глазах, тёмных и холодных, блестело нечто недоброе, почти хищное. Кайл отвернулся, чувствуя, как напряжение в команде нарастает с каждой минутой, как натягивается тонкая невидимая струна, готовая лопнуть. Они ещё даже не покинули пределы Бастиона, а уже были на грани, готовы перегрызть друг другу глотки.

– Всё готово, – прервала затянувшуюся тишину Эва, с силой захлопывая панель экзоскелета. Звук удара металла о металл отозвался оглушающим эхом в напряжённой атмосфере. – Можем двигаться. Но я повторю, Рейн, для особо одарённых: если что-то пойдёт не по твоему гениальному плану, я не намерена умирать за твои призрачные идеи или личные крестовые походы. У нас одна, чётко поставленная цель – найти источник. Ни шагу в сторону. Никакой самодеятельности.

Кайл не ответил. Он знал, на что она намекает. Его семья. Его незаживающая боль. Его отчаянная, почти безумная надежда. Но это было не её дело. Он тяжело кивнул и начал надевать экзоскелет – громоздкий, но необходимый для выживания в агрессивной среде Пустоши. Металлические пластины с глухим щелчком сомкнулись вокруг тела, нейроинтерфейс на запястье привычно синхронизировался с системой, передавая слабый, едва ощутимый гул в нервные окончания. Это было горькое напоминание о старых временах, когда технологии казались спасением, универсальным ключом ко всем дверям, а не проклятием, отворившим врата в ад.

Команда молча загрузилась в «Громовой Коготь». Транспорт взревел, его древние двигатели закашляли от старости и недостатка качественного топлива, но всё же завелись, выплюнув облако сизого дыма. Защитный купол Бастиона медленно, со скрежетом и стоном, начал раскрываться, впуская внутрь холодный, едкий воздух Пустоши, пропитанный радиацией и запахом тлена. Лина закашлялась, а Кайл – поморщился. Он смотрел через толстое, исцарапанное бронированное стекло на мир за куполом: бескрайняя выжженная пустыня, пронизанная светящимися, кровоточащими трещинами Разломов. Где-то там, на севере, в самом сердце этой агонии, ждало «Эхо-7». И с ним – возможно, ответы. Или окончательное забвение.

Они проехали всего несколько километров, когда первый, едва заметный признак аномалии дал о себе знать. Воздух перед транспортом задрожал, словно раскалённый над огнём, искажая очертания далёких руин. Внезапно время будто замедлилось, растянулось, как патока. Кайл почувствовал, как сердце начало биться в странном, вывихнутом ритме, а звуки внутри «Когтя» – гул двигателей, дыхание товарищей – растянулись в низкое, тягучее гудение, словно кто-то прокручивал старую запись на минимальной скорости. Лина коротко вскрикнула, её голос прозвучал низко и искажённо, как будто доносился со дна глубокого колодца. На приборной панели перед Эвой тревожно загорелись красные индикаторы.

– Временной скачок! Локальное искажение! – крикнула Эва, её пальцы быстро и точно забегали по панели управления. – Держитесь! Это продлится всего несколько секунд! Не поддавайтесь панике!

Но Кайлу казалось, что это длилось вечность. В искажённом, растянутом моменте, где каждая секунда звучала как удар молота по наковальне, он снова услышал это эхо – голос Эллы. Мягкий, далёкий, почти неразличимый, но настолько реальный, что ледяная игла боли пронзила его насквозь. «Папа… я здесь… я жду тебя…» – шептал голос, заставляя сердце замереть. Кайл невольно, словно против своей воли, повернул голову к окну. За бронестеклом, в дрожащем, переливающемся мареве, на мгновение мелькнула тень – маленькая, хрупкая фигура с развевающимися косичками, как у неё. Он моргнул, отчаянно пытаясь сфокусировать взгляд, но видение исчезло, растворилось, оставив лишь выжженную пустыню и зловещие трещины света, безжалостно ранящие горизонт.

– Рейн! – резкий голос Эвы вырвал его из оцепенения, словно удар током, и вернул в жестокую реальность. Время словно вошло в нормальный ритм, и «Громовой Коготь» тяжело полз вперёд, но Кайл чувствовал, как холодный пот ручьями стекает по его спине. – Ты в порядке? – спросила Эва, голос её был напряжённым и настороженным. – Ты выглядел так, будто столкнулся лицом к лицу с самим Дьяволом. Или, может, с чем-то ещё хуже.

– Я в порядке, – солгал он, поспешно отворачиваясь, чтобы скрыть выражение своего лица. Но руки, сжимавшие поручень, дрожали так, что это было заметно даже в полумраке кабины. Это был только первый скачок. Первое, лёгкое прикосновение Разлома. Первое предупреждение о том, что впереди – куда хуже. Что ждало их ближе к «Эхо-7»? Он не знал. Но знал одно – должен идти дальше. Даже если это путешествие разорвёт его разум на тысячи острых, кровоточащих осколков. Ради неё. Ради них.

Глава 4: «Голоса из Трещин»

2247 год. Пустошь, 15 километров до «Эхо-7».

«Громовой Коготь» тяжело продирался вперёд, его изношенные гусеницы с глухим скрежетом перемалывали под собой обломки старого, погребённого мира. Пустошь вокруг раскинулась, как незаживающий шрам на теле планеты – чёрная, выжженная, мёртвая земля, исполосованная сетью светящихся, пульсирующих трещин. Из них время от времени, словно предсмертные вздохи, вырывались слабые, нездоровые вспышки аномальной энергии.

Кайл Рейн сидел у приборной панели, но его взгляд был прикован не столько к мерцающим датчикам, что фиксировали экспоненциальный рост нестабильности реальности по мере приближения к «Эхо-7», сколько к тому, что творилось за бронестеклом. Там, за толстым, поцарапанным иллюминатором, простирался мёртвый мир, в котором не осталось ни времени, ни надежды. Воздух внутри транспорта был тяжёлым, спёртым, пропитанным жаром перегретого металла, запахом ржавчины и ещё чем-то трудноуловимым – давящим, липким, почти осязаемым напряжением, которое, казалось, можно было резать ножом.

Эва Картер, стиснув зубы, вела машину, вцепившись в рычаги управления так сильно, что суставы на пальцах напряглись, будто намертво вросли в металл. Пальцы дрожали едва заметно – не от страха, а от переизбытка контроля, который она вынужденно держала в себе. Время от времени она бросала на Кайла короткие, резкие взгляды, полные немого вопроса или затаённого упрека, но молчала. Ни одного лишнего слова. Каждая мышца на её лице застыла в напряжении, словно высечена из камня, а на лбу, под спутанными прядями волос, блестели мелкие капли пота. Она чувствовала приближение – так же, как и он. Что-то древнее, чуждое и невообразимо мощное надвигалось, и даже скрежет гусениц не мог заглушить это ощущение.

Лина Сайрус забилась в самый дальний угол тесной кабины, прижимая к себе медицинский рюкзак, словно это был единственный островок безопасности в этом безумном мире. Её лицо было бледным, почти восковым, губы беззвучно шевелились – то ли она шептала молитву, то ли просто пыталась считать, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце и удержать себя на поверхности. Паника уже сжимала горло ледяными пальцами, тенью скользя за плечом, готовая поглотить, если ослабить хоть на миг внутреннюю хватку.

Даже Дрейк Холт, обычно такой нарочито расслабленный и циничный, выглядел… иначе. Его ноги всё так же были вызывающе вытянуты, а в руках он машинально вертел свой старый, верный боевой нож – но обычная издевательская ухмылка сползла с лица, сменившись напряжённой, хищной гримасой. Он не напевал своих похабных солдафонских песенок, не отпускал колкостей – только молча всматривался в мутную даль. Его пальцы так сильно сжимали рукоять ножа, что казалось, металл вот-вот прогнётся. Даже его напускное спокойствие, отрепетированное, как маска, не могло скрыть внутреннего напряжения – того глубинного, первобытного давления, которое нарастало с каждым пройденным километром. Как будто невидимая, всепроникающая рука, чуждая и холодная, всё крепче сжимала грудь, вытягивая из души последние остатки самообладания.

– Мы уже должны его видеть, – сказала наконец Эва. Её голос прозвучал глухо и напряжённо сквозь натужный рёв старых двигателей. Тишина в кабине стала такой плотной, что её слова прозвучали как выстрел. – «Эхо-7». Дроны засекали его визуально на этой дистанции. Почему экраны пусты? Только помехи.

Кайл нахмурился, сверяясь с данными на своём нейроинтерфейсе. Экран браслета тоже показывал лишь хаотичное мерцание помех – беспорядочные всплески, как будто сама реальность вокруг них отказывалась подчиняться законам физики и логики, искривлялась, ускользала от любых попыток анализа. Он почувствовал, как неприятный холодок пробегает по спине. Это было не просто техническим сбоем. Не ошибкой. Это было предупреждением. Голосом самого Разлома.

– Разломы искажают сигналы, Эва, – ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал увереннее, чем он чувствовал себя на самом деле. – Мы близко. Слишком близко, чтобы полагаться только на технику. Нужно смотреть в оба. И слушать… слушать свои инстинкты.

Эва коротко хмыкнула, но промолчала, лишь крепче сжала рычаги управления. Кайл повернулся к бронированному иллюминатору, отчаянно пытаясь разглядеть что-то в мутной, дрожащей дымке Пустоши. Тщетно, как будто сам воздух сопротивлялся взгляду. И вдруг он увидел это. Не глазами – нутром. Как удар под дых.

Огромная, зияющая трещина в небе, растянувшаяся на сотни метров, пульсировала холодным, призрачным светом, от которого блёкло всё вокруг. Мир терял краски, как будто этот свет выжигал их дотла. «Эхо-7». Но это было не просто место. Оно было больше, чудовищнее, чем он ожидал, и казалось живым – гигантской, кровоточащей раной в самой ткани реальности. Раной, из которой сочились тьма и безумие. Свет, исходящий из неё, отбрасывал на выжженную землю искажённые, пляшущие тени, но двигались они… неестественно. Извивались, как клубок ядовитых змей, удлинялись и сжимались вопреки законам оптики, и исчезали, не оставляя ни малейшего следа, словно проваливались в другую реальность, где правила были иными.

– Вот оно… – прошептала Лина, её голос дрожал так сильно, что слова едва можно было разобрать. Она прижалась к холодному стеклу, глаза распахнуты – в них застыл коктейль ужаса и какого-то извращённого, болезненного восхищения. – Это… это так красиво. И так страшно. Вы… вы чувствуете? Как будто оно смотрит прямо на нас. В самую душу.

– Не выдумывай, док, – бросил Дрейк, но в его голосе не прозвучало ни привычной насмешки, ни бравады. Он тоже смотрел на Разлом, и его пальцы, до этого машинально вертевшие нож, замерли. Кайл заметил, как его напускная ухмылка окончательно исчезла, будто стерта невидимой рукой, сменившись выражением глубокой, звериной настороженности. Даже он – Дрейк Холт, для которого смерть была буднями, а страх поводом для шутки, – даже он не мог игнорировать это место и скрыть того, что чувствовал сейчас. Разлом не был врагом, которого можно было подстрелить или взорвать. Это было… нечто. Слишком древнее. Слишком чуждое. Что-то, что отказывалось вмещаться в рамки понятий «бой» и «опасность».

Кайл хотел что-то сказать – успокоить их, или, может быть, самого себя, – но слова застряли в горле, когда «Громовой Коготь» внезапно сильно затрясло. Не от удара, не от неровности дороги – нет. Это шло глубже, фундаментальнее, словно сама реальность под гусеницами дрогнула, сдвинулась, пошла волнами. Датчики на приборной панели взвыли пронзительной сиреной, режущей слух до боли. Экраны вспыхнули ослепляющим красным, словно машина вопила вместе с ними. В тот же миг воздух в кабине стал густым, почти вязким, будто их погрузили в густой, невидимый сироп.