Мои невероятные друзья – птицы

Всё то далёкое лето я оказался на удивление тесно связан с птицами, в первую очередь с певчими. Без телеобъектива сделал много вполне репрезентативных снимков. У меня появился добрый, этакий абстрактно-обобщённый товарищ, имя которому – птичий мир.

5. Подружки шведского соловья

Самки варакушки – особы закрытые, увидеть их непросто. Они лишены нарядной окраски, свойственной мужским особям, издали их очень трудно отличить от прочего мелкого птичьего населения сада, кроме того, они молчаливы. Если самцы варакушки на моём участке никогда не стеснялись фотографа, смело выскакивали на всеобщее обозрение, то самки в фотомодели никогда не навязывались.

Тем не менее с подружкой главного соловья моего сада я встретился в первый же год знакомства с певчими. Лето постепенно набирало скорость, расслабленное майское бытие уже не вспоминалось, у дачников начались заготовки садовых даров на зиму, а у варакушек птенцы вылетели из гнезда на вольные хлеба. Моя кустарниковая скромняшка благополучно жила в саду и никуда не собиралась пропадать. Варакушки, как правило, привязываются к одному месту, всё лето проводят неподалёку от своего заведённого гнезда.

Любительница малины

Свидание с «женой» варакушки состоялось в малиннике. Я решил полакомиться последней в году ягодой. К полудню дневная звезда изрядно притомила своим жаром всех жителей сада. Ветер обессилел, и редкие облака остановили свой бег к нескончаемому горизонту. Пестролистные хосты выпили утреннюю влагу, легли под солнцем, как бумажные полотенца. Берёзка уронила листочки, выдумывала себе ватный послеполуденный сон. Когда же ещё наслаждаться малиной, как не в жарынь, упав после прохладного душа в покоящийся в тенёчке шезлонг?

Предыдущее лето было необычно засушливое. Несмотря на полив, малина осталась низкорослой, собирал я её, сидя на корточках, а то и на коленях. Вдруг совсем рядом кто-то зашуршал сухой травой. Видимо, тоже на посошок лакомился душистой ягодой. Я осторожно приподнялся и увидел очередного представителя отряда воробьиных, гуляющего по дорожке с долькой малины в клюве.

На шее у меня под коробком для ягоды, словно специально для этого случая, висел всё тот же неказистый фотоаппарат. Я его включил, поставил максимальное увеличение и, негромко для верности подсвистывая, выбрался из малины. Птичка меня прекрасно видела и слышала, но улетать не спешила и даже не убегала, а спокойно трусила на тонких, длинных ножках, оставляя своими лёгкими лапами едва различимые царапины на пыльной неровной поверхности. Периодически она деловито ныряла в кусты смородины, крыжовника, заросли жимолости, заставляя замирать моё сердце: а вдруг не вернётся! Но каждый раз возвращалась на тропинку, склёвывала что-то с земли и спешила дальше. Я крался за ней по пятам, не отрываясь от видоискателя, в удобные моменты нажимая на спусковую кнопку и в очередной раз благодаря богов за прогресс в фотоделе и наличие у меня хоть и простенькой, но цифровой камеры. Я почти уверился в том, что передо мной варакушка. Наконец, пробежав метров двадцать, птичка решила закончить этот увлекательный процесс – вспорхнула, включив на прощание в хвостовом оперении рыжие лётные фонари. Всё-таки варакушка!

Дома, увеличив изображение, я увидел, что это взрослая самка. Наконец, мне повезло, я получил фотографии первой пары по-настоящему певчих птиц, поселившихся в моём саду. «Мадам» мне очень понравилась: стройная, с прямой, гордой осанкой, горло слегка желтоватое, а от манишки, которой щеголяют самцы, на грудке была представлена только кружевная чёрная каёмочка, да светлая бровь над глазом была выражена, пожалуй, ярче и строже, чем у самца, придавая ей благородную изысканность красавицы из высшего общества. Что ни говори, а парочка варакушек в моём саду проживала выдающаяся!

В тот год снимок самки – моего компаньона по малиновому застолью – остался единственным, но на следующий, уже с новым фотоаппаратом, получилось сфотографировать самку сразу после прилёта в Оренбург. Много уже прославил я весну на этих страницах, да очевидно, что по заслугам. Одна из основных примет весны в моём саду – это цветение мускари. Вроде нечаянно в самых разных концах сада возникают небольшие полянки, полные многоцветковых кисточек этого неприхотливого первоцвета. К одной из них я и подошёл сфотографировать своих густо-синих любимцев.

Жужжало большой

Около кистей кружило жёлто-коричневое насекомое, нечто среднее между мухой и пчелой, с длиннющим хоботком, который оно поочерёдно засовывало в распустившиеся бокальчики цветов. Насекомое подражало колибри, то есть не садилось на цветок, а зависало около него в стоячем полёте, отчаянно трепеща крыльями и бережно охватив лапами цветочный бокал с райским напитком. Новоявленный «колибри» меня заинтересовал, я его сфотографировал и забил в интернет запрос: «Насекомое, похожее на муху с длинным хоботком, питается нектаром». За что люблю интернет, так это за то, что на любой, даже самый непонятный вопрос он даёт совершенно правильный ответ. Толковые поработали программисты. Видимо, мой вопрос оказался не самым бестолковым, хоть и длинным. Среди первых фотографий, вываленных всезнающим гуглом, нашёлся снимок с моей симпатичной мушкой. Имя оказалось просто потрясающим: жужжало! Я немного посмаковал вкусное словечко. Но учёные не были бы учёными, если бы не пристроили к имени ещё и определение. В нашем случае им оказалось словцо, очевидно, наполненное многими смыслами, теснившимися в голове человека науки, но для человека, далёкого от энтомологии, невероятно неочевидное, несущее в себе бездну иронии: жужжало большой. Жужжало на самом деле жужжал, но едва слышно по очень простой причине: габариты двукрылого ненамного превышали размеры вообще-то крохотного бочонка мускари.

Рядом с цветничком журчал ручеёк, который я устроил, поливая виноград. Сначала моё внимание привлёк самец, который нарочито вызывающе крутился рядом со мной, всячески привлекая внимание. Я радовался возможности снимать птаху с самого близкого расстояния, но потом заметил самку, которая, не обращая на меня внимания, собирала насекомых по берегам рукотворного водного потока. Самец банально отвлекал моё внимание на себя. С тех пор весеннее чрезмерное внимание к моей персоне самца варакушки служило сигналом к началу съёмок самки. Коллекция дамских снимков варакушек начала стабильно пополняться.

Желания птичьего фотографа неистощимы, это я вам как человек причастный заявляю вполне ответственно. Получив снимки самца и самки, хотелось поймать в объектив ещё и слётка (только что слетевшего из гнезда птенца), и молодого самца, который вывелся летом прошлого года и следующей весной своим белёсым горлом походит на самку. О слётках поведаю позже, а история с молодым самцом вышла занимательная… Дело было в начале лета. Время серенькой строчке ясколки, бегущей по границе сада, украситься множеством белых звёздочек. Яркие лимонные глазки в центре цветка смотрели на солнце радостно и простодушно. Это при том, что я иногда и полить-то её забывал. Где-то рядом раздалось однотонное, протяжное «фии-и-и-и», старательно, но несколько тоскливо выводимое через равные интервалы времени.

Самка варакушки

Имитировать это простое сочетание звуков было несложно. Я негромко подсвистел и осторожно приблизился к пернатому Пьеро. Птичка не улетела, пение дуэтом ей нравилось, и мне удалось хорошо её рассмотреть.

Буроватая, стройная, даже изящная, с тёмным «ожерельем» на грудке, с белёсым, а не синим горлом, с заметными рыжими перьями в хвосте. Я решил, что это был молодой, прошлого года «выпуска», ещё не получивший настоящую «мущинскую» окраску варакушка-самец. По всему видать, несчастливый – остался весной без подружки. И, расстроенный, постанывал, теряя голос прежде своих женатых сородичей. А что поделаешь, коли петь некому. Самки варакушки – дамы разборчивые, выбирают самых нарядных, самых сладкопевцев, не каждому везёт в многотрудном деле продолжения птичьего рода. Потому и песня в горле застыла.

Ясколка

Послушав этот сиротско-жалостливый шлягер, я проникся сочувствием к стенающему отроку и засвистел ему свои обычные вариации на темы птичьих мелодий. Он сидел довольно долго и внимательно слушал, слегка наклонив голову, напоминая неопытного, всем ещё доверяющего первоклассника. Приободрился. Наконец, поняв для себя всё, что нужно, птица слетела в густые заросли. Душа моя ликовала: я провёл настоящий мастер-класс для юного представителя рода соловьёв! Орнитология действовала всё более возбуждающе.

Я уже привык каждую встречу с пернатыми (а все они были для меня интересны чем-то своим) украшать собственными фантазиями, переводить пересвисты с ними на язык человеческий, но как же я в этом случае ошибся в своих выдумках! Рассмотрев на досуге фото «молодого самца», полистав интернетовские скрижали о варакушках, понял, что со мной общалась самка варакушки, взрослая умная птица, которая хоть прежде и не показывалась мне на глаза, но слышала наши дуэты с самцом и хорошо меня уже знала. Моя карьера варакушкиного педагога завершилась, не успев начаться. Весеннее фото молодого самца не состоялось. Да и о чём вещала мне обычно молчаливая самка, я не понял и вникнуть в её слова по неопытности не постарался.

Гнездятся варакушки обычно в одном и том же месте, и я подозреваю, что ко мне прилетают одни и те же птицы, особенно крепка эта догадка по отношению к самке. У нас сложился некий трогательный ритуал: обычно непубличная, она каждую весну и каждую осень приходит ко мне как бы на официальный приём, подлетает совсем близко, неспешно прогуливается на открытом пространстве подле меня, фотографируется, свидетельствует своё весеннее прибытие или сообщает о скором отлёте на зимовку.

Ответственная хранительница очага

Больше всего из встреч со слабым варакушкиным полом запомнилось свидание, случившееся во время выкармливания очередного потомства. Варакушки неплохо прячут свои гнёзда в траве и ведут себя около гнезда осторожно; во всяком случае, если гнёзда коноплянок я находил и фотографировал довольно часто, то домик варакушек был от меня сокрыт в течение нескольких лет их гнездования на моём участке. А снять гнездо с птенцами очень хотелось, и однажды они прокололись, заселившись в малине. Весна и лето тогда выдались дождливые, трава поднялась повсеместно, полоть её я не успевал, вот мои жильцы и решили, что малинник самое то, что нужно. Разросся он около кое-как сотворённого из шестимиллиметровой проволоки соседского забора, и заботливые родители, прежде чем нырнуть к лукошку с птенцами, по очереди присаживались на проволочины оглядеться и прислушаться. Полный клюв букашек выдавал их намерения, и (о, счастье!) первое фото потомства шведских соловьёв в оренбургском саду состоялось. Птенцы были уже опушённые, угадывалась характерная для них пестристость оперения; желание сохранить инкогнито превалировало: головы струсивших птенчиков спрятались глубоко между маленькими телами.

На следующий день я летел в сад, воодушевлённый идеей повторить съёмку юных варакушек. Только я вошёл на участок и прошёл вглубь сада к домику, как на куст тернослива, росший перед дверью, выскочила мамка моих потенциальных фотомоделей и начала что-то напористо мне втолковывать. Это было удивительно: до сих пор от неё я слышал только робкие односложные свисты. Я так растерялся, что не запомнил ни одного слова из её монолога, но звучал он сердито и дерзко. До меня быстро дошёл смысл отчаянного речитатива. Мне выговаривали за нарушение покоя птенцов, и, признаюсь, я устыдился. С жаром принялся убеждать несчастную родительницу, что всё осознал и вообще больше так не буду. Желание фотографировать и вправду пропало. Говорил на чистом русском, но птичка всё поняла, постепенно успокоилась и улетела. Я занялся своими делами, но через некоторое время самка вновь уселась над моей головой и на всякий случай повторила утреннюю воспитательную беседу, а я подтвердил полное отсутствие у меня недружественных намерений.

Если в вашей жизни был хоть один случай, когда хорошим манерам вас наставляла бы птица, вы поймёте постигшее меня неподдельное изумление. Крошечная пичуга продемонстрировала не только свои умственные способности, наличие у неё, осторожно скажем так, птичьего разума, но и умение коммуницировать с человеком. В школьном курсе биологии меня ничему подобному не учили. Самка варакушки, как, впрочем, любое другое пернатое, – существо разумное, запомним на всякий случай это наблюдение, оно нам пригодится.

А фото молодого самца варакушки, встречающего свою первую весну, я всё-таки (по крайней мере, мне так кажется) получил. В это время его действительно легко перепутать с самкой, а определил я его по наличию на крыле полосы, образованной светлыми охристыми каёмками верхних кроющих второстепенных маховых. И не думайте, что я прикалываюсь, это терминология орнитологов.

6. Гнездовые тайны коноплянок

Сам не заметив как, но, познакомившись с первыми певчими посетительницами моего сада, сделав пробные, честно говоря, не очень впечатляющие фотографии, я начал записывать истории, которые постоянно сопровождали вдруг случавшиеся встречи с неведомыми мне пичугами. По образованию я инженер, то есть естественник, и с удивлением обнаружил, что тексты, выходящие из-под моего пера, имеют очевидный романтический уклон. Однако в силу профессиональной привычки хотелось не только праздно созерцать, но и поисследовать тему. А что для технаря может быть интереснее процесса производства и воспроизводства, в моём случае это строительство птичьих домиков-гнёзд и взросление юных пернатых?

Мои «домашние» коноплянки, зачинатели домового строительства на территории дачи, облюбовали непроглядные заросли барбариса. Во второй половине лета полновластным владельцем садового провода стал самец коноплянки, здесь он обычно сидел, когда я приезжал в сад. Несмотря на установившиеся дружеские отношения, каждое моё появление он сначала встречал насторожённо. Учёные утверждают, что мимических мышц у птиц нет, но поза, интонации, взгляд определённо выражали неудовольствие реполова. На ворчание самца на провод взлетала самочка, осуждала меня солидарно, но скоро слетала вниз. Некогда ей со мной выяснять отношения, надо спешить в гнездо, к птенчикам. В лобовую не шла, «огородами» пробиралась, чтоб никто ничего не заметил. Забыла, что я давно раскусил их простодушную хитрость.

Справедливости ради надо сказать, что я особо и не искал их пристанище, самец прокололся сам, на моих глазах неосторожно выскочив из кустов. Внутри колючего убежища невысоко над землёй спряталось небольшое гнёздышко, словно волшебный якорь, державшее около моего сада многочисленную стаю коноплянок.

Коноплянки питаются в основном растительной пищей и реже, чем насекомоядные птицы, кормят свои выводки. Нужно время, чтобы набрать семена и подождать, когда они пройдут первичную обработку в птичьем зобу.

«Тройняшки» в гнезде коноплянок

Выждав, когда очередная птаха, покормив потомство, вылетела из барбарисового убежища, я заглянул в гнездо, которое мне показалось чистеньким и уютным. Лоток заботливо выстлан толстым слоем мягкого пуха. На белой подстилке лежали два существа с огромными глазами (показалось, что это типичные гуманоиды) и одно голубоватое «космическое» яичко. Это всё, на что хватило последних августовских птичьих силёнок. Обычная норма – ближе к шести. На отдельных участках юного тела росли неряшливые пучки сероватого пуха. Вели себя гости родимой планеты вполне по-земному: на мой лёгкий свист с готовностью раскрывали жёлтые прожорливые клювики, думая, что это мамочка принесла вкусненькие семена одуванчика или сурепки. Они ещё не научились различать свист фотографа и призывный зов настоящих кормильцев, но совсем скоро при малейшей опасности будут затаиваться, изображая совершенно неживых гуманоидов.

Я долго не решался посетить колючее убежище молодых реполовов, а когда через несколько дней заглянул, чтобы рассмотреть гнездо, в зарослях встретил слётка, которого сначала не заметил, но он сам выдал себя, когда, испугавшись моей руки, перескочил внутри куста с одной веточки на другую и скрылся в неизвестном направлении. Фотосъёмка не состоялась.

Опушённые «гуманоиды»

Но эта неприятность только раззадорила, в моей голове возникла задача – сделать фотолетопись взросления птичьего выводка. Впоследствии выяснилось, что коноплянки и варакушки, первенцы начавшей складываться у меня фотоколлекции пернатых, не бросили меня, а селились в кустах моего сада на протяжении многих лет, чем и способствовали составлению задуманной фотолетописи. В разные годы я с великой осторожностью снял несколько гнёзд коноплянок с птенцами разного возраста. Первые два снимка птенцов удалось получить в августе, гнездо было построено среди веточек крупной шаровидной туи. Фотографии сделаны с интервалом в три дня. На первой птенцы ни в какую не хотели сознаваться, что они самые настоящие коноплянки, спрятали клювики среди начавших покрываться пухом тел своих братцев, затаили дыхание. На втором фото крылья малышек уже обрели стержни будущих маховых перьев. И поглядывали они на фотографа через щель приоткрытого века с заметным подозрением. Взросленькие. Инстинкт затаивания в обоих случаях работал безотказно. Сколько я ни посвистывал, ни уговаривал ласково, – мол, ваша мама пришла, молочка принесла – никто не пошевелился, ротик не расхлебенил.

Уже не «гуманоиды»

Третий снимок со слётками вполне оправдывает своё сентиментальное название «Последняя минутка в родимом гнезде». Всё произошло в разросшемся кусте пирамидального можжевельника. Я выследил птичье убежище, но с фотографией на долгую память не спешил, поджидая, когда птенцы оперятся. Когда, наконец, собрался, то, раздвинув колючие ветви, увидел гнёздышко, а в нём двух насторожившихся птенцов. Оказывается, шёл выход из гнезда подросших птичек, и, к моему счастью, в гнезде задержались двое последних его обитателей – оперённых, но не обретших решительность для встречи с неизвестностью загнездового мира. Несколько снимков успели запечатлеться в памяти камеры, после чего один из птенцов решил, что он уже совершил всё возможное в интересах моей фотогалереи молодых пернатых, что дальше терпеть щелчки камеры просто невыносимо. Взлетел и удрал в соседский вишарник. Второй предпочёл затаиваться. Я покинул съёмочную площадку, а вернувшись на следующий день, застал уже только пустую плетёную чашечку. Очередное поколение реполовов вышло в свет.

Последняя минутка в родимом гнезде

Вынув из кустов отслужившее гнездо коноплянок и попробовав разделить его надвое, я удивился, как крепко оно сплетено. Казалось бы, обычные травянистые стебли должны были легко расползтись, но не тут-то было, пришлось приложить значительное усилие. Плетение выполнено с подвохом: стебли скреплены паутиной (я-то ничего не разглядел, так утверждают специалисты), но мне кажется, должны быть какие-то скрытые узелки, которые при растяжении затягиваются, очень уж плотная получилась вязка, да и попробуйте найти паутину в апреле, когда закладываются первые в сезоне гнёзда. Снаружи травины грубые, внутри – тонкие, лоток выстлан мягкими материалами. Сложное, с инженерной точки зрения интересное сооружение.

Гнёзда разных коноплянок схожи между собой и устройством, и размерами. Как такое достигается? Строительные навыки передаются по наследству? Не похоже на правду. В интернете я видел забавную сценку, где молоденький птенчик бегал с широко раскрытым клювом над ползущей букашкой, точно такой, как те, что приносили родители, и явно удивлялся, почему эта вкусняшка не запрыгивает ему в рот. Ему ещё не объяснили, что букашек нужно клевать. Птенцы, как и люди, выводятся, не обладая навыками, помогающими выживать, они обучаются. Птенцы сначала даже не умеют глотать, взрослые птицы засовывают пищу им глубоко в глотку. А казалось, глотать и клевать – это те способности, без которых птице не выжить, уж они-то просто обязаны быть врождёнными, тем более птицы не рождаются строителями. И тем не менее мелкие птички зачастую уже на следующую после появления на свет весну строят гнёзда и выводят потомство. Освоить эту непростую профессию им явно негде и некогда. К тому времени, когда они подрастут, освоятся в новом мире, взрослые птицы гнёзд уже не вьют, поэтому подсмотреть, подучиться негде, колледжей птичьих строителей не существует, а поди ж ты, строят! Домики коноплянок эксклюзивные, пернатые иных видов строят свои жилища из других материалов, отличаются конструктивно и по выбранному для строительства месту.

Если коноплянки плетут одинаковые жилища, значит, где-то должен храниться единый для всех образец, которому они так дружно следуют. Что за образец? Возьмём пример из человеческой практики. Образец дома всегда есть, и он существует в виде чертежей, которые хранятся в архиве стройконторы. Там же лежат документы, описывающие, как нужно строить: какие брать материалы, в какой последовательности, с помощью каких приспособлений возводить задуманное строение. Называются они «технологический процесс». Раньше это были документы, выполненные на бумаге, и копии рассылались по всем строительным площадкам. Теперь всё выполнено на электронных носителях и передаётся из архива на стройплощадку при помощи интернета.

Вернёмся к птичьим реалиям. С бумагой птицы явно связываться не будут, значит, от сотворения земли и до наших дней они пользуются более продвинутыми вещами, до которых человек добирался тысячелетиями и додумался совсем недавно. А именно неким аналогом электронных носителей для хранения «документации» образца – этакой «птичьей облачной памятью» и «птичьим интернетом», передающим указания по строительству для каждой конкретной строительницы.

Только это ж ещё не вся картина строительства! Фантазировать так фантазировать! Кто-то должен был сначала разработать птичьи документы, например, это мог быть некий глобальный птичий мозг или, если уходить от материальных сущностей, птичий разум. Он же в режиме реального времени (по логике нашей фантастической теории) должен помогать птицам в процессе строительства, подсказывать, какие действия нужно произвести, выполняя технологический процесс. Проще говоря, буквально руководить выбором и укладкой каждой травинки в гнездо. Какая интересная штуковина нарисовалась в моей голове, я даже боюсь произнести эти слова: «коллективный птичий разум»…

Устроительница гнезда

Как же на практике может вестись строительство коноплянкиного убежища? Например, так: сидит птичка на веточке, обозревает окрестности… Видит деревья, кусты, травку, отдельные веточки, а также пушинки, паутинки, и всё это в режиме онлайн передаётся с помощью птичьего интернета в «коллективный птичий разум». Затем по полученным от «разума» указаниям набивает клюв травинками и несёт их в определённый куст барбариса или можжевельника, укладывает их строго в соответствии с очередными командами руководства. И так до полного завершения строительства. Этаким или почти таким, на взгляд сегодняшнего строителя, невероятным порядком возводится первое в жизни птичьего индивидуума жилище. Далее возможны нюансы. Как мы уверились выше, птицы – существа обучаемые, поэтому можно предположить, что на следующих гнёздах коноплянка во всё большей степени проявляет самостоятельность. Это логично для высокоорганизованной системы: каналы связи и центральный вычислительный центр (да-да, я снова про «коллективный разум») должны по возможности разгружаться пользователями с помощью их собственных интеллектуальных возможностей.

Похоже, что в идиллическое течение моего художественно-натуралистического эссе постепенно начинают вливаться тревожащие потоки фантастических переложений окружающей реальности.